Проводник в Долину тени 2 ред

 
Начало:http://www.proza.ru/2014/08/03/380

  Искать, искать и написать – девиз всякого журналиста. Не просветить, не донести, не поучать, не обелить мир, – искать. Часто это дело рутинное, конвейерное. Ты только заставляешь поверить себя: это интересно. Отдушина – найти материал по вкусу. Конечно, у журналиста возможностей найти его больше, чем в какой-либо профессии.

  Но это и тяготило более всего. Временами Андреев был слишком не уверен в себе, краснел, как на первом свидании, терялся в словах; временами вгрызался в материал, респондента, должностных лиц, добивался одобрения коллег. Но чаще всего вёл пассивную, размеренную жизнь. Он никак не мог признаться, что провести выходные с отцом – сверх его сил.  Но  он и не искал мифическую реку, большой воды не терпел.
 
  Страшный летний день он помнил урывками, будто дремал и порой просыпался, чтобы видеть то, что никогда не хотел. В будний день они семьёй выехали на городской авто пляж. В отличие от общего в городской черте (так, лужа и песочная коса, где плещутся озверевшие от жары дети), авто пляж по вечерам занимали шумные компании. В выходные – не протолкнуться. Молодёжь больше любила реку с сильным течением, в котором часто встречались водовороты. Но Андреевы расположились в тени развесистых ив. Небольшой берег плавно уходил в неподвижную гладь старицы, поросшей кое-где кувшинками и ряской.

  Игорь помнил мать, но до обидного мало. В тот день полуденный солнечный покров щипал глаза, а от теней листьев, опадающих на её лицо, рябило. Помнил, разве, очерченный профиль лица, тревожную нитку губ и беспорядочные кудри русых волос. Потом, во снах, когда он бросался к матери, он запутывался в них, задыхался и с всхлипом просыпался, сжимая намокшее покрывало.

  Помнил лицо отца непроницаемое, вечно недовольное, в чёрных очках-блюдцах. В них он почему-то любил пугать Игоря. Иной раз накинет на голову капюшон, широко раскроет рот и изображает убийцу из «Крика». И мелко утробно смеялся, глядя на плачущего сына.
 
  Отчего они выехали на пляж никто так и не узнал. Но мать убаюкала его ещё в машине. А он удивлялся: зачем спать, если едут купаться. Потом короткий кошмарный сон. Игорь помнил, как спросонья захныкал и, проваливаясь в дрёму, всё-таки выглянул из окна машины позвать мать.

  Он увидел её в рваной белой тунике, понуро бредущую в реку. Мама так и шла, не оборачиваясь, пока намокшие кудри не всплыли над водой. Отец, подбоченившись, спокойно приканчивал бутылку пива. Что-то кричал, потом кое-как стягивал ботинки, лез в воду, нырял и выныривал. Потом растеряно озирался вокруг. И остановил взгляд на сыне, который выбрался из салона автомобиля. Смотрел, выпучив глаза в дурацких чёрных очках, разинув рот, – убийца из фильма.

  Когда они вернулись, Игорь больше спал. Очнувшись, пытался найти маму, но отыскал тётю Марину, сестру отца, бледнокожее, похожее на поспевшую квашню, существо. Потом в квартиру приходили дяденьки-полицейские, которыми пугала его мама. И Игорь плакал – он не сделал ничего плохого. Тётка нытья не терпела, гнала его на улицу.

  Там отыскала его женщина, пахнущая яблоками. Они неловко присела рядом с ним, всмотрелась голубым смеющимся глазом, пожалела, показала фокус. А может, она знает, где теперь мама. Он отвечал на её вопросы, захлёбываясь плачем. А спустя три дня истошно визжал под ударами отца. Бил тот с оттяжкой, выпучив чёрные глаза, открыв от напряжения рот. Тётя Марина ругала каких-то «журналюг» и размахивала перед носом Игоря мятой газетой. Называла его дрянью, сучонком, говнюком и сопровождала ругань ударами по щекам. Может быть, именно тогда назло этим ненавистным существам он решил стать журналистом.

