Чтобы помнили...

  Где-то на просторах интернета... остались эти строки... чтобы ПОМНИЛИ...



День открытых дверей
      В пятницу бой в школе N1 продолжался до ночи. Школа горела. И уже тушили пожар. Пожарные машины въезжали во двор соседней 6-й школы, заправлялись водой и уезжали обратно. Возле одной машины, прислонившись к дереву, стоял осетин лет тридцати в грязной, местами обгоревшей одежде.
      - Вы оттуда? - спросил я.
      Он кивнул:
      - Мы зашли туда вместе с "Альфой", когда начались взрывы.
      "Вы пожарный?" - хотел уточнить я и не стал. Он сам сказал:
      - Ну я где-то между пожарным и еще кем-то, не надо спрашивать. Ну давай, зови Анзор меня,- предложил он.- Работа у меня не очень тебе понятная, могут потом претензии предъявить.
      В школе летом был ремонт, и одну водопроводную трубу, ведущую в спортзал, даже не заложили кирпичом и цементом. Вокруг нее была довольно большая брешь. Вокруг этой бреши пожарные и работали ломами и кувалдами.
      - Долго пробивали стену?
      - Нет, быстро пробили. Влазили долго. Но это был еще не сам спортзал, в котором держали детей, а коммерческий такой спортзал, там занимались атлетической гимнастикой, по-моему. Уже был один взрыв в том спортзале, где были люди, и все горело. Вошли, а там горы женщин и мужчин, детей были. Дети все раздеты по пояс. Наступить некуда было, а нам же идти надо. Мы пошли.
      Он признался, что как-то странно слышит свой собственный голос.
      - Это все я говорю? - с каким-то сомнением спросил он.
      - Конечно.
      - Непонятно. Вроде слова мои, и со мной все было, а слышу как-то стороны, издалека. Может так быть?
      - Конечно,- успокоил я его.
      Он и в самом деле успокоился.
      - Мы из спортзала нескольких человек вытащили. Я четверых вытягивал. С другой стороны альфовцы кого-то выносили. Люди лежали сгустками такими... В углах взрывной волной очень многих прижало. Или они сами туда бросились. Живых было мало. Надо было же понять, кто живой, а как? Я ошибся два раза. Когда вытащил одну девушку, был второй взрыв. Перед этим нам из окна две девочки кричали, платком махали, одна постарше, другой лет семь, наверное. Над ними "духи" сидели, из подствольников работали по альфовцам. Я девочкам махнул, что сейчас приду, они засмеялись, такие счастливые были! Потом взрыв, и вот больше девочек я не видел вообще. Буду искать их в школе, они же там остались.
      Командир пожарного подразделения отдавал команды:
      - Все, машины дозаправляем - и в школу! Тушить второй этаж! Идут все! Боевиков убили! Там никого нет! Что, кто-то не хочет идти? Все идут? А чего стоим тогда?!
      - Там еще трое на втором этаже засели,- бубнил, казалось, про себя Анзор.- Они его до сих пор защищают. Там был какой-то железный пулеметчик, все удивлялись. И НУРСами его били, и чем только не били, а он все живой был. Сидел в таком промежутке между крышей и вторым этажом... а, ну да, чердак... Он людей из "Альфы", по-моему, снял. Спец какой-то попался, хорошо оборонялся. И из соседнего дома автоматчик спуску не давал. Вот с ними большие проблемы были. Они сейчас внизу лежат. Я видел семерых. Один негр, один араб лежит...
      Тут раздались несколько мощных взрывов.
      - Ни фига себе! - удивился Анзор и даже ожил.- Из танков по ним бьют. Видать, серьезные проблемы. А людям работать же надо, пожар вон тушить. Негра два дня назад еще убили, когда они школу брали, его черви поели, он так и лежал. А араба они положили на дверь, забинтовали по своим обычаям, вытащили на солнце - чтобы высох. Мумифицировать, гады, хотели! - вдруг разозлился Анзор.- А один хотел выбежать, впереди себя ребенка лет двенадцати толкал и не успел, нервы сдали, подорвал себя.
      - А ребенок?
      - Ну тоже, конечно, не выжил. А одного боевика полуживого вытащили, чуть раненного, повели в отдел, и люди его чудом не растерзали, но его отбили и довели до отдела. А кого-то, говорят, не довели. Я согласен, что надо было отбить, он еще пользу должен хоть какую-то принести обществу.
      - По машинам! - я услышал команду пожарным.
      - Ну ладно, мне пора,- сказал Анзор.- Посмотрим, что там и как.
      Я пошел к ДК, где все эти дни работали журналисты. Была половина третьего ночи. Перед домом культуры почти никого к этому времени не осталось. Из палатки, разбитой на траве, вышел сонный парень в рубашке, поверх которой болталась карточка аккредитации, и в трусах и пошел к кустам. Видеоинженер "Первого канала" мотал свои провода. Взрывов больше не было. Еще через час начали возвращаться пожарные машины. Пожарные сказали, что от этажа спортзала ничего не осталось, а второй этаж школы они тушили спокойно: боевиков там и в самом деле больше нет.
      Я остановил попутную машину (они в это время останавливались даже по просьбе случайных прохожих). Мы выезжали из Беслана и уже повернули к Владикавказу, когда увидели, что по дороге навстречу нам идет большой кортеж машин. Беззвучно работали мигалки, горели все мыслимые фары. Кортеж довольно медленно прошел, буквально проплыл мимо нас. В нем было не меньше полутора десятка автомобилей. Я удивился: кто это сюда в такое время? Мы развернулись и пристроились в хвост кортежу. Но там, конечно, дураков не было. Одна из милицейских машин отстала и отсекла нас от остальных. Из нее никто не вышел. Из нашей тоже. Постояв, милицейская машина умчалась. Кортеж встал метрах в двухстах, около оперативного штаба. Вокруг мгновенно выстроили оцепление. Нам пришлось все-таки уехать. Потом выяснилось, что в одной из машин был президент России, прилетевший из Москвы в аэропорт Беслан.
      
