Степаныч

От автора: просьба к историям боцмана Степаныча относиться с... пониманием.

Автор о Степаныче

       Виталий Степанович Прыгунов всегда говорил, что он родился со свайкой* в одной руке и абгалдером** в другой, поэтому с самого раннего детства решил быть ни космонавтом, ни министром каких-нибудь дел, а только боцманом!
Он и стал боцманом, едва ему исполнилось двадцать лет, всего лишь через три года после окончания «шмоньки»- школы матросов! Старпомы, с которыми ему приходилось работать в те далёкие годы, сначала категорически отказывались принимать под своё начало салагу-боцмана, когда Степаныч приходил с направлением из отдела кадров на судно, и так же категорически отказывались списывать его на берег после окончания полугодовых рейсов.
       Так и шёл по жизни, кочуя с судна на судно, Виталий Степанович и почти докочевал до пенсионного возраста, как вдруг внезапно выяснилось, что пенсия ему светит маленькая, почти мизерная из-за того, что пару последних десятилетий он работал на судах, плавающих под флагами иностранных государств, и вопрос ухода на пенсию как-то сам собой  отодвинулся на неопределённое время. Собрав семейный совет в лице жены Евдокии Игнатьевны и самого себя, после недолгих рассуждений решили, что надо работать, пока есть силы, здоровье и желание отдела кадров...
        Отдел кадров изъявил желание продолжать сотрудничество с ветераном флота и направил Степаныча на небольшой сухогруз, предварительно оговорив в контракте, что боцман будет проходить медкомиссию один раз в шесть месяцев, чем снял с себя почти всю ответственность за последствия, если вдруг со Степанычем что-то случится в рейсе...
        А Степаныч... А что «Степаныч»? Чуть выше среднего роста, сухощавый,  с ядрёным «костромским» носом, выпирающим далеко за пределы основной части лица, делающий всё медленно, но... очень быстро, любящий «купеческий» чай и задушевную беседу, кроющий матом, когда надо,  и не жалеющий времени на обучение «салапетов» - молодых матросов.
         Ровно в восемь утра матросы палубной команды начинали стучать молотками, греметь шарожками*** или делать приборку судна. Развод на работы всегда начинался без десяти восемь и пришедший на него после боцмана всегда получал самую грязную или самую тяжёлую работу, невзирая на возраст, опыт или должность:
       -На разводе вы все должны видеть лицо боцмана, а не его спину!- выговаривал Степаныч опоздавшему, - я пришёл, вас пересчитал, вы меня съели глазами, как самое высокое начальство и разошлись по работам, предварительно сказав «спасибо»! Думаете, это мне ваша благодарность нужна? Не мне, а всевышнему за то, что он вам дал ещё один день здоровой жизни и нормальной работы! Говорите «спасибо» всегда даже те, кто ещё молод и глуп, а уж те, кому за пятьдесят, говорите  это каждый час!
        Был ли Степаныч строг? Был! Но был ли он справедлив? Ещё как! Старпом редко узнавал о проделках матросов, если эти проделки не были чрезмерными – боцман почти всё решал в узком кругу под стакан «купеческого» чая, мирно-бранную беседу с провинившимся и почти всегда искренним раскаянием нарушителя.

*Свайка - металлический или деревянный стержень для плетения швартовых концов
**Абгалдер – металлический крюк при помощи которого в цепном ящике  равномерно «растаскивается» якорь-цепь
***Шарожка – пневматическая или электрическая машинка для отбивки ржавчины




Степаныч об экологии

           Cухогруз, освободившись от груза стальных труб в Одессе , прошёл Босфор и Дарданеллы и закачался на лёгкой зыби Эгейского моря. Матросы, обливаясь потом, подметали пустые трюма, с нетерпением дожидаясь обеденного перерыва, чтобы расслабиться в прохладе каюты под работающим кондиционером хотя бы на часок.
          - Степаныч, а ты не в курсе, чего это Мастер* перез заходом в Одессу нервничал, как никогда? – пожилой матрос Цвейба отставил метлу в сторону и присел на поддон, доставая из кармана сигарету.
          - Ты мне тут ша! – сурово зыркнул на него боцман и сигарета вернулась в карман. – Ишь, курить тут удумал, шкворень тебе наперекосяк! Ладно бы салапет какой по незнанию, а ты ведь лет двадцать, а то и более моря утюжишь!
          - Да ладно тебе, Дракон**! Понял я, понял! – Цвейба уже и сам был не рад своей оплошности, - Так что там за проблемы у Мастера перед приходом-то?
          - Чего тут непонятного? – Степаныч шумно высморкался в лоскут ветоши, - Экологи его задрали, едрить их в ангедрить! Тебе кто угодно расскажет, как они на капитанов наезжают за смену балласта в порту или за то, что с камбуза или из гальюнов за борт вытекает. Нашли золотую жилу и стригут деньжата. Да и не деньжата вовсе, а деньжищи! Мастер говорил, что три штуки баксов отстегнул, лишь бы его в порту не доставали!
          - Три штуки баксов? – ахнул Цвейба. – Так им и работать не надо – знай по судам в порту ходи и стриги капусту. Вот ведь житуха!
          - Это верно, - согласился Степаныч, - Им ведь как – если домой без пары сотен в кармане с работы пришёл, то жена и не поверит, что на работе был! Хуже, чем в Африке, чесслово!
          Цвейба давно знал слабость Степаныча – стоило того только зацепить вопросом и незапланированный перекур на пару-тройку минут был гарантирован, поэтому настроился на прослушивание очередной истории, каковых у Степаныча было припасено на все случаи жизни:
          - Так ведь раньше всё было нормально! Помню, пошустрят на приходе у боцмана в малярке, провизионку переполовинят, да солярки или масла у стармеха выпросят и всё! А чтобы деньги трясли, такого не было!
          - Не было, это верно, болт им с неправильной резьбой в седалищный нерв! – некоторые выражения Степаныча были непонятны никому, включая моряков, проработавших с ним не один год,- Ты помнишь песню про Костю-моряка?
          - Ещё бы! – Цвейба изобразил игру на гитаре, используя метлу, - шаланды полные кефали в Одессу Костя привозил!...
          - Вот, вот! Хорошая песня, душевная! В одесских ресторанах её по сто раз за вечер моряки заказывали и всё ничего! А тут как-то пришёл в ресторан из последних сил на оставшиеся крохи пожрать лобстеров в винном соусе полунищий местный эколог. Сидит, лущит их под пиво по названию «Портер» и думает, где бы раздобыть деньжат до зарплаты. И на беду всеморскую как раз там морячки после рейса гудели, а один из них очень уж к микрофону рвался, вокалист дебиломорский! И таки дорвался! Стоит, качается, как в десятибальный шторм, музыкантам сигналит: «Давайте, лабухи, про Костю с Соней!». Ну они и грянули, а он: «Шаланды полные фекалий в Одессу Костя привозил и те фекалии воняли, когда в пивную он входил!» Ну и там ещё что-то позабористей. Ресторан хохочет, а эколог, как Архимед в ванной, вдруг как заорёт тихим шопотом: «Эврика!!!!» - и дёру из ресторана! Даже лобстеров недопил и пиво недоел!
          - Похоже, его пиво ты допил! – расхохотался Цвейба, - Иначе с какой стати перепутал слова?
          - Это я от возмущения! – Степанычу и самому понравился собственный каламбур, - Так вот, через неделю был готов указ, что в целях сохранения чистоты украинских вод всем кораблям надлежит собирать нечистоты в судовые ёмкости, а если таковых нет на борту, то штраф прямо-таки неподъёмный! И с балластом то же самое! Либо ты платишь бешеный штраф, либо будешь стоять без погрузки.
          - Так ведь не на всех кораблях есть такие цистерны! А с балластом? Как может судно зайти в порт без него, оно же и оверкиль*** может сделать? – Цвейба опять достал сигарету.
          - Там даже не так, - наморщил лоб Степаныч, вырвал из рук Цвейбы сигарету, смял её и выбросил в кучу мусора, - балласт надо поменять в Чёрном море в определённых координатах, тогда можно его сливать в порту, но! – Степаныч поднял вверх указательный палец, - надо сдать пробу на анализ и ждать результата три дня. А ты знаешь, сколько стоит простой одного дня нашего сухогруза?
          - Сколько? – выпучил глаза Цвейба.
          - Тысяч шесть, а то и больше! Умножь это на три дня простоя и туши свет! Вот капитаны и платят сразу по три тысячи, чтобы им разрешили приступать к погрузке без этого анализа.
          - Ну ладно, это я понял. Так ведь и балласт, и фекальные воды за борт будут сливаться бесконтрольно! А как же экология? – Цвейба вытащил очередную сигарету.
          - Какая экология? Мастер откупные дал, агент их поделил между всеми, судно грузится, эколог в кабаке лобстеров жрёт, все довольны. – Степаныч посмотрел на часы: - Обед!