  В день, когда Андреев решился «догнать» материал Проводника шёл мелкий колючий дождь. Отец, против обыкновения, был трезв и молчалив. Он хмуро следил, как сын одевается по-походному. Журналист не стал утруждать себя рюкзаком. Идти осенью с ночёвкой в места, где обосновались бомжи, не хотелось. К тому же Андреев рассчитывал вернуться поздно. Вышел, не буркнув напоследок: пока.   
      
  Конечно, он нашёл пресловутый сайт о городах-призраках. Не абы как, но на полном серьезе автор доказывал сообществу, что Солчанск – вымершая земля. Прилагались фото, которые мало чем отличались от окраин российской периферии. Места действительно там гиблые, не зря их облюбовали «ролевики», свихнувшиеся на постапокалиптическом будущем.

  Пока журналист добрался до руин административного комплекса, над небом сгустились тяжёлые тучи. Он взопрел и присел на бетонных блоках.

  Сегодня здесь тихо. Изредка, в потрёпанном здании отдела кадров трещали выстрелы пневматики и матерились кто нипопадя. Чаще всего тишину раздражает лязг старенького грузовика, двигающего где-то по бетонному покрытию. Андреев по наитию потянулся, вслушиваясь в окружающий мир. Сегодня здесь мертво. Пустырь с болотистой местностью не такой уж большой. Если как следует приглядеться, то сквозь тусклую листву проступала ржа гаражного кооператива, или садового хозяйства. Но если не знать, что за ТЭЦ живут люди можно легко представить, что куцый кустарник теряется в жгучей серости облаков.

  От такой погоды невольно на ум идут дурные мысли. Как ни старайся перед глазами вновь по мокрому песку идёт мама и её затягивает, затягивает. Несколько попыток подавить воспоминания не возымели успеха. Или он не хотел этого. Андреев всхлипнул, но затем, дав волю чувствам разрыдался навзрыд. Лишь бы никто не видел, как плачет мужчина. А плачут они просто, как мальчишки, навзрыд, размазывая грязными кулачками слёзы по щекам. Это длиться недолго, совсем недолго.

  Успокоившись кое-как, он более чем внимательно разглядывал путь сквозь заросли и случайно заметил асфальтовый перешеек. Прищурившись, начал спускаться с руин. Зрение не обмануло: сквозь розги молодого кустарника вдаль вела дорожка. Сезам, откройся, с натугой выдавил из себя улыбку Андреев. Пряча глаза, согнувшись в три погибели, он уже было собрался пролезать сквозь бурелом, но едва сделав десяток шагов, огляделся.

  Очевидно, задуманная как аллея, дорожка, хоть и была щербата, благодаря затейливо росшим ивам, образовала живой туннель. Оголённые кроны едва ли позволяли пройти взрослому, но ребёнок мог бегать вовсю. Журналист, шмыгнув, ухмыльнулся. Весной здесь, должно быть, удивительно красиво. Ещё бы цветочных деревьев – рай земной. Судя по отсутствию мусора, едва ли кто догадывается о ней. От этой мысли только что плачущий в мужчине мальчишка воспарил от восторга. Журналист позволил себе несколько быстрых шагов, чтобы убедиться, что туннель продолжается. Более того, дорожка плавно изгибалась и терялась в сумраке крон тальника. Странно всё-таки что аллею никто не обнаружил.

  Андреев преклонил колено, дав отдых затекшей шее. И кому такую красоту подарить, пожурил сам себя журналист, ни детей, ни долгов, щегол.

  Мирные мысли прервал собачий лай. Не далёкий, переливчатый, в две мелкие глотки, но утробный, опасный. Журналист нервно оглянулся – лай раздался, будто, под боком. Изгибы туннеля уже не были такими привлекательными, за поворотом чувствовалась опасность. Злое глухое рычание большое собаки заставили сердце трепетать.

