Безмерность Марины - глава 1 из новой книги

«...Всё, что мне суждено
было узнать, — узнала до семи лет,
 а все последующие сорок — осознавала.»
Марина Цветаева. Автобиография.

Глава первая

ГЕНЕРАЛЬСКАЯ ДОЧЬ

Тайный советник Иван Владимирович Цветаев был по Петра Великого «Табели о рангах» штатским генералом.
 
А еще он был историком, археологом, филологом, искусствоведом. И членом-корреспондентом Петербургской Академии наук по классической филологии и археологии (звания действительного члена-академика удостаивались по уставу этого ученого собрания лишь столичныне жители, а Иван Владимирович был москвичом).

И избран был почетным членом Болонского университета, где периодически читал лекции.

В 1894 году, на Первом съезде русских художников и любителей художеств (по случаю предачи братьями Третьяковыми своей картинной галереи в дар Москве), Цветаев произнёс речь, призвав к созданию в «младшей столице» общедоступного Музея изящных искусств. Архитектор Р. И. Клейн выиграл конкурс на лучший проект.

Строительство и наполнение экспонатами шло четырнадцать лет.

...Ранние годы Ивана Владимировича, основателя и первого директора Музея, увы, были тяжкими. Безвременно скончавшаяся тридцатичетырехлетняя мать оставила его отцу, бедному сельскому священнику Владимиру, четверых сирот. Всех их он, как говорится, поставил на ноги. Все четверо должны были стать священниками.

Так что за плечами Ивана Владимировича было шесть лет Шуйского духовного училища и ещё шесть — Владимирской духовной семинарии, когда решил поступить в Московский университет на «классическое» отделение историко-филологического факультета.

Студентом Московского университета он был выдающимся. Окончив курс в 1870 году, он в Варшаве, столице Царства Польского, входящего в Российскую империю, получил звание доцента Императорского Варшавского университета.
 
И там защитил  докторскую диссертацию: критическое обозрение «Германии» — фундаментального труда великого римского историка Корнелия Тацита. Естественно, весь следующий год Иван Владимирович провел в  Италии, совершенствуясь в древних италийских языках и письменности.

Московский же университет не оставлял его своим вниманием, и едва тот вернулся из загранкомандировки, пригласил преподавать латинский язык на кафедре римской словесности. А в 1881 году — стать сотрудником обитавших в знаменитом Пашковом доме на Ваганьковском холму двух университетских музеев — Румянцевского (в коем Цветаев десять лет директорствовал) и Публичного.

Скромный и обаятельный – так двумя словами можно описать характер этого штатского генерала. Подпал его обаянию и миллионер, крупнейший заводчик в городе Гусь-Хрустальном, Юрий Степанович Нечаев-Мальцев. Безропотно акцептировал счета на строительные работы и закупку экспонатуры (подлинники и копии) для Музея изящных искусств имени императора Александра Третьего.
 
Миллионер дал три миллиона. Император — триста тысяч.

Иван Владимирович колесил по Европе, по маленьким городкам, разыскивая (подешевле!) старину, которая обязана была украсить Музей, оригиналы и слепки античных скульптур, заказывал копии.

Разыскивал в уральских просторах должный облицовочный камень, — и вся его дача Песочная в приокской Тарусе пестрила кусками камня «голубого, розового, лиловлго, с ручьями и реками, с целыми видами... Есть один — как ломоть ростбифа, а вот этот, пузырчатый,  —  точно синий вскипевший кофе, » — как вспоминала много лет спустя генеральская дочь Марина.

Цветаева, разумеется.

Писавшая стихи, предчувствуя не славу, нет, - НЕУДАЧИ:

Звенят-поют, забвению мешая,
В моей душе слова «пятнадцать лет».
О, для чего я выросла большая?
Спасенья нет!

Еще вчера в зеленые березки
Я убегала, вольная, с утра.
Еще вчера шалила без прически,
Еще вчера!

Весенний звон с далеких колоколен
Мне говорил: «Побегай и приляг!»
И каждый шаг шалунье был позволен,
И каждый шаг!

Что впереди? Какая неудача?
Во всем обман и, ах, на всём запрет!
— Так с милым детством я прощалась, плача,
В пятнадцать лет.

А ее дочка Аля (Ариадна) в 1919 году создала — грамотно писать умела с пяти лет! — первый литературный портрет мамы:

«У нее светло-русые волосы, они по бокам завиваются. У нее зеленые глаза, нос с горбинкой и розовые губы. У нее стройный рост и руки, которые мне нравятся.Ее любимый день Благовещение. Она грустна, быстра, любит Стихи и Музыку. Она пишет Стихи. Она терпелива, терпит всегда до крайности. Она сердится и любит. Она совсем не хочет жить так, как живет... Она близорука. Она всегда куда-то торопится. У нее какие-то бесполезные службы. У нее большая душа. Низкий нежный голос. Быстрая походка... Марина по ночам читает, у нее глаза почти всегда насмешливые.. Она не любит, чтобы к ней приставали с какими-нибудь глупыми вопросами. Она тогда очень сердится.
Иногда она ходит как потерянная, но вдруг точно просыпается, начинает говорить и опять куда-то уходит. У нее раньше было много друзей. Но потом они стали понемногу покидать ее, только потому, что у нас ничего нету .»

Так записала в дневнике семилетняя Аля, когда большевики ввергли Россию в голод и нищету.