*Мастер – от английского Master (хозяин) – так сейчас называют капитана  и в русскоязычных экипажах
**Дракон – боцман
***Сделать оверкиль – перевернуться


Степаныч о ворах и воровстве

         - Боцману подняться на мостик! – прогремела судовая трансляция капитанским голосом.
         Через несколько минут в дверь  постучали и боцман попросил разрешения войти в рулевую рубку.
         - Входи, Виталий Степанович! – капитан колдовал над чайником, - Совместим приятное с полезным: и чайку попьём, и о делах поговорим.
         Степаныч презрительно покосился на коробку с пакетиками чая «Липтон»:
         - Это вы, Юрий Семёнович, о какой-такой приятности говорите? Если о чае, то не смешите меня прямо от комингса*! Если о делах, тогда да, тогда приятно!
         - А чем тебе чай не угодил? – возмутился капитан, - его весь мир пьёт, а ты нос воротишь!
         - Потому и ворочу, что у меня на пыль аллергия. Вам продают чайный дуст, а вы и рады! Вы, Юрий Семёнович, лучше ко мне в каюту на досуге загляните, я вас таким чаем попотчую, что после него вы к своему «Липтону» на милю не подойдёте!
         - Знаю я твой купеческий чай, наслышан! Говорят, он у тебя до того крепкий, что и чаем назвать трудно. Чифир, одним словом!
         - А ты попробуй как-нибудь! – Степаныч перешёл на «ты», убедившись, что на мостике кроме них никого нет. Он помнил капитана ещё совсем молодым третьим штурманом и оба такое обращение не считали фамильярным.-  Мне чайный сбор Евдокия Игнатьевна сама готовит, я и не знаю, из каких трав, только очень уж вкусно и для здоровья доброполезно! Хочешь, принесу на пробу?
         - Э, нет, - засмеялся капитан, - я твои штучки знаю! Я тебя на пять минут вызвал, а с чаем твоим ты тут час проторчишь!
         - А как же иначе? – Степаныч удивлённо вздыбил брови, - Чай суеты не любит и располагает людей к содержательной беседе. Помнишь, сколько мы тонн выпили во время первых сельдяных экспедиций?
         Кто бы не помнил?! Во второй половине шестидесятых годов прошлого века десятки средних рыболовных траулеров ринулись к берегам Канады на Большую Ньюфаундленскую Банку. Утлые судёнышки проводили там многие месяцы, беспощадно вылавливая сельдь в полыньях среди ледяных полей и при постоянно штормовых погодах. 
         - Я тогда только боцманить начал, а ты года на два позже появился в тех широтах, - напомнил Степаныч.
         - Было дело, - согласно кивнул головой Мастер, - тогда меня прямо с мореходки в рыбколхоз определили, а ваш штурман пневмонией заболел. Я к вам на каком-то рефрижераторе прибыл. Ох и доставалось мне поначалу! Я ведь ни бельмеса не понимал ни в тралах, ни в замётах, ни в рыбных поисках!
         - Да, точно! Мы над тобой сначала смеялись, а потом увидели, что тебе не по барабану, что научиться хочешь. Помогать стали, так ты через месяц уже сам кошелёк замётывать начал! Капитан нарадоваться на тебя не мог.
         - Учителя хорошие были! – в рубку вошёл старпом и Семёныч махнул вдруг рукой, - Эх, была не была! Пошли твоего чайку откушаем. Только имей в виду – давление у меня не того!
          Вскоре боцманская каюта заполнилась ароматом трав.
          - Хм, ведь вкусно, хоть и не привычно! – отхлебнул из кружки капитан, - Уверен, что давление не прыгнет?
          - Тут только одно может прыгать – я! – засмеялся Степаныч, - я ведь Прыгунов!
          На столе появились сушки.
          Некоторое время пили молча, размачивая сушки в чае. Наконец оба блаженно вздохнули, вытирая пот со лбов.
          - Теперь буду ждать, чем эта авантюра закончится, - капитан пощупал свой пульс, - вроде как ничего пока! Да, было время, такие деньжищи привозили с этих рейсов, что даже не верится! Рубли и чеки внешторгбанка. Экипажам премии небывалые, а капитанам ещё и медали на грудь...
          - Точно, чеки! Многие капитаны с самолёта прямо ехали в «Берёзку» покупать «Волгу». Мы ведь тогда только в Москву прилетали. Ты капитана Хвостикова помнишь?
          - Хвостикова? – наморщил лоб Юрий Семёнович, - это который по пьяни секретные документы утопил?
          - Точно! Только это гораздо позже случилось. Я с ним две экспедиции в Канаду сделал. После первой в кадрах только что на коленях не стоял, чтобы опять к Хвостикову не попасть, ан нет – давай, говорят, Прыгунов, работай на благо Родины под началом орденоносного капитана! А этот Хвостиков – ворюга, каких ещё поискать! Ушлый, правда, до крайности. Он по сравнению с другими капитанами почти в два раза больше заколачивал, а экипаж чуть не задаром работал, - Степаныч нацедил обоим ещё по кружке чая. – Ворюга, каких поискать! Только Бог – не Антошка, всё видит! Купил Хвостиков себе в Москве «Волгу» перламутрового цвета, ещё успел к нам в Шереметьево заехать похвастаться. Мы тогда почти двадцать часов ждали рижский рейс, вот он и не упустил случая, мальгогер** ему в поясницу! Так ведь не доехал до Риги! Под Ржевом полыхнуло у него что-то под капотом, он капот открыл и руки обжёг! Радоваться чужой беде грешно, конечно, но ведь это деньги нашего экипажа у него под капотом сгорели! – Степаныч ожесточённо захрустел сушкой.
          Капитан опять пощупал пульс и взялся за кружку:
          - А почему ты решил, что на ворованные? Сам же только что сказал, что хватало капитанской зарплаты на машину!
          - А потому и решил, что Хвостиков в ожоговом центре отвалял своё и купил в «Берёзке» ещё одну «Волгу», только теперь решил не перегонять, а погрузил на «Колхиду». Сутки тряслись, потом ещё целый день по Риге мотались, не знали, как её выгрузить. К вечеру нашли эстакаду у трассы, водитель снял борта сделал из них съезд из кузова прямо на эстакаду. Хвостиков сел за руль, стал задом сдавать, а борта разъехались, он и рухнул вместе с машиной на асфальт, вся корма и левый борт в хлам! Сам в больницу с переломом рёбер попал. А не воруй! Так ведь он не успокоился! Его, ты ведь помнишь, за утерю секретных документов с флота попёрли, а через несколько лет гласность с перестройкой нагрянули, фока-рей им в бизань мачту***! Хвостиков опять в море ринулся. Постарпомил немного, обновил документы и получил супертраулер под своё командование. Вернулись с рейса, по пути в Киль зашли, он себе почти новый «Опель-рекорд» взял. Откуда деньги, скажи ты мне! Боцман отказался выгружать в порту, сказал, что машина новая и, если что случится, с него Мастер последние штаны спустит. И ведь как в воду глядел! К Хвостикову жена приехала, машину увидела и разверещалась: «Снимай её  с борта сейчас же!» Хвостиков сам застропил машину, сам же и на краны полез, никто не помог. Так он её за планширь**** зацепил, когда через борт гак переводил, гачки отдались и «Опель» почти с десятиметровой высоты форштевнем, вернее, радиатором, в асфальт! Машина в лепёшку, жена в истерике, у Хвостикова сердечный приступ. Опять говорю – не воруй!
            - Будто бы ты сам не воруешь! – капитан шумно отхлебнул из кружки и блаженно зажмурился.
            - Я?! Да побойся Бога, Семёныч! Когда это было? – от возмущения боцман вцепился зубами в неразмоченную сушку и, охнув, схватился за щеку.
            - Ну, краску приворовываешь, заявки составляешь всегда «с гаком», а это Компанией не приветствуется.
            - Для себя, что ли? – обиделся Степаныч, - я ведь для судна стараюсь! Ты по палубе давно в последний раз ходил? Как новенький «кормилец», хоть и лет ему уже немало! Напрасно я вас, Юрий Семёнович, чаем своим потчевал! Он вам не на те нервные окончания подействовал! – боцман расстроился окончательно.
            - Ну, ну... А креветок вспомни!
            - Так то ж когда было! Ты тогда первый рейс старпомом делал на рефрижераторе.
            История давняя, да всё-равно вспоминается свежо и приятно.
Пришли они тогда в район промысла Гвинея-Биссау и начали принимать с траулеров мороженую рыбопродукцию...
            - Мы того «Бармалея»***** калининградского к правому борту  поставили, - окунулся в воспоминания Виталий Степанович, - ты, Юрка, старпомить тогда только начал, молодой да горячий. Сколько раз тебя осаживать приходилось! Столько дров мог наломать по молодости, что и подумать страшно. Ты мне, да стармеху тогдашнему по гроб жизни должен благодарен быть за то, что через день на плечах у тебя висели, всё ты шашкой помахать норовил. О чём это мы? Ну да, о траулере! Подошёл он к нам, лёг на кранцы, а я гляжу – мама моя родная! – у него чуть ли не из каждого иллюминатора авоськи с креветками торчат! Видать, кондиционер накрылся, а съесть сразу не смогли, вот и повывешивали наружу, акулий плавник им в кормовой транец!
           - Я тоже сразу эти авоськи разглядел! – поддакнул капитан, - я и попросил тебя провести с ними культурный обмен по натуральному курсу.
           - Верно! Я ихнему дракону и краску предлагал, и лист фанеры, а он ни в какую! Мол, есть всё у меня в избытке! В каком избытке? Они уже почти полгода отрыбачили, домой собирались после выгрузки. Вся надстройка да палубы ржавые. Наверное, хотели креветку домой отвезти, идиоты! Она в такой жаре через пару дней вся бы протухла.
           - А я утром на вахту заступаю, слышу – на траулере мат трёхэтажный стоит, не могу понять, в чём дело, - подхватил капитан, - тут меня ихний старпом по рации вызывает и по матушке кроет, а чего хочет, понять не могу. Прорывается иногда слово «креветки», а в остальном нецензурщина сплошным потоком. Только с рассветом пригляделся к их борту, а там из иллюминаторов одни хвостики от авосек торчат! – тут оба расхохотались с удовольствием и надолго.
           Отсмеявшись, Степаныч продолжил:
           - Обидно мне стало за жадное морское человечество. Прикрепили мы с матросом к двухметровой бамбучине самый острый нож, ручку зюзьги* тоже примерно на столько же удлинили и ночью подрезали. Матрос зюзьгу держал, а я ножом орудовал. Десяти минут хватило на всё про всё!
           - Согласись, Виталий, что это воровство чистой воды! – опять подковырнул капитан боцмана.
           - Не воровство это! – возразил Степаныч,- Не воровство, а наука на будущее. Делиться надо с ближним. Я же сначала хотел по-хорошему, чего ж они вздыбились? Хотя, может быть ты и прав, немного на воровство смахивает.
           - Это как же ты к такому выводу пришёл, Степаныч? – удивился такому переходу капитан.
           - Я поставил креветок вариться в чайнике в каюте, о чём сейчас вот тут перед тобой каюсь в этом грехе! Да ты и сам грешен, знаешь ведь, что электроприборы не положено в каютах держать, а сам чай у меня пьёшь! – съязвил боцман, а капитан неожиданно покраснел, - да ты, Семёныч, не бойся, я тебя старпому не заложу! Так вот, они, креветки, только-только закипать начали, а тут вдруг пожарная сигнализация сработала, я и ринулся вон из каюты согласно расписанию по тревогам. Пока разобрались, что это ложный сигнал прошёл, минут десять минуло. В каюту прихожу, а чайнике вместо креветок кисель плавает, все разварились. Так что Господь меня сразу и наказал, не отходя от кассы!
            Расходиться не хотелось, но капитана пригласили подняться на мостик и  он, с сожалением отодвинув от себя недопитую кружку, вышел из боцманской каюты.