  Его укусила мелкая собачонка пару лет назад и панический страх перед любой «моськой» преследовал его довольно долго. Но большой пёс, это совсем худо.

  Район ТЭЦ был местом не только баек, но и вполне обоснованных свидетельства обитания оборванных бойцовых псов. Была даже история, когда собака загрызла ребёнка, игравшего близ градирни; пёс оказался жутковатым ублюдком, выброшенным хозяином в силу не чистокровности. Но того зверя застрелили, породив и были, и небыли о местных псах, об уродливом потомстве. Оставалось надеяться, что псина минует затерянную аллею, но надежды застряли в пятках, когда позади него зло рыкнули. Андреев затравленно оглянулся. Дело худо: ни развернуться, ни уйти, ни дать отпор.

– Хороший пёс, – сипло прошептал журналист, съёживаясь, – Хорошая собачка.

  Сам он задом постарался протиснуться прочь с аллеи, но ивы росли слишком плотно, обратив туннель в клетку, или загон. Журналист, чувствуя холодную испарину, скользнул прочь, лихорадочно ища по сторонам проход. И уже где-то над ухом сопели и чувствовалась нависшая тяжесть. Журналист, в тоске, в последнем рывке, склонился влево, ломая молодой черен дерева. Нога то ли тонула в зыби, то ли её уже схватили и отдирают от тела. Андреев что было сил, завопил. Его схватили за плечи и поволокли. Он повалился навзничь, над ним нависла огромная тень.

– Спокойно, – настойчиво теребил его человек. – Успокойся, Игорь Андреев.

  Проводник был одет в брезентовые штаны и штормовку, из-под полы которой торчал вязаный пуловер. Свет несколько мешал разглядеть лицо (он накинул капюшон), но голос и черты лица очень походили на того, с кем он намедни беседовал в суши-баре.

– Там зверь, собака, – едва пролепетал журналист.

– Это ничего, бывает, – как это уже бывало невпопад заметил Проводник.

  Снял с пояса фляжку и предложил содержимое. Игорь был слишком растерян, чтобы противиться. Сделал глоток. Какая-то крепкая настойка. Он, закашлявшись, сел. И в помине не было аллеи. Они находились среди волнующейся на ветру осоки.

– Я потерял сознание? – осторожно осведомился журналист, тут только осматривая себя с головы до ног.

  И как, в самом деле, оказался здесь Проводник? Это место его обитания? Или он следил за ним? И притащил сюда.

   Журналист брезгливо отёр бушлатом шею.

– Здесь не всё то, что есть на самом деле, – витиевато, в той же отрешённой манере отозвался «фрик».

– Иди ты в жопу, – вдруг прошипел журналист. – Развелось вас тут психопатов!

– Не сдерживайтесь, – по-отечески предложил Проводник, разглядывая небеса.

  Журналист и впрямь ответил матерной тирадой, но будто, опомнившись, встал, сплюнул, и не помышляя более о материале, огляделся в поисках дороги. Недалеко трещал гравий от проезжающей машины, дребезжало радио, переругивались лужёными глотками мужики, пьяно голосила женщина. Такая милая сердцу субботняя «бытовуха».


– Не знаю, зачем говорю, – торопливо обронил журналист, – но всё равно, спасибо. Там эта тварь меня чуть не сожрала. И… вы не психопат… это я погорячился.

  Проводник, – что особенно раздражало – застыл, не двигаясь с места. Стоит ли говорить, что шёл журналист, оглядываясь. Иначе, то же самое не обращать внимания на бешеную собачонку. Он достиг края, поросшего выгоревшей пижмой склона, и как можно ловчее – даже в глазах потемнело – забрался наверх. Может, вопреки правилам поинтересоваться у таксистов девочками. Их дурно подведённые пухлые губы будут шептать непотребства, но уже после деловой фразы: «целоваться не лезть, минет без резинки, в попку я не даю». От её низа несёт тяжёлым духом сырой рыбы, а она всё ближе, всё ниже.

