Камаши

              Арабы. Северные Камаши.

     Северные Камаши это довольно большой кишлак в тогдашней  Каршинской  области  Запада тогдашней УзбекскойССР.  Кишлак этот был замечателен тем,  что его населяли не узбеки,  а арабы. Как нам говорили они пришли сюда вместе с воинством Александра Македонского.  Наша геофизическая партия работала здесь в середине 60-х годов прошлого столетия. В кишлаке было довольно много полуразрушенных саманных домов.  В тех из них, на которых сохранились крыши,  малость эти дома подремонтировав, вставив окна и навесив двери,  мы и разместились.  Местные жители рассказывали, что дома были разрушены в период борьбы с басмачами. Говорили, что это была "работа" конной армии Буденного.  Указательный палец, горизонтально приставленный ниже носа,  где долженствовало располагаться усам (у Буденного  были  раскошные  усы),  был в советской Средней Азии довольно неприличным жестом-дразнилкой в адрес русских.  Рассказывали как боролись с басмачами.  Эскадрон или там полк, короче - отряд, "конницы-буденницы" при орудиях заходил в какой-нибудь кишлак. Сразу митинг, братание с дехканами - "труженниками Востока",  здравицы советской власти и т.п.  Осторжные расспросы, не скрываются ли в кишлаке басмачи: "Басмач бар (есть)?" "Ек,  ек (нет,  нет)!" - отвечают радостные по поводу ухода красной кавалерии узбеки и конница под военныйй духовой оркестр, наяривающий  марш "Мы красные кавалеристы...",  из кишлака уходит.  Из кишлака отряду в спину раздаются выстрелы...  Отряд разворачивается  и возвращается в кишлак. И уже без митинга и братания расспросы с пристрастием:  "Басмач бар?" "Ек!  Ек!" - с неменьшей искренностью сообщают "труженники  Востока".  Отряд,  теперь уже без музыки,  снова покидает кишлак... И опять - выстрелы в спину... На этот раз отряд уже не возвращается, а, развернув орудия, дает из них несколько залпов и сносит к шайтановой матери пол-кишлака.
     Дом, в котором мы жили с женой,  тоже геофизиком, имел две комнаты, а между ними что-то вроде прихожей. Во второй комнате жил мой коллега тоже с женой. В прихожей мы устроили что-то вроде кухни-столовой.
Пищу готовили на примусе.  О саманных домах, которыми тогда были застроены  не только кишлаки,  но и так называемые "старые города" – части крупных современных среднеазиатских городов - стоит рассказать  особо.
Саман это глина,  вернее - лесс, замешанная с рубленой соломой и кизяком.  Из него делают с помощью прямоугольных форм "кирпичи",  когда в форме булок,  когда - прямоугольные,  которые  сушат на солнце.  Из прокаленных на солнце кирпичей кладут стены, иногда укрепляя их незамысловатым деревянным каркасом. В качестве скрепляющего кирпичи цемента - тот же,  но не высушенный, саман. Когда стены возведены, на них кладут несколько жердей, поверх которых настилается толстый слой сухого тростника, а на слой тростника - вновь слой влажного самана. Земляной пол промазывался все тем же саманом и просто жидкой глиной. В дикую 50-градусную жару в таком доме было прохладно.
     Спали на раскладушках,  вместо матрасов - спальные мешки,  вместо простыней - белые бязевые вкладыши. Если ночи были безветряные, то вытаскивали  кровати  "на  улицу"  и  спали  под открытым огромным южным звездным небом. Лежа на спине, можно было среди неподвижных звезд увидеть маленькие движущиеся искорки. Это были спутники. Когда же дул ветер, спали в доме. Когда мы только осваивали дом, то обратили внимание на какие-то странные выпуклые глиняные полоски,  пересекавшие тростниковый потолок в различных направлениях.  Оказалось, что это - тоннели, вылепленные среднеазиатскими термитами,  довольно противными насекомыми, похожими на разжиревших крупных муравьев с белесоватыми брюшками и мощными кусачими челюстями.  Все бы ничего, но время от времени в термитном обществе происходили какие-то эксцессы, сопровождавшиеся массовыми драками,  которые приводили к разрушению части тоннеля. Через образовавшиеся в тоннеле дыры драчуны вываливались в  буквальном  смысле на  наши головы.  Как правило такое случалось по ночам.  Приходилось в кромешной темноте южной ночи вскакивать и вытряхивать эту  гадость  из постели.
