Роковая женщина

В Речи Посполитой в конце XV , в той части её, что в России принято было позднее называть «Малороссией»,  стали нарастать серьёзные проблемы. Пока русские земли входили в состав Великого Литовского княжества, православная вера была государственной. После объединения Польши с Литвой начался переход литовцев в католичество. Русское население сопротивлялось.   Католическое большинство стало понуждать их к переходу в свою веру. Для ускорения процесса католики пошли даже на создание униатской (объединённой) церкви, которая признавала католические догматы и главенство римского папы при сохранении православных обрядов и службы на русском языке. Казалось бы, компромисс был  найден. Но, поляки слишком уж торопились веру  изменить, ломая взгляды верующих насильственно.  Православные храмы закрывались или отдавались униатам, были случаи, когда с прихожан взималась плата за вход в православную церковь. Православные серьёзно ограничивались в правах, подвергались моральному и экономическому давлению. В результате большая часть русской знати поменяла веру, перешла на польский язык и на латиницу, то есть перестала быть русской. А вот простой народ за веру держался. Да  и прав у простого люда в  Польше просто не было  - существовал большой разрыв между панами-шляхтичами и крестьянством, которое называли «холопами» и «быдлом». Например, шляхтич мог судить и казнить своих холопов, что в Московии было невозможно. Работа на польского барина могла составлять 5 дней в неделю. Плюс всевозможные поборы – налоги на каждую голову скота, каждый улей, на свадьбы, рождение ребёнка…  Но и такого правового положения в Польше был  лишен человек, говоривший на чужом, русском, языке и неправильно молящийся. Убить такого – святое дело! Но убить огромную массу русских, компактно проживающих  дело трудно выполнимое, хотя для некоторых  государственных деятелей и в прошлом, и в настоящем желательное. Самая активная часть  обездоленных уходила в степи южные, безлюдные, тянувшиеся до самого Крыма, где татары разбойничье гнездо себе свили. Вблизи днепровских порогов на острове Хортица ушедшие  свое вольное становище построили, называемое «Запорожской Сечью»  Сечь управлялась своим выборным руководством, старшиной, население этой «вольницы»  становилось «черкассами, как в те времена называли казаков. Черкассы количественно пополнялись теми, для которых  побудительным  был призыв: «то хочет за христианскую веру быть посаженным на кол, кто хочет быть четвертован, колесован, кто готов принять всякие муки за Святой Крест – приставай к нам!»
Как ни странно, этому призыву следовали многие из тех которым было уж совсем нечего терять.  Кто потерял имущество, влез в неоплатные долги, лишился семьи, кто не знал, куда голову приклонить; кому жить настолько обрыдло, что он чужую жизнь и в грош не ставил, да и своей не жалел.
Казаки были готовы воевать с кем угодно и за кого угодно – хоть за турков, хоть против поляков, хоть с православными.
Польское государство вскоре оценило потенциал этих смертников и, чтобы держать их под контролем, выделило из общей массы небольшую прослойку профессиональных вояк, которых включили в реестр. Казакам даже выплачивалось жалованье.
К середине XVII века польское государство начало трещать по швам. Невиданная свобода была у шляхетства. Обладая огромной властью над крестьянами, сами шляхтичи практически никому не подчинялись. У короля власти мало, любое серьёзное государственное решение принимается на общеимперском съезде шляхты – сейме. Государственный механизм начинает буксовать, законы перестают работать, страна сползает в анархию.
Управлять казаками стало сложно, а восстания казаков стали частыми и грозным.
 Чтобы как-то обезопасить Польшу от запорожцев французский инженер маркиз Гийом Левасер де Боплан по заданию Польского короля Владислава IV построил на правом возвышенном берегу реки Днепр, над Кодакским порогом ,крепость Кодак, способную вместить тысячу и более человек. Крепость  эта долго не  простояла и вскоре была разрушена казаками.
