Огарок

– Ты только не переживай из-за этого, –  спокойно сказала она. А потом добавила: – Хочешь, я зажгу свечку?

Она провела маленькой ладонью над фитилем, и тот загорелся. Фаральд замер. Он знал, что времени у него немного: какая там свеча, один огарок. Зыбкий свет облизнул стены, позеленевшие от сырости, и притаился на плечах девушки, ее скулах и волосах. Можно было всю жизнь стоять и смотреть на нее – настолько она была красива. В памяти сразу всплывали медовые поляны, залитые солнцем и пьянящее горное разнотравье – картины почти забытого детства. Да, лишь тогда Фаральд вспоминал, что он и в самом деле когда-то был ребенком. Она это знала и потому улыбалась ему всем телом, посылала тепло, которое не доходило от свечи. Но дрема разрушалась, когда его взгляд съезжал с ее плеча на внутреннюю сторону локтя, а потом утыкался в грубое тяжелое железо. Как-то она сказала, что в следующей жизни, наверное, будет ненавидеть любые браслеты.

– Не думай об этом, слышишь? Я не боюсь огня. Я люблю огонь. Говорят, есть такие края, где много солнц на небе. Они садятся не сразу, а постепенно, и вся жизнь проходит в закатах и рассветах. Быть может, я попаду именно туда.

– Мне так хочется… – глухо начал Фаральд.

Но его окрикнули:

– Господин!

Огонек сжался и исчез. Стены вновь получили свою темноту.

– Господин начальник тюрьмы, вас просят. Новых привели!

Фаральд развернулся и зашагал по ступенькам наверх. Звуки шагов вернули его душу в тело, в собственную темницу, откуда был лишь один выход –  как и у всех в этих холодных норах. Стражник передал ему факел и кивнул в сторону решетки, за которой только что погасла свеча:

– Завтра, наконец, мы разделаемся с этой ведьмой. Вот уж будет на что посмотреть!

– Завтра я как раз уеду, – бесстрастно произнес Фаральд. – Милорд вызывает.
 
И его рука нарочито тронула бумажный уголок, торчащий из-под жилета, хоть на самом деле это было письмо домой, которое он не решался отослать уже третий год.