Расставание без встречи

Часть 1. К чему бы этот сон?


      …Только Соня легла спать, как в дортуар пришла фройляйн Штольц и, перевернув песочные часы, скомандовала подъём. После завтрака она повела девочек на урок.

      Историк задал Горчаковой вопрос о событиях русско-турецкой войны, но Соня поняла, что ничего, кроме того, что в ней участвовал граф Воронцов, она не может ответить.

      Ася Черневская, торжествуя, подняла руку и изложила всё блестяще. Когда ей поставили 12 баллов, она уничижающе посмотрела на Соню и села на своё место. «Я получу золотой шифр с бриллиантами и стану фрейлиной императрицы, а ты пойдёшь в гувернантки, и то в приличное место тебя не возьмут, так как ты безнравственная! Как можно крутить любовь с женатым?! Вся Москва уже об этом говорит!»

      За обедом Соня обнаружила, что её суп, котлету и компот съела Оксана Нечипоренко. «Я же ж думала, шо у тебе аппетиту нет! Ты же страдаешь!»

      На уроке изящного рукоделия пропала рабочая коробка Софьи Горчаковой, и ей пришлось пользоваться нитками и иголками Мириам.

      После уроков Соня пошла в умывальную и посветила зеркальцем в сторону окон Владимира. Время тянулось. Через несколько минут она увидела ответные знаки и пошла в вестибюль: сегодня был приёмный день. Воронцов пришёл, но отводил глаза в сторону.

      «Софья, я пришёл сказать… Пришёл сказать, что… Словом, Нина не даёт мне развода!» У Сони так всё и упало внутри. «И что же теперь будет с нами, Владимир?!» Граф ответил: «Нина приглашает тебя к нам в гости».

      Софье было всё равно, как это будет выглядеть. Главное – быть рядом с любимым! И она отпросилась у мадам Соколовой в гости к Воронцовым.

      Дома у графа Нина сказала Софье: «Я никогда не дам Владимиру развода! Он будет воспитывать моего сына как своего! А у тебя было что-то с ним?... Можешь не отвечать: я по глазам вижу, что было! Но я не сержусь: у меня у самой рыльце в пушку! Я даже могу быть крёстной вашего ребёнка! Твоего незаконнорождённого ребёнка, Софья!»

      Сказала, как гвоздь забила.

      Софья ощутила внутри себя вселенскую горечь и пустоту. Она еле сдерживала слёзы.
«А где граф?» – спросила она. Нина, усмехнувшись, ответила: «Он уехал далеко, в Нерчинск, на полгода. Он не хочет жить со мной. Но он и с тобой не хочет, он бросил и тебя!» И она засмеялась дьявольским смехом.

      Ребёнок в дальней комнате заплакал, и Нина ушла кормить его.

      Соня подошла к зеркалу, в котором она тогда увидела свою судьбу. Сейчас в нём отчётливо отражалось её лицо в обрамлении кудрей, её ночная сорочка и матушкина шаль, в которых она была в избушке с Владимиром, а сзади, в полумраке, она увидела отражение его лица. Она обернулась – сзади стоял Хованский на одном колене и протягивал обручальное кольцо с бриллиантами. «Софья, выходите за меня замуж, вы так же одиноки, как я!» И стал хватать её и выкручивать руки, припирая к стенке гостиной Воронцовых.

      Соне хотелось закричать, но она была благородной девицей и сопротивлялась молча. «Что за чертовщина?» – подумала она.

      Ребёнок Нины продолжал плакать в соседней комнате. Плач раздавался всё слышнее. «Наверное, Нина сюда несёт его, моего крестника!» – опять подумала Софья.



      И проснулась.

      Рядом в колыбели плакала проснувшаяся младшая дочь, с другого бока в кровати лежал Софьин муж, Владимир Воронцов. Он тоже открыл глаза, потому что ребёнок разбудил и его.

      - Что это, любовь моя, у тебя сегодня с утра глаза на мокром месте? – спросил он, целуя её в обе мокрые щеки.

      Соня, наконец, поняла, что всё это ей приснилось, что она давно окончила институт, вышла замуж, у них с Владимиром уже пятеро детей. Она перевела дух.

      – Владимир! Ничего, любимый, – это просто дурной сон.

      Она желала обнимать и целовать мужа, но рядом плачем просила есть Диночка, и Соня стала её кормить.

      Сон не выходил у неё из головы целый день. Она подумала: «Варя обязательно бы объяснила мне, к чему этот сон». Неожиданно для себя она вспомнила, что Варю во сне она не видела.

