999 LW. Темный уровень. Глава 3

Заказ на одного


                Плохо то решение, которое не может быть изменено.
                (Публилий Сир)

В душном пабе удивительно тепло, светло и шумно. И если б не висящий в воздухе запах множества потных тел, смешавшийся с ароматом пива, можно было бы назвать это заведение вполне приличным. Впрочем, нет, даже при отсутствии тошнотворного запаха повысить звание этой забегаловке все-таки нельзя – слишком уж картинка повального пьянства мешает создать атмосферу серьезного и дорогого заведения.
В дальнем углу кто-то уже спит в окружении пустых бокалов, уронив голову на крышку стола и совершенно не обращая внимания на публику, орущую что-то маловразумительное в экран под потолком. Заведение из разряда второсортных. Такие я обычно обхожу за несколько кварталов, предпочитая им чистенькие уютные кафе и закусочные, а облизываюсь при этом на «цветники» общепита, в которых предпочитали ошиваться те, кто зарабатывает инвестициями, а не написанием статей в газеты. 
Ищу глазами Антона, который уже должен быть внутри, подстраховывая мою трясущуюся от страха персону. Нахожу его за столиком в середине зала и как только убеждаюсь, что он смотрит именно в мою сторону, посылаю легкий кивок, приветствуя друга. Удовлетворенно отмечаю, что он, в отличие от меня, не поленился разведать обстановку и подобрать соответствующий образ – вольного байкера, зарабатывающего на хлеб доставкой почты. Представляю, чего ему стоило напялить эту вытертую куртку и бесформенную черную майку, мне всегда казалось, что он даже носки гладил.
Оглядываю собственную одежду и вздыхаю, понимая, что легкое бирюзовое платье даже в сочетании со строгим жакетом совершенно не помогает вписаться в здешний интерьер. Чувствую себя бельмом на глазу, особенно когда вижу, что некоторые посетители вместо того, чтобы дальше кричать «Го-о-ол!» толкают друзей локтями, показывая в мою сторону. Только повышенного внимания мне не хватало!
Круг притихшей публики постепенно расширяется, и, видя это, нервно осматриваю зал, пытаясь угадать, кто из этой толпы и есть мой исполнитель. Нет, наверняка не тот толстяк, пославший мне похотливую ухмылку. И не тот орущий под потолок лысый бугай в одной майке. И не тот красавчик за барной стойкой... Хоть и жаль.
А вот этот тихий и неприметный худощавый мужчина за столиком у стены вполне может подходить на роль наемника.
Долго раздумываю на тему других подходящих кандидатур и все-таки принимаю решение подойти к тому, кто незаметнее. Для этого нужно пройти возле барной стойки, как раз мимо глядящего на меня во всех глаза красавца. Что же он так смотрит? Раздумывает, подхожу ли на роль очередной жертвы его харизматичности? Или, как заправский альфонс, оценивает уровень моего благосостояния?
Только я не подросток, чтобы легко вестись на красивые глаза и пылкие фразы, поэтому довольно глупо, хоть и гордо, задираю нос и стараюсь, не задевая сидящих людей, пройти мимо столиков, чтобы оказаться возле наемника.
Когда подхожу к стойке, красавчик спрыгивает со стула и идет в мою сторону. От неожиданности даже останавливаюсь, давая ему возможность подойти вплотную и, повернувшись в мою сторону всем корпусом, очень медленно протиснуться между мной и столом, не забывая при этом приклеить ко мне свой наглый взгляд. Как тринадцатилетняя дурочка неотрывно гляжу в небесной синевы глаза и понимаю, что время неуловимо растягивается в бесконечности, позволяя мне тонуть в голубых озерах. Выхожу из транса  только когда вижу затылок и спину, удаляющиеся от меня, и понимаю, что тупо пялюсь вслед мужчине. Старательно встряхиваю головой, пытаясь избавиться от наваждения, а когда оглядываюсь снова, он уже выходит из паба, почему-то на секунду останавливаясь на пороге, словно ожидая кого-то, и за его спиной захлопывается дверь.
В другое время, в другом месте, при других обстоятельствах я, возможно, бросилась бы за ним, но сегодня у меня здесь дело, которое гораздо важнее, чем сиюминутная прихоть. Поэтому снова поворачиваюсь к объекту моего интереса, все еще сидящему за столом с бокалом пива, и продолжаю движение в его сторону.
Прохожу мимо шумной компании в одинаковых бейсболках с символикой какого-то футбольного клуба, стараясь не обращать внимания на скептические взгляды, которыми меня окидывают, и, не спросив разрешения, усаживаюсь за стол наемника.
Он, кажется, даже не видит меня - отхлебывает пиво из бокала, полощет его во рту и только потом глотает. Далее следует внушительная отрыжка и небрежный взгляд в мою сторону. До чего же мерзко себя чувствую от подобного демонстративного хамского поведения, но стараюсь успокоить поднявшуюся волну возмущения. В конце концов, я не в элитном ресторане в обществе утонченного аристократа, да и не на свидание пришла, чтобы требовать от сидящего напротив мужчины достойного поведения.
Пауза затягивается, пока жду, что он о чем-то спросит, и тогда понимаю, что мужчина просто ждет, когда я заговорю сама.
