Две

Они встретились у самой кромки леса, одна с одной стороны, другая – с другой.

Она стояла на высоких каблуках на асфальтированной дороге и смотрела на Ту, Другую, за спиной которой высился лес.

Она не понимала, откуда взялось это видение. Она точно не ожидала здесь кого-то встретить. Они смотрели друг на друга, не отрываясь, как вдруг Та, Другая улыбнулась и, отступив на шаг в лес, кивком поманила ее за собой.

Она опустила газа на свои ноги – какой лес?! Каблуки же! И юбка слишком короткая и узкая – не для таких прогулок.

«...пойдем! Хочешь?» - заманчиво искрились глаза из леса.

Она глянула Той, Другой за спину. Там была вполне ровная и широкая тропинка. Ярко светило солнце, сквозь листву в вышине проглядывало небо, ветер шумел в деревьях так, как она часто слышала в городских парках.

«...Хочу,» - несмело прошептала она будто самой себе и шагнула в лес, принимая заманчивое предложение.

Лесная дорожка и впрямь оказалась вполне пригодной для ходьбы на каблуках. На ногах же Той, Другой были видавшие виды кроссовки, но они так гармонично дополняли ее внешний вид, что именно тут смотрелись вполне себе приличными.

Они шли сквозь лес. Та, Другая раздвигала перед ней непослушные ветви деревьев, нежно, но как-то почти по-мужски подавала ей руку, когда нужно было переступить через какой-нибудь слишком высокий корень, смело пересекавший тропинку в самой ее середине.

Идти было легко и приятно и потому она совсем забыла о своих сомнениях на краю леса.

Та, Другая звала и манила, рассказывая что-то бессюжетно-впечатляющее, но будто предупреждая о чем-то неназванном. Она слышала ее предупреждения и в то же время не слышала их, не желала их слышать, не хотела лишать себя очарования леса, легкой, почти кошачей поступи Той, Другой, что вела ее в лес все дальше и дальше. И она шла вслед за ней. Ведь еще солнце светило и мирно шелестела листва и ни один звук вокруг ничем не отталкивал ее. Всего лишь чуть сложнее стало идти, чуть уже стала тропа, чуть круче подъем, чуть больше колючих ветвей поблизости.

Но она шла, не обращая внимания на все это. Ее манила улыбка Той, Другой, загадка в ее глазах обещала что-то непознанное и сладкое, ее рука все так же неизменно оказывалась рядом, когда она нуждалась в ней.

Вечерело. Становилось прохладно. Смеркалось. Длинные тени пересекали тропинку, сливались в одну большую тень, что покрывалом ложилась на лес. Отблеск закатных лучей путался уже лишь в верхушках деревьев.

Они всё шли. Несколько раз она смущенно-тревожно оглядывалась назад, на смыкающиеся за ней деревья, но каждый раз теплая рука касалась ее руки и она встречала многозначительную, многообещающую улыбку и снова делала следующий шаг.

Наступила ночь. Взошла луна, по небу рассыпались звезды. Они вышли на опушку леса. Большая поляна на пригорке, посеребренная светом луны, со всех  сторон была окружена деревьями, уходящими своими кронами во тьму ночного леса.

Посреди поляны стоял колодец. Он был красиво вымощен камнем, но у него не было никакого приспособления, чтобы доставать из него воду – ни «журавля», ни барабана с цепью. Не было, собственно, и ведра.

Та, Другая подошла к колодцу и, наклонившись, заглянула в него. Обернулась, улыбнулась ей. Склонила в ожидании голову на бок.

Она в ответ тоже несмело сделала шаг к колодцу. Трава еще не совсем остыла, но почти босыми ногами в открытых босоножках чувствовалась уже ночная прохлада.

 - В этой глубине, - сказала Та, Другая, -  можно увидеть свое самое сокровенное, свое изначально ценное...

Она недоверчиво перевела взгляд на колодец. Да? Но в этом дивном лесу, этой удивительной ночью, из уст этой странной увлекающей Другой она была готова поверить в правдивость этих слов. И потому шагнула к колодцу уже более смело и склонилась по ту сторону каменного уступа.

В колодце, где-то в самой глубине его, плескалась вода. Но этого не было видно. Этот плеск не был похож на прибой, но завораживал не меньше. Она закрыла глаза. Перед ее внутренним взором поплыли картины из детства – безмятежность игр, легкая штора на летнем окне, соседская скрипучая дверь, любимая дворовая кошка, бабушка, ласково зовущая к завтраку... Бабушка, ее руки, ее доброта, ее забота. Папа, крепко держащий ее на руках, такой сильный, такой всемогущий...

Та, Другая коснулась ее волос. Ее рука медленно скользила ото лба к затылку, снова и снова. Та нежно и ласково гладила ее, будто присоединяясь к ласковым рукам ее детства.

А она скользила в этой мягкости, словно спускаясь с горки, все уменьшаясь и уменьшаясь по пути. Это было блаженством, хотелось, чтобы это длилось бесконечно...

Но вдруг она ощутила дуновение ветра, картинка стала стремительно таять. Она открыла глаза. Той, Другой рядом не было. Вокруг была полная темнота – луга зашла за тучи.

