Предводитель уходит на Запад

Если бы тот номер молодежного журнала «Максим» не попал в руки Предводителя, наша страна  так бы и шла по предначертанному ей небесами пути.  Не сотрясли бы ее раздоры и распри, не раскололась  она на враждующие партии, как некогда блистательная Флоренция погрязла в гибельной пучине войны гиббелинов и гвельфов...  Для чего, сенаторы, шлет нам  Клио  свои послания? Какие выводы сделали мы из трагического исхода борьбы Помпея с Цезарем? И разве не ведаем, чем кончилось противостояние гордых нобилей и жадных пополанов?   Не вам ли, сенаторы, втолковывали в третьем классе, что история идет по спирали, все ее сценарии известны наперед, и те же самые горести, что сыплет она на наши грешные бошки,  уже валились на головы шумеров, ацтеков, троянцев  и македонян? Отчего же мы не учим истории, господа?

Злополучный тот номер привез в Вену  мой друг, продюсер К. Вскоре он погибнет при крайне странных, так до сих пор и не проясненных обстоятельствах, пополнив и без того немалый мартиролог  этой загадочной истории. Но тогда все еще были живы, полны планов и надежд, радостных предвкушений, ведь по всему выходило, что почетная ссылка Предводителя на берега Дуная подходит к концу и гордые нобили, вернувшись на родину, устроят разжиревшим  пополанам такое, что небеса над седой степью Сары-Арки  прольются обильными слезами...

Отчего К., скучая перед вылетом из Шереметьево, не купил в газетном киоске «Огонек», или «Мужское здоровье», или, например, «Джентльмен Квотерли»? Была ли то роковая случайность, или  перст судьбы незримо указал на глупый журнальчик, что поможет скоротать время в пути (К. боялся летать, принимал перед вылетом успокоительное  и в воздухе с головой уходил  в чтение)? 

Я встретил его в порту. Прочитанный журнальчик достался мне в качестве презента, провел день в гостиной, неделю в прихожей и, наконец, месяц – в журнальной корзине в клозете.  Однажды вечером Предводитель  позвал меня отужинать – на пороге я вспомнил о журнальчике и решил порадовать друга  изданием на русском языке.

О слепец!  Знал ли ты, что добрый твой жест будет еще одним  камнем в стене, что рухнет на наши головы? Увы -  не знал и знать того не мог. 

Квартировал предводитель на роскошной вилле на Вайтлиссенгассе, у самого Венского леса. Теперь, случается, я делаю широкий крюк и  прохожу мимо... но здесь живут чужие господа, чужая плещется вода.  А когда-то на вилле  давались приемы, званые вечера, блестящие компании собирались в саду у бассейна, и допоздна сияли хрустальные люстры в зале с белым роялем... И здесь же, всеми покинутый, сидел потом в осаде низвергнутый с  Олимпа Предводитель, размышляя, не прервать ли  пытку неизвестностью  (решалось, выдадут его на родину героя, или нет) одним решительным ударом. 

Да, много воды унес  с той поры Дунай в сторону южных морей,  а легкая печаль все еще обволакивает сердце, словно клок тумана, вырванный из Венского леса утренним ветерком.

И уж не о посольской ли той вилле в дальнем венском пригороде Хитцинг  говорил блаженный Августин:  Вы ослеплены золотом, сверкающим в доме богатых; вы, конечно, видите, что они имеют, но вы не видите, чего им недостает?

Вернемся, однако,  к повествованию.

Последний шанс  разорвать роковую цепь случайностей, что привела к катастрофе, был упущен, когда  таксист-сикх в темно-синей шелковой чалме поднялся задним ходом  по крутой  Вайтлиссенгассе, чтобы вернуть мне забытый на заднем сиденье журнал. Я поблагодарил, сикх лучезарно улыбнулся и уехал... не ведая, какие потрясения приуготовил он своим благородным поступком для миллионов и миллионов обитателей  одной далекой и вряд ли ему известной страны. 

Где-то внизу колокола церкви Обер Сент Вайт возвестили вечерню.

Ярко светились окна гостиной с белым роялем. Я подошел к стене, подмигнул глазку скрытой камеры – и позвонил. 