- Я звонила вчера, вы помните? – произношу, несколько теряясь, из-за того, что он снова набрал в рот пива – своего рода очередной жест игнорирования с его стороны. – Мы договаривались встретиться здесь.
- Эй, малышка, встреться лучше со мной! – мужчина в бейсболке, сидящий за столиком за моей спиной, откидывается на стуле так, что его лицо оказывается рядом с моим, и подмигивает, указывая на собеседника. – Этот парень не слишком разговорчив.
Оборачиваюсь на мужчину, надеясь, что он все-таки снизойдет до ответа, но этого не происходит. Странно. Неужели я ошиблась?
- Это вы давали объявление о найме? – спрашиваю, надеясь, что хоть эта фраза вынудит его говорить. И, кажется, попадаю в точку, потому что его лицо мгновенно становится заинтересованным.
- Хочешь нанять меня, - он откидывается на спинку стула и посылает мне похотливую ухмылку, открывающую желтые прокуренные зубы. – Только учти, меньше сотни в час я не возьму.
С трудом отрываю взгляд от его усмешки и перевожу на лицо, пытаясь понять смысл сказанного, но это уже не нужно, потому как я понимаю, что слышу вовсе не тот голос. Вместо глубокого бархатного тембра слышу скрипучий, почти старческий голос человека, отдавшего жизнь пиву и табаку. И теперь уже не понимаю, как могла вообще посчитать его за своего наемника. Нервно оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, кто из сидящих в зале, мой человек, и понимаю, что ни один из них не подходит на эту роль. Кажется, меня просто развели, и прямо сейчас кто-то смеется над моей наивностью и доверчивостью. Да чтоб я еще раз позвонила непроверенному человеку! Как вообще могла прийти в голову подобная глупость?
- Извините, кажется, я ошиблась… - поднимаюсь со стула и направляюсь к выходу, но меня останавливает грубая мужская рука, уцепившаяся за мое запястье.
- Эй, малышка, - слышу уже знакомый голос человека в кепке и оборачиваюсь, чтобы увидеть его серьезное лицо, - если он не подходит, то я и бесплатно могу.
Дружный хохот за столом подтверждает не столько наличие чувства юмора мужчины, сколько серьезность его предложения. Вот только подтекст у этого предложения мне не нравится. До чего прескверная ситуация выходит. Настолько, что нужно срочно что-то придумать, чтобы из нее выпутаться.
Неожиданно со стороны барной стойки раздается грохот, заставляющий обернуться в его сторону. Это бармен стучит по столешнице пустым бокалом, и в нависшей тишине звук удара о сухое дерево оказывается слишком громким.
- Сегодня до закрытия выпивка бесплатно, - произносит бармен гнусавым голосом так, чтобы его услышали и поняли.
- Эй, толстяк, а с чего вдруг? – звучит окрик из зала, и все заинтересованно устремляют взгляды на человека за стойкой.
- А тебя, Марчи, никто не спрашивает, - произносит бармен, повернув голов в сторону голоса, и тут же разворачивается к остальным. – Да какая разница, с чего, если бесплатно? Мне – никакой, если находится тот, кто заплатит, чтобы ты мне опять все тут заблевал.  – Он делает театральный жест рукой в сторону, показывая в зал и устало добавляет: – Парень с Западного Побережья платит. Ребята, гуляем или я сворачиваюсь?
Стараюсь рассмотреть того самого парня с Побережья, на которого устремлены взгляды всех находящихся в зале, и от удивления распахиваю глаза. Антон? Он с ума сошел! Эти кони выпьют столько, что он никогда не рассчитается!
- Что-то не похож этот хлыщ на кошелек с деньгами, - раздался резкий голос. Похоже, не одна я не поверила в денежную состоятельность своего друга.
И тогда происходит совсем уж невообразимая по моим представлениям вещь: Антон достает пачку купюр из кармана и, подняв в руке, давая возможность всем присутствующим убедиться в реальности происходящего, небрежно бросает деньги на стол перед собой. Их тут же подхватывает какой-то парнишка и, сложив аккуратной стопкой, относит бармену.
Наверное, только я удивилась тому количеству госзнаков, что легли на барную стойку, потому как вслед за этим публика заметно оживляется и начинает  заранее посылать Антону слова благодарности и восхищения в виде «Ну, ты, придурок, и даешь!» и «За что хоть пить будем?»
Наконец заведение тонет в море предвкушающего энтузиазма, когда кружки одна за другой наполняются пенным напитком и расходятся по рукам. И даже моя персона оказывается всеми забытой мелочью, теряющей приоритет перед возможностью напиться на халяву. Успеваю выловить несколько озадаченный и хмурый взгляд своего друга и незаметно киваю, принимая во время подоспевшую помощь. Он не кивает, только переводит взгляд на дверь и обратно, намекая, чтобы я поторопилась, и едва не утыкается носом в кружку с пивом, когда кто-то бесцеремонно хлопает его по плечу.
Стремительно преодолеваю расстояние до двери, старясь никого не зацепить по пути, и у самого выхода снова оборачиваюсь, чтобы увидеть, как один из завсегдатаев успел подсесть за столик к Антону и подает ему руку для знакомства. Кажется, сегодня у кого-то будет много неделовых предложений.