      Поразмыслив, Софья пришла к выводу, что сон показал ей её очень хорошо скрываемую, в первую очередь - от самой себя, ревность. Хотя, казалось бы, к кому ревновать и с чего бы? Нина далеко, Хованский, как говорится, далече, Серёжа и Владимир с ней, и они счастливы вместе.

      Молитва - вот что поможет Софье выбросить из головы ненужные думы! Молилась она, как всегда, искренне и страстно. Дома, а не в церкви, она посчитала себя вправе помолиться за упокой души раба Божьего Андрея: в церкви за самоубийц записки не подают.


Часть 2. Разговор в Париже.

1890 год.


Жюли Бодэ, бывшая наша княжна Тишинская, если кто забыл, жила себе и жила в Париже, уже, наверное, лет двенадцать.

      Квартира её находилась на левом берегу, на rue de Grenelle, в VII аррондисмане (округе), среди прекрасных особняков, недалеко от Собора Инвалидов и прочих достопримечательностей.

      Жюли развила довольно успешную промышленную деятельность, у неё было четыре завода по производству духов, например. Она очень любила духи, и поэтому была заинтересована в появлении новых ароматов. Это была серьёзная работа, надо было подбирать специальных людей, которые изучали запахи, их сочетания, их воздействие на человека. У Жюли были плантации на юге, где выращивались различные ароматные растения, используемые в парфюмерной промышленности. Она умножала свои капиталы, была успешной и уважаемой женщиной. Фирму она назвала по фамилии мужа – «Бодэ». А названия духов подбирала лирические: «Лунный свет», «Серебристый ручей», «Новая песня» (кстати, l’air – это и песня, и аромат, и воздух по-французски…).

      И вот однажды к ней пожаловала гостья, дама лет за сорок, с хорошенькой девочкой на десятом году. Дама, несмотря на почтенный возраст, была одета в лиловое платье, украшавшее фигуру: талия в рюмочку и красиво драпирующиеся складки юбки-колокола. Жюли поразилась смелости дамы. На голове дамы была сложная шляпа в тон платью с плотной белой вуалью, имитирующей голубиное крыло.

      У девочки было кукольное личико, смугленькое, румяное, она лицом была похожа на эту женщину, так что, очевидно, это были мать и дочь. Тёмно-каштановые волосы в кольцах, как у матери, ниспадали с макушки на покатые плечи и изящную шейку. Девочка была в сиреневом длинном платьице, имитирующем взрослый наряд, и оно было закрытым, летящим, а рукава, узкие на запястьях, к плечам были подняты в виде фонариков. Из-под длинной юбки выглядывали изящные туфельки.

      Юлия разглядывала посетительниц, но не могла понять, кто это, пока взрослая дама не открыла рот и не заговорила. Она сказала русским языком:

      – Жюли, дорогая! Конечно, меня узнать мудрено: столько лет прошло! Ну как, вспомнила свою старинную приятельницу по салонным играм?

      – Ни-ина! Какими судьбами? Нина Воронцова!

      Та ответила строго, покачав полузакрытым веером из стороны в сторону, предостерегающе, как пальчиком:

      – Ман-чи-ни! Манчини, я уже давно Манчини. А это моя дочь, познакомься, Марчелла Манчини! Мы её зовём Челина, Лина!

      Девочка непонимающе переводила взгляд с матери на хозяйку дома. При упоминании её имени склонила головку и присела в книксене – поняла, что речь о ней.
      – Нина, дорогая! Она у тебя не понимает и не говорит по-русски?!
      – А зачем ей русский? Она итальянка, живёт в Италии!

      И она начала вполголоса что-то быстро говорить дочери. Девочка, слушая, водила из стороны в сторону чёрными и блестящими, как маслины, глазами, изредка кивала головой, потом, кивнув в последний раз, подошла к дивану и села, взяв в руки подушечку, вышитую гладью и бусинами, и стала её рассматривать так внимательно, будто собиралась повторить узор своими руками. Узор представлял собою цветы, стебли и листья (вышитые нитками) и ягоды (бусины). Русский разговор матери с приятельницей ей был непонятен и неинтересен.

      Жюли сказала:

      – А мои крошки в пансионе. Сесиль семь лет, а Бабет – девять! Они такие живые девочки! Я с ними не справляюсь!

      Нина спросила с задумчивым видом:
      – Неужели не скучаешь по дочерям?
      – Скучаю… Но когда мы встречаемся в каникулы, они так радуются! А жили бы все вместе, может, быстро бы надоели друг другу. Хорошо, когда общение – праздник!

