Дмитрий Бозин Саломея в Могилеве умерла счастливой

Наш собеседник -- заслуженный артист России, блистательный Дмитрий БОЗИН

-- Дима, огромная вам благодарность от белорусских театралов: вы устроили нам два праздника – весной привезли великолепных  «Служанок» Жана Жене, а теперь вот  и «Саломею». Споры вокруг этих постановок Виктюка не утихают до сих пор, хотя «Служанкам» больше 20 лет, а «Саломее» -12.

-- Мне в Кишиневе один очень умный человек задал вопрос: «А стоит ли из этого Жана Жене, этого французского хулигана,  делать великого автора?!»  Но  тогда они все – и Жан Поль Сартр, и Жан Кокто, и Жан Жене, а вместе с ними и  испанец Лорка, и Сальвадор Дали, были хулиганы. И, подначивая друг друга, создавали великое искусство. В тех же «Служанках» есть два мощнейших монолога за всю историю современной драматургии. Монолог Клер: «Мадам прекрасна! Мадам нежна!» и финальный монолог Соланж; «Мадам отравляет нас своей добротой, своей нежностью она отравляет нас…» Это великая литература, равная греческим трагедиям.
 А «Саломея» Уайльда?! Я все думаю: откуда у него вдруг это прозрение? Где он услышал эти восточные интонации? Где взял такие тончайшие переливы восточного языка?  Ведь все остальное у него – такое тонкое английское эстетство… Я сам просто помешан на этой азиатской возвышенности. Каждый миг там – для страсти. Причем не примитивной, а выносящей тебя на новый уровень. И в то же время такой же естественной, всепоглощающей,  как энергия двух сплетающихся змей.

-- Ваши спектакли – безумный сплав пластики, страсти, мысли, страдания, любви… Как вы из этого мира выходите, возвращаетесь к нам, на землю?

--Не хо-о-очется выхо-о-одить!!! Знакомые иногда смеются, что я остаюсь с  тем же голосом, с теми же интонациями, что в спектакле, с тем же взглядом… Но не хочется отказываться от этой тягучей и глубокой жизни! Хочется занырнуть в такую же. Так же любить, так же  желать женщину… Мне, к счастью, это удалось. И сейчас я выхожу на сцену, чтобы сказать: «Ребята-а-а, так быва-а-ает! И даже лучше!»
Сегодня вот Саломея, и я даже не знаю, почему, так счастливо умерла! Вместо обычного жеста, означающего: уходи, Ирод, это мой мир, не трогай его, у меня вдруг вышел совсем другой: все, уже свободна и недостижима! Ушла туда, где никакая злоба, никакая боль не тронут! Это как у хирургов, как у генильного Хью Лори в «Докторе Хаузе»: он делает болезненную операцию, подчас без наркоза, убивает тебя, чтобы оживить.

--Дима, а вот не обидно: у вас такая высокая планка в искусстве, вы блестящий актер, но у той же МакSим, например, куда больше известности. Вы в магазины, наверное, совершенно свободно ходите?

-- Понимаете, в чем дело… Каждый в этой жизни делает свой, приятный ему, выбор. Для меня спектакль – это 2 часа высочайшего наслаждения. Которое я считаю только разгонным, воротами в ночь.

-- Но потом возвращаешься домой, а там кран протек…

-- Вот этого я как раз не боюсь, потому что без проблем чиню  всю сантехнику,  разбираюсь в электричестве,  абсолютно нормально могу утеплить балкон, изготовить и прибить дверной косяк… Мне моя дочка, Дашка, иногда даже говорит: «Папа, ты не ту профессию выбрал!»

-- А сколько Даше?

-- Уже 12! Ну а старшей-то у меня 18! Это чудесные существа, что вы!

-- А вы жесткий папа?

-- Мне нельзя даже какой-то мгновенной серьезной интонации допустить: я являюсь так редко! И если вдруг покажу свое ребенком недовольство, для Дашки это будет такая катастрофа! Мы с ней живем ради того, чтобы встретиться и поделиться  своими достижениями. Вся строгость у мамы. А я такой праздничный папа, прилетаю на крыльях! Улетаю: пока, чмок-чмок-чмок…

-- А Даша не говорит: папа, вот почему ты в «мыльных операх» не снимаешься, я бы тебя каждый день по телеку видела, и денежек было бы не в пример больше…

-- Я вас умоляю! Она получает огромное наслаждение от того, что видит на сцене! Поверьте, наши дети прекрасно во всем разбираются! И мнение, что в стране живут дураки, которые ничего не понимают в искусстве, полная ерунда! Я в Екатеринбурге общался с мощными бизнесменами, у которых в голове  по идее должны быть только цифры, они говорили умнейшие вещи о творчестве и жизни.