Выскальзываю из паба и вдыхаю свежий вечерний воздух, который может быть таковым только при отсутствии движущегося транспорта. Смотрю на висящие над входом часы и с сожалением отмечаю, что пробыла в пабе больше времени, чем планировала. До комендантского часа оставалось полчаса, значит, мне нужно срочно добираться домой на городском транспорте или подождать Антона и уехать с ним. Жаль, что вечер прошел впустую… Почему-то, даже зная, что меня непременно обманут с этой встречей, я все равно надеялась, что она окажется не розыгрышем.
Неподалеку раздается рев мотора, и я оборачиваюсь на зычный голос старой, побитой жизнью колымаги, припаркованной на противоположной стороне улицы. Ее водитель несколько раз давит на газ, заставляя выхлопную трубу извергнуть в воздух облако сизого дыма, и включает ближний свет фар. Скептически разглядываю этот привет из прошлого, больше походящий на экспонат музея старины, чем на транспорт, и улыбаюсь мысли, что кто-то, похоже, слишком экономит, раз до сих пор не обзавелся нормальной машиной. Автомобиль исправно пыхтит, пока я его рассматриваю, словно ждет, когда я вдоволь налюбуюсь, и упорно не двигается с места, словно его владелец чего-то ждет.
За спиной раздается скрип двери, и кто-то выходит на крыльцо, на секунду выпустив на улицу гомон из зала.
- Молодец, что подождала, - слышу голос Антона и чувствую запах дыма, появившийся после скрежета колесика зажигалки о кремень. – Похоже, твой клиент.
- Кто? – недоуменно смотрю перед собой, пытаясь не поворачиваться в сторону друга, и морщусь от обдавшего мое лицо ядовитого дыма.
- Тот парень в машине, - говорит Антон, едва заметно кивая в сторону ржавой развалюхи.
В этот момент из машины выходит ее хозяин, чтобы обойти вокруг, постукивая носком ботинка по колесам, проверяя шины. Присмотревшись, я узнаю в нем того красавчика из бара.
- Не может быть, - скептически произношу, когда понимаю, что мое зрение позволяет довольно сносно рассмотреть человека в неярком свете фонарей. Во всяком случае – затянутые в хвост волосы и расстегнутая джинсовая куртка были очень похожи. – Он же…
- Слишком хорош для тебя ? – в голосе Антона сквозит сарказм и обида, причин которой я не могу понять. – Все бывает в жизни, Полиночка, я вот тоже до тебя в таких забегаловках не был ни разу.
- Прости… - только сейчас понимаю, что ему, и правда, тяжело. И дело не столько в ориентации, сколько в его утонченности. Антон привык к красивой, пусть и не шикарной, но красивой жизни, а тут была ее обратная сторона – грубая, неотесанная, грязная.
- Сочтемся потом как-нибудь, - небрежно произносит мужчина и, в очередной раз выдохнув, добавляет. – Давай иди к нему. Я чуть подожду, чтоб не спугнуть.
Нерешительно спускаюсь по ступенькам, глядя, как мужчина опять садится в свою машину, и, видимо, иду слишком медленно, потому как в спину раздается шипящее «Иди, Полина!» от Антона. Только тогда я прибавляю шаг и уже почти перебегаю улицу, на всякий случай оглядываясь по сторонам.
Стучусь в закрытое водительское стекло, требуя, чтобы его опустили – не хочу напрасно рисковать и садиться в машину к человеку, не убедившись, что он не тот, кто мне нужен. Только что обожглась, так что рано повторяться.
Неохотно опускается стекло, и на меня устремляется чужой усталый взгляд.
- Это с вами мы договаривались о встрече? – произношу, надеясь, что не оказалась в дураках снова: после первого провала в благополучный исход верилось все меньше, а в то, что надо мной снова посмеются – больше.
- Дамочка, садитесь в машину, - снова слышу бархатный голос, вводящий в приятное оцепенение, и, мгновенно отбросив все мысли о глумливых созданиях, норовящих потешиться над бедной доверчивой девушкой, обегаю машину перед капотом, чтобы занять место рядом с водителем. Не скрывая глупой улыбки, постоянно растекающейся по лицу, интересуюсь:
- А это ваша машина?
Тут же жалею о своем вопросе, понимая, насколько глупо он прозвучал, а после того, как меня голубые глаза обдают холодом и вовсе готова провалиться сквозь землю от стыда.  Поспешно отвожу взгляд и, стараясь не выдавать непонятно откуда взявшуюся нервозность, дрожащими руками застегиваю ремень, следуя примеру водителя. 
А когда машина трогается с места почему-то весьма некстати приходит понимание, что все идет не по плану. Не по моему плану, потому что я не предполагала поездку в чужой машине с незнакомым, пусть и крайне обаятельным, мужчиной. Поэтому сейчас я очень надеюсь на то, что Антон догадается поймать такси и отправиться за нами. Или вытащит из рукава свой байк. Или еще что-нибудь придумает, чтобы я смогла вернуть домой целой и желательно невредимой. 
