Воскрешенное безумие

Воскрешенное безумие.


 В этом месте все было знакомо ему до зубовной дрожи. Серые углы обшарпанных стен, шероховатый слегка пыльный пол, решетки на окнах выкрашенные в тошнотворно бежевые тона, жирный паук с длинными лапами на своих тенетах в углу.
  Особенно паук. Этот скверный тип всегда завидовал своему соседу.
 Ночами Еремею изменял взгляд на мир присущий человеческому роду. Делал он это в своих интересах, или чтобы досадить Еремею, больной ответить не мог.
 Болен...
 Ну да, так ему сказали. Для всех окружающих, Еремей с самого начала своего пути был неизлечимо болен.
 Детство, юношество,  счастье и любовь являлись для этого человека несколько абстрактными понятиями. Без смысла и вкуса.
 Теперь Еремей вырос, повзрослел. Довольно давно, если по правде. Время убивает в человеке жизнь не хуже, чем напиток Серых Стен убивает в голове хоть какую-то осмысленную деятельность. И сейчас Еремею казалось ,что он жил всегда. Ведь когда он не жил, мира не существовало. Проседь искрами утраченных мыслей и забытых дней умудрила светлые волосы Еремея.
  До того как он оказался в месте с серыми стенами и бежевыми решетками дети в сельском магазине уже звали его дядей.
 Окажись он там сейчас, быть может его бы уже стали называть дедом. Он давным-давно не видел своего отражения, но измученный организм по ночам стенал все сильнее, подсказывая, что срок годности подходит к концу.
 Груз пожизненного клейма больного заточил Еремея в эту тюрьму, а белые пилюли каждый вечер норовили сделать то же с его разумом. Больным разумом - так неустанно напоминал он себе, как только научился понимать голос в собственной голове.
 Но Еремей давно нашел способ сохранять свой побитый болячкой мозг в кристальной трезвости и чистоте. Ведь иначе его жизнь кончится здесь, в этих серых стенах с лишаями отслаивающейся краски. А пока "болезнь" с ним, он всегда может уйти в Закулисье, когда старый биологический механизм подскажет, что срок пришел.
 Уйти в этот изумительный мир грез навсегда казалось истинным избавлением.
 Ждать вечерней атаки белых пилюль оставалось недолго, и Еремей нервно моргнул сухими веками. Противное ощущение, будто проводишь грязными руками по исписанной мелом школьной доске. Из-за своей "болезни" Еремею не доводилось испытывать этого чувства в реальности Серых Стен, но почему-то оно казалось знакомым и отвратительным. Наверняка доводилось испытывать нечто подобное когда-то. Мир вокруг Еремея был глобальным отражением лечебного заведения Серых Стен. Гигантская тюрьма с мягкими стенками стадного существования.
 Еремей не хотел думать об этом, зачем? Если есть кое-что по-настоящему волшебное и прекрасное, к чему задумываться о Серой грязи?
Память, не являлась сильной стороной изможденного болезнью разума Еремея, и порой, это было благословение. Путь что довелось больному пройти на Земле был не из приятных.
И тем счастливее момент, когда больной ускользал из опостылевшего плена.
 Еремей встретился взглядом с пауком.
Упитанное насекомое дерзко ухмылялось - оно знало тайну Еремея и его скрытые желания.
 Ну и пусть!
 Паук все равно не сможет ничем помешать Еремею, когда тот возжелает отправиться в очередную ночную прогулку по Закулисью. Так что пусть себе ухмыляется. В душе паук наверняка завидует, ведь у него нет болезни, как у Еремея, а значит, и путешествовать по Закулисью ему не дозволено. Что вдвойне занимательно, ведь вход в желанную страну забвения находился на одной из нитей, блестящих серебряными алмазами под бликами лунного света.
 Мутная лампочка с пыльными трупиками мух под пластиковым абажуром устало мигнула.
 Скрипнул, проворачиваясь, язычок замка. Слепящий белый свет хлынул сияющей лавиной в комнату Еремея. Он недовольно заворчал, ремни на руках и ногах заворчали вместе с ним. Они давно и тесно были связаны. И душой и телами. Захват на голове был всегда упрям и мешал Еремею отвернуться, а стул, к которому был прикован Еремей, как назло был направлен прямо на дверной проем.
 Еремея это всегда бесило.

 - Ну что, время баиньки, господин Абамов. Устали за сегодня?

 Еремей невнятно забормотал в свой кляп. Ему хотелось поскорее пройти необходимую процедуру и поскорее свалить из Серых Стен. Туда, где можно коснуться рукой Жизни, и поцеловать Любовь.

 - Все как обычно: сперва таблеточки, потом постелька и сладкие морфиновые грезки. Все ведь пройдет гладко, так, Еремейка?

 Самому Еремею было извечно непонятно, почему дюжие санитары боятся его - неизлечимо больного иссохшего старика, к тому же крепко спеленатого и прикованного к стулу. Который в свою очередь прикручен стальным болтами к полу. Видно боятся заразиться, не иначе. Дурачки - высшего блага для себя им не сыскать. Болезнь стала бы им спасением. Может быть даже всем. Каждому.
 Как бы там ни было, дважды один и тот же санитар к Еремею не приходил. Больной узнавал их имена по карточкам на груди. Сегодня это был Вася.

