Сказочник

Оказывается,  он  никуда  не  ушёл,  а  всё  это  время  тихо  стоял  в  сторонке,  за  холодной  гранитной  колонной  и  нервно  мял  своими  узловатыми  пальцами   старомодную  фетровую  шляпу…  Слушал,  наблюдал,  почти  не  дышал…  Седой,  потрёпанный,  морщинистый.

Кто  бы  мог  предположить,  что  в  его  голове,  венчающей  нескладную  сутулую  фигуру,  вот  уже  восьмой  десяток  лет  обитает  подвижный  острый  ум?  Как  удалось  сохранить  этому  одряхлевшему  организму  свежесть  и  бойкость  мысли?

Перелистывая  пожелтевшие  страницы,  находим  ответ.  Выявленное  несоответствие  тексту  сигналит  о  том,  что  перед  нами  –  не  заурядный  пересказчик,  а  ловкий  импровизатор  и  талантливый  сочинитель…,  умело  разглаживающий  мрачнейшие  складки  на  постной  физиономии скучнейшего  сюжета,  очищающий  и  раскрашивающий  в  яркие  цвета  безнадёжно  запылённые  декорации,  усыпляющий  гипнотическим  шёпотом  возбуждённую  публику…

Короче  говоря,  перед  нами  –  настоящий  сказочник.  На  это  же  явно  намекает  его  метафизическая  сутулость,  лукаво  прищуренные  глаза,  подсвеченные  мерцающей  в  сердце  тайной,  плавные  жесты,  неторопливая  усмешка,  необидная  снисходительность…   Хилые  плечи,  сгорбившиеся  под  грузом  идей…,  тех  самых  волшебных  идей,  которые  способны  до  бесконечности  раздвигать  условные  границы  смыслов,  аккуратно  выплёскивать  их  за  пределы  сказки  и  незаметно  растягивать  во  времени…

Как  истинного  гуманиста  его  больше  беспокоят  человеческие  судьбы,  а  не  абстрактные  символы,  чья  способность  править  миром  весьма  сомнительна,  и,  скорее  всего,  просто  выдумана  мыслителем  в  праздный  миг  его  жизни,  чтобы  затем  веками  исполнять  роль  беззлобной  насмешки  над  доверчивым  человечеством.

Вслушиваясь  в  полушёпот  сказочника  о  причинах  войны,  мы  всё  больше  убеждаемся,  что  именно  в  его  пользу  чернокожий  президент  Заокеании  должен  отказаться  от  нобелевской  премии  мира.  Причём,  немедленно.

Старик  подходит  к  книжной  полке  и  берёт  из  неё  пухлый  том  народных  сказок,  выцветшие  иллюстрации  которого  указывают  на  его  солидный  возраст,  а  крупный  классический  шрифт  –  на  юного  читателя.

В  его  голосе  звучат  патетические  ноты:

-  Да,  именно  в  прозрачных  детских  душах  и  вызревают  солёные  кристаллические   зёрна  будущих  жестоких  войн.  В  образе  благородной  мечты,  в  сверкающих  рыцарских  доспехах  они  поселяются  в  сознании  наших  детей  в  те  высокие  минуты,  когда  мы,  переполненные  добрыми  намерениями,  артистично  читаем  им  эти  самые  сказки…

При  этом   он  троекратно  стучит  желтоватым  ногтем  согнутого  указательного  пальца  по    ветхой  обложке  книги,  хмурит  мохнатые  брови  и  уже  печально  продолжает:
 
  -  Однажды  кто-то  горько  пошутил,  что  мечты  опасны  своим  возможным  осуществлением…  Достойная  мысль,  однако  я  вместо  слова  «возможным»  воспользовался  бы  «неизбежным»,  что  в  какой-то  степени  вынудило  бы  родителей  подходить  более  разумно  и  осторожно  к  деликатному  процессу  рождения  и  взросления  детских  грёз.  В  определённом  смысле  мечта  и  судьба  –  синонимы,  и,  поселяя  в  сердце  ребёнка  некую  иллюзию,  мы  тем  самым  закладываем  фундамент  его  судьбы.  И  Васыль  и  Артём  по-своему  мечтали  поучаствовать  в  жизни  Солнца;  и  вовсе  не  удивительно,  что  их  фантазии  сбылись…,  воплотились,  увы,  в  столь  драматичном  эпизоде,  логично  и  неизбежно  вписавшемся  в  беспокойную  и  противоречивую  историю  отечества.

«К  сожалению,  сказка  не  получилась»,  -  написала  из-за  океана  чуткая  и  внимательная  читательница,  объясняя  свой  вывод  полным  игнорированием  автором  классического  принципа  жанра,  согласно  которому  в  борьбе  добра  и  зла  первое  неизменно  побеждает.

