Поездка на фронт. Глава 34

Глава тридцать четвертая
Королевская гора

Примерно через месяц после встречи в особняке на Ломбарт-стрит Валентин Александрович позвонил мистеру Дрекселю Биддлу. Тот случайно и на этот раз оказался на месте.
– А-а, мистер Сидонин! Откуда вы?– приветливым голосом спросил Энтони Биддл.
– Из автомата на Четырнадцатой улице Нью-Йорка.
– Очень хорошо. А что вы там делаете?
– Ничего особенного.
– Ваш отец…– вспомнил бывший светский кутила.– Я  вам  скажу с  полной прямотой: это было самоубийство. С потерявшими веру это часто случается. Сохранилась копия письма баронессе, где он признается, что потерял веру и что это его весьма изматывает. В последние дни перед тем, как принять решение, он много пил. Месть из-за финансовых разногласий в их церковной среде представить себе трудно. Обычные словесные дрязги. Все уже устали от судебных разбирательств. Возвращение похищенных средств в церковную казну давно завершилось. Раздражение, вспышки  озлобления иногда имели место – не более того. Что касается Каблучкова и Петерса, эти безжалостные авантюристы претензий Александру Николаевичу не выставляли. На той квартире, под которой вы стоите, происходил обычно мирный дележ барышей. Обе истории прекрасно задокументированы. Я могу выхлопотать разрешение, и вы сами получите возможность ознакомиться с материалами. Если хотите, мы положим скопированную подборку в читальном зале Публичной библиотеки на Пятой авеню. Это недалеко от вас и найти нетрудно – по лестнице со львами. Можно поступить проще: использовать стальной шкафчик на Пенсильванском вокзале.
– Не заслуживает беспокойства,– ответил полковник.
– Вполне вероятно,  у вас есть просьбы или пожелания? Мы достойны похвалы – и вы, и мы. Мы потрудились на славу. Итог известен, и он впечатляет.
– Именно так.
– В каком смысле: именно так?– дипломат и контрразведчик почувствовал какую-то подоплеку в интонации полковника.
– В смысле просьб, пожеланий и всякого такого.
– Высказывайте, дружище.
– У меня есть вклад в Торгово-строительном банке Нью-Йорка.
– Что?– в голосе Энтони Биддла послышалась настороженность.
– Я ведь переправлял значительные суммы и по телеграфу, и по телетайпу, и с оказией.
– Мне это известно. Дальше.
– Я не забывал отблагодарить начальство, а  оно  – меня. Я брал взятки. И мои накопления значительны,– признался ровным и уверенным тоном Сидонин.
Возникла пауза. Посол испытал нечто, похожее на потрясение.
– Я вас, Валентин Александрович, недооценил,– в голосе Биддла послышалось разочарование, которое он не смог скрыть.– Верно, как я не догадался? У вас был всегда своеобразный компас и надежный мотив. Вам трудно было сбиться с пути. Организаторы операции ставили на беспроигрышную фишку. Как же я не сообразил раньше? Обвели как мальчишку вокруг пальца…
– Не переживайте, Тони. Для меня это была только игра. Я не думал всерьез никогда, что доберусь до этих денег. Вы психологически рассуждали правильно.
– Вы решили остаться?– ледяным тоном перебил мистер Биддл.
– Решил.
– И хотите снять?
– Отнюдь не все. Хотя, как сложится.
– Надо посоветоваться.
– Как долго?– полюбопытствовал полковник.
– Недолго. У вас времени немного. Вас надо куда-то спрятать. Не встречайтесь больше с Лукой.
– Я очень осторожен.
– Вашим родственникам в России уже сообщили, что вы весьма тяжело больны.
– Чем?
– Каким-то психическим заболеванием.
– А  меня предупреждали,– вспомнил полковник  слова Гликерия Кобылицына.
– Самому в банк вам идти нельзя,– заметил собеседник.
– Я и не собираюсь.
– Это понятно. Возможно, вам лучше обойтись чеками. Стоит подумать. Ждите, мы скоро вступим с вами в контакт…