К 1639 году крепость Кодак была восстановлена по проекту немецкого инженера Гектанта. Новая крепость стала в три раза больше и представляла собой квадрат со сторонами 112,5 м. По периметру квадрата тянулся наружный земляной вал с пятисторонними, выдвинутыми вперёд бастионами. Ширина вала в основании составляла 24 м, высота 7 м. С трёх сторон крепость окружал широкий сухой ров, с четвёртой — крутые, обрывистые берега Днепра. Глубина рва достигала 11 метров, ширина — 16 метров. Верх вала был усилен двумя рядами деревянного частокола.
Осматривать восстановленную крепость  прибыл великий гетман  Александр  Конецпольский  в окружении большой  группы шляхтичей, среди которых были Богдан Хмельницкий и Данила Чаплинский.
Говорили тогда, что Чаплинский слишком выразительно проявлял своё восхищение  мощью крепостных сооружений.
Крнецпольский, обращаясь к Хмельницкому,  спросил:
- А ты, сотник, как  думаешь?
Хмельницкий  ответил, используя латинскую цитату:
- Ave novie — nostra ales. (Что  один  человек сделал, то  другой разобрать может).
Гетман недовольно поморщился, но ничего не сказал. Вроде бы ответ Хмельницкого не касался лично Данилы Чаплинского, но тот, видимо желая выслужится, следующей ночью схватил Хмельницкого и отправил в Чигирин под стражей. Хмельницкий, сумел освободиться и бежать, после чего отправился в Варшаву и подал королю жалобу за своевольный и оскорбительный поступок с офицером королевского войска, которым на тот момент являлся. В планы короля Владислава IV не входила ссора с казаками, — ведь он рассчитывал на их помощь в борьбе с Турцией. Король, якобы приговорил в качестве дисциплинарного наказания для Чаплинского — обрезать тому один ус, и стражник Скобкевский, присланный для исполнения приговора, исполнил волю короля. После этого, Чаплинский искал удобного случая отомстить.
Если б знал, что так произойдёт,
Кончиком бы пальчика не тронул.
Что беда с тобой произойдёт,
Обошёл бы сотою  дорогой.
Спрятал  бы в котомку  свою
 спесь,
Под крестом, на перекрёстке спрятал.
Была б незапятнанная  честь, 
Да и совесть без заметных пятен.
Возможностей для вредительства у католического чиновника  чигиринского подстаросты Чаплинского оказалось  много. Деньги, связи и более «правильная» религия сделали своё дело. Порывшись в архивах, Данила обнаружил, что хутор официально не закреплён за Хмельницким. Его получил отец Богдана в награду за подвиги в польско-русской войне, но по закону такие пожалования не являлись наследственными. Зловредный подстароста доказал, что юридически Хмельницкому хутор не принадлежит, и решил конфисковать его вместе со скотом и запасами хлеба.
Воспользовавшись отсутствием Богдана, Чаплинский появился в Суботове, чтобы лично осмотреть большое хозяйство. Жена Хмельницкого Анна, извинившись за свое нездоровье, не смогла выйти к подстаросте. Вместо нее из дома сотника вышла Гелена… Гость был поражен ослепительной красотой девушки, ее беззаботностью и шутливым характером. Она показала Чаплинскому хутор, хозяйственные сооружения, пасеки и мельницы на речке Суба. Очевидно, помощница Анны дала тогда какую-то надежду очарованному ее красотой вдовцу, так как через несколько дней тот снова явился в Суботов.
На этот раз подстароста с жолнерами совершили на хуторе настоящий разбой. Под поводом выселения сотника с «незаконно» им занятого Суботова, он разгромил хозяйство Богдана, похитил Гелену и спешно обвенчался с ней в Чигирине по католическому разряду. Обозленный Хмельницкий, вернувшись домой и увидев разрушенный хутор, бросился за правдой к Конецпольскому. Тот  и слушать не стал обиженного сотника, считая  действия своего помощника Чаплинского  с юридической точки  зрения правильным.
