Дурачок

Дурачок

Как прекрасно, что можно просто жить. Просто дышать свежим воздухом. На свежем воздухе, в своем доме, подальше от автомобильных пробок и всеобщего хаоса. Жить просто, по минимуму одевшись летом, теплее осенью, и наслаждаться красотами деревенской природы. Просто жить. Так же легко и прекрасно как живется дурачку из деревеньки Елани, Хворостянского района Самарской области. Ему тридцать три года, он умственно отсталый, рост его сто шестьдесят пять сантиметров от дощатого потертого пола. Сам коренаст, немного полон и силен. Живет он со своей дорогой бабушкой. Бабушка в свои годы была невероятно красива, вся деревня бегала к ней свататься. Так не хочется вдаваться в подробности. Скажу одно, что она родила свою дочь в 18 лет, а дочь своего сына в шестнадцать. Мама дурачка уехала в город и очень редко навещала свою родню из Елани. Естественно, на вид наш дурачок глуповат, с детскими чертами лица, взгляд какой-то не человеческий, такой косой и потерянный взгляд однажды видел в зоопарке у одной маленькой обезьянки, которая родилась и была на руках у своей мамы. Каждое утро, с криками петуха во дворе, он просыпался и лежал на кровати. Он всегда ждал, когда его увидит бабушка. Увидит, что он не спит и только тогда он вставал. Он, лежа в кровати, всегда просыпался с улыбкой на лице, подслушивал, что там твориться на кухне. В деревне всегда много работы, и бабушка не всегда вспоминала, как бы разбудить дурачка. Это нужно было видеть, когда она проходила мимо спящего, он закрывал глаза с улыбкой, в надежде, что его разбудят, но она проходила мимо, и внук вновь открывал глаза и в след бабушке с взъерошенной прической и расстроенным косым глазом смотрел в след бабушке. Через пару секунд спустя вновь, с силой орла на добычу, кидался на подушку лицом и укрывался теплым одеялом, до очередного прихода Валентины Фоминичны. Дурачок, как вы понимаете, был совершенно беззащитен в нашем мире, ему плохо давалось умывание, одевание и любая работа.

Десяти часовое солнце уже пекло под одеялом, дурачок начал потеть и мучиться под одеялом, улыбка растворилась, и ему самому пришлось вставать. Одевался он долго и неправильно, кофта скорее была одета ни изнанку, на один рукав, а другой вообще болтался не шее. Со штанами ему было проще, но он долго их примерял и частенько затягивал шнурки на поясе на спине, а не перед собой. Он это все делал перед зеркалом, он видел, как это делают другие. То зрелище для нас было бы весьма занимательно. И вот одевшись он, открывает двери зала, причем с ноги, он привык так делать, потому что его могли услышать. Всегда были рады его увидеть на кухне. Он зашел, уселся на скамейку у стола, оперся о печку и ждал бабушку. «Ах, кто это у нас проснулся такой? Завтракать будем?» - сказала Валентина Фоминична пришедшая со двора. Дурачок всегда краснел и стеснялся, прятал глаза, ему так нравилось, как к нему относятся. «А давай-ка мы блинчиками позавтракаем со сметаной? Со сладким мятным чаем?» Бабушка бежала скорее положить ему тарелку блинов и сметаной, как потом понимала половину блинов уже нет, сметаны тоже. Дурачок пока ждал, когда его накормят, решался сам позавтракать. Маленькие кусочки блинов лежали на столе у плиты. Валентина Фоминична быстренько убралась, поставила на стол в зале все необходимее, включила телевизор, и они начали завтракать. Дурачок сначала попил теплый чай, и начал вновь баловаться блинами, пока он баловался, бабушка переодела его по-человечески и одела фартук. Ел он тоже забавно. Он так интересно смаковал пищей, - брал блин, очень ловко скручивал его и макал, то в сметану, то в мед, переворачивал макнувшей стороной вниз, поднимал перед собой и облизывал. Глаза его в это время закатывались, то ли от удовольствия, то ли от неудобства. Со стороны это выглядело точно так же нелепо, когда ребенок ест подтаявшее, капающее мороженое – снизу вверх. И вот дурачок доволен. Ему можно идти во двор и гулять. Наблюдать за