      Родительский день
      Ранним утром на моих глазах вокруг школы выставили оцепление. Дальнее его кольцо проходило у стен ДК. Даже в первые дни захвата заложников и вплоть до штурма оцепление не ставили так далеко от школы. Я попытался обойти оцепление по периметру. Оно было довольно надежным. Осетины не понимали, в чем дело. Они хотели подойти к школе. Там были их дети. В Беслане не осталось, по-моему, ни одной семьи, которой не коснулась эта беда. Они хотели увидеть своих детей. Я понимал: именно поэтому их и не пускают.
      - Вы знаете, что там происходит? - спросила меня средних лет женщина и показала рукой в сторону школы.- Там продолжается страшное, иначе они не выставили бы оцепление.
      Она и ее соседки по двору не могли найти своих детей, шестилетнюю Мадину Бухаеву, тринадцатилетнего Сосо Бигонашвили и других - всего шестерых.
      - Мы везде ходили, в морги, в больницы, досконально проверяли...- устало говорила эта женщина.- Я плакала, подошел солдат из оцепления, спросил, кто у меня погиб, как зовут, а я говорю, что, может, и не погиб. Он и ушел.
      - Агунды больше нет, Азы нет,- как-то машинально перечисляла эта женщина,- что они с нами сделали?
      В другом месте оцепления ко мне подошла еще одна женщина:
      - Вы знаете, что там в подвале происходит? Там боевики с заложниками опять сидят,- негромко сказала она,- Идут переговоры, пока безрезультатные. Они не хотят разговаривать, требований не выдвигают. Там наши дети! Мы их найти не можем, а они же там сидят с ними! Господи, когда же это кончится!
      Я пытался ее успокоить и говорил, что нет там никаких боевиков, и заложников не может уже быть, а оцепление выставили просто потому, что там все заминировано. Она жадно слушала. А я ловил себя на том, что верю ей, а не себе.
      Я обошел по периметру почти все оцепление. В одном месте мужчины были сильно раздражены происходящим. Анзор Маргиев разыскивал племянницу Эльвиру двенадцати лет.
      - Она с матерью стояла в спортзале, когда плита рухнула после взрыва,- рассказывал он.- Мать осталась стоять, а девочку прижало так, что вытащить было нельзя. У матери не получилось. Потолок рушился, она схватила трехлетнего мальчика чужого, ну не чужого, конечно, там чужих не было, и побежала. Вон, видите, отец Эльвиры сидит на скамеечке, второй день он вообще ни с кем не разговаривает, постарел очень. А девочка там лежит. Я место знаю, я ее найду, но нас не пускают туда!
      - Как вы с чеченцами и ингушами будете жить теперь? - спросил я.
      - Посмотрим,- сказал пожилой осетин,- что с ингушами теперь делать. Нам надо сначала со своими разобраться. Что за люди ремонт в школе делали? Какие ингуши? Почему их пустили ремонт делать? Да еще власти гордились, что сэкономили, недорого с них ингуши эти взяли. А они же арсеналы свои под полами в спортзале запрятали, об этом все знают! Может, за это откат еще получили? Мы все узнаем. У нас свои методы.
      Я остановил одного пацана и спросил у него, как пройти поближе к школе. Он показал. На самом деле это было не сложно. Чей-то двор, забор, тропинка... Дверь следующего двора вывела прямо к центральному входу школы #1.
      
      Пять носилок в минуту
      Было хорошо видно, что происходит во дворе. Спасатели на носилках выносили из спортзала черные полиэтиленовые мешки и сгружали их на асфальт, туда, где три дня назад должна была начаться школьная линейка. На таких же носилках из спортзала выносили мусор. Мусор складывали налево, мешки - направо. Спасателей было много, и работали они быстро. За минуту они выносили примерно пять носилок с телами. Работали они уже больше часа. Но несколько раз перекуривали.
      
      У входа в школу стояло оцепление из бойцов осетинского ОМОНа. Они не пропускали внутрь никого, кроме следователей прокуратуры и спасателей. Несколько больших милицейских чиновников рычали на них, но те начинали разговаривать с ними по-осетински, и разговор получался коротким. Между собой бойцы говорили на русском.
      По их словам, выходило, что первые выстрелы и взрывы действительно застали всех врасплох. У нескольких боевиков созрел было план: заманить на территорию школы нескольких сотрудников МЧС (якобы забрать трупы), убить их, переодеться в их форму и на их машине вырваться из окружения. Но потом те, кто это придумал, поссорились с "идейными", которые хотели умереть в школе не только сами, но и вместе со всеми остальными, и между ними возникла перестрелка. Пули попали в самодельные бомбы, развешенные по залу. Бомбы стали взрываться. Заложники побежали из здания. После этого ситуация стала неконтролируемой.
      Между тем в здание школы пропустили наконец посторонних - депутата Госдумы Арсена Фадзаева и его многочисленных помощников (по-моему, добровольных). Потом на красном Mitsubishi Pajero приехал министр образования Андрей Фурсенко. Он вышел где-то через полчаса. Вид у него был такой, что я тогда даже не стал подходить к нему. Но вечером мы поговорили. Он говорил очень сбивчиво:
      - Я еще в госпитале потом был, там лежат дети раненые, вы были в госпитале? Мы должны все сделать для них, мы должны хоть что-то... Вы знаете старую притчу про морскую звезду? Ну, там был шторм, и на берег выбросило очень много морских звезд, а один старик ходил и собирал их, его спросили, зачем он это делает, тут же их тысячи, а он ответил, что надо сделать хоть что-то, хоть для одной... Я, может быть, неудачный пример привел. Но как-то хочется объяснить, что мы должны для них очень стараться, для всех, у нас есть центр в "Орленке" реабилитационный, мы становимся профессионалами в этом деле, к сожалению.
      Спасатели продолжали выносить тела. Спасатели были одеты по-разному: одни в синюю форму и белые каски, в респираторах, другие - в разноцветные майки, а лица были обмотаны полотенцами. Запах доносился и до нас. Белобрысый солдат-омоновец только что вышел из спортзала, встал в оцепление и рассказывал своим товарищам:
      - Там, короче, такой тесак лежит, как сабля! И что они им делали?
      Он говорил, что в школе есть места, куда еще вообще не заходили спасатели.
      - Нашли гранату только что неразорвавшуюся. Там много гранат таких.
      - Ты знаешь,- спросил я его,- что говорят люди за оцеплением? Они думают, их не пускают потому, что в подвале остались какие-то люди.
      - Да нет там никого уже часа полтора,- сказал этот парень.- Вынесли всех и упаковали.
      Из машины "скорой помощи" вышли два сотрудника МЧС. У одного была перевязана рука, у другого голова. Они прошли за оцепление, а через несколько минут буквально выбежали. За ними гнался их коллега:
      - Я вас на койки положу! Вчера без сознания лежал, а сегодня опять пришел! Стойте!
      Но больные уже скрылись в соседних гаражах. Я увидел Анзора Маргиева, дядю пропавшей Эльвиры. Он прошел той же дорогой, что и я. До спортзала ему осталось 50 метров. И он хотел их пройти. Я сказал ему, что, наверное, уже поздно, многих вынесли и занесли уже в рефрижераторы - от школы отходил уже второй. Он с тоской посмотрел на рефрижератор:
      - А как же мы ее теперь найдем? Вы не знаете, куда идет этот рефрижератор? - обратился он к солдату из оцепления.
      - Куда надо,- ответил тот.
      Он сказал, похоже, больше, чем мог.
      