Хмельницкий начал было искать возмездия на суде, но там ему ответили только насмешкой, возместив ему лишь 100 золотых, хотя  сумма стоимости две  тысячи  золотых.  Что касается любимой женщины,   посоветовали её забыть. Хмельницкий вынужден был обратиться к королю,  Владиславу, тому, кто вручал ему золотую саблю и у которого служил  его отец. Король был внимателен к чигиринскому сотнику, выслушал его не перебивая, затем вздохнул тяжело и сказал:
- Ты знаешь, что король Речи Посполитой  бессилен перед Сеймом! Мне всегда казалось удивительным, что казаки, имея сабли за поясом, не защищают сами своих привилегий.
Проигравший тяжбу, но не покоренный возвращался будущий гетман от короля…
Чаплинский продолжал травить своего соперника. Один раз он приказывает побить Богданова сына публично на рынке -  и тот от побоев умирает. Потом он подсылает  подкупленного жолнера, который наносит удар Хмельницкому саблей, по счастью парированному Богданом.. Затем бывшего хозяина Суботова арестовывают, обвиняя в заговоре, и помещают в тюрьму ,откуда освободиться удалось  после того, как за него поручился  старый чигиринский полковник Кричевский, да заступился полковник  Барабаш.
В декабре 1647 года Хмельницкий с сыном Тимошем бежал в Запорожье, чтобы подготовить почву для восстания…
Украинские и польские земли запылали.
Через год Богдан Хмельницкий  возвращается в Чигирин гетманом, выдающимся полководцем, за плечами у которого разгром польских войск под Желтыми Водами, Корсунем, Зборовом, взятие Львова. В Суботове уже была благоустроена его усадьба, которая и стала резиденцией гетмана. Казацкая разведка разыскивает и приводит к Хмельницкому Гелену.  Позднее пойман был и казнен по приказу гетмана и Данила Чаплинский. 54-летний гетман решил вступить в брак с женщиной, которая перевернула его жизнь. Гетман, находясь по государственным делам в Киеве, просит благословения на бракосочетание у иерусалимского патриарха Паисия.  Чудны дела твои, Господи!!! Священнослужитель дает согласие, заочно отпускает грехи полководцу и его невесте, которая находится в то время в Чигирине. По Божьей милости Паисий получает от грозного Хмельницкого щедрый гетманский дар – упряжку из шести коней и тысячу злотых. Сам патриарх не остается в долгу перед молодыми и присылает для Гелены три самовоспламеняющихся свечи, молоко пресвятой Девы и миску цитрин.
Елена, ставшая Мотрей после венчания по православнму обычаю, властвовала в гетманских покоях всего три года. Наряженная в самые дорогие бархатные платья, сияющая бриллиантами и жемчугами, она, выполняя роль хозяйки, набивала табаком трубки знатным гостям, угощала их медом и водкой. А чаще всего, как свидетельствовали  многочисленные свидетели того времени, угощала из золотых кубков самого гетмана. Тот  не проявлял склонности к сопротивлению, поскольку часы полного отдыха выпадали редко. Чаще государственные  и  военные дела  сопровождались длительными  отлучками. Мотря  не тосковала по мужу, напротив, в окружении своих поклонников, как хотела, отводила душу.  Окружение гетмана с неприязнью относилось к польке, часто жаловалось на нее самому Богдану. Да и сын Богдана Хмельницкого не жаловал мачеху добрым отношением, хотя открыто ненависти не проявлял. Расходы мачехи на увеселения не могли, по размышлению старшего  сына  гетмана, покрываться  доходами с имений. «Не запускает ли она руку в казну государственную?»  - думал он. Его подозрения подтвердились, когда в 1651 году во время отсутствия в Суботове гетмана ,Тимош произвел сверку и обнаружил большую недостачу в государственной казне.. Вспыльчивый Тимош приказал казакам казнить Мотрю, обвинив ее заодно в любовной связи с казначеем. По тогдашним обычаям, молодую красивую женщину повесили публично на въездной башне гетманского дворца. Действовал ли Тимош самовольно, или по приказу отца – так и осталось тайной.  Весть об этом поступила в момент самого горького поражения  войска Хмельницкого в национально-освободительной войне. Случилось это под Берестечком. Предаваться унынию по иному поводу было недопустимо.