Она огляделась. Где же Та, что привела ее сюда? Она была одна. Маленькая. Такими странными и нелепыми казались ей сейчас собственные каблуки. Она сняла их, запутавшись в застежке. Нужно было спасаться, нужно было бежать. К горлу подступал удушливый страх.

Она огляделась. Все деревья вокруг были беспощадно одинаковыми и будто нигде между ними никогда и не было тропы. Куда бежать? Она рванулась в ту сторону, к которой стояла спиной.

В мгновение ока лес поглотил ее. Она окунулась в темноту. Она неслась, не разбирая дороги, отбиваясь от ветвей, перепрыгивая через что-то, попадавшееся под ноги. Ветер свистел в ушах от скорости, глаза не успевали опознавать быстро меняющиеся серо-черные очертания. Но все же этого обрывочного почти узнавания было достаточно, чтобы продолжать нестись, ни на что не натыкаясь.

И вдруг в один момент все прекратилось. Закончился ветер в ушах, закончились хлесткие ветви и вездесущие корни. Закончился лес.

Она продолжала бежать по инерции. По асфальту это было делать проще. И из-за второго угла из темноты на нее вынырнул ее дом. А дома были добрые руки. Они не то, чтобы ждали ее, но готовы были ее принять - израненную, еле стоящую на ногах и еще не до конца осознающую свои раны. Она упала на колени.

Добрые руки обняли ее, коснулись ее избитой ветвями кожи, осторожно смыли влажным полотенцем больные кровоподтеки.

Она расплакалась – от облегчения, от пережитого страха, от обиды.
Она нежилась в теплых руках до рассвета. А потом уснула.

Ей хватило всего нескольких часов сна, чтобы восстановиться. Утро было почти бодрым и только неверная память и подживающие раны напоминали о вчерашнем. Она твердо стояла на своих ногах.

Но каково же было ее удивление, когда она встретила Ту, Другую тут, в городе. Она стояла напротив нее в своих стоптанных кроссовках, потрепанных джинсах и растянутой линялой майке. И улыбалась. Тоже удивленно.

 - Как ты?

 - В порядке.

 У Той, Другой брови поползли вверх. Она прищелкнула  языком:

 - Ты сильная.

Перед ее взором моментально во всей красе пронеслись ночные видения и пережитое. Ее обдало холодом и жаром.

Она смотрела на Ту, Другую и ей казалось, что Та принесла с собой часть своего леса, как вчера сама она ступила в ее лес в столь неуместных там каблуках.

Но она готова была закрыть глаза на голос леса в ней, что она успешно и делала первые дни и даже недели. А потом постепенно она стала замечать, что то, что было столь гармоничным и привлекательным в лесу, становилось неподдельно невписывающимся в ее городской обустроенный мир, нарушая его, разрушая его.

Но ей о той ночи помнилась не только боль ран. Ее как магнитом непреодолимо влек к себе шум воды в колодце и ласковое, столь своевременное прикосновение к ней Той, Другой.

Она тянулась и упиралась, ее влекло и разрывало. Ей было хорошо и от этого же плохо. Она не понимала себя. Но, стремясь к этому пониманию, все же отталкивала его, приближающееся.

С тех пор она еще не раз ходила в таинственный лес Той, Другой, но делала это чаще всего днем. А пару раз по ночам старалась не заходить столь далеко и не обувать каблуков.

Но чаще Та, Другая приходила к ней. И временами ей казалось, что грань леса и города не такая и четкая и что общая территория для жизни все же возможна. А другие времена приносили холодный ветер из леса и свечение опасных зеленых глаз из темноты.

Лето подходило к концу. Она совсем перестала ходить в лес, устало по утрам рассматривая свои раны, незаметно, со временем, превращающиеся в шрамы. А Та, Другая тоже не частила с приходами, лишь изредка появляясь мельком в ее жизни.

Но порой, когда вечерние сверчки пели особенно громко, она уходила из города и приходила к кромке леса. Становилась лицом к нему и смотрела. Просто смотрела. И ей казалось, что по самой границе между лесом и городом выросла тонкая, но прочная стеклянная стена. Сквозь нее она уже не могла слышать манящего голоса Той, Другой, он теперь остался лишь в ее памяти. Она теперь могла лишь смотреть на лес. Но в нем без Той ничто не привлекало ее.

А однажды, какое-то время спустя, Та, Другая подошла к стеклу со своей стороны и встала напротив. Подняла на нее глаза. Она смотрела в них, силясь разглядеть хоть что-то, но наткнулась на какую-то непонятность и отрешенность. И опустила глаза. Постояв так с минуту, глядя на старые кроссовки на ее ногах по ту сторону черты, она медленно положила ладонь на стекло. И снова подняла глаза. Та, Другая тоже смотрела на нее. Криво усмехнувшись, Та в свою очередь подняла руку, провела пальцем поперек ее ладони, чуть задержалась. А потом развернулась и ушла в лес.

Она постояла какое-то время, глядя ей вслед, потом сглотнула, вздохнула и тоже пошла домой. На каблуках.