  Андреев достиг высоты и остановился как вкопанный. Миг и всё смолкло. Отключили радио – возможно. Но не только набившая оскомину ругань, но и спасительная бензиновая вонь растворилась в вязкой, затхлой тишине.

  Могло ли так оказаться, что шоссе за этим, поросшим мхом и лишаем, какой бывает в глухой чаще, а не городской окраине, холмом. В зелени утопала изба с невысокой обломанной башенкой на двускатной крыше. Деревянные ворота, были распахнуты настежь. И чернота, зияющая в них, манила и отталкивала одновременно. Будто имеющая вес, обволакивала она его тело, сжимала и грозила удушить, даруя нечеловеческое наслаждение. Андреев тряпичной куклой побрёл в сияние тьмы, но резкая боль осадила его безвольный пыл. Он схватился за кровоточащую руку.

– Берегитесь здесь… – озабоченно заметил Проводник, перехватывая рукоять самодельного, похожего на острое шило, ножа.

  Журналист что было сил вскинул вверх ногу в тяжёлом ботинке. Удар отбросил «фрика» на камни. Но нож он из рук не выронил.

– Не подходи, сука! – лихорадочно ища чего-нибудь увесистое, завопил Андреев. – Чего тебе? Деньги? Я отдам. Как это? Почему?

– Успокойся, – холодно глядя в глаза прошипел Проводник. – Я не смогу объяснить в городе, меня ищут.

– Это ты убил девчонок! – прозрел журналист, с удовольствием наблюдая, как вытянулось лицо психопата. – Антониду и прочих. В полиции знают, что кто-то находился рядом. Но у меня нет доказательств, поэтому всё останется как есть. Идёт? Я буду молчать. А этот фокус… С голосами… Это настойка, да? Там был наркотик, типа «ганжи». Да?

– Только если вы хотите, – обречённо вздохнул Проводник. – Если вам сейчас так легче понять. Но не я был с этими девочками в момент смерти. Там было иное существо. Оно захочет и тебя погубить.

– Я как-нибудь управлюсь, – болванчиком закивал головой Андреев, делая шаг назад. – Мне папаши не нужны.

– Я не могу тебя удержать, – глухо, будто удаляясь, проговорил Проводник. – Здесь не всё то, что есть на самом деле. 

  Журналист пребольно ударился задом о торчащую из гравия арматуру. Всё исчезло, как морок, как сон. Андреев, будто очнувшись, оглядывался. Одичавшая земля перемежалась с далёким бетонным забором завода, пёстрой сыпью шиферных крыш садоогородов и кудлатых крон кустарника. Отсюда, с пригорка отчётливо видны развалины недостроенной ТЭЦ. На глаз, километра два. Значит, Проводник нёс его. Но зачем? Журналист, скорчившись, побрёл вдоль обочины.

 Он так и не воспользовался транспортом. Оглянувшись в последний раз, показалось, что в зарослях застыл человек в брезентовом плаще. Глупость: не только Проводник имел подобную одежду. Но отчего же таиться? Журналист начал резко петлять, шёл и плутал по гаражам, провожаемый недружелюбными взглядами автолюбителей; вяз где-то в осоке и болотистой жиже. И всюду, казалось, преследует его проклятый брезент. В свой дом на окраине микрорайона он почти вбежал, в полутьме подъезда долго возился со связкой ключей, испугано прислушиваясь к тяжёлым шагам этажом выше. Наконец, ввалился в квартиру и замер, прислонившись к двери. Здесь всё привычно (даже храп отца) и безопасно. Игорь зло, с надрывом, стащил с себя и влажные ботинки, и одежду. В ванной освободился от белья и полез под душ; сначала дрожа от холода, затем содрогаясь от горячих струй. Когда озноб прошёл, журналист, прислушиваясь к дыханию, обдумывал то, что с ним произошло. Откуда-то из глубин памяти выплыл алгоритм простенького тренинга:

1. Ничего страшного не произошло. Я спокойно обдумываю.
2. Я собирал материал, расстроился немного, нашёл аллею, меня напугали собаки.
3. Я запаниковал, метнулся в сторону, ударился, потерял сознание.
4. Возможно, меня пугал этот Проводник. Он выслеживал меня. А возможно и ударил так, что я потерял сознание.