курицами, козами, гладить кошку Моську, можно пойти в сад и рвать там неспелые яблоки, потом кусая морщить лицо от кислятины. Валентина Фоминична попросила его помочь, и он был рад оказать помощь, ему нужно было собрать разбросанное сено в угол двора, она дала ему тупые вилы, заранее приготовленные дурачку. Работа это несложная, даже для него, но обычному человеку на все это понадобилось бы полчаса, а нашему дурачку весь день. Пока он копался с сеном, он увидел червяка, долго косился, по сторонам разводя руки в надежде, что кто-то ему подскажет, как быть с червем. Он полчаса только рассматривал его, потом догадавшись, что он живет почему-то в сене, решившись взять его в руки и кинуть, не успел среагировать перед молниеносной хваткой заметившей бедного червя курицей. Потом он долго носился с тупыми вилами по двору за этой хищной курицей, то спотыкаясь, то падая, не замечая, что в клюве у курицы того червя уже давно нет. Обычно такие приключения заканчивались плохо. Валентина Фоминична увидев такую гонку, бралась за ремень, совершенно не зная на то причин, и пару раз догнав, могла осторожно хлопнуть по попе дурачка. Для него это было в высшей степени позором и стыдом, потому что ему говорили, что ремнем ругают только маленьких непослушных детей. Честно говоря, он себя не ощущал взрослым, только иногда, когда возьмет найденный бычок и попытается его закурить. Закурить у него тоже не всегда получалось, он не умел обращаться со спичками. Уже прошло три часа, и расстроенный дурачок так и не спасший червяка, продолжил работу, как вдруг увидел в земле небольшую норку с черным движущимся караваном из муравьев. Его всегда переполняло чувством, когда он видел какую либо живность, в разы меньше его. Он очень трепетно относился к каждой божьей твари, старался не преграждать им путь и уж тем более не причинять им вреда. Он никогда не видел смерть животного, и вряд ли знал, что это такое. Вот оно благословение высших сил, человека на век огражденного от развития, но никогда не видевшего боль и страдания сущего. Но это уже совершенно другая история. Он отвлекся на крик бабушки, которая позвала его уже обедать, он, забыв про все, аккуратно поставив в угол вилу, в то самое место, где уж давно должно было быть сено, и полетел в дом.

На улице в обед стояла июльская жара, легкий ветерок играл с макушками деревьев, пели птицы, а во дворе стояла деревенская, мало кому понятная тишина. В доме пахло куриным бабушкиным супчиком, еще горячий хлеб был аккуратно порезан, нарезанная зелень уже лежала в тарелках с супом. Дурачок очень любил бабушкин суп, он мог, есть его всегда и везде, ему часто снился сон, как он есть вареную курочку. Но он никогда не знал и не догадывался чего стоит ему такое удовольствие, уж тем более курочке. Для него бегающая курица с червяком в клюве, это было совершенно другое животное, нежели то, самое, что было у него в тарелке. Да и вообще, в его жизни было только одно удовольствие, это что-нибудь поесть. Его никогда не привлекали другие забавы жизни, потому он о них может быть догадывался, но ничего про них не знал. И вот на славу пообедав, Валентина Фоминична спросила, что будем ужинать, дурачок всегда говорил об одном и тоже – «Кудочка!» с улыбкой на лице, и детским трепетом. Бабушка немного пропала во взгляде, и промолвила вслух «Опять кудочку забить надо. Ладно, только потому, что у тебя скоро день рождение» Для нашего дурачка эти слова ничего не значили, он их никогда не слышал, вернее его разум пропускал такие вещи мимо ушей. И вот умывшись сам, он пошел на работу, собирать сено. Пока он барахтался во дворе, он заметил топор в руках Валентины Фоминичны, и как она зашла в сарай и закрыла за собой дверь. Дурачка это нисколько не смутило, и его это не занимало. Понемногу его работа наладилась, то ли потому что он хорошо подкрепился, то ли потому, что поднялся ветер, и дул сметая сено в нужную сторону. Вдруг он, вновь заметил некую сущность большую отвратительную, огромную