        По соседству с нашим домом в таком же,  но уцелевшем доме жила довольно интересная семья.  Старик лет 70,  его жена около 40 и их сын десятиклассник,  заканчивавший в тот год школу.  Второй,  старший, сын служил в армии где-то под Москвой.  "Старуха пряла свою пряжу..." Прямо-таки по Пушкину.  Действительно, жена старика, хотя ее никак нельзя было назвать старухой: это была очень красивая, стройная, облаченная в шелковое полосатое цветастое платье - настоящая  восточная  красавица, не  только пряла пряжу.  Она ткала необычайной красоты паласы.  Ткала, что называется, "от и до". Сначала она мыла шерсть, затем она ее сушила,  раскладывая на солнце тонким слоем. Потом тонкой палочкой она эту просушенную шерсть как-то ворошила и отбивала. Затем пряла и, спряденные в мотки,  нитки красила в чанах с красителями.  Наконец, на примитивном ткацком сооружении,  которое никак нельзя было назвать станком, ткала  собственно паласы.  Это были безворсовые с полосами всех цветов радуги, шириной в два с половиной и длиной в пять метров ковры. Паласы она продавала и на эти средства эта семья и жила.  Поскольку сын, живший с ними,  был еще школьником,  а старик, по причине, вероятно, старости и того, что они не жили "...у самого синего моря.." не "...ловил неводом рыбу..." Хотя старик, хоть и был довольно худым, вернее - костистым, был довольно могучего телосложения. Несмотря на свое богатырскую стать,  он был у жены не только под каблуком, но даже ее панически
боялся. Достаточно было ей на него прикрикнуть и что-то приказать, он, теряя надетые на босу ногу кожаные узбекские,  похожие на наши калоши, туфли, мчался для исполнения приказа. Старик, несмотря на свое мусульманское вероисповедние,  не был чужд распространенным в нашем атеистическом  коллективе  греховным,  в смысле винопития,  утехам.  Когда мы где-то распивали бутылочку-другую здешнего довольно вкусного портвейна (помнится,  он назывался "Долляр"...) или очень вкусного "Сухого розового",  или уж местного винодельческого шедевра - столового "Баян  Ширей", старик как бы случайно оказывался около нас. Он ложился на застланный паласом пол спиной к нашему "симпозиуму" и как бы  дремал.  Но, по мере развития застолья, он как-то потихоньку разворачивался к нашей компании лицом. С закрытыми глазами. Потом какой-то глаз его открывался... Непременно, кто-то, из принимавших участие в возлиянии, обернувшись,  натыкался взглядом на это  отверстое  око  и  спрашивал:  "Бобо (дед),  тебе налить?" Дед вмиг оживал и с удовольствием принимал пиалу с греховным напитком,  воспетым Хайямом. К слову: если его за этим занятием заставала жена, то ему попадало по могучим плечам "чем попадя".
Плечи его, действительно, были необыкновенной широты, ладони рук - как лопаты,  пальцы - толщиной с сардельку.  Рост, наверное, за два метра.
Одет он был, как подобает жителю Средней Азии, в полосатый халат. Когда мы,  по прошествию некоторого времени, стали для этих своих соседей как бы своими, мы стали интересоваться их житьем-бытьем в прежние времена.  Оказалось,  что богатырский облик старик имел не просто так.  В молодости и в зрелом возрасте он  был  "палваном"  -  профессиональным борцом. И этим зарабатывал семье на жизнь. И прилично зарабатывал! Дело в том, что в жизни узбекского общества большую роль играют праздники, вернее многолюдные пиршества, связанные со свадьбами и тому подобными событиями:  рождение детей, обрезание мальчиков, празднование мусульманских праздников.  Если в семье сыновья,  то родители,  да и они сами значительную часть заработанных средств откладывают на выкуп  будущих невест для сыновей - калым.  На свадьбу приглашается практически
весь кишлак.  В огромных казанах варится плов,  готовится суп-шурпа  и или лагман, всевозможные восточные сладости и так далее. В общем семья жениха вкладывает в организацию такого свадебного  пира-тоя  все,  что ими накоплено.  В свою очередь гости приносят подарки, кто деньги, кто подушку,  кто отрез материи.  Обязательный элемент такого тоя - борьба силачей-палванов.  Борьба  ведется  обязательно на приз.  Призом может быть и баран, и отрез, и просто деньги. Так вот наш старик в молодости был профессиональным палваном. Поскольку как в своем, так и в соседних кишлаках то в одной семье,  то в другой по разным случаям  практически непрерывно такие пиры следовали один за другим, палваны все время были "при деле".  И прилично,  по рассказам старика, зарабатывали не только "на текущие расходы",  но и на калым своим детям мужеска пола. Рассказывая про это старик показывал свою огромную  лопатообразную  длань  с толстыми и длинными "пальчиками".  Говорил, что на спор он мог пальцем как палкой сломать человеку руку,  а двумя пальцами -  указательным  и средним - мог как клещами вырвать из бока быка кусок кожи с мясом.      Младший сын старика - школьник - в котором он души не чаял, окончил  школу  с одними тройками,  но оптимистически готвился поступать в ташкентский сельхозинститут.  Я как-то высказал ему  свое  сомнение  в том,  что  он пойдет по конкурсу.  Он уверенно сказал,  что непременно поступит.  И, притом, без экзаменов. Зная, как небогато живет семья, я спросил, где же он возьмет денег на взятку. "А я ничего никому платить не буду.  Я сделаю немного плова,  приглашу  преподавателей.  И  я  им спою!" - ответил он. "Не понял..." - сказал я - "Что споешь?". "А Омара Хайяма!".  Признаться,  за время своего пребывания в Средней Азии в период  войны в эвакуации и потом уже работая там в экспедициях я привык к своеобразной азиатской музыке: не то, чтоб я ее любил, но слушал без отвращения.  А тут я заинтересовался. С разрешения его родителей и с его согласия я пригласил нескольких  своих  коллег  и  мы,  усевшись по-турецки на кошме в одной из комнат дома, где проживала семья, о которой я рассказываю, приготовились слушать. Парнишка, кажется его звали Махмуд,  к стыду своему - забыл,  принес рубоб - это что-то среднее между мандолиной и домрой,  ударил по струнам и запел... Боже! Никогда до этого момента я ничего подобного не слышал. Страстное гортанное пение брало за душу, выжимало слезы. И если я школьником, услышав по радио  Второй Концерт Рахманинова,  на всю жизнь полюбил симфоническую и другую классическую музыку,  то после пения Махмуда,  я до конца  дней полюбил и буду любить "нашу" среднеазиатскую и арабскую музыку.  Потом Махмуд уехал в Ташкент. Там спел и поступил в сельхозинститут...