И  снова  старик  для  пущей  наглядности  использует  свои  малопослушные  пальцы.  Он  поочерёдно  их  загибает:

-   Во-первых,  «Сказка»  (да  не  поймут  меня  превратно  представители  меньшинств)  нетрадиционна.  В  ней  смазано  начало  и  отсутствует  конец.  Он  не  слился  в  экстазе  с  мажорным  аккордом  под  европейским  буком,  а  двинулся  дальше,  в  манящую  степную  бесконечность,  где  также  не  стал  задерживаться  и  исчез  в  неизвестном  направлении,  оставив  после  себя  едва  заметные  следы-многоточия…

-  Во-вторых,  я  услышал  ваше  брошенное  мне  вослед  замечание  о  зле,  как  болезненной  форме  добра.

-  В-третьих,  я  с  ним  абсолютно  согласен,  а  о  мелком  и  сытом  чувстве  удовлетворённости   поговорим  особо.

Ох  уж  этот  сказочник!

Как  элегантно  он  развеял  наши  необоснованные  предположения-подозрения  (построенные  всего  лишь  на  его  почтенном  возрасте)  в  возможном  рутинёрстве  и  неофобии,  как  легко  и  непринуждённо  разрушил  нашу  трафаретную  убеждённость  в  том,  что  обладателем  таких  крючковатых,  неловких  пальцев  может  быть  только  махровый  консерватор…,  как  виртуозно  продемонстрировал  свою  ничуть  не  увядшую  способность  молодо,  современно  и  нестандартно  мыслить…

Где-то  здесь  возникает  зависимость…  Этот  седовласый  кудесник,  этот  состарившийся  трюкач  Гудини  погружается  в  сказку,  растворяется  в  ней  и  уже  оттуда  по-отечески  грозит  мне  тем  самым  указательным  пальцем…  Подхватывает  под  руку  в  миг  моего  наивысшего  возмущения  дикими  танцами  и  странными  речами  бездарной  певички  и  ведёт  по  беломраморной  лестнице  эвфемизмов,  каждая  ступенька  которой  охлаждает  эмоции,  что  в  конце  концов  смягчает  мой  гнев,  превращая  певичку  из  безмозглой  в  глупую…

Не  менее  обходительно  он  учит  поступать  и  с  читателями,  вынуждая  меня  всего  лишь  презрительным  молчанием  отреагировать  на  их  безответственное  голосование  за  недалёкого  боксёра  – Златоуста  Киевского  –  на  последних  выборах  мэра  столицы.

С  каждым  днём  зависимость  крепнет…  Его  умение  рассказывать,  обучать,  чародействовать…  всё  более  завораживает  и  подчиняет.
Словно  чашка  ароматного  утреннего  кофе,  бокал  шампанского  в  новогоднюю  ночь,  ложка  дёгтя  в…  Чёрт,  опять  не  то!

Иными  словами,  с  какого-то  момента  он  стал  необходим  мне…   Как  единомышленник  и  оппонент  в  одном  лице.  Сейчас  мне  трудно  вспомнить  последний  день,  свободный  от  его  присутствия,  однако  могу  с  уверенностью  сказать,  что  скуки,  отчаяния,  меланхолии  и  пустоты  в  нём  было  гораздо  больше,  чем  во  всех  последующих  днях  вместе  взятых…

Наши  долгие  беседы,  где  бы  они  ни  происходили,  были  для  меня  целебны…  Они  как  бы  примиряли,  как  бы  собирали  воедино  враждующие  кусочки  моей  души  и  помогали  принимать  верные  решения…  Конечно  же,  они  делали  меня  мудрее,  глушили  мою  природную  несдержанность  и  импульсивность.

Помню,  как  в  один  из  тех  опереточных  деньков,  лихо  промчавшихся  по  стране  под   … певичкиным  лозунгом  «кто  не  скачет,  тот  чужой»,  мой  пятнадцатилетний  сын  явился  домой  сам  не  свой.  Оказывается,  его  школьная  директриса,  производившая  в  недалёком  толерантном  прошлом  обманчивое  впечатление  вполне  вменяемого  человека,  вдруг  впала  в  коричневую  ересь,  замаскировалась  двумя  жизнеутверждающими  цветами  и  начала  самозабвенно  каменеть  в  этом  образе,  как  каменеют  некоторые  герои  страшных  сказок  после  прикосновения  к  ним  палочки  злого  волшебника…  Возможно,  желая  придать  этому  процессу  видимость  массового,  она  на  утренней  линейке  под  обновлённую  шуструю  коломыйку  заставила  учеников  скакать…  Сын  отказался,  избрав  остракизм.

