Грусть

-Как же все таки ты чувствуешь эту грусть. Временами вспоминаю  стертое из всех закоулков сознания память. Память о прожитых днях, но уже давно перечеркнутых. Случайно натыкаешься на маленькие предметы воспоминания, возвращающие тебя в недавнее прошлое. От которого ты так усердно пытаешься сбежать. Есть ли какая польза бежать от этого, или нет? Побег, усердное бегство, от того, что есть в тебе, по крайней мере было. А затем опять, каждое памятное место ножом по сердцу. Побег безуспешен, ты пойман и несешь себя в туже темницу. И как же быть, стереть с лица земли места, мне не под силу, смотреть в упор не научился. Хм, смешно, однако получается, живешь, проходя свое, обернувшись понимаешь, что так ничему и не научился. Но ведь усердно пытался, может то самое усердие и погубило все попытки, хм, интересно однако! И вот опять тебя преодолевает грусть, она подстерегает там, где тебе не под силу взобраться на гору. В момент твоей наименьшей готовности, встать лицом к лицу с этим проявлением. Чего молчишь? Спросил человек, не отрывая своего взгляда от вида из окна. Что скажешь ты- грусть, есть мысли о человеческом?

Грусть, молча сидела рядом на подоконнике, лбом она  уткнулась в стекло, из которого открывался просторный вид застроенной многоэтажками широкой улицы. На бесконечных крышах, только что вычищенные проливным дождем ярко блестели антенны. Бескрайняя гладь небес была укрыта дымчатыми облаками, за которыми усердно пытались пробиться набирающие мощь солнечные лучи. Выпуклость их угрожающе смотрела на землю, будто они вот-вот могли громко упасть на нее. В открытую часть окна дул свежий весенний ветер, смешавшийся с прохладой и чистотой новой жизни за окном. Грусть так и не проронила ни единого слова и все также сидела уткнувшись в окно. Облокотившись на подоконник, глядя на улицу, человек продолжал.

-Эхх, молчишь, а сказать часом хочешь многое, да не можешь! Тогда слушай, скажу я. Вот я, я молод как ты видишь, и молодость моя сильна, обильна, желает жить, плескаться в лучах ежедневности и порой даже в самой хмурой и неприглядной обыденности видит нечто. А вот что-то да мешает, знаешь что смогешь, а вот порыва, малость быстрого не человеческого порыва то и не хватает, вот и хандра до дыр весь мозг и душу разъедает. Знаешь грусть, как это надоедает, плешью все проело во мне- вот сидишь зимним, каким-то зяблым вечером и видишь в окно природу, она поникшая вся, местами мокрая, одинокая, в ярких цветах потускневшая, жалкая, и холод, он какой то совсем иной, злой, обиженный, все дуется на что-то из всех щелей, беспощадно врывается куда попало, куда звать не звали его, а он грубый, лезет! И вот ты ощущаешь всю сложность, неописуемость всего этого вокруг тебя, а в глубине что-то екает, бренчит, мол вот-вот готово вырваться, а ты знаешь, всем существом своим предчувствуешь, что это нечто доброе, способное развеять эти хмурые тучи над всем вокруг, над твоей душой- раскрасить обыденность, изменить ее до неузнаваемости. Ждешь, усердно молишь о скором появлении этих чувств, а вот часы все тикают, и чего-то все время не хватает, а они нервозно все тикают, показывая тебе, что время идет, а чего то так и не хватило и ты как-то уж совсем безропотно свыкаешься с этой мыслью, что не сегодня, может завтра! И как то вот так вот уходит зима, толи прогнанная толи родная. В ожидании своего нового прихода в твою жизнь, а ты забыв, где –то глубоко в душе, все же помнишь, что она придет, напоминанием, горьким напоминанием грусти, уже скоро. 

Грусть слегка вздохнула, медленно посмотрела на человека, каким-то странным нечеловеческим взглядом, будто понимающим все сказанное им только что, переживая, сочувствуя ему. В порыве понимания, было подошла к нему ближе, но робко замявшись, осталась на месте. Не отрываясь, человек продолжал.