      Нина посерьёзнела.
      – Жюли, я бы могла много ещё болтать, помнишь, как встарь: я была тогда мастерицей салонной causerie* (болтовни)! Но я не буду обсуждать светские сплетни и парижские достопримечательности. Кстати, завтра, если хочешь, можем прогуляться по Парижу, покажешь мне свои любимые места! Однако сейчас я бы хотела перейти к делу. Я собираюсь съездить в Москву, навестить Серёжу. Может быть, он согласится поехать со мной и жить с нами в Италии. Он ведь уже большой мальчик!

      Жюли открыла рот от удивления. Нина живо отреагировала:

      – Жюли, закрой рот, а то в него влетит птичка!
      – Ха-ха! – ответила хозяйка, и смех её был так же принуждён, как во времена её юности, будто она не умела смеяться.

      – Неужели ты ещё не утратила способности удивляться?
      – Ни-ина! Я всегда знала, что от тебя можно ожидать чего угодно! Кстати, твоему сыну сейчас уже могли сообщить, что ты – его мать. Мне так кажется!
      – Вот я здесь, потому что мне приснился вещий сон, что мы с Серёжей поехали в Италию!
      – А от меня-то ты чего хочешь? – Жюли не могла взять в толк.

      – Я хотела оставить у тебя Лину, но теперь вижу, что тебе не до детей! Значит, придётся оставлять её где-то в другом месте!
      Нина была явно разочарована.

      – А где твой… Джованни?.. – спросила Жюли. – Боже, даже странно произносить это имя! Как всё было давно!..
      Она закатила глаза, напомнив этим ту, московскую прежнюю Жюли.

      – Джованни остался дома, в Италии. Я не хотела ему говорить, что собираюсь в Россию, поэтому и Лину взяла с собой. Но везти её в Москву не хочу: незачем.

      Жюли мало что поняла, но вникать не захотела.
      – Она у тебя по-французски-то говорит?
      – Немного. Ты ведь знаешь: итальянский похож на французский, так что в случае чего разберётся!
      – А почему ты не хочешь взять дочь с собой?
      Жюли хотелось, как прежде, влезть в душу к приятельнице, изведать все её тайные уголки. Это ведь так заманчиво!

      – Знаешь: Лина – это моя новая жизнь, не хочу окунать её в быльё.
      – Как ты странно выражаешься! Ха-ха-ха! – церемонно засмеялась Жюли. – Тебе и по-русски, небось, не с кем поговорить!
      Она хотела немного задеть собеседницу – не могла без этого.

      – А тебе?
      В голосе Нины слышалась зависть и ревность.

      – Здесь очень много русских: кто живёт постоянно, кто приезжает, – у нас целый салон русских! Мы собираемся по пятницам два раза в месяц, - с упоением рассказывала Жюли, поняв, что рыбка заглотила наживку. – Потом, здесь бывает много русских художников, они участвуют в выставках парижских салонов. Они приезжают из Москвы, из Петербурга, у них всегда можно узнать новости.

      Почему-то ей было приятно, когда Нина ей завидует. Она продолжала хвастаться:
      – Недавно я познакомилась с Константином Коровиным. Потрясающий художник! Он и для театра рисует декорации! Будешь в Москве – обязательно сходи в театр!
      И Жюли начала болтать на посторонние, с Нининой точки зрения, темы.

      – Жюли, так посоветуешь мне, где оставить дочь, пока я езжу в Москву? Пансион, где живут твои крошки, хороший?
      – Да, пансион хороший, но он за городом.
      – Это и неплохо: пусть Лина подышит воздухом! Сейчас в Париже слишком много заводов, из-за них трудно дышать! Не город, а просто ад какой-то! У нас на море воздух свежий, прозрачный!

      Теперь пришла пора Юлии завидовать - Нина осталась довольна итогом разговора. Она всегда любила, чтобы последнее слово оставалось за ней.

      Жюли проводила Нину и Челину Манчини в пансион, где можно было оставить девочку недели на две. Это было на севере от города, в пригороде Обервилье (le faubourg Aubervilliers). Двухэтажный домик с черепичной крышей прятался в тени деревьев: пансион окружал сквер. Лина осталась там без удовольствия, но и без возражений. Она сразу взяла книжку (сказки Шарля Перро с большими детскими картинками), которая лежала на столе, и стала читать, помахав матери на прощание из окна своей нынешней комнаты.