личинку майского жука. Лицо его скукожилось, будто он трескал кислые яблоки, вновь смотрел по сторонам и хотел, было взять эту личинку и убрать подальше, как вдруг их сегодняшнего нежелательного опыты, вспомнил, что если он возьмет эту личинку его опять отлупят, забыв погоню за курицей. Его вновь переполняло чувство спасти мерзкую личинку и получить ремня или оставить ее на съедение саблеклювым хищникам. Пару курочек, что паслись неподалеку, как назло передвигались к дурачку. Он будто оцепенел и смотрел на происходящее. Те курочки, копая рядом землю, заметили любимое лакомство и покосились на добычу. И вдруг одна самая проворная схватила ту личинку и побежала в сарай, другие курицы за ней, дурачок бросив виллу, побежал за ними. Первая курица ловко прыгнула в щель в сарае, все остальные за ней, дурачок было сам, не прыгнул в щель, догадался-таки открыть дверь сарая. Резко дернув дверь, понял, что она закрыта, и что есть сил дернул эту дверь, и она, скрипя, сорвалась с крючка. Там стояла бабушка в руках был окровавленный топор. На пеньке в сарае лежала голова курочки, а само тело курицы в агонии бегало кругами хлопало крыльями и спускало кровь. Дурачок не привыкший видеть такие картины сначала растерялся, вся его родня всегда прятала его от таких событий, оберегало, а тут не тебе. В крохотном мозгу дурачка проснулись инстинкты, он начал понимать, что происходит, но его большая душа не хотела понимать ничего. Бабушка бросив топор подальше от себя, хотела поймать полудохлую курицу, попыталась спрятать от дурачка, но никак не могла. Дурачок побежал, сам не зная куда. Его разум стал немного больше, он хотел бежать из этого сарая, из этого дома, из этой деревни, далеко-далеко, чтобы его никто не знал и не видел. Хотя его итак мал кто знал, знали лишь как дурачка. Пока он бежал, ничего не придумал, как добежать до речки. Это была граница, за которую он никогда не переходил, так скажем край его земли, за которой бушевала лава, извергались вулканы и все остальное, что могло внушать неимоверный страх в его крохотном сознании. И вот прибежав к реке, он понимал, что он впервые здесь один, он плакал как ребенок, вспоминая кровь, топор и потерянную бабушку, как он тогда понимал шедшую против своей воли. Наш бедный дурачок, наплакавшись за пару часов, услышавший, что кого-то кричат и ищут по имени, понял, что это про него. Он побежал в заброшенный сад спрятаться ото всех, набрал за пазуху яблок, решил незаметно перебраться через реку. Он, набравшись мужества, из этого сада побежал с очень крутого обрыва, и покатился кубарем. На самом илистом берегу густо росла крапива, он, не успев остановиться, попал в жгучую, ядовитую растительность. Почувствовав неимоверную боль и жжение закричал, бросился, будто горящий в реку. Все яблоки высыпались и дорожкой по воде плыли за ним, услышав сзади, что его обнаружили, он ринулся еще дальше в реку, совершенно не думая о том, что он не умеет плавать, и что может утонуть. Вот, река ему уже по плечо, он идет дальше и дальше, будто спасаясь от прошлой жизни, захлебываясь кашляет, теряет вектор спасения, бьет руками по поверхности воды, только привлекая к себе внимание. И вдруг его голова вовсе пропала, всюду поднимались пузыри и плавали зеленые яблоки. Справа о того места где тонул дурачок, в метрах пяти можно было пройти ту небольшую речку по колено, но сама трагичность тех событий подвела дурачка во все тяготы и невозможные переживания, с которыми хочется расплатиться жизнью. Напротив, на том берегу, как всегда казалось спокойнее и красивее, там ярче цвели растения. Казалось, что там еще природа девственна, плакучие ивы искренне рыдали на изумрудную муть воды, водомерки носились и прыгали сильнее, рыбакам казалось, что там больше рыбы, иногда к тому берегу спускались дикие животные, чтобы полакать из реки, может быть потому, что там вкуснее. Все говорило о том, что где нет нас, нет таких трагедий и волнений случившиеся с нашим дурачком.