Наш бедный Предводитель... Он восседал на роскошном диване, привезенном с агадырского базара, среди марокканских подушек, под  картиной модного и уверенно растущего в цене художника  -  и не ведал, что в двери его постучалась Судьба.   

                ***

Но как может какой-то журнальчик, да еще явно несерьезный, поворотить историю вспять? Возможно ли такое в подлунном мире? Я уже вижу скептическую усмешку читателя, заподозрившего, что ему морочат голову, что действительная причина тех драматических событий иная, но автору по какому-то расчету  выгодно ее сокрыть. И вы, аналитики специальных служб, секретные интеллектуалы, погодите чесать репу в тиши своих бункеров. Сейчас все объяснится, и правда, так долго скрываемая от народа, вырвется наконец наружу. Такова уж мистическая ее природа:  правду можно прятать долго, годами и даже десятилетиями, но она неизменно - как река к океану - находит дорогу к свободе.   

После столь долгой преамбулы (автор невольно подражает Плутарху, коего читал накануне, отчего и тянет его на глубокомысленные суждения) – продолжим рассказ.

Ужин наш по обыкновению затянулся заполночь.  Хозяин явно тяготился посольскими обязанностями, пропускал приемы, дремал на заседаниях всех этих бессмысленных комиссий, на которых приходилось ему по долгу службы протирать штаны от Бриони – душу же отводил он такими вечерами, наставляя на путь истинный нескольких своих друзей. Он пускался в рассуждения о преимуществах здорового образа жизни перед нездоровым, горячо защищал семейные ценности, размышлял о превратностях судьбы. Кто бы что ни говорил, а человеком он был тогда очень неглупым, и хорошо знал цену всей этой публике, что сначала норовила вылизать ему башмаки услужливым языком, а когда погода переменилась  – укусить побольнее.

Чтение древних  не проходит даром, и потому автора тянет на раздумья... А сам пастырь...  знает ли он цену своей пастве? И, спуская собак на паршивую овцу, не предвидел ли такого оборота, что и ему, не приведи Господь, придется ощутить злое дыхание своры за спиной... Впрочем, какое нам дело до пастырей и пасынков их?  Хватило нам и одного Предводителя.

Общался он тогда с несколькими разноплеменными персонажами, собирательное имя коих было – «опасные русские». И, как показала история, не прогадал в выборе друзей: всякий раз опасные русские вытаскивали его из мясорубки, куда запихивали впавшего в немилость бедолагу  безопасные соплеменники. Им же, опасным русским, и отводилась роль слушателей и участников благоспасительных вечерних бесед.

(Журнал! – скандирует читатель, - журнал!)

Журнал лежал на резном марокканском столике и тихо дожидался своего часа. Час пробил, когда я отлучился на кухню, рассчитывая выудить у повара секрет какого-то соуса, и хозяин взял его полистать.

Внезапно странные звуки долетели до наших с поваром ушей. Кто-то будто захлебывался – то ли плачем, то ли смехом.

Я бросился в гостиную  и застал там такую картину:  Предводитель лежал на подушках, пунцовый, как спелый сицилийский  помидор, слезы текли по его лицу. Приступ? – решил было я (ведь и с проповедниками здорового образа жизни случаются приступы), но друг мой  тыкал пальцем в раскрытую страницу, бил себя ладонью по коленке  и снова заходился кашлем.

Предводителю было отчаянно смешно.

Я облегченно вздохнул и скосил глаза на раскрытый разворот. Всю страницу занимала наклейка:

Видеонаблюдение в туалете ведется для вашей безопасности

Над крупной надписью был стилизованный значок видеокамеры.

На следующий день во всех туалетах роскошной посольской виллы (такой бы не погнушался сам Август)  появились оповещения о видеонаблюдении: полдня посольство работало над производством копий. Посол ходил от одного туалета к другому и всякий раз, открыв дверь в очередной санузел, разражался гомерическим хохотом.  Ведь это же действительно смешно, правда? – видеонаблюдение в туалете ведется для вашей безопасности. 

Но, как и каждая гениальная шутка, эта в конце концов приелась  даже самому ее горячему ценителю. О  табличках в туалете благополучно забыли. Вреда они никому не принесли,  кого-то заставили улыбнуться.  Ну, разве что, увеличилось число гостей, сидевших с каменными лицами и спешно сбегавших с приема  после официальной части...  но, может быть, виной тому было ухудшение международной обстановки, а не шутка журнала «Максим»?  Кто теперь разберет.