     Судьба второго, старшего, сына тоже стоит того, чтобы о нем рассказать. В период нашего пребывания в Камашах он проходил срочную службу в армии (тогда еще - Советской...).  Причем служил где-то под Москвой.  И так случилось,  что мне из Камашей довелось поехать в командировку в Москву.  И этот старший сын,  будучи извещен родителями телеграммой,  где сообщался мой адрес,  приехал ко мне в Москве в гости.  И приехал  не один,  а с молодой женой.  Шестнадцатилетняя русская деревенская девочка-красавица Валя без памяти влюбилась в молодого, красивого солдата-араба из далекого узбекского кишлака Нижние Камаши.  Валя была настоящей деревенской русской красавицей. Вьющиеся с рыжинкой волосы,  молочной белизны кожа, прекрасно скроенная природой статная фигура.  Закончив службу,  муж увез ее в свои Камаши,  сыграли свадьбу с
непременным пловом, подарками и борьбой.
     Но это было уже без нас...
     Тот полевой сезон запомнился еще и тем,  что мы работали не очень далеко от газонефтяного месторождения Урта-Булак.  Оно было  знаменито во многом.  По прогнозам газ в пластах содержал большую примесь ядовитого сероводорода и имел очень большое давление.  Прежде чем  бурением такие пласты  вскрывать  необходимо было буровое оборудование оснащать специальными противофонтанными  устройствами.  Поэтому  при   проходке скважин за  сто примерно метров до вскрытия такого пласта бурение приостанавливали, ставили противофонтанную оснастку и потом  уже  бурение продолжали. Но  в  те  времена  перед  многочисленными  революционными праздниками и "в честь" каких-то  партийных  сьездов  необходимо  было принимать всяческие "социалистические обязательства",  потом "повышенные" и "дополнительные" обязательства.  Т.е., если тебе по проекту работ полагалось выполнить к какому-то сроку,  допустим,  100 единиц,  в которых исчислялся этот вид работ,  то тебя принуждали "брать"  обязательства выполнить 103 единицы, а потом еще 2 и еще 1 ... в общем 105. Вот и случилось так,  что, когда одна из буровых бригад на Урта-Булаке приостановила бурение в безопасных 100 метрах от коварного пласта,  ее заставили, в силу принятых к празднику 1 мая всей буровой  экспедицией "соцобязательств", пробурить еще сотню метров.  Противофонтанная арматура поствлена не была... Страшной силы газовый фонтан, загоревшись на поверхности, в  минуту сжег буровую вышку вместе с бригадой...  Зарево от пожара по ночам было видно за два десятка километров.  Пожар  тушили несколько месяцев взрывая мощные заряды.  Наконец пламя сбили,  но газ продолжал фонтанировать и,  поскольку кроме легкого метана он содержал и тяжелый сероводород,  последний,  стелясь по земле, стал растекаться на большие расстояния по поверхности.  Начались отравления людей и падеж скота,  в основном - овец. На расположенной довольно далеко от Урта-Булака железнодорожной станции Каган здания  вокзала  и  депо  были выкрашены в  приятный зеленоватый цвет известковой побелкой с добавлением медного купороса.  Когда сероводород добрался  до  Кагана,  стены вокзала и  депо почернели:  сероводород вступил в известную школьникам химическую реакцию с зеленым купоросом и превратил его в  черную  сернистую медь.  Фонтан  пытались задавить:  бурили рядом с фонтанирующей скважиной новые и закачивали в них всякие тяжелые растворы.  Ничего не помогало. Наконец пробурили рядом очередную скважину,  затолкали в нее небольшой атомный заряд и "жахнули"...  Атомным взрывом в недрах  была образована огромная  каверна,  заполненная разрушенными породами и водой, которая и отрезала путь газу.