-- Нам зачастую привозят спектакли попроще: чтобы публика поняла и не напрягалась.

-- Простые тоже не всегда уж так и просты, они рассказывают человеческие истории. Те вещи, которые мы вам показали, просто плод длительного и упорного труда: команда потратила много лет, чтобы вытащить какие-то очень важные моменты и мысли из моря литературы. Как говорил Оскар Уайльд: «Страсти – мой инструмент, мой резец, при помощи которого я вскрываю серую оболочку жизни и вижу под ней драгоценную душу мироздания». Если уж тебе посчастливилось обладать таким резцом, не выпускай его из рук. Но не у всех получается. Мне повезло: у меня такая финансовая ситуация, что я могу заниматься тем, что мне нравится. Да, рано или поздно эта история закончится, потому что, когда мне  будет за сорок,  я вынужден буду уйти на другую траекторию…
Недавно меня спросили: почему ты так долго работаешь у Виктюка? Я  хотел было возмутиться: как долго, вы что? И вдруг осознал: Господи, а ведь и правда – 20 лет, вот ужас! Я и не ощутил этих пролетевших лет, потому что едва ли не каждый день просыпаюсь и засыпаю в новом пространстве, встречаюсь с новыми людьми, потому что все годы -- сплошные переезды, и  не замечаешь  бега времени…

-- С Виктюком как работается? Жесткий режиссер?

-- Он и жесткий, он и добрый, он и веселый, с потрясающим чувством юмора. Но в критический момент  способен бросить микрофон: «Все, премьера отменяется, вы ни черта не понимаете!» В молодости, особенно когда репетируешь комедию, бывает, что валяешь дурака.И тут -- микрофон полетел, человек встал и вышел. Что такое? Мы ведь так просто, пошутили, Роман Григорьевич, подождите, мы и не хотели совсем! И понимаешь, что нам шуточки, а у него боль. Ведь только завтра  зрители должны будут вот в этом месте засмеяться, а сегодня – надо работать…
Это я вам сейчас так радостно все рассказываю, потому что успешно прошел спектакль, потому что люди замечательно хлопали, и я  на этой эйфории кажусь себе самым счастливым человеком на земле. Может, спроси меня завтра, когда я подниму голову от подушки, и мне опять куда-то ехать, я скажу вам: Боже, как же тяжела эта актерская жизнь, если бы вы только знали! Но это будет завтра. А сегодня я счастлив.

-- Нам трудно и представить, какой труд стоит за вашими спектаклями, где важно каждое движение мускула…

-- Для «Саломеи» ребята полгода ездили  к тренеру заниматься айкидо. Это множество часов, потраченных только на спорт. А были еще горы перелопаченной литературы: «Песня песней Соломона», «1000 и одна ночь», мы должны были  вложить их в свое сознание. Изучали японское искусство Буто –  для того, чтобы каждое движение пальцев было сконцентрированным, чтобы  центр ладони вдыхал и выдыхал энергию, чтобы тело слышало… Это очень важно: тело должно быть все время натянутым, как струна и буквально дрожать от того, что происходит на сцене. И когда мне сегодня Ирод -- Дмитрий Жойдик,  шепнул куда-то в шею: «Мне жаль, что он умер…», меня всего заколотило. Это ощущение, к которому артисту всегда нужно быть готовым.

-- Что в подготовке «Саломеи» далось всего сложней?

-- Все было в сумасшедшем наслаждении. Поймите, я из тех, кто плавает, когда жарко и охотится, когда голоден. Привык к боли, не замечаю стертых локтей. Сегодня вот нож вдруг оказался остро заточен, я не обратил на это внимания раньше, а во время спектакля вдруг почувствовал, как острие пролетело по шее…Ничего, тоже игра!

-- Нам казалось: сейчас появится капля настоящей крови…

-- Знаете, где-то внутри она даже и была. Но сложно дается не это. Сложно иногда докричаться до людей. Когда на спектакль приходят с заранее заготовленной формулой или просто посмотреть на «20 гомосексуалистов», вот это больно! Знаете, как у Волошина: Разверзлись два смеженных ночью глаза
И брызнул свет. Два огненных луча,
Скрестись в воде, сложились в гексаграмму.
Немотные раздвинулись уста
Вот так же складываешь два огненных луча в гексаграмму  порой, а видишь стеклянный непробиваемый экран. И это бывает невыносимо.

-- Можете дать нашим читателям совет по жизни?

-- Увы! Счастливые люди не дают советов.