      Прокурорский позор
      Площадь перед зданием ДК была заполнена журналистами и жителями Беслана. Встреча с властями должна была начаться уже четверть часа назад.
      - Вы что, фотографировать нас сюда пришли? - кричали осетины журналистам, которые и в самом деле отчаянно снимали их сверху, с крыльца.- Уберите камеры, разобьем все к чертовой матери! Из-за вас боевики озверели! Зачем вы передавали, что в школе 354 человека?! Их же больше тысячи! Они же заложникам из-за вас сказали, что раз передают, что их 354, то, значит, и будет 354! Уходите отсюда!
      - К нам вообще, что ли, никто не придет? - тихо говорила молодая осетинка.- Они в своем уме?
      В руках она держала школьную тетрадку, в которую была вложена большая фотография ее десятилетней дочери.
      В это время толпа колыхнулась в сторону оцепления. Истошно закричала женщина, потом еще одна.
      - Там кого-то раздавили! - охнули рядом со мной.
      Подойдя вплотную к оцеплению, люди застыли на месте. На земле сидела, закрыв глаза и обхватив голову руками, пожилая осетинка. Она стонала и раскачивалась из стороны в сторону. Лицо у нее было бледным, просто белым, в крупных каплях пота.
      - Три внука у нее в школе погибли,- говорили люди в толпе.- И один без вести пропал. Она ждала, что ей скажут, где он. Но, видно, сил у нее больше не осталось ждать.
      Зарыдали еще две женщины, их на руках вынесли из толпы и посадили на деревянные ящики. На крыльце так пока и не появился никто из тех, кого ждали. Люди не уходили, словно надеясь на чудо. За три дня они привыкли ждать чуда на этой площади. И чудо произошло. В половине второго дня на крыльце ДК появился прокурор Северной Осетии Александр Бигулов.
      - В настоящее время на территории школы продолжается осмотр места происшествия,- сказал он.- Продолжаются оперативно-розыскные мероприятия.
      - Пошел ты! - крикнули ему из толпы.- Там наши дети!
      Он сделал вид, что не услышал.
      - Вход на территорию школы запрещен. Списки погибших и раненых уточняются. Это все, что в моей компетенции и что я вам могу сказать.
      И он пошел с крыльца.
      - Негодяй! - кричали ему снизу, но не трогали.
      - У меня девочка пропала! - крикнула одна женщина.- Как ее найти? Как нам их всех найти?!
      - Приходите ко мне, поговорим,- ответил он через плечо.
      - А телефон твой, гад?! - простонала она ему в спину.
      Прокурор вышел из толпы, огляделся и озабоченно спросил одного из своих помощников:
      - У вас вода есть? Только холодная.
      - Холодной, кажется, нет,- упавшим голосом ответил ему помощник.
      - Плохо,- покачал головой прокурор.- Стоял там как мудак.
      
      Информация наверх
      Я проверенной дорогой вернулся к школе. Там уже работала тяжелая техника. Людей во дворе стало больше. Я увидел, что ко входу идут несколько человек в гражданском и, пристроившись к ним (они не обратили на меня вообще никакого внимания), без труда прошел за ворота. Экскаватор собирал мусор, вынесенный из спортзала. В самом спортзале было более или менее чисто. Под ногами был сгоревший пол. На стенах, иссеченных осколками, много спортивных лестниц. Обгоревшие баскетбольные корзины, уцелевшие мячи. Зал показался мне очень маленьким, поразительно маленьким. Я не мог понять, как тут могли три дня находиться больше тысячи человек. Запах был просто нестерпимым. Спасатели спокойно работали, разбирая актовый зал и столовую. Они считали, что там тоже могут быть люди. Во двор опять въехал рефрижератор, и до сих пор лежавшие на асфальте трупы стали загружать в него. Многие черные мешки только казались большими. Спасатели поднимали их как пушинку. В них были трупы детей. Метрах в сорока за небольшой пристройкой на асфальте, со стороны железной дороги, лежали трупы боевиков. Почти все в мешках. Но два лица были открыты. Одному в рот засунули десятирублевую купюру. Другому засовывать было некуда: полголовы у него было снесено. Спасатели равнодушно проходили мимо трупов, а осетины, в основном прокурорские работники и солдаты из оцепления, плевали на них. А некоторые стояли и смотрели долго и внимательно, словно запоминали.
      В какой-то момент прокурорские подвели к трупам двух человек. Один был худой и маленький, в джинсах, на удивление чистых, и футболке; другой высокий, в грязном и рваном спортивном костюме. Лица их были замотаны майками с прорезями для глаз. Милиционеры держали этих людей за руки.
      Прокурорские начали опознание. Оба что-то оживленно забормотали, показывая на трупы. Причем делали они это как-то странно, нашептывая свои показания следователям на ухо, словно боялись, что их услышит кто-нибудь еще.
      - Дайте их нам! - услышали мы истошный крик из толпы, которая стояла на железнодорожной насыпи за оцеплением. Как-то люди разглядели, что тут происходит. Следователь посмотрел на пленных и отрицательно покачал головой; как мне показалось, с сожалением.
      - Дайте нам! - опять крикнули из толпы.
      Тогда следователь громко крикнул в ответ:
      - Не могу!
      Пленных увели.
      Метрах в тридцати от входа в спортзал были свалены вещи боевиков. Рядом стояла "Газель" с надписью "Прокуратура России". Из большого обгоревшего рюкзака следователь достал кеды, потом маленькую толстую книжку.
      - Так, записывай: брошюра с синей обложкой с надписями на арабском языке... А это что за шарики? - следователь вытащил пакетик с золотистыми шариками.- Экстази какой-нибудь, что ли? Ну ладно, разберемся. Эх, запаслись они, етит твою мать.
      Принесли еще носилки, наполненные вещами боевиков, и свалили рядом (как-то успевали же их сортировать). Следователь поглядел на эту гору вещей с тоской. Метрах в десяти от него на травке сидели еще несколько человек. Двоим, правда, на моих глазах принесли стулья.
      - Ну давайте считать,- сказал один.- Надо наверх информацию давать. На самый верх.
      - Ну а что? На эту минуту все ясно. 224 плюс 18 тех, кого выбросили из окна, они лежат отдельно, плюс 79 вчерашних. Сколько получается? 328? Ну и плюс четыре мешка с фрагментами тел.
      - Нет, 321. Но еще плюс в больницах тела лежат. И 28 негодяев этих.
      - Нет, негодяев 26. Но их не надо плюсовать. А вот выброшенных не 18, а 21, по-моему.
      - Сколько из окна выбросили, срочно уточните! 18? А боевиков вы вместе с их бабами считаете?
      - Конечно, вместе.
      - Ну вот и все пока. Звоните наверх!
      - Так мы же не знаем, сколько в больничных моргах.
      - Да это не наше дело. Давай, звони!
      Тут к этим людям подошел спасатель и сказал:
      - Там еще одного боевика нашли. Идите, заберите его.
      Но его уже несли на носилках к остальным его боевым товарищам и сгрузили рядом с ними на асфальт. Вокруг сразу собралась толпа из спасателей и следователей. Я тоже хотел было подойти, но раздумал: очень уж интересным был разговор у людей на траве.
      - Говорят, кто-то ушел? - спросил один следователь другого.
      - Ушел,- подтвердил тот.- Они черный верх снимали, под ним была гражданская одежда, они в ней и уходили. Но далеко не могли уйти... я надеюсь. Местности не знают.
      - Такси могли взять,- сказал другой следователь.
      - Такси? - переспросил тот.- С оружием?! Ну да, могли.
      - Кто вообще знает, какие у них сообщники и где? Мент, которого они привезли на машине, говорят, на самом деле с ними заодно был, сопровождал их.
      Тут они наконец обратили на меня внимание. Мне было пора.
      