А несколькими годами прежде, открыв 31 мая 1912 года Музей изящных искусств имени императора Александра III при Московском императорском университете, создатель и первый директор Музея проговорил: «Думала ли красавица, меценатка, европейски-известная умница, воспетая поэтами и проставленная художниками, княгиня Зинаида Волконская, что ее мечту о русском мужее скульптуры суждено будет унаследовать сыну бедного сельского священника, который до двенадцати лет и сапогов-то не видал... »

Этот лучший российский Музей изящных искусств в Москве (в кровавый 1937 год переиначенный коммуняками в «изобразительных» искусств) носит имя Пушкина, хотя глубокоуважаемый Александр Сергеевич ни к изобразительным искусствам, ни к музейному делу никакого отношения не имел. 
 
Назвать же именем единоличного создателя музея, Ивана Владимировича Цветаева, члена-корреспондента Петербургской Академии наук, профессора Московского университета, замечательного знатока античной филологии и прочая, и прочая, было никак нельзя: имел родственницу за границей. Да не просто родственницу — родную дочь! И что с того, что эта дочь стишки пописывает, главное — она антисоветчица, и восхваляют стишки белогвардейщину, а ее муж — белогвардеец, осужденный и расстрелянный (потом-то, правда, его реабилитировали, но мы говорим о 37-м годе)...

Так рассуждали «власти» и тогда, в 37-м, и совсем недавно, в конце 1980-х годов, по возможностям своим весьма большими) мешая поискам могилы поэтессы Марины Цветаевой.

Ты, мерящий меня по дням,
Со мною, жаркой и бездомной,
По распаленным площадям  —
Шатался под луной огромной?

И в зачумленном кабаке,
Под визг неистового вальса,
Ломал ли в пьяном кулаке
Мои пронзительные пальцы?

Каким я голосом во сне
Шепчу — слыхал? — О, дым и пепел! —
Что можешь знать ты обо мне,
Раз ты со мной не спал и не пил?

                7 декабря 1916

Такие эпатажные стихи записала в своей рабочей тетради-дневнике (и никогда не печатала!) двадцатичетырехлетняя генеральская дочь, читавшая по-немецки и по-русски с четырех лет, писавшая с пяти, а с семи — и по-французски. И приехавшая самостоятельно — шестнадцатилетняя! — в Париж послушать летний курс французской литературы.


Первой женой Ивана Владимировича Цветаева была Варвара Дмитриевна, дочь Дмитрия Ивановича Иловайского, знаменитого историка (его четыре учебника выдержали в общей сложностит 150 изданий!), человека весьма состоятельного. Приданым за дочерью он дал трехэтажный дом, прославленный Мариной Цветаевой в повести «Дом у Старого Пимена» и в других прозаических произведениях.
 
К великому нашему сожалению, Иловайский был убеждён (любил рассуждать логически), и до поры до времени не подводившая его логика убийственно его подвела: что все беды смут проистекают от евреев и поляков.

Проповедовал он против этих наций в собственной весьма черносотенной газетке «Кремль», которую издавал на свои деньги и самолично развозил по «подписчикам», коими были его родственники.

Требовал, чтобы газету читали именно дети, заодно выспрашивал, как бы экзаменуя, насчет знания «сути» статей. Попробуй не ответь в должном духе содержателю-миллионеру!..

Варвара же политикой не интересовалась. Она была певицей оперной итальянской школы, где училась, и для нее главное было — вокализы. Иван Васильевич был в нее безмерно влюблен. Она родила ему дочь Валерию, а после родов сына Андрея — на девятый день скончалась от тромбофлебита...

Иван Владимирович остался вдовцом с двумя малолетними детьми...
Какая возможная невеста согласилась бы на брак с ним и уход за детьми?..
Но такая самоотверженная  женщина нашлась.

Второй женой Ивана Владимировича, матерью Марины и Анастасии (Аси), стала Мария Александровна Мэй, прекрасная пианистка, ученица Рубинштейна, — и под аккорды Бетховена, Моцарта, Гайдна,  Шумана, Шопена, Грига дети шли спать...

Увы, между детьми — потомками Варвары Дмитриевны и Марии Александровны — не возникло сердечной привязанности... Ревность к отцу то и дело прорывалась наружу. Особенно холодна и замкнута была Марина...

Иван Владимирович, сверх головы занятый строительством своего Музея, не сумел сблизить своих детей от двух браков.
 
Впоследствии это особенно отразилось на Марине...

А покамест, собрав стопку рукописей за два года, она пришла в типографию А.И.Мамонтова и издала в пятистах экземплярях 220-страничную книжку «Вечерний альбом».

Мало ли сколько в России начинающих литераторов печатали за свой счет сборники своих опусов!

Но эту книжку в зеленовато-серой обложке, ее сто одиннадцать стихотворений заметили сразу два крупных стихотворца.

Николай Гумилев в «Письмах о русской поэзии», назвав вскользь несколько ничтожных оплошностей поэтессы, весьма серьезен: «Многое ново в этой книге: нова смелая (иногда чрезмерно) интимность; новыв темы, напр[имер], детская влюбленность; ново непосредственное, безумное любование пустяками жизни. И, как и надо думать, здесь инстинктивно угаданы все главнейшие законы поэзии, так что эта книга не только милая книга девических признаний, но и книга прекрасных стихов».

Макс же Волошин опубликовал большую статью о юной поэтессе и к ней пришел с визитом — познакомиться.

Сообщил, что уже с месяц как появилась в одной из газет его статья о книге.

Но Марина не читала газет. Она даже отцу не сказала, что издала книгу стихов! (первая и последующие встречи с Волошиным описаны Мариной в мемуарной статье 1932 года «Живое о живом», — 60 страниц текста: читайте, нелюбопытствующие дамы и господа!).

Он же на тему встречи прислал стихи, закончившиеся просто гимном:

Ваша книга  – это весть оттуда,
Утренняя благостная весть.
Я давно уж не приемлю чуда,
Но как сладко слышать: чудо – есть.

(продолжение следует)