Пока люди смотрят в небо

Рассеянный профессор Раух был сегодня, кажется, еще рассеяннее обычного. Не поднимая головы, он царапал пером в маленькой записной книжке, время от времени листал толстенный том какого-то собрания сочинений, лежавший перед ним на красивом резном столе, и только в промежутках между этими занятиями коротко отвечал Готфриду на его вопросы. «Да, да… библиотека» - бормотал он - «Что?.. Ах, где она… Вы не знаете? Да в самом центре городка, рядом с площадью. …Рядом с рыночной площадью…» «Спасибо, я понял». Что действительно понял Готфрид, так это то, что от Рауха сегодня определенно больше ничего не добиться. Он собрал свои письменные принадлежности, поклонился и вышел из кабинета. Профессор даже взглядом его не проводил: продолжал что-то писать с таким усердием, будто делал это в последний раз в жизни.

Готфрид печально брел по узким университетским коридорам. Итак, планы на выходной шли прахом. Вместо поездки с друзьями к морю придется тащиться в библиотеку и торчать там хорошо, если не сутки. Потому, что очередное задание Рауха выполнить быстрее вряд ли удастся. Его учеба в последнее время и правда казалась ему слишком скучной, но дело было не только в ней. Жизнь вообще текла чересчур размеренно. И его собственная, и вся окружающая. Он часто и с тоской думал об этом. Быть профессором, бубнящим студентам лекции… студентом, сбегающим от профессоров… каменотесом, строящим дом… извозчиком, весь день сидящим на дрожках и выпивающим по вечерам… крестьянином, пашущим землю и ходящим за скотиной – везде, если разобраться, одно и то же. Все, что его когда-либо окружало, что когда-либо окружало кого-то еще, можно было уместить в одно слово: обыденность. Он ждет его после окончания университета – тоскливый, серый мир. …Впрочем, планов на завтра это не меняло.

Самым обидным было то, что клятая библиотека находилась не в родном городе Готфрида, в котором он теперь и учился, а в одном из этих нелепых заштатных городишек, разбросанных, как попало, вокруг Дюнного Залива и вдоль морского побережья.  Ну конечно, где еще, как не в глуши, могут отыскаться нужные ему сейчас книги. «Легенды и предания края» - самая дурацкая тема для трактата, какую только можно придумать. Готфрид в очередной раз пожалел, что не взялся писать о классической литературе. В этом случае все, что нужно, он преспокойно нашел бы в университетской читальне, а после занятий отправился бы пить пиво с друзьями в какой-нибудь ближайший кабачок. Но теперь уже поздно. Половина работы была сделана, а менять коней на переправе не хотелось. 

Городок оказался далековато, но все же не в самой безнадежной глуши из всех возможных. И когда Готфрид на другой день отправился в путь, его судьба уже не казалась ему такой унылой. Октябрьский денек обещал быть ясным и довольно теплым, и студент решил не тратиться на лошадь, а идти пешком. И не пожалел: в городок он прибыл еще до полудня. Он не спеша двинулся в направлении, указанном профессором, подставляя лицо ласковому осеннему солнцу, и на подходе к рыночной площади от вчерашнего плохого настроения не осталось и следа.

Площадь была небольшой, уютной, мощеной крупным булыжником. Торговые ряды, видимо, битком забитые летом, сейчас были почти пустыми. Только с самого края наблюдалась некоторая жизнь: двое резчиков по дереву изредка переговаривались друг с другом, выстругивая что-то из маленьких деревянных болванок, да местный художник курил большую трубку среди своих картин. Впереди, чуть в стороне от рынка возвышалась круглая башня. Башня состояла из двух частей. Причем, нижняя часть была уже верхней, но соединялись они плавно и гармонично. Сбоку притулилось низкорослое строение, наполовину скрытое неимоверно разросшимся плющом и, видимо, являвшееся искомой Готфридом библиотекой. «Так… от площади направо… должно быть, это здесь», - Готфрид стоял у невысокой деревянной двери, выкрашенной зеленым. Он взялся за медный молоточек, намереваясь постучать, но тут увидел, что дверь приоткрыта. Готфрид чуть толкнул ее и тихо вошел.