Очень хочется оглянуться назад, но, помня, что красавчик настаивал на личной встрече без постороннего участия, старательно воздерживаюсь от лишних движений, ограничиваясь узким обзором бокового зеркала. Оно непривычно маленькое и из-за опустившейся на город ночи, отражает только темноту и изредка огни фонарей, остающихся позади.
Когда вижу вдалеке яркий свет фар, немного успокаиваюсь, надеясь, что это Антон сел нам на хвост. Спасает мою шкуру в очередной раз.
- Далеко еще ехать? – спрашиваю, когда мы проезжаем уже пятый по счету светофор, мигающий желтым – символ отхода ко сну даже этих механических устройств.
- Нет, - коротко отвечает мужчина за рулем и зачем-то крутит ручки радио, включая вместо вполне удобоваримой волны с симфонической музыкой какой-то трескучий шорох. Это намек на то, чтобы я заткнулась?
Так и хочется обиженно надуть губы и задать именно этот вопрос, но во время вспоминаю, что я не на свидании, и от этого парня мне нужны вовсе не поцелуи, замолкаю, предпочитая разглядывать мелькающие силуэты из ломаных крыш домов и редких деревьев вместо чужого красивого профиля.
На улицах уже никого нет, хоть, могу поспорить, комендантское время пока не подошло. Многие стараются попасть домой задолго до часа «Ч» – боятся. Уже не раз бывали случаи, когда задержавшихся допоздна приходилось выручать за довольно кругленькую сумму, так что никто не хотел выступать дополнительным спонсором для городского бюджета. Даже бомжи с приходом темноты исчезали с улиц в неизвестном направлении. Так что наверняка по ночам город казался вымершим и именно своей пустотой представлял довольно жуткое зрелище. Удивительно, но даже ночные гонки перестали организовывать. Их перенесли на вечернее время, ограничившись часом, когда происходила смена патруля. Из-за того, что на пересменку было отведено так много времени, возникла неразбериха, и порой постовые не знали то ли им уже приступать к своим обязанностям, то ли еще не соваться. Так что это время оказалось самым благоприятным. «Вестник Виль д’Ора» так и назвал этот час: «время маленьких шалостей, подаренное властями горожанам», намекая на то, что именно из-за такой организации патрульно-постовой службы на час между девятью и десятью вечера приходится пик всех происшествий за последний месяц. Словно город специально отвел время, чтобы дать разгуляться преступникам. И тем более удивляло, что до сих пор никто ничего не предпринимал для прекращения разгула преступности, активизирующейся строго в определенное время. Такая пассивность властей казалась очень странной. Особенно на фоне комендантского часа.
- Приехали, - говорит мужчина, глуша мотор и позволяя машине съехать на обочину, проехав еще несколько метров.
Выключив фары и приглушив радио, оставляя от звука только едва слышное шипение, он поворачивается в мою сторону, неторопливо меня рассматривая, заставляя под его взглядом вжаться в сидение.
- Дамочка, у меня мало времени, - так же устало произносит он, как только завершает осмотр, и я начинаю понимать, что такая его манера вести разговор раздражает и пугает одновременно. Чувствую себя маленькой мышкой перед огромным котом, обожравшимся сметаны – и есть не хочет, и отпускать жалко. Но уступаю его харизме и, путаясь в ремне и застежке собственной сумки, нащупываю бумажный конверт с прихваченными деньгами и снимком материалов дела.
Извлекаю его на свет, чуть не рассыпав бумаги по всему салону. Мужчина хмурится, видя мою неуклюжесть, но помогает совладать с резвыми бумажками, сгребая их в кучу и забирая из моих рук. При этом он чуть касается кожи, посылая в месте прикосновения электрический разряд, заставляющий меня нервно одернуть руки и покраснеть. Не понимаю, что со мной такое, поэтому на всякий случай отодвигаюсь подальше, давая мужчине возможность самостоятельно ознакомиться с принесенным материалом.
Он внимательно смотрит досье, почему-то слишком долго уделяя внимание биографии с крошечной фотографией преступника, словно пытается разглядеть в слабом свете салонной подсветки каждый волос на голове потенциальной жертвы. Потом поднимает удивленный и несколько отрешенный взгляд на меня и застывает так на несколько минут. Чувствую себя неуютно под этим тяжелым взглядом, словно прохожу процедуру досмотра в полицейском участке. Словно меня не просто прощупывают, а раздевают донага и на всякий случай вытрясают душу, проверяя нет ли там чего-нибудь интересного. 
Когда выражение лица мужчины становится осмысленным и сердитым, я уже почти не дышу от напряжения и, кажется, даже не слышу сердцебиения.
- Вы беретесь? – преодолев внезапно возникший ужас, сипло спрашиваю я, неотрывно глядя на поджатые губы незнакомца. Не могу поднять взгляд, чтобы встретиться с ним глазами – тяжело и страшно. И даже сама не вполне понимаю, чем вызван этот страх: то ли тяжелым долгим молчанием, заставившим меня несколько раз подготовиться к отказу, то ли разлившимися в воздухе тягучими волнами чужого раздражения, то ли гремучей смесью этих двух компонентов.
- Нет, - резко произносит мужчина, после долгой паузы и с усилием вкладывает бумаги мне в руки.