      Скорая беспомощность
      Вечером на стенах ДК появились наконец списки раненых. Люди напряженно изучали их, перечитывали по много раз, и даже когда стемнело, всматривались в эти листочки. Рядом посадили на всякий случай женщину-врача. Мне казалось, эта женщина, сидевшая на стуле, вот-вот заснет и сползет с него.
      - А что, разве можно им чем-нибудь помочь сейчас? - спросил я ее.
      - Ну... можно хотя бы загрузить их лекарствами. На некоторое время поможет.
      - А потом?
      - Потом они все равно придут в себя.
      Она закрыла глаза.
      - Слушайте,- сказал я,- по-моему, вам тоже нужна помощь.
      - Да,- устало согласилась она.- А вам разве не нужна?
      
      Мертвая вода
      На следующий день в Беслане были первые похороны. Во второй половине дня я шел по городу, как по кладбищу: казалось, рыдания слышатся из каждого дома. Очень тихо было в школе. Вчера вход в нее был уже свободным. В центре спортзала на стульях стояли свечи и открытые двухлитровые пластиковые бутылки с минеральной водой, пять бутылок. В нескольких пластиковых стаканчиках тоже была вода. Рядом лежали цветы и стояла мягкая детская игрушка, желтый слоник с поднятым хоботом. Цветы были везде: на подоконниках, в классах, в коридорах. Там же, на подоконниках, было много женских туфель и детских сандалий. Стояла просто мертвая тишина. Люди боялись даже шаркнуть ненароком. На второй этаж вели две лестницы в разных концах здания. Школа была довольно большая. В классах валялись тетради, книги, учебники, разбитые магнитофоны, пластинки, рефераты. В кабинете русского языка и природоведения на стене висела табличка: "Сигнал тревоги 4 звонка! Немедленный выход к двери, кабинеты 1, 2, 3, 4, 5". Висела "Карта промышленности СССР, 1928-1978 гг.". На подоконнике стояли пробитые пулями глобусы. И цветы, и детские игрушки. В другом кабинете я увидел доску почета. На ней под надписью "Умники и умницы" были десять фотографий школьников и школьниц младших и средних классов. Еще четыре снимка кто-то вытащил. Под доской почета тоже лежала гора цветов. И я понял, что вытащили фотографии тех, кто остался жив. Пошел дождь, он быстро перешел в ливень, и я подумал, что свечи в спортзале, в котором не было крыши, погаснут. Но люди уже накрыли их зонтами и стояли рядом, держа их над стульями. Соседний спортзал, коммерческий, про который рассказывал Анзор, оказался совсем маленьким. На полу стояли гири, лежали гантели, валялись поваленные тренажеры. В стене, как и говорил Анзор, была не очень большая брешь. В нее мог протиснуться человек. Стена была широкая, в пять кирпичей. Рядом был туалет. Из крана лилась вода. Она затопила уже весь пол в душевой. Я мог бы закрыть кран. Но я понимал, что это мог бы сделать и любой на моем месте, если бы хотел. Никто не хотел. Кран открыли по той же причине, по какой поставили на стулья бутылки с минеральной водой.
            АНДРЕЙ  -КОЛЕСНИКОВ, Беслан
Никакой райской тропы после смерти им не видать"
      Остатков кирпичной стены в спортзале уже меньше, чем пепла и воды - она хлещет из перебитых водопроводных труб. Если не знать этого, возникает ощущение, что стены плачут. Жители говорят, что утром текла ржавая вода - казалось, стены сочатся кровью. У самого входа в здание - библиотека. Библиотекарь собирает остатки разбросанных взрывной волной книг и грузит их в "Газель". Пол усеян обгорелыми обрывками страниц. Один из них кто-то прикрепил к стене скотчем, на нем часть стихотворения 'Колокол Хиросимы' - обложка с именем автора сгорела.
      
      Пусть на столбе он гудит, что есть сил,
      Прикованный цепью опорной,
      Об аде, который не выдуман был,
      А явью был рукотворной.
      Молю услыхать колокольный зов
      Пламенем заживо стертых.
      Жаль, что Господь не доверил мне слов,
      Что воскрешают из мертвых.
      
      В одном из классов на втором этаже - страшная вонь. Наш фотограф забегает на секунду, делает снимок и выбегает. Эта вонь - единственное, что осталось от одной из шахидок, которая здесь взорвалась. "Я бы на месте городских властей сохранил эту комнату, - говорит замначальника Пригородного РОВД Беслана подполковник милиции Олег Тидеев. - Пусть у смертниц будет возможность прийти сюда. Я думаю, здесь у них не останется сомнений в том, что никакой райской тропы после смерти им не видать. Что останется после смерти от них - лишь грязь и вонь".
      