…И не понял, куда попал. Он ожидал увидеть стеллажи с книгами. Стеллажи там действительно были, они стояли вдоль дальней стены. А перед самым входом почти во всю ширину небольшой комнаты растянулся прилавок, с бесчисленным множеством глиняных ганзейских домиков-подсвечников, разного лепного зверья, глиняных же колокольчиков, а также самых невероятных безделиц из янтаря. Иными словами, на библиотеку это было похоже меньше всего. Готфрид помянул про себя дурным словом профессора Рауха, зачем-то заславшего его в эту дыру, как будто нельзя было найти более приличных читальных заведений. Но раз пришел – не идти же обратно. Пока он стоял и молча разглядывал все это «великолепие», пытаясь понять, в библиотеке он, все-таки, или нет, откуда-то из-под прилавка послышалась возня, а через мгновение показался маленький старичок с седой нечесаной копной волос и растрепанной бородой. «Добрый день, юноша» - произнес он, и Готфрид запоздало поздоровался в ответ. «Чем могу быть Вам полезен?», - с улыбкой спросил старик. «Эмм…мне нужны книги», - выдавил из себя студент. «Ну, молодой человек, если бы они были Вам не нужны, Вы бы сюда не пришли», - сказал старичок, все так же загадочно улыбаясь. «Еще и ерничает», - подумал про себя Готфрид. Обстановка почему-то начинала его раздражать. Он подошел поближе и молча протянул список нужной литературы. Старик взял у него листок, нацепил пенсне, надо сказать, такое же нелепое, как и весь его вид, да и вообще все в этом помещении, и стал внимательно вчитываться. «Так, понятно», - бормотал он, растягивая слова, - ««Бестиарий»… «Типическое описание преданий коренного населения малых земель»… Хорошо, очень хорошо». Что именно и почему было хорошо, Готфрид не знал, он стоял и ждал, когда библиотекарь закончит разбирать каракули Рауха и найдет ему нужные книги. Наконец, старик дочитал, свернул бумажку и как-то странно посмотрел на своего гостя. Готфрид вдруг подумал, что глаза и улыбка у этого деда добрые, и сам он вызывает скорее добродушную насмешку, нежели раздражение. А библиотекарь тем временем тащил из-за прилавка большой табурет, служивший ему, видимо, вместо стремянки, к одной из верхних полок с книгами, приговаривая на ходу: «Сейчас я Вам все выдам. …А Вы пока присаживайтесь во-о-он туда», - и он указал на закуток, отгороженный от входа небольшим книжным шкафом так, что Готфрид заметил его лишь сейчас. Он прошел и только успел снять заплечную сумку, как перед ним возник старик с внушительной стопкой книг в руках. Ничего не сказав, он опустил книги на парту перед Готфридом и чинно удалился.

Надо было начинать. Если поторопиться, можно успеть закончить задание сегодня и вернуться в город к полуночи. Готфрид приободрился, достал из сумки чернильницу, перья и взял книгу, лежавшую сверху. …Интересно, сколько еще сегодня будет глупых сюрпризов? На добротно сделанной кожаной обложке значилось «Картографические изыскания Иеронимуса Рихта о водонапорных башнях Энерсберга и окрестностей». Чтобы написать работу, Готфриду нужен был местный легендарий. Никаких картографических изысканий в списке, выданном профессором Раухом, естественно, не было. Лавочник все перепутал и подсунул ему не ту книгу. Он хотел было вернуть ее старику, но тот, как назло, куда-то запропастился, и Готфрид не стал его разыскивать, а решил дождаться, пока тот сам объявится. Он отложил «Изыскания» в сторону и взялся за прочие книги. А время побежало где-то за его спиной песком в огромных песочных часах, медленным танцем косых теней с золотистыми солнечными лучами… 
 