Должна признать, я несколько озадачена столь неожиданным отказом.
- Нет? Но почему? – спрашиваю, надеясь, что он объяснит, в чем моя недоработка, и я смогу его переубедить.
- Я не занимаюсь пустышками, - сердито бросает он, откидываясь в кресле и переводя взгляд на дорогу.
Не понимаю.
- Что значит «пустышками»? – настойчиво переспрашиваю, не в силах сейчас отступить. Только не сейчас. – Я дала вам настоящее дело! Этот человек убил…
- Он не виновен, – мою возмущенную речь прерывает сердитый голос, заставляя захлебнуться собственными словами, а потом более спокойно мужчина добавляют, чеканя каждое слово: - Я. Не занимаюсь. Невиновными.
- Да с чего вы взяли, что он невиновный? – теперь уже мой голос переходит на две октавы выше, отбиваясь звенящим эхом от металлических поверхностей. – Суд признал…
- Мне плевать на ваши суды! – чужой голос, не менее громкий, чем мой снова заставляет заткнуться и обалдело пялиться на мужчину только что накричавшего на меня. – Мне плевать на ваши суды. У меня свои источники.
Похоже, снова выгляжу выброшенной на берег рыбой – от недостатка, точнее, от невозможности подобрать наиболее соответствующие моменту слова, беззвучно открываю и закрываю рот, пока, наконец, не приобретаю способность говорить.
- Ваши источники – это ваша интуиция, да? – сердито произношу, только сейчас понимая, что мужчина до того момента, пока я не показала ему фотографию, ничего не знал об убийце. И это, как я считала, профессионал. Наемник, убивающий по наитию. Истеричка с нарушенным гормональным фоном. – А вам не приходило в голову, что вы можете ошибаться?
- Нет.
Нет, и все? Никаких объяснений?
Нервно кусаю губы, пока решаю, что дальше предпринять. Хорошо, зайдем с другой стороны.
- Давайте по-другому, - поспешно складываю бумаги в сумочку, оставляя в конверте только деньги, и протягиваю их ему со словами. – Ведь с совестью всегда можно договориться. Все зависит от суммы.
Уверенно держу конверт, но как только мужчина снова обращает на меня свой взгляд, рука сразу теряет твердость, а конверт становится тяжелым, словно налитым свинцом. Уже понимаю, что затея оказалась неудачной, но на автомате произношу, с каждым словом теряя голос:
- Если мало, у меня есть еще, - и сжимаюсь, предвкушая то ли новую порцию крика, то ли возможный удар.
Но ничего из этого не последовало. Мужчина смотрит на меня, сузив глаза, и берет конверт. Медленно вынимает пачку купюр. Небрежно пересчитывает, явно показывая, что сумма его не волнует, и, открыв окно, выбрасывает деньги на улицу, позволяя им разлететься красивым бумажным клином.
Пятьдесят тысяч. Крупными купюрами. Весь аванс.
Мой полугодовой заработок или четверть с банковского счета, оставленного родителями.
Он что, совсем с головой не дружит?!
- Что вы делаете?! – тихим, но уже совсем не забитым голосом произношу я. Скорее таким тоном я могла бы обещать скорую смерть.
- Пошла вон… - устало произносит мужчина и, снова делая погромче радио, заводит мотор.
Но я не собираюсь так легко сдаваться. И мне почему-то совсем не хочется унижаться и просить этого зарвавшегося идиота, мне необходимо требовать, чтобы он не только вернул свои слова обратно, но еще и извинился за хамское поведение.
- Что вы себе позволяете?! – вспыхиваю, понимая, что только что меня поставили на место весьма болезненным для моего самолюбия способом.
Мужчина не отвечает, он просто резко наклоняется в мою сторону и открывает дверцу машины, впуская в салон свежий ночной воздух, заставляющий поежиться, и снова устремляет взгляд через лобовое стекло.
Весьма красноречивый жест, но даже в этой ситуации я не могу себе позволить просто уйти. Тем более с гордо поднятой головой. И мешает мне уже наступивший комендантский час. А мне вовсе не хочется попадать в руки полиции, а тем более не хочется платить за это деньги.
- Я не могу, - значительно сбавив обороты, произношу, оглядываясь в темноту. – Уже комендантский час. Вы можете меня… подвезти?
Уже готова просить прощения за собственное поведение, пусть это и будет неискренне, но другого выбора у меня нет.
- Ваш друг ждет вас, - почти примирительно произносит мужчина, не глядя на меня. – Так что как-нибудь доберетесь.
Окончательно понимаю, что с этим человеком нельзя иметь дело, но так как больше мне ничего не остается, как презрительно фыркнув, покинуть теплый уютный салон, так и поступаю. Напоследок громко хлопая дверью колымаги, опередив в этом хозяина машины, и хоть в чем-то насолив ему.
Машина тут же срывается с места с оглушительным ревом и, в очередной раз выпустив зловонный дым, оставляет меня в ночи одну под порывами сильного ветра, норовящего столкнуть в кювет. Даже ветер настроен против, словно эти двое сговорились довести меня до белого каления своими выходками. Но я терпеливо сношу хлесткие удары неподвластной мне стихии, норовящей сорвать платье и запутать и без того непослушные волосы, и провожу взглядом два красных фонаря, пока они не скрываются за поворотом.
