Оскомина

Палёный заяц раскладывал пасьянс. Сидящая напротив Оторопь брала за грудки и пробирала насквозь.

- Чего дрожишь?- небрежно, без интереса осведомился заяц, положив ещё одну карту памяти во второй ряд и посмотрев на свою визави мельком одного глаза.
- Раздражена!- встряхнула плечами Оторопь.
- М-да?- повнимательней покосился в её сторону заяц,- и чем же?
- Да тем, что понять не могу. Сгонял образец 408 ЭМ на Мёртвое море, побывал на океане, кое-что, значит, повидал, чего далеко не каждый мог себе позволить. И раз он мог себе это позволить, значит и деньги имеются. И женщины у него были, и проститутки даже (экзотика, доступная, опять-таки, не всем). И талантом литературным, каким-никаким, не обделён. Так вот, скажи мне, может быть, ты ответишь: Чего ему не хватает в его далеко не худшей жизни? Может быть, ему, наоборот, стоило ограничить свою жизнь, по совету Иосифа Б., комнатой, не выходить из неё, и не входить ни в одну из познанных им женщин (и вообще ни в какую)? Может, его проблема в пресыщенности? Что он всё время паясничает так, как будто самому себе руки выворачивает перед зеркалом и гримасы сквозь слёзы корчит?
- Заяц отложил колоду, призадумался,- в третьем лице прокомментировал свои действия косой.
- Знаешь что?- сказал он по прошествии нескольких минут по бельевой верёвке, на которой сушились его размышления,- Набей-ка ты мне оскомину для начала. А там поглядим.

Он заголил плечо, стянув по локоть воротник палёного свитера, скомандовал: Бей! Оторопь закрыла глаза и приступила. Пациент от боли зажмурился. Поэтому никто ничего не видел. Процедура набивания оскомины, по заведённому порядку, проходила вслепую. Только моторчик татуировальной машинки был слышен, как бывает слышна пролетающая муха в мучительной тишине (с той лишь разницей, что эта муха не пролетала, а больно и долго жалила). Наколка была выбита за время куда меньшее, чем казалось. Когда оба открыли глаза, первой испугалась Оторопь. Потом, разглядев сиреневый профиль на своём плече, зацокал зубами заяц. Его затрясло так мелко и сильно, что уши сухим остролистом осыпались с головы, а утраченная власть над сфинктером привела к постыдному пердюмоноклю. Оторопь внешне не изменилась, поскольку всегда была оторопелой.  Но теперь  уже не как пустая внутри оболочка, а как наполненный оторопелостью монолит, она буквально окаменела.

Но что же там, у зайца на плече? Давайте тоже поглядим, если не страшно. Тревожные аккорды нарастают. Камера приближается.  Крупный план, по которому вот-вот снизу вверх поползут муравьиные титры. На заголённом мясе трицепса синеет безупречно ровный чертёж пластикового профиля ПВХ в разрезе. Днём наяву, а ночью во сне. И так до оскомины. И даже потом. Хоррор, после которого не только не заснуть, но даже не зажить. Незаживающий ужас сложившегося впечатления.

1-фев-14