Закончить реферат удалось даже быстрее, чем он ожидал. За несколько часов он нашел в книгах все, что было нужно, аккуратно записал это в тетрадь и теперь мог смело рассказывать байки родного края хоть профессору Рауху, хоть всему университетскому педагогическому совету. Готфрид потянулся и огляделся в поисках старика. Но того нигде не было видно, а уходить, просто бросив книги на парте, не хотелось. Чтобы скоротать ожидание, Готфрид раскрыл ошибочно попавший к нему трактат о водонапорных башнях и начал листать.
Некий ученый именем Иеронимус посвятил свое время тому, что бродил по стране и составлял подробнейшие, снабженные рисунками и чертежами, описания всех строений этого типа. То есть, водонапорных башен. Странное дело, но Готфрид не помнил подобных башен в самом Энерсберге, где жил с детства. Однако если верить автору трактата, в этом городе их когда-то имелось целых пять. А вот в окрестных городках они, и правда, попадались. По виду большинство из них чем-то напоминали гриб: круглые и узкие у основания, к верху они расширялись и увенчивались конусовидной черепичной крышей. Некоторые были сложены из камня, но большая часть была из красного или белого кирпича. Ага, так значит, рядом с библиотекой – одна из таких башен…

…Готфрид поднял глаза и увидел, что старик стоит прямо перед ним и изучающе на него смотрит. «Вас заинтересовало описание башен, молодой человек?», - добродушно спросил он. «Я хотел сдать Вам книги», - сказал Готфрид. «Конечно, конечно…», - произнес библиотекарь так, как будто уже успел напрочь забыть об этом, - «Я их у Вас приму». Он повернулся и направился к прилавку, Готфрид взял стопку книг и пошел за ним.

«…Вижу, Вы изучаете предания края», - сказал старичок, забирая у Готфрида книги и сразу расставляя их по местам. «Позволите рассказать Вам еще одно? Его вы вряд ли где прочтете», - Готфриду показалось, что произнес он это как-то грустно. Вообще-то, Готфрид совсем не желал задерживаться здесь, выслушивая, что за сказку расскажет ему этот странный библиотекарь-лавочник. Но он вдруг подумал, что, отказавшись, обидел бы старика, и поэтому молча кивнул. Старик снова посмотрел на него тем же изучающим взглядом. «Эти башни, книгу о которых Вы перелистывали – вовсе не то, чем кажутся. Нет, я не имею в виду, что они не башни», - усмехнулся он, - «Я хочу сказать только, что это не водонапорные башни». Готфрид приподнял бровь, изображая заинтересованность. «Представьте себе, что в каждой такой башне, на самом верху расположена обсерватория» - продолжал библиотекарь. «Да, да, во всех есть по комнате, посреди которой стоит телескоп. И в каждой когда-то жил человек (в большинстве своем – мужчины, хотя были и женщины), который по ночам…», - тут старик снова пронзительно взглянул на Готфрида, - «каждую ночь, юноша, он смотрел в этот телескоп на звездное небо. Но, в отличие от астрономов, не с целью счесть созвездия, а просто любуясь невероятными красотой и глубиной, открывавшейся его вооруженному взгляду. Так сказать, душой постигая удивительную гармонию звезд. Вы когда-нибудь смотрели в телескоп?» - и, не дав Готфриду ответить, продолжал, - «Так вот. В одной очень древней легенде…», - тут рассказчик понизил голос, - «…говорится, что пока кто-то из них смотрит в телескоп на звездное небо – именно в телескоп, а не просто подняв голову кверху, и именно вот так – любуясь красотой – наш мир будет жить. Но как только исчезнет последний из этих людей – тогда мир падет. Никто не знает, как это будет. Но очень скоро после того, как последняя башня опустеет, наступит конец света». Патетически произнеся эти слова, старик замолчал.

Готфрид тоже молчал. Ему доводилось читать и слышать множество разных преданий, и среди них встречались довольно диковинные. Единственное, чего он не мог понять – зачем старику понадобилось рассказывать ему сейчас эту легенду с таким серьезным видом, будто конец света, о котором она повествует, и вправду мог наступить. Признаться, рассказ старика заставил его немного растеряться, потому что он совершенно не знал, что тут можно ответить. Но, как бы там ни было, Готфрид считал свой «долг» выслушать библиотекаря исполненным. Поэтому он просто поблагодарил, попрощался и двинулся в обратный путь.

