Игра

Папа, а море оно какое?
В смысле?
Ну вот говорят, что оно солёное. А это как? Кто его солил?
Никто его не солил. Просто в морской воде находится много соли.
А морскую воду пить можно?
Нет. Она же солёная.
Суп тоже солёный, но мы же его едим.
А морскую воду не пьют, она невкусная.
А какая она на вкус?
Ну как чай без сахара.
Так я же пью чай без сахара. Ну если со сладким печеньем, например. Так это можно взять печенья, войти в море и есть печенье, прихлёбывая прямо из моря...
Отец решил, что проще не прерывать мой поток сознания, чем отвечать на мои многочисленные вопросы. Мне было пять лет и я в первый раз в своей жизни увидел море. И ещё два часа рассуждал о море, воде и соли пока мы не сошли на перроне в Хосте. А ещё через пару часов я понял, что вкус у моря совсем не похож на вкус чая без сахара. Понял это тогда, когда вошел в море и сделал полный глоток тёплой и терпкой морской воды. Зато я познал на вкус какое оно море.

Море было рядом, но вместо привычной прохлады и успокоения оно приносило не меньшее, чем извергающийся, нависший над Мизеной вулкан, беспокойство и чувство неизбежности конца бытия. Страха Гай Плиний Секунд не испытывал. Страх остался в прошлом, в дельте Рейна и в верховьях Дуная. Варвары хатты тогда задали жару. И отвлекаться на страх просто было некогда. Это умение не бояться потом не единожды пригодилось в Иудейской войне, многочисленных морских компаниях, да и в интригах Римского двора оно было не лишним. Но сейчас было другое. Поддавшись душевному порыву и приплыв за друзьями Гай сам оказался заложником природы и все стихии ополчились против него. Земля изрыгала огонь, вода кипела и бушевала, а воздух был лишь продолжением огня и нёс смерть, а не жизнь. Позвав раба, Гай молча протянул ему меч. Попавший к хозяину ещё ребёнком раб всё понял. Слова и вопросы были не нужны. Меч блеснул в чудом пробившемся сквозь гарь и копоть луче солнца как кристал аквамарина. Блеснул и следом блеснула кровь. Как чуден и многогранен мир, последнее, что подумал Гай, как аквамарин.

Аквамарин был размером с куриное яйцо. Таких Отто ещё в своей жизни не видел. А камней в своей жизни он повидал немало. Попав подмастерьем к ювелиру ещё в прошлом веке в портовом Киле Отто сначала лишь любовался ими со стороны. Потом старый Алвайс, всезнающий Алвайс, начал доверять смышленому ученику первичную огранку. А после прихода к власти Фюрера, Отто не будучи бессердечным помог старику переправится с дочерями в датский Свенборг, что, если верить слухам их всё равно не спасло. У евреев в те годы в Европе было не так много мест, где они могли чувствовать себя спокойно. Но мастерская на «законном» основании перешла к Отто. А вместе с мастерской и чистовая огранка, а также возможность любоваться полюбившимися ему камнями столько, сколько душе было угодно. Чем Отто и занимался до последнего времени, пока истощённая войной Германия не призвала и его. Правда не годный по возрасту и зрению на фронт Отто попал в жандармерию. Но из-за этих чёртовых партизан временами казалось, что попасть на передовую было бы спокойнее. Будучи человеком обеспеченным Отто брезговал шарить по карманам у отработанного материала. Этим промышляла расстрельная команда из местных. Но то ли потому, что убитый еврей был так похож на старину Альвайса, то ли в последний момент Отто заметил знакомый с детства блеск. И в результате камень за секунду до того, как его старый хозяин безжизненным кулем свалился в ров, перекочевал в заплечный ранец своего нового владельца. Отто знал, что на Волыни добывали аквамарины, но даже не надеялся, что ему доведется увидеть разработку. А тут такой приз. Выстрел заставил Отто упасть на землю. Судорожно пытаясь перекинуть винтовку из-за спины Отто заметил как сразу с двух сторон из леса ко рву бегут, стреляя на ходу, какие то бородатые люди. Винтовка зацепилась за ранец. Отто занервничал, приподнялся и встретился глазами с одним из бегущих. Ещё один Альвайс, подумал Отто. Единственный без бороды. И как он в лесу бреется. Или у него не растёт. Альвайс номер три вскинул руку с допотопным наганом. Отто умер с улыбкой на губах. Его повеселила мысль о том, что вопреки желаниям Фюрера, его, стопроцентного немца, всю жизнь окружали исключительно евреи.

Евреи...

Папа, может прервёмся. Я уже устал играть в слова.
Что значит устал? Устал играть?
Ну па-ап. Ну ты же понимаешь. Это тебе раз плюнуть или моргнуть, ну что ты там делаешь. И вся картинка бытия как на ладони. А я пока разведу все линии судеб, пока направлю каждого, да чтобы ещё со всем прочим не пересекалось, а точнее переплеталось. Я устал. Я есть хочу.
То же мне Бальдр, сын Одина. Ну хорошо. Ещё по слову и пойдем обедать. Только чур не жульничать.
А когда я жульничал?
А мальчик и море? Почему никто не умер?
Так разве это обязательно?
Можно подумать, что ты не знал. Конечно да.
Почему?
Потому, что они люди, а мы Боги. Они смертны, а мы бессмертны. Но бессмертны мы лишь до тех пор, пока отправляем на смерть других. Хочешь сам умереть?
Ты что, конечно нет.
Ну так играй. И чтоб по честному. Евреи...