Из-за сильного ветра не слышу, рев подъезжающего мотоцикла Антона. Замечаю его только тогда, когда света становится больше, и облегченно выдыхаю, в очередной раз благодаря судьбу за посланного мне верного и надежного друга.
Привычным жестом принимаю из его рук шлем и закидываю ногу на мотоцикл, пристраиваясь поудобнее за спиной мужчины. Не обращаю внимания за задравшуюся при этом до неприличия юбку – кто в темноте увидит мои голые коленки?
- Держишься? – слышу едва различимое из-за пластмассовой конструкции на голове и произношу как можно громче:
- Да!
И мы срываемся с места, яростно подгоняемые нетерпеливым ветром, но в совершенно противоположную уехавшему психу сторону.
Холодно и не так удобно, как в старом, но закрытом с четырех сторон авто, но зато этот транспорт гарантированно доставит меня домой. 
Если по пути не попадется патруль.
Нам не повезло, когда мы не доехали до дома всего два квартала.
Полицейский патруль, состоящий из двух человек и бело-синей машины, поджидал нас напротив стеклянного здания своего же департамента. Весьма символично – словно все заранее должны догадываться, что их там будут ждать.
Символически махнув светящимся жезлом, нас заставляют остановится.
Козырнув, страж первым делом просит нас снять шлемы, а потом уже представляется. Словно есть какие-то ориентировки, а мы под них, к нашему счастью не попадаем.
- Что делаете на дороге в это время? – лениво спрашивает мужчина. – Комендантский час действует уже… - он многозначительно смотрит в сторону городских курантов, - … пятнадцать минут.
И я уже приготовилась просить о помиловании наших грешных задниц, как Антон, расстегнул куртку, вытащил из внутреннего кармана карту и протянул ее полицейскому.
- Мое разрешение, - деловито произносит он, глядя честными глазами на полицейского. Тот несколько секунд изучает документ, а потом отправляется к машине, видимо, проверять.
- Антон, откуда у тебя разрешение? – воспользовавшись отсутствием лишних ушей, решаю быстренько допросить друга. – Их же не выдают.
Антон оборачивается в мою сторону и подмигивает.
- Смотря как просить, Полиночка.
- Что значит «смотря как»? – возмущенно произношу, вспоминая собственные похождения за заветной карточкой по официальным и неофициальным инстанциям. – У тебя, что не только руки  золотые? Что еще? Рот?
После моих необдуманных слов игривое настроение друга вмиг улетучивается.
- Можешь себе представить, - скрипнув зубами, сердито произносит он и отворачивается.
Слишком поздно понимаю, что сказала не просто лишнее, а откровенно оскорбительное, и первым порывом становится: извиниться за хамство. Но мне помешали.
- Все в порядке, мистер Энор, - жандарм возвращает Антону карточку, вызывая своими словами мой бессловесный вопль «Ничего себе!», и переводит внимательный взгляд на меня. – А леди?
И от страха сердце снова падает вниз – ведь у меня разрешения совершенно точно нет, и полицейский это, похоже, прекрасно понимает.
Нашу игру в гляделки прерывает Антон.
- Она со мной, - он снова улыбается и несколько раз хлопает меня по оголившемуся бедру. – Обслуживающий персонал.
Полицейский понимает сразу, в отличие от меня, и громко смеется, запрокинув голову, вызывая во мне волну возмущения. Только сейчас до меня доходит смысл выражения «обслуживающий персонал». Сдерживаюсь от возмущения только по двум причинам: во-первых, перспектива ночевки в КПЗ меня не прельщает, а во-вторых, понимаю, что со стороны Антона этот поступок является своего рода местью. Вот только то ли из природной вредности, то ли от того, что настроение уже безнадежно испорчено несбывшимися надеждами, хочется сделать нечто, позволяющее отыграться за выходку Антона. Пусть и сказанное им было мне же во благо.
Но, зная, что хорошо сыграть роль профессионалки-искусительницы не получится, просто запускаю руки под футболку друга, касаюсь прохладными пальцами горячей кожи и одновременно посылаю вежливый оскал в сторону полицейского.
- Эй-эй, погоди, милашка, не так быстро, - Антон тут же вытаскивает мои руки из укрытия и поворачивается к жандарму. – Горячая штучка. Доехать бы…
Жандарм внимательно меня оглядывает, словно примериваясь и совершенно серьезно произносит:
- Осторожнее с ними. У нас разнарядка пришла на отлов – опять, видимо, какая-то зараза ходит…
Ошарашенно хлопаю глазами, понимая, что меня только что на полном серьезе поставили в один ряд с проститутками, и пытаюсь определить признаки, по которым меня отнесли к этой категории. Не получается. Даже когда опять слышу от Антона «Держись, милашка» и вижу его благодарный кивок в сторону полицейского, в некой прострации умудряюсь ухватиться поручень, забыв, что обычно обнимаю друга за талию. Он, похоже, тоже пребывает в шоке, раз не поправляет меня, а быть может до конца пытается сыграть роль человека принадлежавшего клану Эноров.
Очень хочется спросить, откуда у него карта с этой фамилией, но мешает рев мотора и изолированный шлемом слух. Зато есть возможность подумать.