Когда он вышел на улицу, было темно и свежо, вечера в октябре, все-таки, уже холодные. Он пересек площадь и направился к узкой мостовой – той, которой пришел сюда – чтобы заночевать в корчме, замеченной им утром на окраине города. Выходя на дорогу, Готфрид, неведомо зачем, еще раз оглянулся на странную библиотеку. Улица освещалась довольно тускло, но в полутьме он разглядел силуэт старика, который вышел, запер свою лавку и направился к крыльцу башни. Готфрид видел, как тот поднялся по ступеням, ведущим ко входу, вытащил откуда-то ключ и, открыв дверь, исчез в темном проеме. Готфрида разобрало любопытство: неужто старик сам верит в рассказанную им сказку? Что еще могло ему понадобиться в водонапорной башне вечером? Готфрид постоял мгновение и направился к башне, зачем-то стараясь идти как можно тише. Он поднялся по ступеням и оказался перед железной дверью, очень прочной на вид, с небольшой круглой ручкой и узкой замочной скважиной. Он совершенно не представлял, зачем пришел сюда, и что будет делать. Он осмотрел дверь, взглянул наверх, туда, где башня расширялась, так что с крыльца не было видно ни окон, ни крыши, и уже собирался повернуть назад… Как вдруг кто-то тихонько коснулся сзади его плеча. Готфрид вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял старик. «Я знал, что Вы придете, молодой человек», - с каким-то странным облегчением сказал он.

«Все, о чем я Вас прошу – выслушать меня. Не перебивая. Потом у Вас будет время все обдумать и задать вопросы», - говорил дед, карабкаясь наверх по узкой винтовой лестнице, освещая себе путь свечкой и тяжело дыша. Готфрид поднимался следом, не произнося ни слова. Они забрались на самый верх башни, и оказались перед еще одной дверью, на этот раз – деревянной. Провожатый Готфрида выудил из-за пазухи ключ. Дверь вела в круглую комнату, располагавшуюся в верхней, широкой части постройки. Они вошли. В тусклом мерцании свечного пламени, студент увидел, что вся комната заставлена мебелью: небольшой столик, комод (настолько старый, что, казалось, рассыплется при прикосновении), платяной шкаф… А в самом центре, на круглом столе стоял телескоп. Готфрид проследил взглядом, куда он был направлен, и с трудом разглядел наверху, в густом мраке, едва заметно светящееся пятно: крыша в этом месте была застеклена, и сквозь стекло пробивался тусклый свет звезд.

«Я смотрю в него ежедневно. Точнее – еженощно», - сказал старик, стоявший рядом. «По всему нашему краю в каждой башне во все времена жил кто-то, посвятивший этому свою жизнь. Как правило, они были одиноки, так как не могли найти себе спутников, которые согласились бы на такое заточение. И если появлялся такой человек, он занимал одну из башен и пребывал там в одиночестве. Если кто-то не мог смотреть в небо из-за тяжелой болезни или по какой-либо другой подобной причине – он знал, что это делают другие. И пока есть хоть один – все в порядке. Они старались не рисковать и не уходить днем от своих башен дальше, чем на полдневный переход. Вероятность, что пустуют все телескопы, была, конечно, ничтожной, но последствия могли быть ужасными. Поэтому, каждый нес свою вахту так добросовестно, как мог, пытаясь подбодрить живущих рядом товарищей и присмотреть за ними. А кто не мог – уходил, и на его место искали другого. Только находить с каждым годом было все трудней. Видите ли, молодой человек, нам мало кто верил. Мир о нас ничего не знает», - при этих словах старик печально посмотрел на Готфрида. «И вот пришло время, когда найти такого человека стало почти невозможно», - со вздохом продолжал он. «Постепенно, один за другим состарились и умерли мои друзья. Те, кого я знал, кто жил в соседних городках, в полдневном переходе от моей башни. Около месяца назад я обошел все башни, до которых мог добраться. Они пусты. Все, кто там был, почили – кто-то раньше, кто-то позже… Родных и близких у их одиноких насельников не было, поэтому похороны организовывали муниципальные власти. А двери башен заперли, чтобы не впускать туда бродяг. И – теперь это главное – я понятия не имею, что произошло с телескопами. Вы знаете, что по закону имущество скончавшихся в одиночестве отходит городу. Завещать можно тоже только родственникам… Молодой человек!» - старик вдруг схватил и сжал плечо Готфрида - «Я прошу Вас! Хотя бы одна башня, скорее всего, обитаема. Я очень, очень надеюсь на это. Их не так уж и мало разбросано по нашему краю. Найдите ее и сообщите мне об этом. А я постараюсь найти замену себе и этому оставшемуся стражу. И тогда катастрофы не произойдет», - устало закончил он. Готфрид молча стоял и смотрел на свечи, догорающие на круглом столе. Ему стало не по себе. Старик был явно сумасшедший, но Готфриду было жаль его. Наверно, дед потерял родных, да так и спятил, поселившись в башне и глядя в телескоп, чтобы развеять одинокую тоску. «Я рассказал и показал Вам почти все, что мог», - произнес старый библиотекарь каким-то изменившимся голосом - «Вам решать, исполнить или нет мою просьбу. Осталось последнее. Там, на двери башни».