-Есть в нас людях разные качества, тебе ли не знать этого грусть. Мы порой бываем такими разными, что иногда сами путаемся в этом маскараде себя самих, обманывая все вокруг и в придачу, как часто бывает безвозвратно самих себя. В ежедневности меняем одно лицо на другое, в страхе живем денно и ночно, скрывая нечто потаенное, переходящее из одной маски в другую. За плюшевой мягкостью, душевностью, мужественностью, ироническим сарказмом, грубостью, жеманством прячем куски своей души, осколки отколовшиеся от целостного, ночами в страхе трусливого человека зябнем над остатками, боясь потерять это- последнее себя. Днем проходя мимо всего мира, видим сотни, миллионы себе подобных, прячущихся в свои миры людей, понимаем это, в тусклом, одиноком, злобном их взгляде на нас, на мир в целом. И как же становится страшно, до бескрайней боли в груди, что ты так и будешь проходить мимо этих закрытых людей, закрывшийся на вечные века, где бы тебе не было суждено прожить эту жизнь. И тут приходит грусть, омывает глаза свинцом, отяжеляет руки, обвисая бездействием, в истрепанной душе собирает серые камни монотонных будней. И вот так, придя к мысли, что пора свыкнуться с несомым нами бременем самих себя, мы безропотно продолжаем шествие, ход предназначенный, предреченный нами!

Грусть тяжело вздохнула, подошла ближе к распахнутой части окна, чуть было не упала, но удержавшись на подоконнике, глубоко вдохнула прохладного воздуха улицы, проницательно, все так же грустно взглянула в глаза человеку и по прежнему оставалась безмолвна.

-Но ты знаешь грусть, не смотря на все это, все тягостное, разрывающее душу состояние, на бесконечные страхи нехватки сил на пробуждение, на множество обличий реальности вокруг нас, так же как и окружающих нас людей, на их обманчивость, зыбкость проявлений чувств для нас, все же жизнь пробивается сквозь эту толщу непроглядной шелухи. Вон посмотри, прям как эти солнечные лучи, совсем недавно они были заперты за сгустившимися мглой, аспидными облаками, а теперь, они набрались сил, смелости, и раз за разом пробиваются сквозь свои стены непроглядности, и светят, смотри, вон один луч, он уже устремился стрелой к земле, раскидывая в разные стороны искры света. Так же и мы, мы способны пройти, освободить себя от этих удручающих оков, бесконечных ночных страхов. Пускай, пускай живут места, предметы причиняющие боль сердцу, сбивающие с толку разум, пускай они живут, стоят в своем здравии еще сотню лет, да убережет их Господь! Люди так и будут менять свой маскарад от века в век, прячась в отражении зеркала от самих себя, да поможет им Господь. Мир вокруг все так же будет пугать, сгущаться холодными вечерами грозовыми облаками, греметь перед тобой запертыми проходами, когда ты будешь нуждаться в покрове. Ветер сомнений нещадно будет задувать тебе в душу, как ни кутайся в обманчивое спокойствие и благополучие. Все это вертится вокруг живой души от века в век, и конца этому не видно, но видно душу человеческую, есть живая душа Человека. Грусть, посмотри на небо, оно и вовсе освободилось из заточения, смотри там наверху, кое-где уже видна синева чистых небес, смотри как солнечные лучи пробились сквозь толщу мрачных стен. Смотри как свет озаряет некогда укутавшуюся в ночь землю, как лучи играются, переливаясь в оконных отражениях. И все живет, нежится в желании жить!

Человек глубоко дышал, взахлеб вдыхая новый воздух, приятный, звенящий чистотой во всем. Грусть вся поникшая, потерявшая цвет своего лица медленно подошла к краю окна, хотела взглянуть в глаза человеку и что-то сказать, но не успев-порывом ветра была несома вниз. Человек продолжал наслаждаться спокойствием вдруг нахлынувшим из просторной улицы, на вечеряющем чистом небе, приятно светило солнце и отовсюду доносились звуки покоя, человек не спеша подставлял лицо легким порывам ветра, от чего то в душе его с каждой секундой, с каждой новой улыбкой становилось все теплей и теплей. И ему больше не хотелось бежать, он никуда не торопился, не боялся потерять своего, своего часа, секунды, дня, и в конце концов места…

Гулямов Хусейн
25 апреля- 13 Мая. 2014 г