Лучший выстрел

Галина Стеценко

Дима с наушниками на шее заглянул в комнату дедушки и остановился у двери.
– Проходи-проходи, – Виктор Васильевич сразу отложил газету. Улыбаясь через очки прищуренными глазами, с привычным задором пригласил внука. – Что остановился в нерешительности?
Внук, покачивая головой с заглаженными вверх волосами в форме петушиного гребешка, прошёл и сел на диван рядом с дедушкой. Взгляд его игриво прыгал по сторонам. 
– Дед, скажи, почему ты стал военным? Сейчас многие стараются откосить от армии. Как тебе взбрело в голову поступить в военное училище? Так было модно в ваше время?
– Нет, не потому… – Виктор Васильевич, полковник авиации в отставке, пригладил облысевшую голову и пристально посмотрел в беззаботные, как безоблачное небо, глаза внука. Лицо его сделалось серьёзным, а морщинистые складки, казалось, стали более глубокими. – В те годы, когда я учился, не было компьютеров. И бизнесу нас не учили. Но я всё равно бы выбрал профессию военного, – задумался, будто пытался измерить расстояние прожитых лет и подробно вспомнить всю свою жизнь.
– А почему? – и, не дожидаясь ответа, внук продолжил. – Только не говори мне, пожалуйста, о патриотизме, о любви к Родине и желании её защищать. Лучше скажи, что в детстве любил в «стрелялки» играть и не наигрался…
– Любил, как и все мальчишки с нашей округи. Да и сейчас ребятишки на детской площадке бегают с автоматами и пистолетами. Только у них они – купленные в магазине, а мы сами делали, из дерева. В детстве я ещё любил рисовать танки и делать самолётики. В младших классах из листка бумаги выходили простые самолётики и примитивные рисунки. Но с каждым годом рисование получалось лучше и лучше, и танки становились похожими на настоящие. Потом я стал конструировать самолёты из картона – разные.  Долго хранил их, целую коллекцию, пока ты не родился и не начал их ломать. Да ты не помнишь, мал ещё был.
–  Не помню. Дедуля, ты, когда служил, наверное, много стрелял. И твои друзья на службе тоже стреляли. Расскажи, какой в твоей жизни был лучший выстрел?
– Лучший? – дед опять задумался. Вытер платочком пот со лба. – Лучший на войне был.
–  Хэ! На войне? Да ты шутишь! – Дима скорчил недоверчивую улыбку и вскочил с дивана. – Я знаю, что ты не воевал!
Виктор Васильевич не отрицал.
– Да, не воевал. Но мне кажется, что воевал… и что был и в землянках, и в подбитых танках, и пробирался по минному полю… так на всю жизнь впитались в мою память рассказы мамы, родственников, соседей о войне.
Тихие слова выходили из глубины его души и звучали так уверенно и убедительно, что внук внимательно прислушался к ним.
– И хотя далеко отодвинулось военное время, я до сих пор отчётливо вижу страшные бои. Слышу шум воздушных налётов, буханье орудий. Да, в войну я был ребёнком, но запомнил и крики, и взрывы. И как мы с мамой в окопы бежали. И как корку хлеба сосали с сёстрами по очереди. Ещё запомнил дуло пистолета, и как пристально оно на меня смотрело…
– Расскажи, – тихо попросил Дима и присел поближе к дедушке.
– Всю эту историю я сам подробно не запомнил. Её потом, после войны, мне мама рассказала, твоя прабабушка Акулина. И снится, и вспоминается мне этот случай до сих пор…
С первых дней войны отец, твой прадед Василий, ушёл на фронт. Мы тогда жили на Украине, в небольшом посёлке. Помнишь наш дом? Когда прабабушка Акулина была жива, мы ездили к ней.
– Помню…
– Не знаю, обратил ли ты внимание или нет, в кирпичной кладке дома остались выбоины от пуль.  Наш дом чудом уцелел от обстрелов и бомбёжек. В саду было девять глубоких воронок от бомб!   
Фашисты рыскали по посёлку. Искали партизан и хватали в чём-либо заподозренных людей. Заглядывали в каждый дом. Не обошли и наш. Сначала мы услышали топот сапог во дворе. А потом – выстрелы! Лай нашей собаки. Много выстрелов. И настойчивый стук в дверь. В доме была мама и мы, трое детей: я шести лет и две сестры, Вера десяти лет, Лида – восьми.
      – Это мои двоюродные бабушки. Помню их. И что дальше было?
      – Мы все напугались. Прижались к маме. Окружили её, взявшись за руки, как дети обхватывают ствол дерева. Мама обняла нас, а потом пошла открывать. Не открыть было нельзя. Что угодно могли сделать: выбить дверь и окна, подорвать или сжечь дом.  Мама вышла за порог, а мы все побежали за ней. Увидели сразу: двор устелен куриными перьями, а все наши куры истекают кровью, убитые. Около будки, вытянув ноги,  лежала моя любимица – собака Шарик. Сёстры тоже её любили и сразу расплакались. Я метнулся к ней, чтобы помочь ей подняться. Я тогда не понимал, что ей уже ничем не поможешь.
Немецкий солдат что-то недовольно крикнул мне на своём. Я испуганно остановился. Повернулся – на меня смотрело дуло пистолета. Я в ужасе замер, понимая, чем это может кончиться. Не сводил с дула глаз, боялся пошевелиться. Того страха мне хватило, чтобы навсегда запомнить этот случай. Мамочка, наша славная, добрая, она заслонила меня собой! И я уже не видел пистолет – я прятался за маминой длинной юбкой. Я не знал, как мне лучше поступить – выйти или оставаться прикрытым. Я боялся выйти. Сёстры тоже забежали за юбку, и мы сжались в один комочек.
А солдат ещё долго не опускал пистолет. Это была пытка для мамы. Мама, стянув с головы косынку, с мольбой смотрела ему в глаза. Молча кричала что есть духу: «Не убивай!», и не могла выговорить ни слова. Когда я вспоминаю этот случай, мне слышится голос мамы. И, кажется, что она кричит на весь мир: «Не убивайте! Никого и никогда не убивайте!»
Немецкий солдат, молодой, высокий, возможно, не успевший создать семью на своей родине, вынужденный на чужой земле держать в руках пистолет, смотрел в мамины глаза, молодой матери. Что он прочитал в них? Что понял в этот момент? Но пистолет опустил. Может, мама, всматриваясь в глубину его глаз, заставила вспомнить его о своей матери?
С тех пор, взрослея, я вспоминал, как мама защищала меня, а я прятался за её юбкой.  Мне захотелось всегда защищать свою маму. Я сказал себе: «Я буду защитником своей матери и нашей Родины! И никак иначе». – Виктор Васильевич помолчал, заметил, каким серьёзным сделалось лицо внука. Положил свою тяжёлую руку на его плечо и добавил, –  а ты подумай хорошенько и решай сам, какой путь тебе избрать и кем быть на этом пути...
– Дед, а про лучший выстрел ты обещал.
– То и был лучший выстрел – тот, который не был сделан.