Хитрый  старик  помог  мне  тогда  обуздать  ненависть,  успокоить  моего  мальчика  и  выйти  из  ситуации  единственно  правильным  путём.

Надеюсь,  что  продолжаю  им  следовать  и  по  сей  день.
 
А  поэтому  рискну  к  трём  открытым  Набоковым  ипостасям  гениального  сочинителя  добавить  ещё  одну…  Знаю,  что  тем  самым  нарушаю  священную  сказочную  гармонию  числа  три,  однако  патологическая  преданность  истине  обязывает  меня  сделать  это.

 Итак,  глубокомыслие.

Именно  оно  больше  всего  притягивает  к  старику.  Без  него  рассказчик  покажется  скучным,  учитель  –  занудным,  а  волшебник  уподобится  средней  руки  фокуснику,  или  же  бессовестному  напёрсточнику,  разводящему  сребролюбивых  граждан  в  тёмном,  пропахшем  мочой  подземном  переходе…

В  необыкновенной  широте  и  глубине  его  разума  я  убеждался  неоднократно.  Вчера  же  во  время  нашей  ночной  беседы  о  символах  я  почувствовал,  что  и  звёзды  одобрительно  подмигивали  его  логическим  конструкциям,  заполонившим  тесную  лоджию  и  часть  тёмного  неба  над  домом…

-  Вот  вы  скептично  относитесь  к  символам  и  даже  Конфуция  оспариваете…,  а  напрасно.  Они,  хотя  и  опосредованно,  но  всё  же  правят  миром.  Попробую  доказать  это,  опираясь  на  вашу  «Сказку».  Я  долго  не  мог  понять,  что  в  ней  не  так,  что  рождает  ощущение  некой  неуловимой  асимметрии.  И  лишь  после  того,  как  прочитал  ваши  миниатюры  «Недо»  и  «Отсутствие»,  понял,  что  нужно  искать  то,  чего  нет,  что  отсутствует  и  о  чем  недоговорено…  И  я  нашёл  эту  пустоту,  сравнив  то,  что  имели  герои.  И  у  Васыля,  и  у  Артёма  были  родители,  дома,  свои  пространства  и  свои  мечты…  У  них  было  одно  общее  солнце  и  по  половине  небосвода  на  каждого…

-  Немецкие  часы?  -  встрепенулся  я.

-  Да,  они  весьма  символичны,  однако  здесь  смысл  лежит  на  поверхности  и  он  не  столь  интересен.  Должно  быть  нечто  более  скрытое,  зашифрованное,  но  не  под  землёй,  не  в  шахте…

-  ???

-  Понимаю  вас,  как  автора,  и  соглашаюсь  с  Ницше,  уверявшим, что  каждый  мыслитель  больше  боится  быть  понятым,  чем  непонятым.  Потому  прошу  не  обижаться,  я  продолжу.  У  Артёма  не  было  девушки,  а  у  Васыля  была,  и  звали  её  Евой.  В  этом  –  ключ  к  разгадке.  Дальше  всё  просто.  Ева  символизирует  Рай,  а  значит  Васыль  уже  жил  в  Раю,  и  ехать  ему  никуда  не  следовало.  По  аналогии  у  Артёма  должна  была  бы  быть  девушка  по  имени  Раиса,  или  Рая…  Но  её  нет.    Может  автор  случайно  или  в  спешке  забыл  упомянуть  о  ней?  Исключено,  и  вот  почему.  Берём  первые  буквы  имён  собственных  Васыль,  Ева,  Рая,  Артём  и  получаем  ключевое  слово  ВЕРА.  Нет  Раи,  нет  и  веры!  Пожалуй,  в  этом  основная  причина  конфликта.  Если  хотя  бы  у  одного  героя  отсутствует  понимание  и  ВЕРА  в  то,  что  следы  Рая  нужно  искать  не  где-то  за  горами  или  в  степи,  а  в  себе,  в  собственной  душе…,  если  этой  ВЕРЫ  нет,  то  война  неизбежна.
 
В  небе  ярко  горела  луна,  удивлённо  мерцали  звёзды,  в  лоджии  страдал  от  бессонницы  ночной  сквознячок…  Мне  же  ничего  не  оставалось,  кроме  как  пробиться  в  кабинет  сквозь  эти  замысловатые  сказочные  конструкции,  о  существовании  и  тайных  смыслах  которых  я  только  что  узнал…,  лечь  на  диван,  отгородиться  от  мира  пледом,  попросить  прощения  у  Конфуция  и  попытаться  глубоко  и  надолго  заснуть…