      "Кто будет брать такие деньги? Только животное"
      У Олега Тидеева в школе N 1 учился сын. Он спасся в первый день. Увидев, что во двор школы въехал грузовик с бородатыми людьми, он быстро сообразил что к чему и закричал: 'Чеченцы! Чеченцы!' Его тут же взяли на мушку, но когда часть детей побежали в другую сторону, Арсена упустили из виду и он бросился бежать, а за ним еще человек 20. Теперь их родители благодарят Арсена. Олег на полчаса становится моим проводником по руинам школы: "Вот из этого окна во время боя выпал раненный боевик. Это при мне было. Рядом ополченцы эвакуировали детей. Когда они увидели боевика, в считанные секунды просто разорвали его. Я даже не успел понять, что произошло. И скажу честно: я не на секунду даже не задумался, что вот, человека убивают. Было ощущение, что ядовитую змею раздавили. А вот в этом коридоре вчера доллары валялись, очень много долларов". - "Фальшивые?" - "А кто их знает? Кто будет брать такие деньги? Только животное. Они еще сегодня утром лежали, пока их на экспертизу не отвезли. А вот столовая:"
      
      "Те, кто здесь был, - это не дети своих родителей, это мразь"
      В столовой, обхватив голову руками, сидел Борис Айларов. В этой столовой боевики насиловали старшеклассниц и расстреливали мужчин. Среди них были и некоторые из шести родственников Бориса, которых больше нет. Борис говорить не в состоянии. "А вот здесь негр валялся, огромный такой черный негр. Черный, как вон его рубашка, - Олег показывает на траурную рубашку Бориса, - метр девяносто ростом, мы его специально мерили. Этого боевика еще в первый день убили - снайпер достал. Вообще среди боевиков кого только ни было - и негр, и арабы, и ингуши, и даже один осетин, Ходов фамилия". - "Мстить будут?!" - "А кому мстить, его родственникам? Так среди убитых заложников Ходовых человек 20... Их родным, что ли, мстить? Те, кто здесь был, это не дети своих родителей, это мразь... Профессиональная, хорошо подготовленная мразь. Система действий отлажена до миллиметра. Огонь они вели очень грамотно - невозможно было голову поднять. Снайпера - суперпрофессионалы. Я говорю это как человек военный. Мой дом вон там находится, - Олег показал на едва заметный угол здания, выглядывающий из-за других домов метрах в пятистах от школы, - и стоило мне посмотреть в бинокль, еле-еле отскочить успел, пуля рядом прошла. Единственное, что они сделали непрофессионально, - это минирование здания. Заставлять заложников монтировать взрывные устройства - это крайне неосмотрительно, профессионал этого не доверил бы никому. Возможно, они таким образом хотели, чтобы у заложников не было сомнений в том, что взрывчатка настоящая, но все равно это крайне неосмотрительно. Неправильно установленная взрывчатка случайно сдетонировала - с этого все и началось. Первые минуты боя в замешательстве были все, и боевики и спецназ". - "Сколько всего было боевиков?" - "Я считаю, около 50. Меньшими силами просто невозможно удерживать такое здание в течение такого времени и вести плотный огонь по всем направлениям. Тут уж никакой профессионализм не спасет. Да чего там говорить, если даже 'Альфа' с ними столько билась, а это лучшее наше подразделение... Ребята себя не жалели - сам это видел. Много их полегло, жаль... Душковитые ребята".
      
      "Арсен, пойдем домой, надо пулевую дыру в стене заделывать..."
      Когда Олег Тидеев рассказывал о национальном составе боевиков и произнес слово 'ингуши', проходивший мимо Константин Галаев вздрогнул и остановился. Вежливо дождавшись конца нашей беседы, он вдруг взорвался: "Я не знаю, что там делали арабы, но пришли эти люди со стороны Ингушетии. И все наши беды идут оттуда. Последнее время они опять стали сюда возвращаться. Зачем?! Их и близко больше сюда подпускать нельзя. У них есть Ингушетия, пусть там и живут".
      Олег молчал с видом человека, который согласен, но высказывать согласия должность не позволяет. Правда, эмоции все же перевесили: "У нас сейчас ингуши - это самые невинные овечки. Их только пальцем тронь - они тут же президенту пишут. Они чего-нибудь натворят, при задержании оказывают сопротивление, а в ответ на любое применение силы пишут Путину: дескать, осетины провоцируют продолжение межнационального конфликта. У нас в отделе уже троих милиционеров из-за них осудили. Но вообще, Константин, тебе легко ингушей ненавидеть, ты в Москве живешь. Если война начнется, она тебя не тронет. А вот и Арсен пришел. Арсен, пойдем домой. Надо пулевую дыру в стене заделать. У тебя теперь много свободного времени..."
      Дмитрий Соколов-Митрич
По школе вели огонь даже из танка
      Вчера Беслан начал хоронить погибших. Похороны будут продолжаться несколько дней. Пока официально признаны цыфры: 338 убитых, 58 тяжело раненных, 12 находятся в реанимации, среди них 14-летняя дочь председателя парламента Северной Осетии Теймураза Мансурова, у которой четыре пулевых ранения. Легко ранен его сын.
      Официальные представители власти говорят, что 260 человек пропали без вести. Когда мы поинтересовались у жителей Беслана, что такое 'пропавшие без вести' на территории средней школы, нам ответили, что это не 260, а 350 фрагментов тел людей. . Почему нельзя сказать, что эти люди не пропали без вести, а просто не опознаны? Люди, с которыми мы общались на кладбище, так же спрашивают: почему? Завтра на этот вопрос придется отвечать. И те, кто говорил, что люди пропали без вести, как они будут оправдываться перед родственниками погибших? А люди ждут и надеятся и вешают фотографии своих близких, пропавших без вести на окна дома культуры со слабой надеждой на то, что кто-то узнает и подскажет, где искать человека. Мы беседовали со старейшинами, очевидцами и заложниками, чтобы восстановить хронологию событий в СШ N1. Они попросили не называть их фамилии, их можно понять. Все говорят: антитеррористическая акция вышла за все разумные пределы, по школе вели огонь даже из танка. Вот почему в итоге школа N1, а особенно ее спортзал, превращены в руины. Вот оттуда и вытаскивали фрагменты тел людей, которые сейчас признаны пропавшими без вести. В Беслане все уверены, что налет боевиков на школу готовился задолго до 1 сентября. К ремонту СШ были привлечены рабочие даже не из Северной Осетии, они не оставили ни каких документов. Люди, побывавшиее в заложниках, рассказывали, что террористы заставляли мужчин в совершенно конкретных местах вскрывать полы в спортзале, откуда доставались ящики со взрывчаткой и боеприпасами. Местные жители, кстати, возмущены заявлением руководителя УФСБ по Северной Осетии Валерия Андреева о том, что ополченцы, вышедшие защищать своих родных и близких, помешали проведению антитеррористической операции. А что было делать, когда на силовые структуры уже надежды нет. На кладбище, что по дороге в аэропорт города Беслана, выделен большой участок земли для могил. Все это для несведующих напоминвет стройку. Копают могилы экскаваторами, потому что за такой короткий промежуток времени никаких человеческих сил и нервов не хватит, для того, чтобы отрыть столько могил. Среди тех, кто вчера прощался со своими близкими, был и чемпион Европы по борьбе Сослан Фраев. Он хоронил свою мать и брата. Их были в закрытых гробах. Брат Сослана погиб одним из первых. Он кинулся, когда увидел, что захватывают школу, спасать детей и был тяжело ранен снайпером. После этого он более суток истекал кровью на площади перед школой.
      