Мог ли мой друг оказаться обыкновенным преступником, занимающимся подделкой документов? Теоретически – мог, профессия фотографа наверняка позволяла оперировать такими категориями.
Мог ли он быть обыкновенным вором, укравшим эту карту у кого-то из Эноров? Тоже мог. Для этого достаточно просто втереться в доверие, что с его сексуальными предпочтениями означало – переспать.
И, наконец, мог ли мой друг сам оказаться из этого семейства? Бред – никто из них никогда не стал бы собственным трудом зарабатывать на жизнь. С другой стороны, почему нет? И в пользу этой теории говорил тот факт, что его разрешение не вызвало подозрений у полицейского.
Но в противовес было то, что общественность в лицо знала только Энора-старшего - сенатора и владельца крупной корпорации. Остальных членов семейства, в том числе леди Энор, никто кроме круга избранных никогда не видел. И полиция, а тем более журналисты, в этот круг не входили. Выходит, либо ради грандиозного шухера их данные рассекретили, в чем я сильно сомневаюсь, либо они по-прежнему скрыты. А это автоматически отсылает нас к первым двум теориям.
Антон-подделыватель документов или Антон-вор?
Первое звучит привлекательнее. Да и он мог не подделывать документы сам, а просто купить их. В такую версию даже приятнее верить. Но она отпадает сразу же – не мог щепетильный Антон так рисковать, чтобы воспользоваться услугами штамповщика.
Значит, сам.
Или украл, хоть мне и не очень приятно сознавать, что для этого он решился продаться как проститутка.
Но ведь можно продаваться и не красть, а попросить. Тоже версия. Четвертая. Или пятая. И, кажется, я все больше и больше запутываюсь в них. Видимо, пора или спрашивать или самой искать ответы.
Мои размышления прерываются весьма вовремя – мы уже въезжаем во двор моего дома. Слишком быстро.
Антон глушит байк на пустой стоянке возле подъезда и снимает шлем. Через несколько секунд во двор въезжает полицейский мотоцикл и останавливается, не доехав до нас около ста метров, и я понимаю, что с доверием в полиции не так все просто.
- Пойдем? – Антон ухмыляется и, выдергивая меня из сиденья, нарочито громко произносит. – Ты мне кое-что должна, милашка.
Вот же попадалово! Сейчас на его крики все соседи выбегут, а тут картина с полицейской охраной и сценой «клиент-шлюха». Пересудов будет – не буду успевать отмываться.
- Потише можно, - шиплю ему на ухо, стараясь, чтобы со стороны это выглядело как поцелуй. – Ты мне репутацию испортишь.
Слышу, как Антон саркастически хмыкает мне в ухо и вполголоса произносит:
- А она у тебя есть?
Как же мне хочется сейчас ему накостылять. Просто по-дружески – тем, что подвернется под руку, и это знаю не только я. Антон без слов понимает мое настроение и снова действует на опережение. Бесцеремонно хватает меня за талию и тащит в сторону подъезда, и только открыв дверь и затолкав меня внутрь, отпускает.
- Так было надо, Полина, - вместо беспредельщика снова появляется мой самый верный и преданный товарищ, в данный момент нажимающий кнопку вызова лифта. – Пойми правильно, я не хотел тебя обижать.
- Все нормально, - прежде, чем войти в лифт, успеваю потрепать друга по волосам, взлохмачивая и без того торчащие кудри еще больше. – Я ведь тоже сегодня не отличаюсь примерным поведением, - намекаю на собственную несдержанность в словах.
- Да я уже привык, - Антон посылает кривую ухмылку на мое признание. – И не такое слышал.
В воздухе виснет неловкая пауза, означающая, что разговор либо должен перейти на новый доверительный уровень, либо вернуться в начальной его точке. И я не знаю, чего именно хочу – откровенных рассказов о нелегких буднях гомосексуальной жизни со всеми подробностями, либо оставить тот уровень отношений, который был у нас всегда, позволяя другу иметь свои тайны. Молчу, понимая, что не пойди я на этот шаг, не смогу задать больше ни одного вопроса из возникших, но уж слишком мне не хочется интимных подробностей. Для меня это слишком грязно – чужая жизнь на то и чужая, чтобы не становиться еще чьей-нибудь.
Звенит звонок, означающий остановку на нужном этаже, и я начинаю произносить набившую оскомину стандартную фразу для таких случаев.
- Антон, если не хочешь… 
- Не хочу, - друг прерывает меня слишком резко, давая понять, что откровенностей больше не будет. – Полина, у каждого своя граница, - говорит он, выпуская меня из лифта и послушно дожидаясь, пока я открою дверь и впущу нас обоих в квартиру.
Уже там, сняв обувь, он направляется в кухню и включает свет, выпуская полосу света в темный коридор.
- У меня своя, - мужчина снимает куртку, бросает ее на комод и устало добавляет. – Хочешь ее подвинуть? Будь готова ответить тем же. Ну как, Полина, расскажешь про сегодняшнюю встречу или нет?
Антон сурово смотрит на меня, ожидая дальнейшего шага, и я снова понимаю, что не готова к откровенности. Не сейчас. Не в этом деле. Просто не хочу впутывать еще одного человека в свои разборки – там и так слишком много народу.