      Жюли удивилась: «Какая послушная девочка!»

      Нина чувствовала себя немножко предательницей и молчала всю обратную дорогу.

      На следующий день Жюли, как и обещала, устроила Нине прогулку по Парижу.

      Она показала ей набережные, Монмартр, наконец построенный собор Сердца Господня (La Basilique du Sacr; C;ur de Montmartre). В Соборе Инвалидов они поклонились праху императора Наполеона, дух которого порой вызывали в гостиной княгини Алтуфьевой.

      На Монмартре Жюли пригласила гостью в кабаре «Moulin Rouge» («Мулен Руж», или «Красная мельница»). Нине не понравились прыжки полуголых танцовщиц: «Это всё для мужчин!» - сказала она и решила, что правильно отвезла дочку в пансион, нечего ей тут было бы делать! Это не детское зрелище!

      Одной из невероятных вещей, которыми удивляла столица Франции своих гостей, была ажурная 300-метровая конструкция башни по проекту инженера Эффеля, Eiffel, которая была видна из окна квартиры Жюли. Это сооружение появилось всего год назад к Всемирной выставке, которые регулярно проходили в Париже, и вызывало непримиримые споры, толки, дискуссии. Некоторые, например, писатель Жюль Верн, считали, что башня портит парижский городской пейзаж. Когда его подкалывали, почему же он там обедает каждый день, фантаст отвечал:

      - Это единственное место, откуда я не вижу этого уродства!

      Нину сооружение впечатлило.
      - Это башня ХХ века! - сказала она с восторгом.
      Она немного пожалела, что дочка не видит башню вместе с ней.
      «Ну, на обратном пути! ...Эх, а что же я увижу в Москве?!»


Часть 3. Так вот к чему этот сон!


 Нина приехала в Москву, когда уже выпал снег. Она подставляла снежинкам своё загорелое лицо. «Ах, я забыла о русской зиме! Здесь же бывают морозы!» Нина зашла в магазин и купила себе серебристо-коричневую шубку на меху и лисью шапку с ярким оранжевым пятном - она могла себе это позволить. Посмотрелась в зеркало: наряд молодил её!

      Она поселилась в той же гостинице, где они останавливались с Джованни десять или одиннадцать лет назад. «Боже, всё как прежде!»

      В гостинице до сих пор даже не было водопровода. «Как они тут убого живут!»

      Москва, на взгляд итальянской гостьи, была всё та же: тёмная, мрачная, деревенская. Даже в центре - жёлтые классицистические особняки, дома с портиками, флигеля, лужайки, чуть не коровы пасутся на улицах. Да, конка ходит по рельсам в центре. Но в целом прогресс ещё не достиг древней столицы России... Новые здания и сооружения пугали Нину своей нарочитой древнерусскостью, которая казалась неуместной на фоне больших стеклянных окон и многоэтажных конструкций. То ли дело в Италии, у них в Кастелламара! Всё легко, светло, солнечно - и в архитектуре тоже! Купола, крыши - как лёгкие покрывала в руках у итальянских девушек в знойный летний полдень!

      Нина лежала в тёмно-зелёной чужой комнате на широкой жёсткой кровати (хорошо, клопов не было!), скучала по Джованни и от нечего делать просматривала московскую газету, которую нашла в номере. Она не заметила, что газета старая. В глаза бросилось объявление: «В субботу пропал сын графа Владимира Сергеевича Воронцова, кадет третьей роты второго кадетского корпуса Сергей Воронцов, 12 лет. Полиция организовала поиски».

      Нина подскочила на кровати как ужаленная! Как пропал? Куда пропал? А вдруг он отправился к ней в Италию, узнав, как сказала Жюли, что его родители Воронцовы – вовсе не его родители?! А она сидит тут, в этой холодной Москве, чёрт бы её побрал! Хотелось немедленно бежать и всё выяснять.

      Ага, хорошо, что в газете напечатано, где учился Серёженька.

      По правде говоря, Нина плохо представляла себе, как теперь выглядит её сын.

      Мы склонны считать, что дети не меняются, сколько бы времени ни прошло, пока мы их не видели. Если видели последний раз в полтора года, – так нам и через десять лет ребёнок представляется полуторагодовалым.

      Умом Нина понимала, что сын вырос, а представить себе его большим – не могла!

      Она оделась и отправилась на поиски «второго кадетского корпуса». Нина обратилась к первому попавшемуся военному:

      – Милостивый государь! Не будете ли вы так любезны, скажите, пожалуйста, где я могу найти второй кадетский корпус?