Они спустились вниз. Заперев дверь, старик извлек что-то из мешочка, висевшего у него на поясе. В тусклом свете фонарей Готфрид увидел, что это огниво. Старик, ничего не говоря, зажег его, поднес к замочной скважине, и крошечного пламени хватило, чтобы разглядеть, что над замком, повыше на пол ладони, на железной поверхности двери вырезан знак: маленькая лилия.

***

Занятий на следующий день не было. Вернувшись домой и захватив пару университетских друзей, Готфрид отправился в кабак. Рассказывать об увиденном и услышанном накануне, о старике, о странной библиотеке ему, почему-то, не хотелось. Вообще, чем больше проходило времени, чем больше выпивалось пива, тем дальше отступало вчерашнее происшествие. Друзья засиделись за полночь, и Готфрид вернулся навеселе и в почти уже прекрасном расположении духа. А на следующее утро все это и вовсе стало казаться просто сном про сумасшедшего старика, доживающего свои дни в никому не нужной обсерватории и напридумывавшего себе со скуки невесть чего.

А жизнь Готфрида шла своим чередом. Золотистый октябрь сменился промозглым ноябрем, а тот в свой срок – зимой. Готфрид посещал занятия, изредка нанимался на случайные заработки, когда была возможность – веселился с друзьями, гостил у родственников. Но чаще всего – сидел с книжкой в своей комнатке с единственным маленьким окном и большой геранью на подоконнике. Время то ли ползло, то ли летело… Впрочем, когда как. О том случае он почти не вспоминал. Только иногда натыкался среди бумаг, в беспорядке разбросанных по столу, на свои записи, сделанные им в библиотеке. И ощущал безотчетную тревогу. Он не смог бы объяснить, что именно его беспокоило. Из омута прошедших дней всплывали неясные образы: башня, теряющаяся в ночном небе, телескоп, лавочник со странной улыбкой, фигурки из глины и янтаря… 

***

«Смотрите, сколько там лебедей и диких уток!» - кричали девушки, указывая в сторону залива. Эти двое болтали и хохотали, казалось, без роздыху. Вначале Готфриду это даже нравилось, но теперь он немного устал. И где только Ансельм их нашел? Готфрид сидел прямо на траве, презрев покрывало, которое они захватили с собой, и пил вино, глядя, как его университетский друг дурачится на потеху их белокурым спутницам. В данный момент Ансельм забавлялся совершением опустошительных набегов на прибрежные заросли камыша, где пряталось утиное семейство. Готфрид давно уже хотел пригласить на такую вот прогулку одну свою знакомую. Точнее, он не был с ней знаком, а только видел ее иногда в университете. У нее была толстая короткая коса каштановых волос, перехваченная серой лентой. Обычно она ходила одна, и на занятия, и в читальню… и вообще казалась Готфриду замкнутой и немного странной. Но все же она ему нравилась.