*Комингс – порог
**Мальгогер – разновидность швартовного клюза
***Фока-рей им в бизань мачту – простите, у автора трудности с переводом...
****Планширь – верхняя часть фальшборта наподобие перил
*****Бармалей – сленг от БМРТ (Большой Морозильный Рыболовный Траулер)
*Зюзьга – что-то наподобие сачка



Степаныч о героизме

           - Ты что это творишь, салапет недообнюханный! – разрывался Степаныч смертным горлодёрным криком, - Я тебе, шпингалет нерасхоженный, полное ведро белил выдал, чтобы ты всю тамбучину* по периметру подкрасил, а тебе ведра еле на половину хватило!
           Илья, делающий первый в своей жизни рейс, стоял по стойке «смирно», держа покрасочный валик, как винтовку, и чуть не плача:
           - Витаалий Степанович, я же как луучше хотел, чтобы колер сочней и слой потолще!
           - Ты «как лучше» девку после рейса хоти, а в море ешь начальство глазами и слушай начальство ушами, а не подкопчиковым пространством! Я ведь тебе сказал «подкрасить», а не покрасить! Ты ещё русский или уже нет?
           - Я букву «Д» не расслышал! – сделал Илья жалкую попытку оправдаться.
           - Не расслышал он, - судя по всему, пар из Степаныча уже почти вышел. Ему и самому было жалко и бездарно потраченной краски, и несчастно стоящего с почти пустым ведёрком Илью, - ведь это же надо! И где вас учат? Понаприсылают на флот.. .- Степанычу вдруг вспомнился он сам в первом своём рейсе и...- Ладно, шагай, Айвазовский**, валик в растворителе оставь, кофе-тайм на носу.
           В раздевалке, как всегда, было прохладно, многолюдно и дымно. Матросы пробавлялись кто чаем, кто кофе. Глубокая хлебница была доверху заполнена сушками и вафлями.
           - Ты, Илья, на меня не обижайся, я ведь не со зла на тебя наорал! – дружелюбно потрепал матроса по плечу боцман. – Работа у меня такая, драконовская.
           - Да я и не обижаюсь! – робко улыбнулся Илья, польщёный вниманием начальства, - и у меня должность такая – принимать втык как должное!
           - Ого! – Степаныч обдобрительно усмехнулся, - Палец в рот тебе не положу, откусишь по плечо! – и вроде как с опаской спрятал широченные ладони под столешницу. Матросы засмеялись, а Илья опять смутился.
           - Кстати, о пальцах! – матрос Крикунов окинул всех взглядом, - ты вот, боцман, нас гоняешь за то, что на швартовку без касок выходим, а сам всегда без перчаток работаешь. Нехорошо! Во-первых, налицо прямое нарушение техники безопасности, а во-вторых, кто согласится такой палец в рот ложить? – под общий смех закончил Крикунов.
           Степаныч положил  руки на стол ладонями вверх и все увидели, что на столе лежат не ладони, а две сплошные мозоли!
           - Как это без перчаток? А это вам что? – Степаныч поднял руки в положение «сдаюсь», - Это настоящие кожаные перчатки! Я их даже на ночь не снимаю! Да вы хоть знаете, что у меня на медкомиссии из-за них всегда проблемы и дополнительные болевые ощущения?
           Курилка приготовилась к восприятию очередной новости от Степаныча.
           - Мне как кровь сдавать из пальца, так медсёстры все в плаче заходятся! Все пальцы исковыряют, а до крови добраться не могут. Не скажу, что больно, но неприятно до крайности!
           - И как же вы проходите комиссию? – подал голос Илья.
           - Да так вот и прохожу! Из задницы кровь на анализ сдаю, прямо беда! Проткнут ягодицу и собирают в пробирки. Срамота, а деваться куда?
           Матросы грохнули очередным зарядом смеха, но Степаныч остался невозмутимым:
           - Вы тут хоть задохнитесь все, а мне как на комиссию идти, так сплошная трагедия, я с детства уколов боюсь, так что я два раза в год проявляю чудеса героизма! Как говорится, если человек хочет подвига, то подвиг всегда рядом!
           - Степаныч, а вот кроме шуток, ты ведь несколько раз участвовал в спасении тонущих рыбаков, у тебя, я слышал, даже медаль за спасение утопающих есть! – матрос Цвейба серьёзно посмотрел в глаза Степанычу. Остальные матросы притихли.
           - Медаль есть, это верно, - согласно кивнул головой боцман, - только я не согласен с таким подходом. Вытаскивали мы из воды рыбаков и у острова Сейбр, и в Ла-Манше, и в тропиках. Приходилось заниматься и поиском, и спасением, да... А с другой стороны, ребята, все мы знаем, на какой работе работаем. Я бы называл это не спасением, а взаимовыручкой. Сегодня я тебя, а завтра ты меня. Жизнь у нас такая, тут уж никуда не деться. Я вот уже более сорока лет в морях, а до сих пор понять не могу, почему железо не тонет!
           Моряки опять рассмеялись. Было в курилке хорошо и как-то по-семейному уютно. Многие знали Виталия Степановича не понаслышке, а работали с ним бок-о-бок несколько лет.
           - Вы, ребята, знаете, какой вкус у смерти? – вдруг спросил Степаныч.       
           Матросы притихли.
           - Мы на шлюпке больного перевозили на плавбазу в северной Атлантике. Зыбь крутая шла, шлюпка у борта, как поплавок в ветреную погоду, подпрыгивает, только не по пять сантиметров, а метра на четыре! Кое как застропили носилки,  выдернули больного на палубу, слава Богу, благополучно, а мне капитан поручил документы лично доктору передать из рук в руки. Дело там серьёзное было, три перелома и ещё что-то. С плавбазы штормтрап спустили, я улучил момент и перепрыгнул на него из шлюпки. Передал документы, а назад лезть боюсь: смотрю на шлюпку с высоты борта плавбазы, а она как скорлупа! А лезть ведь надо, ребята в шлюпке совсем измотались от качки, наш капитан в кабельтове от плавбазы маневрирует и тоже нервничает! Собрался я с духом и начал спускаться. Вроде приноровился и, когда шлюпку подбросило волной к моим ногам, спрыгнул на неё, да неудачно – ушла шлюпка вниз из-под ног, а я камнем в воду. Вот тогда и почувствовал во рту привкус смерти! Сладковатый он до омерзения! Повезло мне, не размазало шлюпкой об борт плавбазы ... Одет был в телогрейку, так что сразу под воду не пошёл. Ребята вытащили почти мгновенно. С тех пор сладкого вообще не ем.
            - Дела-а! – протянул Цвейба, - Не рассказывал ты мне эту страшилку.
            - А зачем? Чтобы опять во рту сладко стало? Сколько уж лет прошло, а помню, будто бы вчера!
            - Виталий Степанович! А медаль вы за что получили? Человека спасли? – cпросил Илья.
            - Нет, не человека. Женщину...
            - А она что, не человек? – возмутился молодой матрос.
            - Женщина – человек! Тоже! Я с этим согласен! – поспешил успокоить боцман правдолюбца, - только я не женщину спасал, а судового фельдшера, вернее, фельдшерицу!
            - Да какая разница! Человек же! – не мог успокоиться Илья.
            - Молодой ты ещё, вот и не видишь разницы. А мне эту фельдшерицу не хочется вспоминать ровно так же, как и привкус смерти! Ну такая вредная была, просто жуть! И ведь молодая совсем, лет двадцать пять, не больше! Экипаж задолбала проверками на гонорею, капитану доносы чуть ли не каждый день строчила на всех, кого в коридорах встречала, с матросом, её будущим мужем, весь спирт вылакала, а списала на шторм. Это же чистой воды цинизм! Месяц вдвоём не просыхали. Он на работе спит где-нибудь в плотницкой, а мы за него пашем. Тогда стукачей не жаловали, вот и мы стеснялись  телегу на него накатать. Пару раз, правда, его ребята в шкиперской помяли, но без толку. Нашли ведь друг дружку! Что у фельдшерицы характер пакостный, что у матроса этого. И ведь ничего себе дамочка была! Грудь, скажу я вам, совершенно непобедимая! У неё по судовому расписанию семнадцатый номер был, ну и спасательный жилет тоже, соответственно, семнадцатый. Мы жилеты эти нагрудниками тогда называли. Вот на груди я однажды и погорел. Сидим после работы на корме с матросами, «козла» забиваем, тут она прибегает и верещит, что у неё нагрудник из каюты пропал и я, дескать, должен сейчас же бросить игру и заниматься поисками! Фельдшерица орёт, что номер её нагрудника семнадцатый и найти его несложно и чтобы я отрывал свою задницу от скамейки сию же минуту и  начал шерстить всё судно. А у самой груди аж до лба подпрыгивают: тропики ведь, жара, все налегке ходят... Я возьми да и брякни, что никто и не сомневается в том, что её нагрудник номер семнадцать! Матросы влёжку, а она к комиссару на меня стучать понеслась.  Хорошо хоть комиссар толковый тогда у нас был, разобрался, пальцем мне погрозил да сам вдоволь насмеялся. Мы эту даму «мандыбулой» прозвали.
