О старости

Снова я выскребла кусочек жизни, чтобы немного побыть здесь.

За последний месяц мне ни разу не удалось отдохнуть от людей. Какая нынче роскошь — побыть одной.  Кажется, я на грани.

Хочется быть никем не замеченной. Уехать к маме с папой, смотреть в окно на одинокий лес, бродить по комнатам, разговаривать с тишиной хранителей-стен.


В детстве мне говорили, что жизнь пролетит незаметно. А дальше ничего не будет. Я помню как боялась старости. Дети думают, что старость — это где-то после тридцати. Я мечтала вырасти, чтобы меня воспринимали всерьез, но умереть собиралась молодой, не встречая в зеркале своих седин и дряблости.

Помню как в четырнадцать лет, в холодном и безжалостном ноябре, когда после мучительной болезни умерла папина матушка, я написала стихотворение, свое заранее «посмертное» и попросила сестру разместить его на моей гробовой доске. Там в конце были такие строки:

Я хочу, чтобы вы улыбались
Чтоб для вас искрился солнца свет
И вы б найти всегда пытались
Моей звезды угасший след.

И вы б, придя на кладбище смогли
Простить меня за то, что умерла
Услышать голос мой из под земли
Сказать, что в сердце вашем я жива.

Страшно мне было уйти вдруг из жизни, не оставив за собой слова.

Сейчас я молю Бога, чтоб он дал мне побольше времени, дал мне побольше успеть.

Меня жутко влечет к пожилым людям. Иногда я закрываю глаза и пытаюсь почувствовать себя 80 летней старухой. Пару раз у меня получалось. Волшебное состояние. Я мечтаю до него дожить. Чтобы написать вам оттуда, как Раневская:

Мне 85 лет.
У меня два Бога: Пушкин, Толстой. А главный? О нем боюсь думать.
Увидела на балконе воробья — клевал печенье. Стало нравиться жить на свете. Глупо это…

У меня хватило ума глупо прожить жизнь. Живу только собой — какое самоограничение.

Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.

И неважно какой будет жизнь, она так никогда и не станет совершенной.
А вот моя идеальная старость — книги, кофе и котики.

В старости я наконец начну понимать Толстого и читать русских классиков. А еще можно будет спокойно писать о том, на что сейчас не хватает духу.

Недавно нашла в одном гороскопе, что мне по жизни 70 — 85. Пишу мемуары, тяготею к воспоминаниям, обращаю взгляд в прошлое, расчищая его и облегчая конечный путь. Веду триумфальное шествие по местам боевой славы. Смешно, но я стопроцентно совпадаю со всеми возможными описаниями. Откуда, спрашивается, в мои скромные двадцать шесть столько набралось.

Теперь понятно почему работать у меня никак не выходит. Я на закате. Старухи не работают, деньги им неинтересны, с голоду помереть не дадут и ладно. Только бы книжек для ума, кофе для сердца, котиков для души.

Мне и мужчины уже не нужны. Сил на них — не осталось. Я их пережила. Я в них рассыпаться не хочу, я ограниченно хочу — сама с собой, смотреть как воробьи клюют печенье, черт знает, поймут ли меня мужчины. Не замечала, чтоб их прельщали такие вещи, как меня, но они готовы перетерпеть со мной немножко. Как бы мне хотелось, чтобы второй книгой после Библии читали Симону де Бовуар.

Еще одно: в старости нам не нужны будут наши тела, нам понадобятся наши души, которые мы таили и взращивали столько лет.

А кому нужна то буду?
Того, кого жду на краешке Земли — совсем не обязательно, что встречу.

Все чище чувствую мистическую связь с людьми, которых уж нет. Часто думаю о Них. Они были такими же, как мы сейчас. Так же жили. Но остались в памяти людей.
Останемся ли мы?

Вот вопрос, который меня волнует больше, чем всё.