 - Я освобожу вам голову и рот. Попрошу без резких движений. - Вася  с пожелтевшими от никотина крупными пальцами отстегнул застежки за ушами и на затылке Еремея. Кляп ослаб и "больной" языком вытолкнул его изо рта со свистом втянув воздух. Сухой язык прошелся по сухим губам с шорохом пересыпаемого гравия.
 Но затем рот "больного" растянулся в широкой улыбке, а на щеках с рельефом древней пустыни пробежали две узких мокрых дорожки. Так часто бывало в последнее время. Этот миг мнимого освобождения и вдох полной грудью делали Еремея счастливым не хуже дозы пилюль, которые он, будучи новым пациентом по незнанию проглатывал.

 - Вот, глотните, пересохло небось все. - заботливый Вася поднес к губам старика пластиковый синий стаканчик. В ноздри ударил пряный аромат свежевыжатых плодов из далеких земель. Санитар доверительно смотрел в глаза и слегка улыбался.
 Это был тонкий момент - эмоции давались стареющему лицу со все большим трудом.
 Но ради своего желания попасть в Закулисье Еремей справился, как бывало уже бесчисленное множество раз до этого.
 С благодарностью улыбнувшись, больной пригубил напиток. Еремей посмаковал пойло секунду - на вкус апельсиновый сок. Еремей не пил ничего целые сутки и этот глоток должен был стать бесподобным. Еще одно маленькое счастье в серых стенах. Но и в нем Еремей был вынужден себе отказать. Закулисье стоило того. Мир без серых красок и пыли материальности.
  Он попадет туда снова, во чтобы то ни стало.
 Не меняя благодарного выражения лица Еремей сделал вид что глотает, а сам вдохнул жидкость.
 Голова чуть не лопнула, глаза полезли наружу и Еремей раскашлялся.

 - Ну, ну, тише. Не так быстро, видимо слишком вы долго не пили. Вот, попробуйте еще. - отскочивший было санитар Вася вновь тянул к лицу Еремея стакан.
 Сейчас нужно было сделать еще одно усилие.
 
 - Спасибо, просто дайте мне лекарство и уложите спать. Устал. - в этот раз испуг санитара был понятен Еремею. Слова, хоть и вежливые, сказанные этим хриплым безжизненным голосом, кого угодно заставят вздрогнуть. Больной уже и не помнил, когда его голос стал таким. Но с каждым днем этот хрип все более... потусторонний.

 Санитар поспешно закивал и принес с тележки пластиковую колбочку с белыми пилюлями. Видя эту тележку, Еремей часто задавался вопросами - съедают ли свое лекарство другие пациенты Серых Стен? "Болен" ли из них кто-то также,  как болен Еремей? И если да, то почему он до сих пор не встречал никого в Закулисье?
 Санитар поднес колбу, и Еремей послушно открыл рот, высунув сухой розовый язык.
Почувствовав горьковатую оболочку белой пилюли, Еремей закрыл рот и провел серию быстрых манипуляций языком, пока санитар отвернулся за синим пластиковым стаканчиком. Когда санитар Вася поднес к губам Еремея стаканчик, тот был готов.
 Он вновь повторил серию действий приводящих к закашливанию. Санитар даже похлопал его по спине, за что пациент поблагодарил его, после того как смог говорить.
 Небольшая доза дурманящего сока все таки попала в желудок при кашле, и Еремей ощутил ватную тупость в затылке. Но это было даже кстати. В предвкушении перехода в Закулисье Еремей маялся целый день и вот, когда долгожданный момент так близок, больного начинало разбирать, и он мог переиграть в ритуальных играх со служителем Серых Стен. А это заставило бы санитара Васю усомниться в том, что пациент принял лекарство. А это, в свою очередь вызвало бы Иглу. И Закулисье стало бы  недоступным для Еремея на несколько дней. Такого больной просто не переживет.
 Поэтому больной обязан играть как бог.
 И сейчас Еремей склонил голову на плечо и эффектно пустил слюну.
 Дурманящее действие такой маленькой дозы напитка не сможет помешать ему ускользнуть в Закулисье, а главная опасность в виде двух толстых белых пилюль была временно устранена путем вставления меж осколков задних зубов.
 Но санитару об этом было невдомек. Вася поспешно отстегнул  ремни на руках и ногах пациента, поддержал обмякшее тело, когда оно освободилась от пут. Еремей продолжал стойко играть свою роль, как бывало уже множество раз прежде. Он знал, что это приведет его к долгожданному избавлению от плена четырех стен.
 Несмотря на релаксанты, пусть и небольшое количество, Еремей чувствовал, что терпеть и сдерживать рвущиеся наружу эмоции становится все труднее.
 Но санитар Вася уже подводил вечерний ритуал к своему логическому завершению. Подняв исхудалое тело, он осторожно перенес его к постели и, уложив, пристегнул ремнями, родней тех, что опутывали Еремея на дневном кресле.
 Щелкнуло. Погас свет.

 Наконец-то! От предвкушения у Еремея заныло под лопаткой и зачесался кончик носа.

Слепящий свет исчез, оставляя пространство спасительному мраку.
 Претворилась дверь.

 Проскрежетал замок.

 Дрогнула нить серебряной паутины, уронив две алмазные слезы. С божественно переливчатым звукам капли коснулись пола, вызвав радужную рябь.

 Вот оно…
Наконец…

 Еремей почувствовал себя молодым и здоровым, выцветшие глаза вновь налились черным огнем.
Закулисье звало его симфонией паучьих струн.

 Работаю над продолжением…