           - Что это за мандыбула такая, ругательство, что ли? – не понял Крикунов.
           - Эх ты, темнота первоапрельская! – снисходительно потрепал Крикунова Степаныч по плечу, - «Мандыбула» в переводе с латыни означает «челюсть»!
           - А при чём тут фельдшерица? – опять не понял Крикунов, - У  неё что – челюсти крепкие?
           - Да при том! Характер пакостный, как вцепится, так, считай, пропал! Как акула! А тут кстати фильм подоспел, так и назывался «Челюсти». Про акулу.
           - Понятно! – просветлел лицом тугодум Крикунов, - Дальше что?
           - Дальше пойдёшь сейчас на камбуз шпигат*** пробивать, чтобы не перебивал! – рассердился Степаныч:
           - Пришли мы как-то в либерийский порт Фритаун, привезли неграм полные трюма риса. Выгружались медленно, недели две, а то и более. Ох, и воровали они этот рис, растремувер****  им в обе ноздри! Видел однажды вечером: грузчик подхватил два мешка на плечи и пулей по причалу. А в каждом мешке по сорок кило! За ним два жандарма гонятся. Ну, думаю, кранты ворюге! А он за угол амбара забежал и остановился как вкопанный. Мне его даже жалко стало! Жандармы подбежали, воришка им один мешок отдал, а со вторым спокойно к забору пошёл.
           - Мафия! – сделал вывод Крикунов.
           - У нас тогда на весь груз около тридцати тонн недостача вышла. Думал, что кэп повесится ог горя, а он только ржёт – считай, говорит, что «по нулям» сдали! Африка, одним словом! Ну да ладно! Мы почти каждый день спускали на воду рабочий катер и те, кто не на вахте, могли сгонять на пляж прямо на океанское побережье. Делали в день две ходки: до обеда и после. От желающих отбоя не было. Мастер шлюпку спускать не разрешал, а в катер по инструкции всего шесть человек могло поместиться. Отправляли по десять! Что же это за инструкция, если её не нарушать? – усмехнулся Степаныч, но как-то совсем не весело.
            - Утонуть ведь можно! – разволновался вдруг Илья.
            - Вот и я о том же! – Степаныч посмотрел на часы – до конца обеденного перерыва осталось всего десять минут, - После обеда собралась хорошая компания: три "мотыля", «мандыбула», второй штурман, электрик с рефмашинистом и три "рогатых"*****.
            - Боча, чего ж ты так неуважительно о матросах-то? – огорчился Цвейба.
            - В том рейсе у меня матросов было раз-два и обчёлся. В основном, «рогатые», - терпеливо объяснил боцман и Цвейба понимающе закивал головой, - «мандыбула» со своим ведь поехала, а у него в приятелях такие же - дерьмо к дерьму быстро прилипает! Кто-то из мотористов втихую засунул в кокпит мешок с брагой, чтобы на пляже все прелести жизни прочувствовать, а в мешке считай полтора ведра! В общем, назад возвращались «усталые, но крайне довольные»! Штурман подвёл катер под штормтрап так, что грохот все на судне услышали! Подали носовой фалинь* и сразу все наперегонки кинулись из катера: кто первый на штормтрап взгромоздится, тот чемпион! Пьяному море ведь по колено. Все на одном борту столпились, катер и перевернулся! А там в реке течение - аж вода бурлит! Повыныривали, хохочут, по трапу вверх карабкаются, как обезъяны. На палубе пересчитали всех – девять человек! А кто десятый-то? Фельдшерица! Все на корму кинулись смотреть, может, голова её из воды торчит? Ничего! Вот уж когда всем не до смеха стало! Капитан в консульство советское уехал, старпом белый весь, но сообразил вовремя – выручай, мол, Степаныч, ныряй под катер, может, фельдшерица под ним оказалась?
             В курилке наступила тишина. Все ждали продолжения истории. Боцман глухо откашлялся и плеснул в кружку немного уже порядком остывшего чая:
            - Обвязался я шкертом**  да с борта прямо и сиганул в воду. Старпом на палубе шкерт то подберёт, то вытравит, чтобы у меня возможность была к катеру с внешней стороны подплыть. Я только и успел пару гребков от борта сделать, чтобы в катер не врезаться, как течение меня чуть ли не на двадцать метров унесло. Ёкнуло где-то у меня внутри, чего скрывать. А ну как старпом шкерт из рук выпустит? Тогда и мне кирдык нежданный в указанную календарную дату! Не выпустил Семёнович, дай ему Бог долголетия!
           - Семёныч? – удивился Цвейба.
           - Да, Юрий Семёнович, кэп наш нынешний. Он тогда только первый раз старпомом пошёл. Подтащил он меня к катеру, как щенка на поводке, я в страховочный леер вцепился, отдышался пару секунд и по днищу катера кулаком затарабанил. Слышу, откуда-то вой, как из могилы. Мне бы испугаться, а я обрадовался – жива «мандыбула»! А коль живая, так и вытащить её - дело техники! Это я так подумал, а на самом деле совсем непросто оказалось! Я ору ей, чтобы подныривала под борт и за меня цеплялась, а она ревёт чего-то и совсем выходить не торопится. Делать нечего, поднырнул я сам, там почти потёмки, но разглядеть фельдшерицу смог. Она в банку*** вцепилась мёртвой хваткой и ни в какую не хочет отцепляться. И ревёт белугой! Меня разглядела, притихла вроде бы, а потом вдруг: «А ну пошёл отсюда! Тут воздуха только на меня одну хватит!» Я аж дышать перестал! Потом вдохнул побольше и говорю ей, чтобы за меня держалась, а не за банку! Вижу, не понимает со страху ничего, решил силой вытащить. Хватаю «мандыбулу» за что попало, а там, куда ни кинь, сплошное женское! Она вдруг как заорёт: «Насилуют!» - и меня по физии! Я увидел, что руки расцепила, схватил её в охапку и поднырнул под борт, а Семёныч увидел, что шкерт в воду уходит, и подобрал его да так, что я башкой об катер два раза шандарахнулся!  В глазах потемнело, я фельдшерицу из рук и выпустил. Она на дно топориком, но в районе моего.. гм... моих причиндалов сообразила в меня вцепиться, да так вцепилась, что я за свою Евдокию Игнатьевну переживать начал – каково ей, молодой ещё женщине, будет жить с немужиком! Инстинкт сработал: я «мандыбулу» за волосы так рванул, что она пробкой из воды вылетела, еле успел за ноги поймать!
             - Ого, вот это да! Так подбросили? – подпрыгнул в азарте Илья под хохот матросов.
             - Салапет, всегда цени то, что у тебя есть сейчас, и не спеши с этим расставаться! – философски изрёк Степаныч, - Матрос спасательный круг сбросил с палубы мне прямо на голову, я вообще соображать перестал, но тут «мандыбула» подсуетилась, влезла в круг на сколько ей грудь позволила, её подтащили к штормтрапу, надели страховочный пояс и подняли на палубу. Я сам вылез, хоть и болело моё... междуножье нещадно. Так фельдшерица потом капитану рапорт написала, что её всю ободрало об борт, когда её на борт из воды вытаскивали. Требовала наказать виновных и списала на лечение своих царапин полтора литра ректификата!
           - Сволочь! – заключил Крикунов, - зря ты её спасал, дракоша!
           - Это ещё не всё! По поводу «зря» ты зря! – сострил Степаныч, - душа бессмертна, а тело совсем наоборот! Потеряли бы мы это тело, капитана со старпомом могли бы запросто в тюрьму упечь. Не зря!
           - Виталий Степанович, вы за это медаль получили? – Илья «ел глазами начальство».
           - Нет, это за спасение рыбаков в Ла-Манше в конце семидесятых. Тогда многие получили медали, и я в том числе. За фельдшерицу мне премию вручили в размере месячного оклада – сто сорок целковых!
           - Всего-то? – огорчился Илья.
           - В те времена сто сорок рублей хорошими деньгами были!
           - А что «мандыбула»? – спросил Цвейба, - Что с ней дальше было?
           - Вышла замуж за матроса и бросила моря. В поликлинике устроилась. Как раз на медкомиссии морской «ухо-горло-носом».
           - Ну, а как тебя, пропускала по блату или ?...
           - «Или»! Вы знаете, что она удумала? Когда услыхала, что мне премию дали, прибежала на пароход и стала требовать с меня пятьдесят процентов! Дескать, не было бы её, не было бы и премии!
           - Ты это сейчас пошутил? – поперхнулся дымом Цвейба.
           - Какие тут шутки! «Мандыбула» мне два раза подряд медкомиссию «зарубала», пришлось с тех пор в другую поликнику ездить и до сих пор езжу, хоть и далековато от дома.
           - Стерва! – почти хором сделали вывод матросы.
           - Хорош трепаться, пошли работать! – скомандовал боцман и первым поднялся из-за стола.