Он зажмурился под апрельским солнцем. В хорошую погоду, как сейчас, можно было разглядеть противоположный берег залива, и Готфрид изучал его, пока блеск воды не начал резать ему глаза. Тогда он повернулся в противоположную сторону и стал изучать рощу. Разнолесье из берез и сосен тянулось вдоль берега довольно долго, и в одной стороне постепенно превращалось в густой лес, а в другой – в кустарник, который залив огибал болотистым краем. Никаких сел, хуторов и прочих следов человеческого присутствия, насколько хватало глаз, не было. Кроме одного. Там, на самом берегу, еще не превратившемся в этом месте в топь, стояла водонапорная башня.   
Легенда, рассказанная стариком, возникла в памяти помимо воли. Настроение как-то сразу испортилось. Сообщество глядящих на звезды, конец света… Ерунда. Это же надо наплести такого. А сбрендивший старик-сказочник если и смотрит в свой телескоп, то никому от этого нет ровно никакого проку. Вреда, впрочем, тоже…

Готфрид ощутил, что пора размяться. Он поднялся, махнул рукой Ансельму и девушкам – пойду, мол, прогуляюсь – и зашагал по узкой тропке в направлении, которое успел уже немного изучить, пока они шли к заливу.
Башня была не особенно высокой. Вокруг нее все густо заросло ракитами, а чуть ближе к заливу – камышом и рогозом. Шагах в двадцати от ее двери тропинка обрывалась, и начиналось болото. Осторожно ступая по кочкам, Готфрид добрался до входа – трех полуразвалившихся ступеней и железной двустворчатой двери. Дверь была заперта. Готфрид постоял немного, запрокинув голову вверх, прислушался к немой тишине башни, птичьему щебету, доносившемуся из рощи, плеску воды в заливе. Зачем ее выстроили здесь? Может, когда-то давно в округе было жилье?.. Странно, что никаких следов от него не осталось. Он постоял еще немного, наслаждаясь тишиной, потоптался возле крыльца, пнул закатившуюся сюда невесть как из леса шишку и пошел назад.

…Но на обратном пути к ближайшему городку, откуда они собирались уехать домой, он все никак не мог отделаться от мыслей об этой башне. Без какой-либо ясной цели он перебирал в памяти увиденное и услышанное в тот вечер в лавке у старика. И было у него такое чувство, что какая-то деталь беспокоит его больше всего, но тревожащая мысль все время ускользала, и он никак не мог ее схватить... Лилия? Лилия на двери. Кто ее там изобразил и для чего? Может она быть и впрямь эмблемой какого-то загадочного ордена? Готфрид поймал себя на том, что всерьез об этом размышляет. Этого еще не хватало. Старый библиотекарь, небось, вот так и лишился разума. А бедную голову самого Готфрида теперь может спасти  только то обстоятельство, что на двери башни у залива никакого знака нет. …И тут он ясно понял, что не может быть абсолютно в этом уверен. Потому, что он не посмотрел.

В городке Ансельм с девушками взяли экипаж до Энерсберга. Ожидая, пока его подадут, Готфрид переминался с ноги на ногу и никак не мог придумать, как объяснить им, что хочет остаться. Времени на долгие размышления не было. Наконец, он что-то нескладно соврал про живущего неподалеку старого знакомого лавочника, которого он желает навестить, и экипаж с друзьями тронулся в путь.
У залива он оказался уже в сумерках. Подходя к башне, Готфрид почти бежал от нетерпения и, забыв осторожность, чуть было не провалился в болото. Он хотел сделать все как можно быстрее: достать огниво, зажечь его и, поднеся к двери, немного выше замочной скважины, убедиться, что никакой лилии там нет в помине. И быть не может. То была просто случайность, которую старик сделал частью своей причудливой сказочной мозаики. 