Поэтому просто предлагаю выпить чаю, чтобы скоротать время до ухода полицейского. Антон кивает, соглашаясь, и я иду ставить чайник, предоставляя право располагаться в квартире, как ему удобно.
Когда через несколько минут захожу в гостиную с чашками, вижу, что мужчина уселся у включенного телевизора со стаканом виски.
- А потом за руль не страшно, - спрашиваю, ставя перед ним чай и отхожу, намереваясь включить свет, но, услышав короткое «Не включай!», одергиваю руку.
- Не страшно, - отвечает Антон, отпивая из стакана, - китель, видимо, ночевать там собрался. Так что, Полиночка, хочешь-не хочешь, а придется тебе потерпеть мое присутствие и сыграть свою роль до конца.
Хмурюсь, понимая, что совместная ночлежка в мои планы никак не входила. Да и с самого утра я планировала дозвониться Стефану, а это уж никак не может быть осуществимо в присутствии Антона. Но он сам меня спасает, поняв причину моего замешательства:
- Не переживай, ты даже не заметишь, как я уйду, - говорит он, закидывая ноги на диван, - и не буду тебе мешать вершить свои темные делишки.
Киваю, облегченно улыбаясь, и сажусь в кресло пить чай.
Сидим в полном молчании и, похоже, каждый из нас выжидает время, чтобы избавиться от постороннего присутствия. Вот только я была у себя дома – в месте, где не только имела право на свое мнение, но еще и обязанности по гостеприимству. Поэтому едва допив чай, поднимаюсь.
- Я тебе здесь постелю, - произношу не совсем уверенно из-за тяжелого молчания. Антон кивает, не отрываясь от экрана, и пересаживается в кресло, позволяя мне хозяйничать.
Только сейчас понимаю, с  чем связана эта гнетущая напряженность, и спрашиваю, заодно и для того, чтобы подтвердить или опровергнуть одну из своих теорий:
- Ты боишься, что что-то не так с удостоверением?
- Если с ним  что-то не так, то я кое с кого шкуру спущу, - зло произносит мужчина, вызывая у меня чувство облегчения. Он не из Эноров. Он – такой же, как и я.
Так что в полной темноте я засыпаю почти безмятежным сном. И даже понимание того, что где-то летает ворох платежеспособных бумажек, стоивших слишком дорого, чтобы оставить смерть близкого человека без отмщения, только добавляет решительности в завтрашнем разговоре.
Изредка мой сон нарушается тихим разговором Антона по телефону.
Знаю, что не стоит прислушиваться – у него есть предел, за который мне не стоит лезть. Просто потому что я не намерена открывать собственные границы.

______________________

Пока веду машину, мою сущность переполняют чуждые чувства. С трудом осознаю, что большинство из них похожи на человеческие.
Гнев. Отчаяние.
И снова гнев.
На себя. На нее.
Я ошибся. Я ошибся: это не она.
Когда позвонила женщина – впервые за все время моего пребывания на земле - я решил, что она и есть тот единственный человек, готовый делиться своим гневом, обреченный вести мое воинство в великую битву.
А когда я увидел ее гнев, поразился его непомерности и мощи. Загнанной мощи. Затаившейся.
Уже мысленно потирал руки, видя сотни нитей, окутывающих ее хрупкое тело, когда она сидела напротив, глядя в глаза с надеждой, отчаяньем и страхом. Хотел успокоить, сказать, что ей нечего бояться. «Но нельзя. Нельзя,» - говорил я себе, помня, что нельзя терять навязанный их пониманием образ.
И не придал значения мертвости конверта, что она протягивала мне.
Бездумно. Самонадеянно. Слишком рано обрадовался!
Не успеваю сбросить газ, и машину заносит на повороте, едва не сбрасывая в кювет. Это заставляет собраться и сосредоточиться не на собственном гневе, а на собственных ошибках.
Горькая ухмылка искажает мое лицо.
Ошибающийся страж – явление, которому нет места.
Страж, которому нельзя доверить правосудие.
Страж, который не может вести войско в битву.
Но почему она хочет убить невиновного? Обманута или считает себя обманутой?
Снова тянусь к нитям, петли которых до сих пор наполняют пространство автомобиля.
Вот же они – те, кто виновен. Они все. Их даже больше, чем я ожидал.
И у нее отняли всех. Последнего совсем недавно – нить свежа и пылает. И эта нить ведет дальше, огибая прямых виновников, заказчиков, сводится к пяти главным, а от них сплетается в одну и уходит…
В пустоту...
Нить, ведущая в никуда?
Оборванная нить. Нить, которую может оборвать только страж, если возмездие исполнится или виновный покается.
Но я не вижу на ней рукИ стража.
Меня ослепляет свет фар встречного автомобиля и протяжный гудок, заставляющий резко уйти вправо, чтобы избежать столкновения, опасного для человека.
Останавливаюсь, слишком пораженный открывшимся знанием.
Тогда я решаю присмотреть за женщиной, которая, сама того не сознавая, стала следом сущности, что прячется в пустоте.
Того, чья сила так же велика, как моя. Если не больше…