*Тамбучина – дополнительная надстройка на палубе, часто используемая для хранения в ней палубных механизмов и пр.
**Айвазовский – художник-маринист
***Шпигат – сливное отверстие в палубе
****Rustremover (англ) – жидкость для удаления ржавчины
*****Мотыль – моторист (сленг). Рогатый – матрос. И почему рогатый? Непонятно!
*Фалинь – на шлюпках так называют швартовый трос
**Шкерт – тонкий линь
***Банка – скамейка в катере или в шлюпке



Степаныч о культуре питания

          - Салапет, а ты часом не треснешь мимо шва? – Степаныч с интересом наблюдал за Ильёй, наливавшем себе уже третью тарелку борща, - Так бы кистью махал, как сейчас ложкой! Удивляюсь я беспощадно! На твои семьдесят кило весу желудок должен быть маленький, как у того котёнка из рекламы «Кити Скот»!
          - Я впрок, Виталий Степанович! – засмущался Илья, - Ужин ведь, до завтрака полсуток, а кок холодильник на ночь закрывает. Раньше ведь так не делал, а теперь только для ночной вахты пайку оставляет.
          Сидящий рядом «за компанию» повар Серёга тут же возмутился:
          - Ну вы только посмотрите на этот ходячий желудок! Всегда ему мало! А то, что продукты по отчёту уже неделю как закончились, его не интересует! Я и так растянул их до неприличия. Четверо суток до порта осталось, потерпеть нельзя, что ли!
          - Продукты закончились? – удивился Степаныч и уважительно посмотрел на повара, - Так мы сейчас вроде как кашу из топора едим?
          - Из него, родимого! – Серёга, почувствовав поддержку со стороны дракона, успокоился и даже заулыбался: - Меня ведь как учили: сегодня приготовь на сумму побольше, завтра поменьше, а в среднем моряк должен питаться вкусно, калорийно и не думать о том, есть в провизионке продукты или нет. Я на одних рыбных блюдах почти на лишнюю неделю продуктов наэкономил!
          В последнем порту захода стояли рядышком с траулером и Степаныч произвёл  неплохой обмен: выпросил у коллеги три короба мороженной скумбрии за два мешка цемента. Сам из бывших рыбаков, Степаныч быстро научил кока делать строганину и «жучки»* из жирной североморской рыбы, а солёная скумбрия стала непременной добавкой к картофельным гарнирам и уничтожалась экипажем стремительно и беспощадно.
          - Ты вот, салага, третью тарелку борща уплетаешь, а вкуса не чувствуешь , - упрекнул кок Илью, - тебе бы только насытиться. Ты и «спасибо» не всегда скажешь, не то, что остальные! А я ведь для вас стараюсь! Знаешь, сколько души я сюда вкладываю?
          - Я и говорю, чужая душа – потёмки! – как бы невзначай обронил себе под нос Степаныч и повар опять обиделся, - Ты, кок, не серчай, это я так, для разнообразия. Борщ у тебя сегодня знатный получился, а гуляш пересолил и переперчил! С твоего гуляша теперь изжога да сушь в организме, никаким компотом не зальёшь. Хорошо, что чай у меня пока есть в каюте, спасибо Игнатьевне! Насчёт «спасибо» ты, Серёга прав, спорить тут бессмысленно. За сытость в организме мы через тебя Бога благодарим, так что придётся мне с салапетом отдельную тренировку провести на тему «спасибо, что я сыт»! А с другой стороны, ведь штурманам никто не спасибит за то, что они по восемь часов в сутки жизни наши спасают: ведут корабль безаварийно! А капитан вообще круглые сутки за нас в ответе!
           - Ну ты и загнул! – вдруг заговорил матрос Мудрик, обычно всегда молчавший, - Это как же ты себе представляешь: в полночь каждый должен позвонить кэпу и поблагодарить его за прожитый день? – он огляделся вокруг в ожидании поддержки. Кое-кто в столовой заулыбался.
           - Ты, Мудрик, глупость сейчас сказал, - сурово ответил боцман, - я это к тому, что каждый на борту судна имеет свой уровень ответственности и работает не за «спасибо», а за деньги! Расстроил ты меня,... Дубрик! А ты, салапет, прекращай жрать, шкимушгар тебе на все твои балясины**! – зарычал Степаныч так, что у Ильи выпала из руки ложка.- Не хватало ещё, чтобы у тебя заворот кишок случился или другая неприятность неизвестного происхождения!
             Цвейба пожалел молодого моряка, сидящего с низко опущеной головой и почти готового расплакаться:
           - Ты не расстраивайся, Ильюха, боча ведь о тебе заботится, уж коль заговорил о шкимушгаре на балясины! Это он тебе вроде как  здоровья пожелал!
           - Здоровья, как же! А чего же он тогда меня «салапетом» называет, а не «салагой», как везде принято?
           - Сам объясню! – остановил Степаныч открышего было рот Цвейбу, - Са-ла-пет! Потому как первый рейс работаешь, да не после мореходки, а после курсов матросских. Салага – это звание! Его во времена Петра Алексеича гардемарины из навигацкой школы носили, а гардемарин – это почти флотский офицер! Был тогда в Питере учебный корабль, «Олаг». Остановят, бывало, гардемарина в городе и спросят: «Ты откуда?», а он гордо так : «С «Олага»! Вот и повелось  с тех пор называть гардемаринов «сОлага», а потом и вовсе «сАлага». Так что «салагу» ещё надо заслужить. Конечно, в наше время всё перевернулось, молодых призывников в армии салагами называют, так это всё от бескультурия! – закончил экскурс в историю Степаныч.
           - Это ты, дракон, загнул! – пожелал реабилитировать себя Мудрик, - Ну откуда, скажи, ты это взял, про «Олаг»?
           - Книжки умные в детстве читал, - отрезал Степаныч, - а в молодости уши в сторону правильных разговоров настраивал, да и памятью не обделён, до сих пор помню, как ты в гостинице в Щецине съел какую-то гадость и...
           - Стоп! -  покраснел Мудрик, - у тебя что, других историй нет? Дался тебе этот Щецин...
           Степаныч понимающе замолчал. Очень уж неловко тогда получилось. Не донёс Мудрик содержимое до нужного места. Горничная всю ночь польским матом крыла, а он с костромским одного корня, поэтому всё было понятно и полякам, и не полякам тоже...
           - Ты, Ильюха, совсем молодой. Понятно, что организм растёт ещё пока и требует к себе повышенного внимания. Но вот если не остановишься вовремя, то к тридцати годам растолстеешь и никому на корабле не будешь нужен. Сам подумай своей головой – ну кому нужен матрос, который в горловину лаза не проходит? Я не за продукты беспокоюсь, а за твоё будущее!