  Игорь внимательно обследовал себя на наличие гематом, особенно на голове.

5. Я очнулся далеко за пределами старой ТЭЦ. Он меня напоил… или опоил.

  Мысль о том, что его опоили гадостью, наркотиком особенно взволновала его. Пришлось потратить несколько минут, чтобы успокоиться, вновь принять контрастный душ.

6. Как итог – галлюцинации. Плюс попытка если не убить, то поранить. А затем, по дороге к дому он продолжал преследование.

  Угораздило связаться, меланхолично думал журналист, разглядывая затянувшуюся ранку. Лишь бы не занёс какой гадости в кровь. ВИЧ, к примеру. Эта мысль довела до изнеможения: он едва сдерживался, чтобы не кричать. Закусив до крови фалангу большого пальца, Игорь машинально потянулся к шкафчику. Там за склянками, в бордовой коробочке ещё оставался пиразидол и блистер аминазина. Лекарства давно, как ему казалось, минувших дней. Пальцы сами потянулись к нейролептику. Андреев принял капсулу, запил водой из-под крана. Осознание того, что ему полегчает, сказалось на его состоянии более чем благотворно. Он наскоро обтёрся полотенцем, надел сухое бельё, кое-как прибрал брошенную на пол одежду и, стараясь не разбудить отца, лёг на софу, накрылся покрывалом.

  Проснулся он глубоко за полночь. В животе мучительно посасывало. Как ни старался, задремать вновь не удалось. Встал и, делая пассы руками, чтобы не удариться в темноте, прошлёпал на кухню. Продирая глаза, поморщился: из вентиляции пахло мусоркой, пищевыми отходами. Чтобы запах не мешал, накинулся на сухой хлеб, откусывая от пачки масло, будто мороженное. Без особой надежды заглянул в сковороду и проглотил слюнки. Старик на ужин приготовил жареный картофель и умудрился не пережарить. Утолив голод, он, тем не менее, без удовольствия воззрился на вентиляционную решётку. Сегодня пахло особенно паршиво: вкус чувствовался на зубах. Ещё пережёвывая картофельную кашицу, ему казалось, что он есть что-то из помойного ведра. Обругав себя за больную фантазию, Игорь справился с подступившим к горлу комком и, махнув на вонь рукой отправился спать.

  Утром насилу встал с постели. Хоть и не хотелось вставать – встречать отца и выслушивать опостылевшее брюзжание, – но тело зудело и было неприятно мокрым. И снилось что-то мерзкое, пахнувшее объедками. К горлу вновь подкатил ком, но Игорь не обратил на это внимание – обычная реакция на аминазин. Худо только, что принял препарат, не проконсультировавшись с врачом. При мысли о больнице его передёрнуло: нет, туда он не вернётся.

  На кухне подвывало плохо настроенное радио. Игорь поискал глазами наушники, но демонстрировать своё «я» оказалось лень. Журналист, почесываясь, вышел в коридор. Отец сидел спиной; его лопатки выступали, как два горба. Он не дрогнул и когда Игорь вошёл в ванну, и когда вышел вон. Это было на него не похоже. Журналист вошёл на кухню и подозрительно взглянул на отца.

  В последнее время старик сдал: жидкие волосёнки серебрились, лицо высохло, вытянулось, под глазами вздулись синюшные мешки, тело – в гроб клади. А вот глаза заставили Игоря вздрогнуть. Они были полны боли, тоски; он покосился на сына и безмолвно просил что-то страшное.

– Чего рот разинул, скотина? – откуда-то из глубины сознания ругали его, будто комар пищал, – Чего тебе в падло для отца пузырь нанять? Чё вылупился?