Сидонин остановился в отеле «Плаза» напротив южного входа в Центральный парк. Любопытно вновь упомянуть, что во время своей бурной молодости Биддл купил в аренду часть территории парка под аттракционы. И прогорел.
Сентябрь в Нью-Йорке выдался прохладный и дождливый, а в октябре светило солнце и потеплело. На следующий день Валентин Александрович отправился прогуляться после завтрака. У выхода из гостиницы его поджидала Кира Бланш. Все такая же влекущая.
– Тебе привет от Карпентера.
– Премного благодарен,– полковник склонился, чтобы поцеловать ей руку, но Кира спрятала ее за спину.
На улице было ветрено и солнечно. Свет играл в ее густых русых волосах.
– Он велел передать, что почерк в записке не принадлежит патриарху Тихону.
– Не может быть,– Сидонин изобразил наигранное удивление.
– Карпентер ждет объяснений, вам предстоят подробные беседы. Но не сейчас.
– А сейчас?
Кира Бланш посмотрела на наручные часы.
– Сейчас Луку уже депортируют в Англию.
– Оперативно,– констатировал полковник.
– Надеюсь, ты ничего не сказал дяде о своем решении и не собираешься с ним встречаться?
– Естественно.
– Твои  деньги  будут переведены в Американский банк, в секретный офис, и вскоре ты сможешь беспрепятственно пользоваться ими.
– Я ведь их своровал,– рассмеялся с глуповатым видом Валентин Александрович.
– Лишние деньги – всегда украдены,– ответила она.
– Женщина-философ, останься, пожалуйста, со мной,–  им  вдруг овладело легкомысленное настроение.
– Отныне ты будешь клиентом Американского банка,– не слушала она.
В глазах ее нетрудно было прочитать разочарование. Он не замечал.
– Побудь со мной хоть немножко,– клянчил полковник.
– Конечно, побуду,– ответила Кира,– мне как адвокату нужна твоя доверенность. Ты ее напишешь в холле отеля, а затем я уйду.
Ему пришлось смириться…

После обеда в одиночестве он, наконец-то, покинул гостиницу и, вернувшись к своему первоначальному намерению, отправился в парк. На душе было пусто и легко.  Дела постепенно улаживались, и бессонница отступила. Правда, сны не радовали. В них он играл роль проходной пешки, которую всегда могли «съесть». В реальности его огорчало не то, что он был «съедобен», а незначительность своей собственной фигуры.
В Центральный парк пришло бабье лето, и он по-праздничному преобразился, даже летали какие-то последние или предпоследние бабочки завершающегося сезона. Два всадника на гнедых с золотыми гривами лошадях проскакали, сворачивая в сторону Пятой авеню (тогда еще сохранились конюшни и конный двор). Девушка неподалеку каталась на роликах. Полковник уселся на скамейку у ограды и закурил «Кэмел», достав сигарету без фильтра из пачки, а не портсигара. Он планировал сегодня посетить антикварный магазин на Пятьдесят первой улице рядом с Третьей авеню, но передумал, пригрелся на солнышке и задремал.