Дурачка вовремя откачали и спасли. На берегу стояли рыбаки и Валентина Фоминична уже рыдала от счастья, что его спасли. Солнце уже обленилось и стало румяниться, бабушка помогла ему встать, и посмотрев ему в глаза увидела дурачка, уже каким-то взрослым. Он только очнувшись понял, что мог умереть, то что его не было все это время, после того как он утонул и до самого спасения мужиками, он это стал приравнивать к смерти. Он стал понимать, почему он так оберегал жизни других существ, ему стало очень обидно, что все когда-то могут умереть. И видел как ему на руку сел комар и почувствовал, как он укусил его, но он ничего не мог поделать. Придя домой Валентина Фоминична пошла заваривать чай, дурачок сел на крыльце, еще мокрый и стал дрожать, то ли от холода, то ли от случившегося. Он смотрел как бегают козочки, и те самые курочки, которых он так любил на ужин и обед. В нем вновь проснулись большие чувства, и он решился на серьезный поступок. Дурачок побежал к главным воротам двора, открыл их и побежал освобождать клетки заключенных животных на волю, открывая и махая тростью, он кричал - «На бабоду, на бабоду, се вы!» Сначала животные как то, по-человечески оторопели, смотря в косые глаза дурачка. Потом понемногу стали освобождать свои клетки ускорялись в сторону открытых ворот на свободу. Все пернатые быстро сообразили о свободе и понеслись пастись в огород соседке. Козы побежали за своими детками, которые бежали и игриво лягались и размахивали рожками. Свиньи, зная, что можно выйти на свободу особо не торопились, и пошли в сени, через крыльцо, на котором сидел дурачок, в самих сенях лежали мешки с пшеном. Дурачок наравне со скотиной почувствовал свободу, не зная то ли плакать, то ли смеяться он уселся вновь на крыльцо и с чувством освободителя заулыбался от души. Он спас всех животных, которые могли погибнуть, и быть съеденными, теперь узнав о свободе никогда уже не вернуться на верную гибель. «А батюшки, а батюшки, это что же твориться то» - увидела вышедшая из дома Валентина Фоминична. Дурачок встал, выкатив грудь, показывая, что это сделал он, так простоял не очень долго. Разъяренная бабушка понеслась за ремнем, который очень хорошо понимал дурачок. Он, сообразив, что сейчас произойдет, не смог придумать ничего хорошего как спрятаться в сарае, там, где он прячется всегда от ремня. Бабушка недолго его искала, не выдержав столько эмоций за день начала пороть. Порола его уже по-настоящему. Дурачок сначала не понял, почему ремень стал такой жесткий, и ему стало по настоящему больно, и, выбегая из сарая под ремень тоже помчался на свободу в открытые ворота, споткнулся, упал, стоя на коленях, рыдал и смотрел куда-то вдаль. Дети, увидавшие такое представление подбежали и начали смеяться. Бабка уже уставшая еле его колотила ремнем. Проснувшись от ярости, бабушка побежала спасать от свободы свой скот. Дурачок весь искусанный комарами, крапивой, избитый настоящим ремнем, от досады просто сидел, и что-то бурчал под нос. Вдруг его вновь посетила мысль, что он сделал все правильно, на лице проснулась глупая улыбка, а на улице стало уже сумеречно и понесло прохладой. Валентина Фоминична успокоившись за соседние огороды и сады приоткрыв ворота шире и сарай, пошла в дом, не замечая нашего героя. Дурачок только успел состроить на лице обиду и недовольство. Вот он сидит уже двадцать минут, на дворе тишина, запели сверчки, казалось еще немного и станет по-настоящему темнеть. Сияющий дурачок уже было готов со спокойной душой пойти помыться и спать, как вдруг увидел, как скотина сама стала возвращаться в свой двор, а позже тихо и мирно устраиваться в сарае. Наш дурачок не знал, что вся скотина свой сарай считала своим домом и приютом. Дурачок не знал, это привычка уже давно заложена в генетике животного, с тех древних времен, когда человек начал заниматься животноводством. Он попытался отогнать их, - но не тут то было. Ему на сегодня уже хватит порки. Он не понимая, что происходит и, не зная что делать, убежал, не раздеваясь на свою кровать и продолжил потихоньку плакать, уже привыкший к боли. Уставший он недолго так сопливился, и впервые перед самим сном его посетила взрослая и умная мысль, что в этой жизни уже ничего не изменить.

(К-Кикин)