      Когда мы уезжали из Беслана, на кладбище шли тысячи людей. Вереница из автомобилей направлялась все туда же.
Город мертвых ищет живых
      
      Чтобы понять, что произошло в пятницу в Беслане, журналисты могут сделать лишь одно - говорить с очевидцами событий. Часто их свидетельства не совпадают: кто-то видел какой-то момент своими глазами, кому-то про него рассказали другие заложники. Поэтому в репортажах наших корреспондентов есть и взаимоисключающие рассказы.
      Но если проанализировать все свидетельства, которые к понедельнику появились в прессе, картина происшедшего получается такая. Когда сотрудники МЧС подошли к школе, чтобы убрать трупы, раздался взрыв. Раздался он снаружи (что взорвалось и почему - окончательно не ясно, а ведь это ключевой момент для ответа на вопрос с чего все началось?'). После этого пошла стрельба и взрывы уже внутри школы...
      
   О событиях последних дней - в репортажах наших корреспондентов.
      ...Он что-то шепчет и смотрит в одну точку. Вдруг вскакивает и куда-то бежит. Сшибает людей, не видит машин и, словно его батарейка внезапно села, валится на асфальт.
      - Тронулся он. Еще в пятницу, когда прибежал к школе, - старушка сморщенной ладошкой закрывает от ужаса глаза. - У него там мать была, жена и трое мальчишек. Жену и мать он увидел в окно - они были уже мертвы. А пацанята еще живы. Кинулся к ним, почти добрался. Руку протянул... А в это время на них рухнула балка. И всем троим размозжило головушки... Бедные-бедные детки!..
      Женщина билась в конвульсиях и кричала так, что стыла кровь. Мимо нее на носилках пронесли сына. Из больницы - в морг. Из-под белой простыни вывалилась рука. Черная, с запекшейся кровью. 'Зачем мне теперь жить?!' - кричала она по-осетински. Это было в пятницу днем, когда только-только начали привозить самых первых живых и мертвых. И когда еще никто и представить не мог всех масштабов этой трагедии. В субботу утром она повесилась.
      ...Мальчишка выбрался из школы без единой царапины. Пока родители рыдали от счастья, он забаррикадировался в своей комнате и сутки оттуда не выходил. Потом выбежал, залез на дерево и закричал: 'Там все мочу пили, как лимонад. А я не пил!.. Папа, ты мне веришь?!'
      Им было уже все равно - боевики расстреляют или пойдут на штурм свои. Только дайте воды. Воды! Воды!!! У многих начались галлюцинации. Озеро, мираж в пустыне... Они просто умирали от жажды.
      В субботу школу очистили от трупов. Вернее, не трупов - фрагментов тел. Из Беслана выехало шесть огромных рефрижераторов. В них - от 500 до 700 мертвых людей.
      'Это вы составляете списки?'
      Блокнот пухнет от фамилий и телефонов.
      - Если вы вдруг что-то про моих узнаете, позвоните. А может, их увезли в Москву?.. - женщины смотрят с такой надеждой, что автоматически набираю МЧС, Минздрав и т.д. Фамилий эвакуированных в столицу почему-то нигде нет.
      - Девушка, вы составляете списки? И моих запишите, - народ выстраивается в очередь, а Тамара Кокова протягивает фотографии. - Аллочка, невестка моя, была с двумя детьми - Кристиной, она в первый класс пошла, и с Астимурчиком, ему два годика. И бабушка с ними была, Таира Мукагова. Мальчика мы нашли - он в больнице, ножки немножко посечены. Люди видели, как Аллочка вынесла его из школы и отдала кому-то на руки. А сама назад побежала, за Кристиночкой. Их нигде нет. Мы уже несколько раз были в больницах, в реанимациях, в моргах... Все бесполезно. Ходовы они, фамилию не забудьте.
      - Они две подружки - Кусова Анжела и Баскаева Диана, 14 лет им, сидели вместе. Человек пять видели, как они выпрыгнули, - Света, мама Анжелы, еле говорит.
      - Девочка в больнице говорила, что видела мою Дианочку, - с трудом держится вторая мама, тоже Света. - 'Я повернулась, а у нее на кофте кровь. Да вы успокойтесь, моя кровь, от взрыва. А с Дианочкой все нормально было...'
      Две двоюродные сестренки Урмановы - Маша (13 лет) и Залина (7 лет), их тетя Рита вместе с мужем Сергеем Урмановым, их родня Лариса Рудик с дочками Юлькой и Яной, больной сахарным диабетом... Из всей семьи в больнице нашлась мама Машеньки, в другой больнице, в Алагире, лежит Сергей. Его сильно истязали - прострелены ноги, плечо. Боевики вырвали Залинку у него из рук. Больше ее никто не видел...
      Пропал Дауров Теймураз, 8 лет. Его 10-летняя сестренка Дианочка жива, с ней с утра разговаривали в больнице.
      - А Теймуразик с трех лет заикается, может, он просто не может свою фамилию назвать? - не отчаивается его бабушка Клара.
      Гумецова Аза и 11-летний Саша. Иван Ильич Карпов, он работал в школе слесарем-сантехником. Светлана Кантемирова, учительница английского языка, была с 6-летней племянницей, девочка, слава богу, осталась жива. Гаппоевы Зэра (7 лет) и ее отец Руслан. Их нет ни среди живых, ни среди мертвых. И таких, ненайденных, людей - сотни.
      