           - Но ведь кушать очень хочется! – промямлил Илья, - Я после обеда из-за стола встаю голодным, после ужина тоже голодный. Мне и самому неудобно, а поделать с собой ничего не могу.
           - Можешь! Я курил когда-то, по две пачки в день высмаливал и думал, что не смогу бросить, а ведь бросил! Доказал себе, что курение – это болезнь головы, а не всего организма. Доказал, что перекур – это просто отдых от работы, а не две сигареты за двадцать минут! Доказал, что и в поезде можно обойтись без выхода в тамбур каждые полчаса. И кофе без сигареты ничуть не хуже пьётся! Так что тебе решать, салапет!
           Илья обижено засопел:
           - Что я, один такой, что ли? Будто бы у вас  не было раньше обжор на судне...
           - Были! А особенно запомнился мне Паша Святцев. Ему тогда лет тридцать было, сухощавый, росточка среднего. Есть мог сутра до ночи, да и ночью многажды его у холодильника на камбузе ловили. При мне взял в ларьке двенадцать плиток шоколада «Алёнка» и за шесть часов все плитки слопал! Думали, что плохо будет, доктор даже пробу на сахар взял – в норме! Вот уж жрал так жрал! И не толстел нисколько! Как-то с ним несчастье произошло, на ногу площадку с грузом поставили. Хорошо, что нога в углублении оказалась – груз только чуть его придавил, но пальцы посинели и опухли, что те сардельки, которых ты, Ильюха, на прошлой неделе штук семь слопал! В общем, лежит Паша в каюте и помирает смертью храбрых. Стонет, глаза закатываются, хоть его на рентген возили на берег и даже трещинки не нашли! Судовой доктор решил, что совсем от работ его освобождать нет смысла, надо только поручить сидячую работу. Паша рисовал неплохо, так я ему надавал картона, чтобы трафареты вырезал для маркировки шлюпок. Он за два дня мне всё сделал, качественно сработал! – оттопырил Степаныя большой палец.
          - Не пойму, при чём тут нога, жратва и трафареты? – хмыкнул Мудрик.
          - При всём! В это же время мы в больницу отправили буфетчицу рядового салона с острым приступом аппендицита. А столы ведь надо кому-то накрывать! И пищу с камбуза носить! На том пароходе у нас столовая была в носовой части надстройки, а камбуз в кормовой, расстояние «от и до» шагов тридцать, не меньше! И экипаж был почти шестьдесят человек, из них две трети в рядовом салоне питались. Я до случая с буфетчицей и не задумывался над этим, а тут – ого! Четырёхразовое питание – сколько же девчонкам в день километров приходилось наматывать! Несколько дней моряки сами себе еду таскали, а потом повара стали возмущаться, потому что на камбузе иногда лишнего народа много собиралось, работать мешали. Вот я и предложил Паше временно заменить буфетчицу. Думал, что откажется, он ведь сачковитым морячком был, а он согласился! Даже и не раздумывал ни секунды! Я старпому доложил, тот обрадовался - проблема решена! Нам ведь буфетчицу забрать «светило» не менее чем через месяц. Прошло несколько дней и народ начал жаловаться на то, что повар ворует мясо и колбасные изделия. Повар чуть не плачет, старпом комиссию даже привёл на камбуз остатки снимать – всё нормально! Поймали не повара, Пашу! Он ставил на поднос по четыре тарелки второго блюда и за те тридцать шагов успевал из каждой тарелки сожрать по биточку или по сардельке, а опоздавшим морякам говорил, что не хватило! Потом, когда обед или ужин заканчивались, Паша садился один за стол и честно съедал положенную ему пайку! Во как!
           Матросы заволновались, не принимая на веру боцманский рассказ.
           - Так и было! – вдруг раздался голос капитана, зашедшего по каким-то делам в столовую, - Хотели тогда Пашу моряки побить, но пришлось мне власть старпомовскую применить. Мы его в скором времени отправили на другое судно нашей же Компании. – капитан присел на свободный стул, - тут у вас собрание или просто трёп на сытый желудок?
           - Не трёп, Юрий Семёнович, а обучение молодёжи суровой правде жизни! – Степаныч кивнул в сторону Ильи.
           - Ты, Степаныч, постоянно его шпыняешь! Так и охоту работать в море можно у человека отбить! – проявил капитан заботу о морской карьере Ильи.
           - Не отобью, тут всё как надо! Илья парень понятливый и не сильно обидчивый! А то, что вы сказали «постоянно», так я и есть очень постоянный человек, не в пример вам! – вдруг боцман  перевёл разговор на капитана.
           - Не в пример мне? – опешил капитан, - Да когда же это я в чём-нибудь непостоянен был? Темнишь, Степаныч! Или перед моряками вы... вы... выёживаешься? – подобрал нужное слово Юрий Семёнович.
           - Вовсе нет! Вспомните, когда вы в первый раз пришли к нам на сейнер третьим штурманом – кем я был?
           - Боцманом, кем же ещё! – не понял подвоха Мастер.
           - А потом на «Гренаде» мы встретились, вас вторым помощником назначили, а я кем был?
           - Боцманом!
           - Вас на «Даугаву» старпомом направили, кем я там был?
           - Боцманом!
           - А потом вы весь в кителе и с эполетами на «Василия Шукшина» прибыли капитанить, кем я был?
           - Боц... Ах ты, дьявол! – расхохотался капитан, а за ним и все матросы, - Это, значит, ты мне в упрёк, что я рос, а ты нет?
           - Мы оба росли. Вы - по служебной лестнице, а я - годами да опытом. Вот и дошли: у вас, Юрий Семёнович, брюшко да одышка, а я по трапам ношусь и не замечаю! Кстати, что-то у вас мешки под глазами пропали, даже помолодели слегка! – присмотрелся к капитанскому лицу боцман, - Верно говорю!
           - Поэтому тебя и ищу! Сплю я с твоего «купеческого чая», как младенец! Раньше то уснуть не мог, то по пять раз за ночь просыпался, а теперь ночи сна хватает, даже от адмиральского часа*** отказался! Не угостишь ли ещё раз?
           - И не раз! – посветлел лицом боцман, - Дай бог здоровья вам, мне, морякам нашим и... Евдокии Игнатьевне!
 