И никто не слышал, как тикает часовой механизм...

                ***

Прошли месяцы.  Однажды вечером хозяин виллы рассматривал табличку, когда-то так его веселившую, и снизошло на него озарение:   

А действительно,  видеонаблюдение в туалетах – дело-то  нелишнее!

Идея была реализована в кратчайшие сроки. Благо, все возможности к тому в посольстве имелись, и вот по какой причине. В почетную ссылку на берега Дуная Предводитель отправился тогда, когда  страсть его к подслушиванию и подглядыванию начала  смущать уже не только  бомонд  нашей отдаленной республики, но и самого ее основателя. Предводитель доводился ему  близким родственником,  в каковом факте многие склонны видеть объяснение, отчего выслан он был на дунайские равнины, а не в Тимбукту или Катманду.

Вместе с Предводителем прибыла группа специалистов соответствующего профиля. Их пристроили на посольские должности - и работа закипела. Вечерами посол уединялся в кабинете, вызывал начальника спецдипломатов, тот приносил  черную дерматиновую папочку со свежими распечатками...  Все как в старые добрые времена! И если вы думаете, что эта резидентура занималась чем-то незаконным, шпионила и все такое, спешу успокоить.  Объектом посольского интереса были только его друзья, те самые опасные русские  - ведь за друзьями, тем более опасными, в первую очередь нужен присмотр.  Кто к тебе ближе  – тот и опаснее.

Такие уроки вынес с Олимпа наш предводитель, и в ожидании возвращения на Олимп оттачивал мастерство.  До тех пор, пока однажды ему не позвонил объект номер 1 (всего в списке было три объекта) и сообщил, в каком месте легче всего будет выловить специалистов, если завтра к утру микрофон все еще будет оставаться в торшере. Посол вздохнул (грубость его друзей доставляла ему почти физические страдания), обещал разобраться и прекратить.

Высвободившиеся мощности и были направлены на создание системы видеонаблюдения в туалетах посольской резиденции.

Одного не знал доверчивый дипломат. 

Изображение с камер передавалось  не только на его компьютер. Пройдя тысячи километров, от спутника к спутнику, закодированный сигнал поступал  на мониторы  секретной службы в далекой столице, интересы которой  на международной арене  мой друг защищал, не щадя живота своего.   

Начальник группы специальных дипломатов  в точности  выполнил указание Центра.

***

Короткая  улица Малерштрассе  в центральном округе Вены одним своим концом упирается в площадь Караяна и боковой фасад Оперы, другим выходит на площадь генерала Шварценберга. Пронзительно ясным майским днем  2007 года здесь разыгралась незамеченная миром трагедия.

Предводитель честно отсидел на заседании  очередной  бессмысленной  комиссии и теперь направлялся в ресторан Гранд-отеля  отобедать шницелем. В дипломатических кругах столицы давно укоренилось мнение, что лучшие шницели (чего бы там ни завирали наивным туристам разнообразные справочники и путеводители)  готовят именно в Гранд-отеле.

В  ресторан можно войти с Ринга, через  помпезный центральный холл, но посол предпочел другой путь.  Есть  еще один вход,  через торговую галерею – отсюда можно попасть прямо в зал, минуя швейцаров и распорядителей. Не любивший церемоний дипломат выбрал именно этот маршрут.

Посол уже входил под своды галереи, когда в кармане его завибрировал телефон  «Верту».

Он замер, как часовой у мавзолея.  Потому что трубка с золотыми пластинами и сапфировым стеклом ценой  17 тысяч долларов отзывалась на звонки одного человека во всем мире.  Кто знает, тот поймет, какого, а кто не знает, тому и понимать не надо.

- Слушаю вас! – отчеканил он, выждав пять секунд (чтобы показать собеседнику, что на этом конце тоже, межу прочим,  заняты делами государственной  важности, а не сидят в ожидании его звонка).

Со стороны эта сцена выглядела так, как если бы Тиберию позвонил по мобильнику Божественный Август, чтобы обсудить парфянские дела.

- Ты что вытворяешь, скотина? – осведомилась золотая трубка вместо приветствия.