      'Почему вы, журналисты, врали?'
      - Вы тоже в своей газете писали, что там 300 человек? А их 1220 было, понимаете?! - мужчина в черной рубашке от бессилия машет рукой. - Почему вы врали?!
      То, что на самом деле в школе больше тысячи заложников, власти признали только после того, как эту цифру напечатали в газетах. Телевизионщикам заткнули рот, даже Руслана Аушева, вместе с которым вышли первые спасенные, вырезали из репортажей. Я говорю ему об этом, и он больше не хочет меня задушить.
      - Брат у меня там был, Артур. Вместе с женой Ингой и сыном Тотразом. Уже везде искали, сейчас опять в морг поедем. Славик меня зовут, - и он протягивает руку.
      Пока не подъехала машина, вместе идем к школе. Кругом оцепление, бойцы завтракают прямо на траве консервами, под ногами - море гильз. Калибр 7,62 и 5,45, от 'калашей'. Всех разворачивают назад. Славик шепчет кому-то что-то по-осетински, и нас пропускают.
      В ближайших домах выбиты стекла. Много сгоревших квартир. Кое-где еще валяются детские вещи. Всюду кровавые пятна. Внутрь школы по-прежнему не пускают. Здесь уже тройное оцепление. Глаза слепнут от солнечных бликов - это отражается фольга, в нее заворачивают останки и выкладывают во дворе.
      Мальчишка из соседнего дома показывает лазейку - узенький проход между гаражами. Если бы альфовцы готовились к штурму, кто-нибудь из бойцов попытался бы здесь протиснуться. Потихоньку, боком - и я на территории школы. Из окна выглядывает парень в эмчеэсовской куртке. Осунувшееся лицо, красные глаза.
      - Там столько крови... И гранат неразорвавшихся много, даже после саперов. Чудо, что никто больше не подорвался. А людей мы уже собрали, нет там сейчас никого. Человек 500-700, если честно...
      Все случилось практически одновременно. Боевики наконец разрешили забрать трупы убитых мужчин. За ними отправились четверо сотрудников МЧС. По периметру спортивного зала, как рассказали некоторые очевидцы, были расставлены т.н. 'лягушки' - противопехотные мины. Их охраняли мальчишки. Сойдешь с нее - и лягушка прыгает вверх и сразу взрывается. Одному из мальчиков стало плохо, нога соскользнула. Раздался первый, не очень громкий взрыв. А всюду взрывчатка, ее прилепили скотчем. Секунды - и от детонации отлепился скотч на одной из баскетбольных корзин, а там этих самодельных бомб, как семечек в подсолнухе. Громыхнуло так, будто взорвалась вся школа. Дети и взрослые кинулись к окнам. Боевики стали расстреливать их в спины, палить по оставшимся в спортзале. В ответ наши тоже открыли огонь. И - началось...
      
      Морг под открытым небом
      - Ты поедешь со мной в морг, искать Артура с семьей?
      И мы со Славиком из Беслана мчимся во Владикавказ.
      Родные уже знают, что Артура расстреляли одним из первых. В том числе и за его трупом пошли эмчеэсовцы. Другой брат, Валерий, видел вчера то, что осталось от Артура. Он лежал на самом верху целой груды тел. Узнал по ремню и по родинке на груди. Ремень вытащили из штанов и завязали им ноги. Так его и тащили. Потом террористы еще несколько раз перекидывали трупы - они сами от вони уже сходили с ума.
      Близко подойти к ним было уже невозможно - жуткий запах, черви. Все тела увезли. И вот теперь нужно снова искать Артура по моргам.
      Жили они в селе Чикола, его еще считают мусульманским. В Великую Отечественную оно было под немцами, в живых остались единицы. Артур работал в горах на стройках, Инга занималась мальчишками. Их у Тамаевых было трое, Тотраз пошел в первый класс, остальным 4 и 5 лет. Сначала хотели взять и их. Но малыши закапризничали, и их оставили с бабушкой. Возле морга море людей. Пропускают сквозь щелку в заборе, по двое.
      - Там нечем дышать, возьмите платки и повязки, - предупреждают на входе. - Идите те, кто видел, во что они были одеты, когда пошли в школу. Лиц нет, вспоминайте любую деталь.
      Тела выложены во дворе. Сначала их пытались сортировать: женщины, дети, мужчины. Но родственники не могли больше ждать, и погибших просто стали выкладывать в рядок. Обнаженные трупы, с ними уже поработали судебные медики, их легко опознать, сохранились лица. Большинство в черных мешках. Кое-где остались куски одежды - трусики, колготки, майки. На целых останках бирки - 275-й, 302-й... Все держатся из последних сил. Ни криков, ни стонов. Волю эмоциям дают за забором, и это невозможно слышать. Только что опознали маленького мальчика. У него обгоревшее лицо, а вместо руки торчит кость - видно, погиб от взрыва. Но узнать можно. Тут же выносят маленький гроб, и родные уносят малыша. Первый раз я видела изуродованные трупы в 95-м, в Чечне. Были и другие. Но тут...
      Это нельзя описать, нельзя показывать. Мы не доходим до конца - нет сил. Уже за забором ноги подкашиваются, тут же подходят врачи, протягивают пластиковый стаканчик с темной жидкостью.
      - Выпейте, это хороший состав, - и второй стакан, с минералкой.
      Через минуту наступает ступор. Хуже видишь, хуже слышишь, почти ничего не соображаешь. Эмоций тоже больше нет. Возле забора сложился пополам Славик, от лекарств он отказался.
      Пока мы приходим в себя, искать брата идет Виталий. Он снова узнает Артура. Ни Инги, ни Тотразика в этом морге нет.
      