Наконец, он достиг двери, нашарил в кармане огниво и, вытащив, тут же уронил впопыхах. К этому времени стемнело окончательно, и Готфрид принялся обшаривать крыльцо. Судя по звездному свету, серебрившему все вокруг, ночь намечалась ясная. Здесь, вдали от города, небо должно быть, просто горит от звезд. Как ни спешил, Готфрид все же посмотрел вверх. Как же их было много! В каждом клочке небосвода, в каждом уголке, крупные и яркие алмазы, и совсем мелкие, осыпавшие пространство сияющей солью. И чем дольше Готфрид смотрел, тем больше ему казалось – то ли небо надвигается на него, то ли он возносится к небу. Летит вверх прямо к огромному звездному куполу, умопомрачительно красивому, обнимающему весь мир… Стряхнув наваждение, он, наконец, нашарил огниво, дрожащей рукой поднял его и зажег. Пламя лизнуло поверхность двери, прошла секунда, вторая, и на ней тонкими линиями проступило то, что Готфрид больше всего боялся увидеть. И то, чего он уже почти ждал. Маленькая лилия.

***

До библиотеки Готфрид добрался только к следующей ночи. Он уже довольно долго не ел и не спал, но усталости почти не чувствовал. Света в окнах не было: ночью старик, по его же словам, должен был обретаться в башне. Но когда Готфрид поднялся на башенное крыльцо, то обнаружил, что дверь заперта. Он постучал. Потом еще раз и еще. С каждым разом все громче и дольше. Никто не ответил. Окна наверху тоже были темными. Это, конечно, ничего не значило: смотреть в телескоп можно и в темном помещении, так даже лучше. Готфрид постоял немного, потом снова забарабанил в дверь, почему-то уже понимая, что ему не откроют. Несколько мгновений он, замерев, бездумно глядел перед собой, потом обхватил голову руками и опустился прямо на крыльцо. Куда делся старик? Куда он мог деться? Ушел? Умер? Готфрид понимал, что первое – невозможно. Старик не оставил бы пост. Значит…

Он вскочил и побежал ко входу в библиотеку. Заперто. Что теперь делать? Попробовать взломать дверь? Его заберут в городскую управу, и он потеряет время. Да сколько его вообще теперь осталось, этого времени?! Он не знал. Мысли неслись и вертелись, как стайка осенних листьев на ветру. Найти того, кто сломает замок, и заплатить ему? Но где его искать? А если он донесет о взломе?.. Мысли бегали по кругу. «Нам никто не верил» - звучал в голове голос библиотекаря. Если бы Готфрид поверил сразу…

…Очнулся он, обнаружив, что идет по мостовой прочь от библиотеки.

***

«Двадцатый», - пробормотал Готфрид себе под нос и, дожевав позавчерашний хлеб, поставил крестик в нужном месте карты. Двадцатый городок – тридцать первая башня. Чаще всего их было по одной в каждом, но иногда – по две: в центре и в пригороде. И обычно они – самые высокие из всех городских строений – были хорошо видны уже на подходе. Если Готфрид не мог их найти, он спрашивал у местных жителей. Те немного удивлялись и указывали направление. Но итог всегда был один: найденные им башни, все до единой, были пусты и заперты.

Готфрид бродил так уже несколько недель. И чем дальше, тем больше он теперь сомневался в истории, рассказанной стариком. Свет не кончился: он жил вокруг своей, знакомой, привычной жизнью. Свет ничего не знал ни о каких башнях, кроме водонапорных, и ни о каких телескопах, кроме астрономических. Если признаться себе честно, с самого начала не было и теперь нет, в общем-то, никаких оснований во все это верить, за исключением одного-единственного.  Да, маленький значок в виде лилии был на каждой найденной им башне, в одном и том же месте: чуть выше замочной скважины… Разыскав очередную башню, Готфрид первым делом убеждался в этом. Эмблема пугала и радовала своей неизменностью. Но сейчас, думая о ней, Готфрид вдруг разозлился на себя. Ну и что?! Эмблема в виде лилии. Отличительный знак… да чего угодно. Герб артели водопроводчиков. А почему бы и нет? Он видел много башен, но только одну из них – изнутри. Если разобраться, он ведь до сих пор знает об их невероятном назначении только со слов старика.  Все его теперешнее бродяжничество основано на бреднях старого лавочника, смотрящего по ночам в телескоп, и каком-то собственном суеверном страхе. Или на желании верить в чудесное? Интуиции? Впечатлительности? Глупости?