Посол вздрогнул, будто  боксер, пропустивший касательный в скулу, но быстро пришел в себя.  Из-за  непоседливого характера и изобретательного ума  такие вопросы приходилось ему выслушивать  регулярно, не реже двух раз в сезон  (разумеется, только от трубки «Верту» - остальные телефоны разговаривали с ним тем почтительнее, чем скромнее была их марка и ниже цена).  И он знал, что нужно делать в таких случаях.

- Все делается в ваших интересах! – ответил  он твердо, с тщательно выверенной долей обиды и дерзости в голосе.

Трубка секунду помолчала, размышляя.

- Что делается в моих интересах? Бабы по дому у тебя бегают в моих интересах?

Это был уже хук в печень. Нокдаун. Зрители (вернее, зритель  – хоть и бродили праздные толпы по Малерштрассе в этот час, за незримым  поединком наблюдал я один)   увидели: боец поплыл.

Очнулся он  на счет «семь».

- Это не бабы, - ответил он  уже без дерзости, но с удвоенной долей обиды, - вернее, как сказать...  Это моя помощница. Много бумаг. Приходится работать на дому. Я не понимаю...

- Помощница, значит, - сказал Божественный Август.

Боксер в синих трусах попытался перейти в контратаку:

- Да! Помощница! В ранге третьего секре...

- И хорошо помогает?

Боксер в синих трусах замер, будто потерял соперника из вида.

- Голая? В туалете?! В пять утра?!! – взорвалась трубка «Верту»...

(видеонаблюдение в туалетах ведется для вашей безопасности)

...

... шесть... семь... восемь...

...

Помню свой последний нокаут. Красный туман перед глазами. Странная ватная легкость. Тишина. Где-то за пределами сознания – счет. Предчувствие боли. Тишина. Красный туман. Я понимал, что чувствует сейчас мой друг.

...

На счет «девять» боец в синих трусах (да простит мне читатель злоупотребление спортивными метафорами)  очнулся  - и бросился на противника в последнюю отчаянную и безнадежную атаку.

- Другим можно, а мне нельзя? – закричал он, намекая, видимо, на некоторые послабления в вопросах морали для патрициев, не распространявшиеся на прочие сословия нашей отдаленной родины.

- Другим можно, - спокойно ответила трубка. – Тебе нельзя.

И если вспомнить, что то был разговор отеческий,  увещевание близкого родственника, то и самый строгий законник смягчится и не обвинит невидимого собеседника в том, что не все едины перед законом в его царстве-государстве.

Будь я тренером боксера в синих трусах, выкинул бы в этот момент  полотенце на ринг.

Да, поражение.  Но поражение от достойного противника, не ставящее крест на дальнейшей карьере.  Но мой друг предпочитал обходиться без тренеров.

- А сами! – вскричал он и осекся. Глаза его остекленели от ужаса.

Пауза длилась около минуты.

- С этого места подробнее, - тихо сказала золотая  трубка. Но лучше бы она разразилась громом -   чем тише говорил невидимый собеседник, тем хуже приходилось его слушателю.  А на этот раз  он говорил почти шепотом.

Посол вынужден был подчиниться. С видом пациента, введенного в глубокий гипнотический сон, он перечислил некоторые известные ему обстоятельства, которые могли бы послужить ему оправданием, если бы на нашей отдаленной родине действовало прецедентное право.  (Команда специалистов  и правда была у него фантастически профессиональной).

- У тебя всё? – спросила трубка «Верту» за 17 тысяч долларов после паузы, показавшейся бесконечной.

- Всё, - обреченно выдохнул посол.

- И у меня всё, - сказал невидимый собеседник и дал отбой...

(и было понятно, что это не просто всё, даже не Всё – это такое ВСЁ, после которого не будет уже ничего, только голая выжженная пустыня, и никогда солнце не будет уже сиять так ярко, как всего полчаса назад, никогда небо не будет таким голубым и шницель в ресторане Гранд-отеля таким невозможно сочным...  Никогда!)

- Что будем делать? – еле слышно спросил мой друг. Он разом постарел на десяток лет, лицо его посерело и блеск пропал из глаз.

- Придется переквалифицироваться в демократы, - ответил я.