      – Сударыня, там же, где и первый! Если вы знаете, где находится Лефортово, то кадетский корпус можно найти в Головинском дворце!
      – Благодарю вас! – лучезарно улыбнулась Нина.
      «Извозчик на что!» - подумала она, почти как госпожа Простакова.

      Извозчик подвёз её к длиннющему красно-белому зданию с торжественным портиком, с массивной колоннадой, закрывающей бесконечный ряд окон, выходящих в Екатерининский сад в Лефортове. Здание имело одновременно и величественный, и нарядный вид. Она быстро сориентировалась и нашла вход во второй кадетский корпус.

      Но внутри её ждало разочарование. Её просто не пропустили. Дневальный вызвал дежурного офицера, который объяснил госпоже, что она не имеет права ни видеть кадета Воронцова, ни получить сведения о его нахождении в корпусе, ибо она является посторонним лицом.
      – Я не уполномочен давать вам подобные справки!

      Это не полагалось по уставу, и во-вторых, история с исчезновением кадета Воронцова ещё была свежа у всех в памяти!

      – Я не постороннее лицо! Я мать!
      – У нас таких данных нет, уважаемая госпожа Манчини! Все сведения мы сможем дать только с разрешения полковника Воронцова!

      «Хм, так он всё ещё полковник… – подумала Нина. – Что-то туго идёт его карьера… Как – полковник?! Он же вышел в отставку! Ничего не понимаю!»

      Чтобы выяснить непонятности, она решила поехать к Воронцовым домой.

      * * *
      А в это время Софья занималась с детьми, как всегда. Только Серёжа был в корпусе. Любочка должна была вот-вот вернуться из гимназии. Гимназия находилась напротив дома Воронцовых, по другую сторону от института благородных девиц, поэтому мама посылала за дочкой служанку, и они приходили вдвоём.

      В тот же час Динка просыпалась после первого дневного сна, и маме надо было её кормить. Софья уже начала вводить прикорм, резались зубки, поэтому возни было много: ребёнок был беспокоен, не всегда хорошо кушал.

      А Ванятка, наоборот, собирался пообедать и ложиться спать. Хорошо, если Софья успевала его накормить до пробуждения сестрички! Конечно, он теперь сам хорошо орудовал ложкой, и аппетит был прекрасный, но мальчик начал чувствовать себя личностью, отдельной от мамы, и всяческими детскими способами это показывал.

      Соня проходила это в четвёртый раз, поэтому не так нервничала, как бывало с Серёжей. Она уже знала, что можно доверить трёхлетке сделать самому. Как он будет горд собой и рад, что он уже большой! «Я по росту большой, а не по росту маленький!» – говорил Ваня, картавя. И ему очень нравилось, что все радуются этому и смеются.

      Верочка, которой только-только исполнилось пять лет, вообще не спала днём. Она получила в подарок на день рождения среди прочего интересную игру – бирюльки. Мама сказала, что играть в неё можно, только когда малыши не видят, потому что они потащат бирюльки в рот, в нос, в уши. Вера уже понимала, что так делать нельзя, и со спицей, которой таскают бирюльки, обращалась аккуратно. Она была большая и рассудительная девочка. Могла целый час сидеть над кучей деревянных бочоночков, чугуночков, чашечек, скворечников, саночек и прочих игрушек, искусно выточенных из малюсеньких брусочков, и вытаскивать их по одной из кучи, стараясь не шелохнуть остальные. Если куча разваливалась, она начинала сначала.

      Но она любила и подвигаться, предпочитая это делать в компании!

      И вот в это время, когда Софье было совершенно не до гостей, к Воронцовым пожаловала посетительница.

      Пётр встретил её в передней.

      – Здравствуйте, Нина Андреевна! С приездом в первопрестольную!
      – Доложи, Пётр!
      – Не могу, Нина Андреевна! Графа Владимира Сергеевича дома нет-с, а графиня Софья Ивановна заняты с детьми и принять-с вас не смогут-с!

      Нине показалось, что Пётр говорил с ней с плохо скрываемой издёвкой. Не знаю насчёт издёвки, но удовольствие отказать Нине Пётр Ефимыч испытывал явно, хотя, будучи воспитанным слугой – даже дворецким! – позаботился, чтобы это удовольствие выглядело скрытым.

      – Но ты всё-таки доложи!