 Готфрид бросил дорожный мешок на обочину и сел передохнуть. Послеобеденное солнце напекло ему затылок и совсем разморило. Он прилег на траву, густо покрытую дорожной пылью, и даже не заметил, когда успела набежать туча. Стало пасмурно и немного душно. Наверно, дождь польет… Готфрид посмотрел на небо, но в глазах еще рябило от солнечного света, и он ничего не разобрал. А может, он совсем потерял счет времени, и это просто сумерки? Похоже на то. А вокруг действительно как-то быстро темнело. На небе одна за другой проступали звезды. Готфрид считал их и смотрел, как они срываются и падают куда-то за окоем. Сначала редкими огненными стрелами, а потом – целым дождем. И там, куда они летели, загорались пожары. Дома и деревья вдалеке вспыхивали, горели и падали, рассыпая снопы искр. Здесь еще не было слышно ни криков людей, ни воя и треска пламени. Только все постепенно затягивалось черным удушливым дымом, и Готфрид понимал, что скоро пожары придут сюда. А с неба все сыпался и сыпался смертоносный дождь, искры от огромных костров взлетали ввысь и путались со звездами. И вместе с дымом и гарью волнами накатывал ужас, и Готфрид метался не зная, что ему делать и куда бежать… Пока не проснулся, дрожа и задыхаясь. 

Он вскочил так резко, что закружилась голова, и потемнело в глазах. Насквозь промокшая рубаха липла к телу. Осмотрелся: вокруг было тихо, дело и вправду шло к вечеру. Улица обезлюдела, солнце вылезло из-за туч. Свет не кончился. Готфрид сел на землю и понял, что смертельно устал.

***

По странному стечению обстоятельств в очередной городок он входил обычно на закате. И сей раз не стал исключением. Вечернее солнце превращало окна домов в золотые зеркала. В этом городке башни было две, и сейчас к одной из них он был довольно близко. Он уже видел, как закат плавит ее окна, золотит круглую стену. Тридцать девятая по счету.

Готфрид брел по булыжным мостовым, узким мостикам и улицам, мимо лавок и домов с геранями на подоконниках. Он вдруг вспомнил свой дом, речку и мельницу, и дальний лес за окном. Образы поплыли один за другим. Родной город, в котором он вырос, беленые фасады и темные дворы. Университет и преподаватели, занудные, интересные – разные. Близкие, друзья и просто незнакомые люди. Солнечные дни и пасмурные, ласковое тепло и сырой ветер… Старый библиотекарь со своими книгами. Готфрид попытался представить себе других обитателей башен, но в его воображении они почему-то упорно выходили фигурками из янтаря. Он сжал зубы. Сколько теперь осталось этого времени? Он не знал. Но знал, что нужно попасть к одному из телескопов, чего бы это ни стоило. Он сломает замок. Да, он уже пытался много раз, и у него ничего не вышло, но теперь… И если телескопа в этой башне не будет, сломает другой замок. Будет искать, пока не найдет. А потом проведет там хоть всю жизнь, если нужно.

Здешняя башня была не кирпичной, а каменной. Готфрид подумал, что, если булыжники стесаны не очень гладко, можно влезть наверх и попробовать разобрать черепичную крышу. И если он пошевелится, успеет прямо сегодня, до того, как стемнеет. Он прикинул высоту.  …И вдруг замер, как вкопанный: за закатными бликами окна башни светились собственным теплым светом. Он готов был в этом поклясться.

Готфрид не думал о том, что мог ошибиться. Просто бросился туда со всех ног прямо поперек мостовой, чуть не налетев на груженую сеном телегу. Он не помнил потом, как домчался туда. Помнил только, что бежал сначала по пыльной дороге, и за ним увязалась стая бродячих собак. Потом – по узкой винтовой лестнице вверх, вверх, вверх, не останавливаясь, хотя уже почти задыхался. Наконец он одолел последние ступени и распахнул дверь. И ему показалось, что только сейчас он по-настоящему, до конца поверил в то, что рассказал тогда старик.

Комната освещалась тусклым светом единственной лампы. В отличие от башни старика она была почти пустой. Только посередине стоял большой телескоп. А рядом с ним, испуганно глядя на нежданного гостя, сидела девушка с толстой каштановой косой, перехваченной серой лентой.

***