 

*Строганина – сырая рыба жирных сортов (пеламида, скумбрия, палтус, клыкач и т.д.), наструганная длинными тонкими полосками, с добавлением соли-перца-лука-масла по вкусу., «Жучок» - рыба, разогретая в пергаменте тоже со специями
**Шкимушгар – тонкий пропитанный специальным составом трос из растительных материалов, которым обычно в лазах трюмов обвёртывают балясины – поперечины (ступеньки) на трюмных вертикальных трапах
***Адмиральский час – обычно капитаны отдыхают с 13:00 до 15:00, так что «час» - сплошное нелогичное математическое враньё


Степаныч о географических названиях (16+)

             Сухогруз плавно переваливался через волны Бискайского залива. Стало прохладно и матросы уже не спешили уходить с палубы в надстройку на перерыв или, как они сами называли эти недолгие двадцать минут, на кофе-тайм. На корме в районе швартовных шпилей боцман соорудил нечто вроде скамейки и матросы, прихватив кружки с кофе или с чаем, присаживались на неё в ряд, как куры на насесте, и любовались кильватерной струёй* своего «кормильца».
Как всегда, молодому Илье не хватило места на скамье и он опрометчиво уселся на кнехт**, тут же вызвав неудовольствие боцмана:
             - Салапет! А ну-ка спрыгни!- конечно же, Степаныч употребил в данном случае более ядрёное словечко, но оно непечатное даже если «16+» - Тебя что, не учили, что кнехт – это запасная голова боцмана?
             Ну откуда молодому матросу знать, что на парусном флоте сидение на кнехте считалось чуть ли не прямым оскорблением боцмана? Тем не менее, Илья вскочил на ноги, расплескав кофе прямо на палубу.
             - Та-а-ак! Приговор тебе будет окончательный и обжалованью он не подлежит! – обрадовался зловредный Степаныч, - Завтра гальюн*** общий приберёшь, потом к коку на камбуз опять шпигат пробивать, потом... потом я спать ночью сегодня не буду, но чего-нибудь ещё придумаю!
             Матросы, все как один, сочувственно посмотрели на Ильюху, а Мудрик даже пожалел:
            - Ничего, все мы через это прошли. Спасибо тебе, парень, за кнехт и кофе, а то завтра как раз моя очередь была гальюн драить!
            - Я об этом помню! – рявкнул дракон, - С салапетом пойдёшь! Лично проверю – если его захомутаешь, а сам дурака валять будешь – получишь в сортире постоянную прописку!
            - Да я что? Я ничего, - растеряно произнёс Мудрик и углубился в изучение содержимого своей кружки. Ну что в ней можно увидеть, кроме чая? Тем не менее Мудрик внимательно рассматривал судовую ёмкость, пытаясь скрыть смущение – он ведь и впрямь возжелал «поездить» на молодняке, свалив на него всю работу, в то время, как самому можно было поваляться в каюте на диване час-полтора. Все знали, что Степаныч почти полностью доверял матросам производство судовых работ, но если обещал проверять, то будет это делать с неодинаковыми интервалами и горе тому, кого он застанет неработающим!
            - Скажи-ка ты нам, Илья, зачем ты вообще в море пошёл? Парень ты, вроде, неглупый, мог бы и на берегу зацепиться. Это раньше моряков считали за денежные мешки, а теперь и  на суше можно прилично огребать, если голова на плечах есть, - судя по всему, боцману это и вправду было интересно.
            - Как зачем? – засмущался Илья, - интересно... Романтика... Страны новые...
            - Романтика? – искренне удивился Степаныч, - Ну какая, скажем, для тебя романтика, если ты завтра носом в толчок будешь тыкаться? Такую романтику и дома можно с лихвой наблюдать! Или, скажем, ты с утра до вечера ржавчину отбиваешь – это тоже романтика?
            - За всё надо платить! – неожиданно по-взрослому ответил Илья, - Сегодня я толчки пробиваю, завтра ржавчину долблю, а потом - раз, и на Маврикии или на Сейшелах! И совершенно бесплатно! Мне за это даже зарплату дают, а туристы наоборот тысячи отстёгивают, чтобы на Элладу посмотреть или по Эгейскому морю на пассажире проплыть!
           - Ого! – опять удивился Степаныч, - Да у тебя, как я погляжу, свой чёткий взгляд на наше морское кувыркание! Уважаю! – и Илья в смущении зарделся. – Только вот названия эти ничего романтического из себя не представляют, я тебе точно говорю!
           - А вот тут неправы вы, Виталий Степанович! – уверенно возразил Илья, - эти названия к нам из глубины веков пришли. Вы что, про эллинов не слыхали?
           Опа! Буря в стакане – молодняк пошёл против ветерана! Все приготовились наблюдать «бой быков», заранее предрекая боцману поражение хотя бы в этом сражении. Молодёжь ведь нынче насквозь проинформированная, не в пример старшему поколению, которое за макулатуру с трудом доставало «Маугли» или отдельные тома Жюля Верна или Чарльза Диккенса.
           - Чтобы быть неправым, надо хоть что-нибудь сказать, а я пока ещё ничего не сказал! – принял вызов Степаныч, - А вот теперь скажу. Эллины, говоришь? Эгейское море? А ты хоть знаешь, откуда эти названия произошли?
           - Да говорю же вам – из мифологии, из глубины веков! – терпеливо повторил Илья.
           - Угу, понятно... – боцман на миг задумался, набрал полную грудь воздуха, шумно выдохнул и все увидели в его глазах неведомо откуда появившийся задорный блеск, - Так вот, да будет тебе известно, салапет, что греки и турки враждовали меж собой тысячи лет! Про турок врать не буду, не знаю, откуда они себе такое название придумали, наверно от индюков****, а вот греки - с ними всё понятно: они, когда  здороваются друг с другом, говорят «эла!» - вот и всё, и никакой романтики! Эла, эллинн – очень даже просто!
           Илья почувствовал лёгкую тревогу: боцман начинал выигрывать бой:
           - Ну ладно, а море Эгейское почему так назвали?
           - И это просто, хоть немного и сложней. Многие греческие острова от Турции совсем рядом находятся, иногда в паре-тройке километров. Соседям не всегда положено друг-друга резать, иногда и у них перемирие на несколько десятилетий наступало. Вот во время перемирия и кричал грек со своего острова турку: «Эла!» - здоровался, значит, а турок ему в ответ: «Эгей!», мол, пока резать вас не будем, индюка жарим... От этого и пошло название моря – Эгейское!
            Матросы начали похихикивать а Илья, не замечая их хихиканья, пошёл в атаку:
           - Выдумки это ваши, Виталий Степанович! На английском языке название читается как «Аэгеан»! – и торжествующе оглянулся на моряков, дескать, как я дракошу умыл?
           - В этом-то вся и загвоздка! – огорчился Степаныч, - тут ведь заковыка такая произошла, что турки чуть со шведами воевать не начали!
           - А шведы тут с какого боку? – Цвейба сунул окурок в рот горящим концом и понёсся к борту, отчаянно сплёвывая.
           - Цвейба! Будешь завтра руководить Мудриком и салапетом в гальюне! – хищно потёр ладони боцман.
           - С какого это перепугу? -  Цвейбу перекосило от боли и начальственного беспредела.
           - Плюнув на палубу, ты плюнул боцману в душу – раз! В душу «кормильцу» - два! Плюнув в Океан, ты плюнул в душу Нептуну Посейдоновичу – три!
           - Совсем ты, дракон, мозги нам запудрил! Куда плевать? В ладошки?
           - А никуда, сигарету нужно правильным концом в рот засовывать, вот и плевать не придётся! – авторитетно заявил Степаныч, - Ладно, запишу тебе это на будущее, у нас завтра работы и без гальюна хоть отбавляй. Шведы, говоришь, с какого бока? Тут вообще всё сложно - они права собственности на Эгейское море заявили, считая его шведским!
           - Ничего непонятно! – заговорил матрос Крикунов, - как это «шведским»? Их в Средиземке отродясь не было.
           - Верно, шведов, как завоевателей, в Средиземном море не припомню, - подтвердил сомнения Крикунова боцман, - заковыка в другом: шведы предъявили претензии туркам и грекам, что Эгейское море те назвали, используя... как её... вот – аббревиатуру ихней шведской компании*****. Тут уж турки и греки объединились и отбили-таки право на море у шведов! Не войной, слава Богу, а дипломатическими путями!
           - Не может быть! – засомневался Мудрик, - названию моря тысяча лет, а то и больше, а шведы сколько лет назад эту Компанию открыли – сто? Сто двадцать?
           - Как открыли, так и начали наезжать. Плагиат, говорят!
           Илья не мог понять, правду ли вещает уважаемый им боцман или, как всегда, шутит с серьёзным выражением лица? Он уже понял, что в словесной перепалке ему боцмана не победить, как бы он не старался, и решил зайти с другого конца, приняв романтическую тему за основу:
           - Я бы с радостью остров Цейлон посетил. Очень интересно посмотреть, как там они чай выращивают и собирают. А ещё там бенгальские тигры водятся, очень злые!