Когда он открыл глаза, то увидел, как к нему приближается немолодая цыганка в разноцветных одеждах с распущенными волосами и большими золотыми кольцами в ушах. Она выглядела так, словно только что вышла за ворота Усачевского рынка, где гадала ротозеям, показывая зеркальце.
– Как тебя звать, красавица?– беспечно поинтересовался полусонный полковник.
– Джула.
– Никогда не слыхал такого имени.
– А ведь ты только что вспоминал Усачевский рынок,– произнесла неожиданно незнакомка по-русски.
Он почти не удивился и сказал:
– Там  рядом с высоким забором находилась крохотная табачная палатка, которую держали два еврея – отец и сын. У обоих были густые длинные бороды. У сына – сухая рука, прижатая к груди, как птичья лапка. Он, естественно, и работал одной рукой, передавал папиросы поштучно и сдачу в маленькое окошко.
– Я  помню,– подтвердила  Джула.– Они после войны возобновят дело, но отец вскоре умрет.
– Ты видишь будущее?
– Вполне. Нам даны скитальчество и этот дар.
Полковник поглядел на Джулу внимательно и как будто понял, что происходит.
– Ты пришла мне что-то сказать?
– Да. Девочка-цыганка, которую ты встречал на школьном дворе и в гастрономе с седым джентльменом, станет женой Леки.
– Вот как,– он вдруг сильно испугался.
– Но Сидонины, начиная с твоего отца, не могут ни одной женщине принести счастья. Брак их будет непрочным. Лека бросит ее и будет благоденствовать до первых лет следующего века. Но благоденствие это будет обманчивое и безотрадное. Верочка прождет тебя пятнадцать лет.
– Что еще новенького?– попытался иронизировать полковник.
– Несмотря на утраты, ты в душе чувствуешь себя победителем,– усмехнулась Джула.– Ты собираешься забрать две коллекции, которые папенька спрятал под алтарем церкви на Уналашке.
– Откуда тебе известно?– испугался он, будто воришка, пойманный за руку.
Ему стало неуютно и зябко.
– Такой я создана.
– Допустим. Что же станет со мной?
– Твоя дорога приведет тебя на Королевскую гору,– ответила она.
– Зачем же так высоко, если не заслужил?– поинтересовался он.
– Таково значение слова «Монреаль».
– Конечно, Монреаль. Как я сразу не догадался,– сообразил он.
– Там ты планируешь лечь на дно года на два, полагая, что страсти улягутся. Потом переберешься на западное побережье в Ванкувер и из Сиэтла навестишь этот остров, чтобы вывезти оттуда свое мнимое могущество.
– Замолчи!– прошептал он.
– По поручению Тихона папенька спрятал бесценную коллекцию золотых наперсных крестов, увенчанных коронами. Их выпустили всего тридцать штук к трехсотлетию дома Романовых в январе 1913 года. Кресты, усыпанные бриллиантами, предназначались для высшего духовенства. Их передали в Миссионерский отдел Синода, а затем след юбилейных наград затерялся. Зато сохранились тысячи подобных крестов из бронзы и серебра с глазурью. Вместе с монетами уникальное собрание наперсных крестов Александр Николаевич утаил до лучших времен в своем дальнем приходе, где никому не пришло бы в голову искать. Он сообщил тебе о тайнике в Варшаве, когда ты решил вернуться в Россию. Возможно, он хотел, чтобы ты остался с ним. Александр Николаевич сказал тогда тебе, что эта золотая заначка пришлась не ко времени. Он признался, что она беспокоит его и принесет ему сплошные несчастья...
– Да, это правда,– пробормотал полковник и достал вторую сигарету.
Пальцы у него подрагивали. Возникла продолжительная пауза.
– А  Мария?–  вдруг  спросил полковник.
Образ девочки-цыганки врезался в память.
– Я ее обещала отвезти в Америку,– сказала Джула.
– В Америку?
– В некую Америку… В погожий весенний день 1994 года Мария будет ждать моего визита и не закроет дверь в свою крохотную квартиру на седьмом этаже. Она станет такая неряха, но ради нашей встречи приберется на кухне и будет смотреть в окно на канал, за которым расположатся виллы богачей Серебряного бора. Ей придет в голову, что я явлюсь оттуда. Но это будет ошибка. Когда я войду, Мария будет сидеть за столом, уже надев на себя старенькое пальто. «Мы скоро едем?»– спросит она меня, ничуть не удивившись моему появлению. «Скоро, моя девочка».– «И я, Джула, успею выпить вина?» – «Да, только несколько глоточков, тебе надо подкрепиться, быть бодрой». Уходя, я распахну дверь, и сын ее, твой внук и пьяный урод, увидит в то утро Марию сидящей в пальто за столом на кухне. Перед ней будет стоять стакан, до половины наполненный темно-красным вином. На лице Марии сохранится выражение радостного ожидания. Весна в том году будет замечательной…

Видение исчезло. Полковник как бы проснулся, и реальный парк со всей его житейской суетой предстал его взору. Мимо него пронеслась ватага велосипедистов. Девушка и юноша прошли мимо с ракетками для большого тенниса в чехлах.
«Все это – галлюцинация и шизофрения»,– сказал он сам себе, встал со скамьи и неспешно направился к отелю в ожидании новых приключений.