  Андреев очнулся. Наваждение сошло с глаз пеленой и с ним образ доведённого до отчаяния, до смертной тоски старика. На смену ему вернулся циник и пьянчужка и как бы ни был он противен, видеть лучше его. Игорь выдохнул: хватит нейролептиков.

  У него появился повод уйти из дома. Ну и что, что он вернётся немного позже, чем ожидает отец. Избежать скандала всё равно не удастся: лишь бы не буянил долго. 

  В подъезде не многим лучше. Сквозь прогорклый хлорный дух, пробивался запах мочи и чего-то неуловимо гниющего. Только бы в мусоропроводе не сдохла какая-нибудь мелкая зверюга. Жильцы замучаются зазывать работников ЖКХ, а очередная корреспонденция на эту тему не сломит чиновников. Отплёвываясь от коснувшейся лица тенёты, он вышел на улицу.

  Тусклый плевок Солнца пробивался сквозь мышиного оттенка кучевые облака. От того временами то нещадно припекало, то обдувало ветром, что также было неприятно. Со стороны птицефабрики волнами накатывал аромат открытых цехов переработки.

  Андреев скорым шагом пересёк пустующий микрорайон и взбодрился, когда  приблизился к центру города. В последнее время здесь, помимо небольших торговых павильонов, возводили пятиэтажный торговый центр. Рядом строился новый жилой дом. Место пыльное, беспокойное, словно магнитом притягивало людей. Прогуливались парочки или чинно шествовали семьи. На площади скамейки облепила молодёжь, балагурила, потягивала пиво. Уютный пятачок – любимое его место – в тени густого чёрного клёна был занят. Но Андреев, тем не менее, заложив руки за спину, прошёлся мимо пару раз. Выждав, махнул рукой, шагнул на газон и уселся на выступающий комель дерева – прогонят, так  прогонят. Затея оказалась удачной: чувство подавленности, мучающее его с утра, исчезло. Резные тяжёлые листья приятного тёмно-зелёного отлива на ветру хлопали точно крылья птиц; ветви скрыли журналиста из виду.

  Стайка подростков едва ли стеснялась проходящих мимо. В толчее парни обнимали подруг, беззастенчиво запускали пальцы то под блузки, то под джинсы, натирая потяжелевшие округлости. Девчонки не возражали, но отпускали сальные шуточки, заливисто хохотали над очередным смельчаком. Юные нимфетки ещё не избавились от угловатости, неуклюжести, но иные, замучив себя диетами, казались невесомыми. Пенис предательски затвердел, не смотря на юный их возраст. Одна из них, крашеная блондинка, не носила лифчик, и Андреев безвольно прищурился, стараясь разглядеть её соски сквозь полупрозрачный топ.

  Блондинку обнимала под животом головастая, с копной каштановых волос, девочка, которую он принял за её сестру. Но эти выводы как рукой сняло, когда малышка горстью пальцев взялась за пах блондинки. А когда та в блаженстве откинула голову назад, «сестра» вдруг коснулась губами мочки её уха. Как бы ни был закалён цинизмом журналист, это было слишком даже для него. Он отвернулся, раздражённо глазея на истлевший баннер с изображением сухонького приятного на вид старичка, указующего на проект будущего («замороженного» год назад) парка развлечений. А люди так надеялись на пресловутый мультиплексный-кинотеатр, LEGOCITY, выставочный зал и ещё много яркого, вкусного.

  Отчаянный визг заставил вздрогнуть; журналист, переполошившись, вскочил, огляделся. Судя по покойным прохожим, они в курсе дела. Очередные детские шуточки. Но крик был не поддельный. Тяжёлый тоскливый стон последовал совсем рядом. Андреев подозрительно покосился на подростков у клёна. Они продолжали спокойно общаться, хохотать, но та самая блондинка дрожала в конвульсиях. Девочка, невообразимо оплетая её конечностями, буквально вгрызалась в голову. На месте уха зияла чёрная с кровавой каймой рана. Девочка, урча по-звериному, с удовольствием пережёвывала кусок.