           - Какая тебе разница, кто тебя загрызёт? – спокойно воспринял Степаныч смену направления разговора, - Хоть бенгальский, хоть амурский или уссурийский тигр – всё едино больно и насовсем! На чай посмотреть и я согласен, ещё бы туда свою Игнатьевну прихватить – вот уж она бы показала этим цейлонцам, как надо сбор чайный делать!
           - Во загнул! – Цвейба, прежде чем сунуть в рот сигарету, внимательно проверил, с какой стороны она прикурена – мало ли... – Там технологии веками отработаны, а ты Игнатьевну им подсунуть хочешь! Засмеют!
           - Пусть только попробуют! – сурово отрезал боцман, - Игнатьевну лучше не трогать, такую полундру устроит, что от Цейлона ни одной чаинки не останется!
           - Степаныч, спаси Цейлон, не вези туда супругу! Дай возможность человечеству цейлонским чаем и дальше наслаждаться! – под хохот матросов попросил Цвейба.
           - Пусть живут! – смилостивился Степаныч, - Тем более, что и не Цейлон это вовсе!
           - Точно, не Цейлон! – подтвердил Илья, - вернее, остров – Цейлон, а страна называется Шри-Ланка!
           Боцман с сожалением посмотрел на Илью:
           - Эх ты, географ липовый! Ты на карту посмотри - никакая это не Шри-Ланка*!
           - А и посмотрю! – Илья рванул в надстройку, где в курилке висела политическая карта мира на английском языке, посмотрел и тут же вернулся назад, - Всё верно, Шри-Ланка!
           - Вот если ты ещё раз так же быстро сбегаешь, а у карты на секунду дольше простоишь, то увидишь, что там буква «с», а не буква «ш»! Ты же английский знаешь почти как наш Мастер! – подбодрил матроса боцман.
           Илья опять побежал в курилку: точно! Одинокая «с» не давала ему никаких шансов для продолжения дискуссии. Осталось только сдаться на милость победителя.
           Боцман принял согласие Ильи в своей боцманской правоте более, чем благосклонно:
           - Я об этом давно знаю, читал научную литературу! Это наши географы пожалели уши русскоговорящего населения и заменили «с» на «ш», а то как-то не очень красиво звучит... Впрочем, это название напрямую пришло из России-матушки, можете мне поверить!
           - Как из России? Опять, дракон, загибаешь? – не поверил Крикунов.
           - Это ты загибаешь, когда свайкой непрокарамбленные** задрайки открыть пытаешься! Правду говорю, хоть и поверить в это сложно.
           - Как было-то, Виталий Степанович? – взмолился Илья.
           - Было... Где-то в семнадцатом веке один молодой мужик из сибирской тайги, назовём его Серёгой, как кока нашего, набрал целый воз кедровых орехов и повёз продавать их на дальневосточное побережье. Орехи эти тогда в большой цене были! Что там у него произошло, этого никто не знает, но не пошла у него торговля! Ни одного пуда он не смог сбыть на Дальнем Востоке! Помаялся Серёга, помаялся, потом шапку оземь шмякнул и погрузил все орехи на корабль, который в Турцию шёл. Заплатил, конечно, много денег, но домой ему возвращаться было не с руки, очень уж батя строгий у него был! Опять же, денег сыну ссудил множество, ответ придётся держать! Вот и поплыл на другой край света магометан орешками потчевать. В Сингапуре  договорился с одним местным негоциантом продать тому половину, продал и очень даже выгодно! Серёга уж начал было подумывать, чтобы тут и остаться, как вдруг война началась между племенами, корабль паруса поднял и – ходу от греха подальше! Так разогнались, что возле Цейлона только остановились!
           - Конечно! У парусника реверса*** ведь нет! – иронично глянул на боцмана Мудрик.
           - У парусника и движка нет! – отрезал Степаныч, - Спустили они шлюпку на воду, Серёга напросился с ними на берег сходить и прихватил с собой полпуда орехов на пробу местному населению. А там базар чуть ли не на причале! И почти сразу к Серёге подошёл какой-то раджа и знаками спрашивает ( откуда радже русский язык знать?) - что, мол это за диво такое? Серёга пару орешков разлущил и дал радже попробовать. Тому так понравилось, что он Серёгу к себе в паланкин – и во дворец! Ох, и намаялись носильщики, пока их до дворца допёрли! В  Серёге роста метра два, да весу почти девять пудов! А они привыкли таскать худосочного раджу и слыхом не слыхивали о таких великанах! Короче, почти на четвереньках приволокли паланкин во дворец и упали замертво. Раджа через них перешагнул и Серёге показывает, что всё в порядке, у него таких много!
          - Вот же сволочь! – подпрыгнул Илья в азарте и возмущении.
          - Звериный оскал деспотичного раджизма. – терпеливо пояснил Степаныч,- Приводит, значит, Серёгу во дворец, а там раджиха, жена раджи, и раджуня, дочь ихняя! Увидела раджуня Серёгу и сразу влюбилась в него без памяти! Шутка ли – богатырь невиданный! Да и Серёге раджуня приглянулась. Все сразу перезнакомились. Как раджу с раджихой звали, я не помню, а раджуня Ланкой представилась. Ну и имечко – Ланка!
           - Нормальное имя! – не согласился Цвейба, - Ланка, Лана! Можно даже Элеонорой назвать.
           -  Раджа девчонкам своим орехи показывает, дескать, диво дивное у нас в доме появилось. Обе попробовали: Ланке очень понравилось, а раджиха язык прикусила и больше к орехам не прикоснулась. Серёга вечером на корабль смотался и все кедровые орехи с борта снял и во дворец доставил. Корабль вскорости убыл, а Серёга деньги огромные получил и остался во дворце с Ланкой дружбу водить, ну и любовь, конечно. А та на орехи подсела! С утра до ночи грызёт без остановки: грызь-грызь, грызь-грызь! Ей бы по рукам надавать, да Серёге это невдомёк – он так с этими орехами намаялся, что видеть их уже не мог. Тем более, что деньги сполна получил... Вот и сидел он рядом с раджуней, любовался ею и приговаривал: «Жри, Ланка!» - ну что с него взять – в тайге рос, только с рысями да росомахами общался! Слуги услыхали и тоже начали приговривать: «Жри, Ланка!», только вот в их цейлонском языке не было буквы «ж», поэтому они вместо неё говорили букву «с» и получалось не очень деликатно.
            - Они ведь не знали! – заступился за аборигенов Илья, - И Ланка не знала!
            - Я не в претензии! – Степаныч спрятал улыбку под своим знаменитым носом, - Долго ли коротко ли, а половину орехов Ланка сгрызла на радость Серёге и своим подданным. С утра до ночи из дворца слышалось «Жри, Ланка» в двух вариантах. И всё бы хорошо, но приключилась с Ланкой беда! – все насторожились.
Степаныч выждал несколько секунд и огорчил слушателей:
            - От орехов этих, съетых Ланкой в невероятных количествах, произошёл у неё запор! А что? – вызывающе глянул на Илью Степаныч, - и у раджунь запоры случаются, живой ведь человек, хоть и принцесса! И так её скрутило, что прямо беда! Лекари и пиявок прописывали, и просто кровь пускали – ничего не помогает! У неё глаза закатываются, а сама нет-нет, да очередной орешек сгрызёт! Видит Серёга – плохо дело, не сносить ему головы, если что! Притащил в раджунины покои самый большой горшок, усадил её на него и умоляет: «...ри, Ланка!» Тут уж через «с». Иначе никак! Слуги услышали, что Серёга начал по-ихнему правильно говорить, обрадовались, тоже три дня и три ночи шумели вместе с Серым : «...ри, Ланка! ...ри, Ланка!» да всё зря! Неделю промучилась деваха да и померла! Куда Серёга потом пропал, никто и не знает! После траура был у них референдум или ещё что и решили они переименовать остров в честь раджуни из Цейлона в "...ри-Ланка", так это название до сих пор и живёт! Тебе что, Илья, «птичку жалко»? – вспомнил Степаныч слова из известной комедии, увидев, что у матроса по щекам катятся слёзы.
            - Жа-а-алко! – подтвердил «салапет», хлюпая носом под общий смех матросов.
            - Кончай перекур! – скомандывал Степаныч, - душевный ты человек, Ильюха! Не пойдёшь завтра в гальюн, Мудрик и сам справится!
 

*Кильватерная струя – след от судового винта
**Кнехт – причальная тумба
***Гальюн – туалет
****Turkey (англ) – индюк
*****AEG – шведская Компания по производству бытовой техники (Aegean Sea – Эгейское море)
*Шри-Ланка – в английском исполнении пишется Sri-Lanka
**Carramba – очень популярная на флоте жидкость для размачивания ржавчины
***Реверс – перевод работы двигателя с переднего хода на задний

И ещё раз  автор о Степаныче
Прототипом боцмана Степаныча я взял светлой памяти боцмана Виталия Степановича Скокова. Нет, он не был хорошим рассказчиком, но нос, чай, руки, не знающие покоя и вечная возня с «салапетами» - это всё о нём. Его уже давно нет с нами, но память сохранила для меня мой первый старпомовский рейс, в котором, во многом  благодаря Степанычу настоящему, я стал старпомом (как мне кажется, тоже настоящим).
Спасибо!

24.08.2014
Переход Николаев-Босфор-Сеута-Малой (Норвегия)