      'Я видел, как их убивали'
      Часть родственников везет на 'скорой' Артура в село. Мы со Славиком едем с черной вестью обратно в Беслан, к другой родне. В переулке Шаумяна и на Первомайской, где живет их сестра Лара, больше всего потерь. До школы рукой подать. 1 сентября из 12 домов туда ушло 47 детей. Куда ни кинь взгляд - всюду распахнуты ворота. Значит, в доме покойник. Так здесь принято - открыть калитку и ходить по-соседски с соболезнованиями. Другие ворота закрыты, но это ничего не значит: там тоже пропали люди, просто их пока не нашли. И объявить их мертвыми пока нельзя.
      Из дома братьев Тотиевых в школу пошло 8 детей. Живыми нашли двух. Первоклашка Азамат еще в больнице - его только прооперировали, тяжелая травма головы, проблемы с глазами. Пятиклассницу Мадину несколько часов назад отпустили домой. Врачи попросили не спрашивать больше девочку ни о чем, но она сама рассказала близким все, что видела.
      - Мы старались держаться вместе, а потом, когда был первый взрыв, я голову спрятала в коленки. Второй взрыв - еще сильнее сжалась, закрыла голову руками. После третьего подняла глаза. Кругом стреляют, все бегут. Увидела Любочку (она на год младше. - Е.М.), она ни говорить, ни ходить уже не могла. Я потащила ее к окну. Но мы не добежали, спрятались в комнате. Окна и двери были заминированы... Мы просто ждали, когда за нами придут. У дяди на куртке были три крупные буквы 'МЧС' - он нас и вынес.
      Уже на улице Мадина увидела Азамата.
      - Где остальные? - накинулась она на братика.
      - Возле меня. А Любочка, мы ее не видим! - кричал Азаматик.
      - Со мной была.
      Судьба шестерых детей до сих пор неизвестна. Ищут везде, но их нигде нет. Соседи три ночи не отходят от Тотиевых.
      - Многие дети уверены, что видели, как спасся кто-то из их близких, - говорят психологи. - Но на самом деле им это показалось. Защитная реакция организма.
      После операции маму наконец пустили к Азаматику. Он спал от лекарств. Позвала его. Мальчик узнал ее голос, повернулся на бочок, не просыпаясь, обнял за шею ручонками:
      - Мама, я пить хочу...
      У другой соседки свое горе. Ирина Джиоева повела в школу двух сыновей: Марата в первый класс, Артурчика в третий. Ахсар, их отец, подвез их на машине, зашел со всеми поздороваться. Он только-только вернулся к машине, как начали стрелять.
      - Там всех убили, - сидя на земле, твердил он соседям. - Я знаю, там стреляли...
      - Что ты заранее их хоронишь? Наши тоже там, - как могли, успокаивали его соседи. И заботились об остальных малышах - двух девочках и мальчике.
      - Я видел, как их убивали, - не верил никому Ахсар.
      Домой они вернулись вдвоем. Без Артурчика. Когда прогремели первые взрывы, боевик наставил на него дуло. Ирина схватилась за автомат:
      - Убей меня, не трогай детей. Я верующая.
      - Твоя вера - ничто. Надо верить в Аллаха, - и он выстрелил Артурчику прямо в голову.
      Ирина сжимала рану пальцами, пыталась делать искусственное дыхание.
      - Он был еще тепленький, так смотрел на него, ручку поднял: дядя, не убивай, - вспоминала этот кошмар Ирина. - Его голубые глазки, белые кудри, как у ангелочка. И ладошка такая мягкая...
      На квадратном метре сидело по 3-4 человека. Прямо за Артурчиком был Марик. Когда пришла в себя, палили уже везде. Она схватила и Марика, и Артурчика, протащила пару метров.
      - Спасай малыша! - прикрикнула на нее пожилая женщина. - Ты его уже не вернешь.
      Но бежать было уже некуда.
      Ирина бросила Марика вниз, сверху прикрыла его мертвым Артурчиком и закрыла их своей спиной. Артура они вчера нашли в морге, он сильно обгорел.
      ...Анжела Кусова тоже не отходит от соседей.
      - Господи, какое счастье, что я такая нерасторопная мать! - раньше она ругала себя за медлительность, а теперь благодарит за это Бога. Она хотела сделать Алане самый красивый бант. Полчаса провозилась, но ей все не нравилось.
      - Мама, мы же опоздаем! Ну его, пойдем скорее! - уже чуть ли не рыдала Алана.
      - Да и черт с ней, с этой школой, - когда в очередной раз ничего не получилось, ругнулась в сердцах Анжела. - Один раз можно и прогулять.
      Когда наконец голова малышки достигла всех пределов совершенства, раздались выстрелы.
      Давид, сын Лары, и, соответственно, племянник Артура, тоже с утра зашел в 1-ю школу. Он там когда-то учился, а потом перешел в другую. Зашел к другу Валерику и уговорил его первый школьный день прогулять.
      - Махнем во Владик (Владикавказ. - Е.М.), такая погода чудная! - мальчишки дошли до 3-й школы, чтобы Давид отметился среди своих одноклассников. И остались живы.
      - Оказывается, многие дети не хотели идти, их родители заставляли. Даже плакали - чувствовали, что ли?.. - плачет Лара, сама учитель химии в соседней школе. - А я, наоборот, Давида не хотела в город отпускать. Прямо места себе не находила. У нас уже десять лет - то захват заложников, то взрывы на рынках, то ледник сойдет. Мы все боимся выпускать детей из дома.
      ...Уже вечером мы узнаем новые подробности гибели Артура. Так как это случилось задолго до общего кошмара, многие прекрасно все помнят и приходят, чтобы рассказать.
      - Мужчин разделили на две группы. Первых тут же расстреляли. Вторых, среди которых был и Артур, очень сильно избили, - вспоминают очевидцы. - Их лупили так, что они тронулись умом. Ваш Артур тоже сошел с ума. Только потом их расстреляли и выкинули во двор.
      Наконец звонят из села. Артура привезли. Ворота распахнули. В воскресенье утром в селе Чикола, так же как и во многих домах Беслана, первые похороны...
      * * *
      У Дома культуры Беслана до сих пор стоит толпа народа. Люди, не обнаружившие своих детей ни в морге, ни в списках госпитализированных, приходят в надежде на то, что судьба их как-то прояснится. Раиса Подольская ищет свою внучку Кристину ('Она молоко любит, как же без него?'), Анна Лолаева - дочку Алану ('Я все еще верю. А может, она память потеряла?'), Урузмак Хаблиев - племянника Батраса ('Одноклассники говорят, что он одним из первых выпрыгнул из окна - значит, где-то он есть живой?').
      Женщины, принимающие фотографии без вести пропавших детей и записывающие их фамилии, говорят, что таких уже больше 200.
      Вчера землекопы на бесланском кладбище признавались, что столько работы у них никогда еще не было. Некоторым родственникам ночью самим пришлось взять в руки лопаты, чтобы к утру вырыть могилы. И, несмотря на то что основной пик похорон в маленьком Беслане будет сегодня, вчера траурные процессии с трудом могли развернуться.
      Люди шли к кладбищу большими группами с 12 часов дня. Почти все одеты в черное. В руках несут традиционные гвоздики, но так как почти все эти цветы в городе уже распроданы, купили и розы, и хризантемы. Зловещую кладбищенскую тишину нарушает истерический плач, причем почему-то больше плачут мужчины.
      Почти все мертвые - дети, и почти ни у кого не видно лица или тела: люди прощаются с красочными обертками. Глядишь на маленькие свертки, и почему-то кажется, что это упакованные цветы...