  Едва ли это могло быть наяву. Андреев, замерев на месте, оторопело вглядывался в происходящее. Помимо мыслей о таблетках, довлела в сознании всё же самая спасительная: он продолжает видеть кошмар. Понимая, что всё это можно прекратить, отогнать зверёныша, похожего на девочку, он сделал нетвёрдый шаг. Справившись с хрящом, малышка дёрнула головкой, прислушалась, обернулась. Явно не детская, с резкими чертами, сморщенная рожица вымазана кровью. Глубоко запавшие глазницы источали янтарный отлив, а при оскале обнаружились кривые волчьи клыки. Девочка отбросила голову блондинки – та тяжело упала на плитку площади. Её дружки, как ни в чём ни бывало, продолжали веселиться, лишь небрежно отодвинув  тело, чтобы не мешало. Теперь зверёныш – порождение аминозимного кошмара – сосредоточился на журналисте. Выгнув по-кошачьи спину, оно напрягло жилистые конечности. Андреев без сил отклонился назад и, споткнувшись от корень дерева, повалился навзничь. Нечленораздельно мыча, он, отмахиваясь руками, ожидал нападения и, изнемогая пытался проснуться.

  Над головой утробно зарычали. Журналист едва не заплакал, когда увидел, как в кронах клёна спускалась пауком к нему девочка с неживыми янтарными глазами. С губ ребёнка на лицо Андреева пала тяжелая тёплая капля. Она обнажила отбеленные волчьи клыки; челюсть непропорционально увеличилась, будто она намеревалась проглотить его голову. Почему-то на ум пришла мысль о Проводнике, но губы шептали неведомое:

– Господи, помоги. Защити.

   Он вновь изо всех сил зажмурился. Томительное обречённое ожидание тянулось долго. До тех пор, пока его не ударили по голени.

– Вставай, сука! Разлёгся. Тут дети отдыхают!

   Андреев уставился на пенсионера в панамке и спортивном костюме. Лицо его, полное омерзения, было более чем реально. Журналист, понукаемый рассерженным горожанином, кое-как встал и пока объяснял, что не пьян, заглянул за его спину на сидящих на скамье подростков. Блондинка продолжала сидеть в той же позе, когда её обнимал зверёныш. Ухо её оказалось невредимым, но лицо не имело того же блаженного выражения и, скорее, было уставшим, болезненным.

  Жутковатое видение выбило его из колеи окончательно. То, что придётся обратиться к врачу, расстроило его до слёз. Чтобы прохожие не видели мокроту на лице мужчины, Андреев сошёл с площади в заросли старого городского сада.  Всплакнув, он постарался взять себя в руки. В конце концов, можно для начала обратиться к психотерапевту по телефону, проконсультироваться. Может, не так всё страшно. Отмахиваясь от мелкой мошки, он вышел на тротуар. Желудок начинало сводить от голода, Андреев припоминал адреса надёжных кафе. Но насекомые мешали сосредоточиться: пищали, зудели под одеждой. Он пытался рассмотреть их, отмахнуться, но те оказались неуловимыми. Андреев сделал дыхательную гимнастику – новый взрыв из прошлого, – и прислушался к своим ощущениям. Мошки – это тоже нервы, их нет на самом деле. Но и дисциплине мысли мешал треклятый Проводник, его слова: «Всё воняло падалью. Я мылся, скрёбся, но смрад сводил с ума. И мушки трупные вместо «куриной слепоты».

   Журналист сосредоточился на обносившейся листве, но, будто намереваясь совсем вывести его из ума, среди крон, как маленькая обезьянка, вновь появился зверёныш. Склонил головку на бок и скрылся с глаз. Андреев засеменил поближе к толпе. Видения не беспокоили до конца дня, но дело сделали: он начал оглядываться и пустующие тёмные места вызывали почти животный страх.