      Голос Нины Андреевны сделался просительным. Пётр стоял с каменной физиономией, будто его не касается. Тогда Нина спросила:

      – Может, ты мне хотя бы скажешь: правда ли, что Серёженька пропал?
      Она представляла себе пропавшего мальчика полутора лет, в коротеньких штанишках на лямках, и ей было его жаль до слёз! С ней бы он не пропал!

      – Ничего подобного-с! Никто не пропал! Молодой граф находятся там, где им и положено быть!

      Нина испытала сложное чувство облегчения и разочарования одновременно. Слава Богу, что не пропал, но и, значит, не отправился к ней, в Италию! Значит, ему и здесь хорошо!

      Из глубины комнат раздался звон колокольчика, и Пётр удалился. Он, конечно, сказал Софье, что к ней приехала Нина.

      – Или к барину, она не уточняла. Прикажете принять?
      Софья вздохнула. Надо бы принять Нину: Софья никогда не могла отказать людям. Раз она приехала, значит, у неё какая-то нужда. Но дети!

      От Ванюшки отойти было нельзя. Надо было соблюсти ритуал: покушал, сказал спасибо, мама вытерла ротик, похвалила, отвела в кроватку, раздела, поцеловала, уложила, укрыла одеяльцем, рассказала коротенькую сказку.

      (Ой, милые! Хорошо, что здесь нет злобного автора! А то бы он непременно спросил: «Софья Ивановна! А вам это никого не напоминает?» Ну да что удивляться: что сын, что отец! Может, Ванятка тоже Штирлиц, ЛСЭ.)

      Не дай Бог пропустить какое-то звено – рёв обеспечен, а значит – и сна как не бывало! Потом весь вечер разбит, Дина не спит, в общем, дешевле обойдётся всё сделать, как требуется.

      Динку она только что покормила, и девочка гулила. Она начала уже помаленьку подниматься на ножках, держась за опору, поэтому её перевели из плетёной колыбели в кроватку с высокими сетками. За резвым младенцем тоже нужен был глаз да глаз. Няне доверить можно, но маме самой интереснее наблюдать за развитием ребёнка! Она же не для няни, а для себя родила такую чудесную девочку!

      Веру тоже инстинктивно хотелось оградить от встречи с… соперницей! Да, с соперницей, – Софья вспомнила сон. Так вот к чему он был! Ей-богу, Софье уже тоже снятся вещие сны, как, бывало, Варюшке!

      И Люба сейчас придёт!

      Софья призналась себе, что встреча с Ниной её немного страшит. Но она этого никогда не покажет!

      – Пётр! Попроси Нину Андреевну немного подождать. Объясни, что сейчас я больше всего занята с детьми! Она могла бы прийти вечером, когда мы всех уложим, и Владимир Сергеевич будет дома. Если ей удобно, то часиков в девять!

      Софье очень не хотелось показывать детей Нине. Нина ей своего доверила полностью и – навсегда! («Навсегда?» - зашевелился червячок опасения.) А она своих не хочет даже показывать! А у Нины, интересно, дети есть?

      Когда Пётр вышел в переднюю, Нина там разговаривала с Любой Воронцовой.

      Люба, придя из гимназии, сняла меховой серо-пёстрый капор и, разматывая шарф, стояла в расстёгнутой цигейковой шубейке. Она увидела даму в шерстяном закрытом платье со светлой вставкой на груди.

      – Здравствуй, девочка! – ласково сказала дама.

      – Bonjour, Madame ! – поздоровалась девочка. – Вы к нам?! Милости прошу!
      Ей понравилась дама. Она была ухоженная и вообще comme il faut! Одета по моде.

      Гостья отметила про себя, что верхней частью лица девочка напоминает Владимира: высокий лоб, плавные брови, которые готовы изломаться при напряжении мысли или эмоций, – а общим абрисом похожа на мать.

      «Наверное, он её очень любит!» – проницательно подумала о бывшем муже и его дочери.

      – Меня зовут Нина Андреевна!
      – Очень приятно! Любовь Воронцова!

      Любе действительно было приятно и хотелось поговорить с такой тонной (от слова «тон») дамой.

      Когда Нина услышала слово «любовь», её что-то кольнуло в сердце. Любовь Воронцова – это то, что она потеряла когда-то навсегда, и, честно сказать, по своей вине тоже.

      Джованни-то упрекнуть не в чем, он её поддержал, когда от неё все отвернулись, и поддерживает до сих пор. Италия, семья, ребёнок - всё это прелестно! Но, согласитесь, уровень-то не то-от! Она была кто? Графиня Воронцова! Звучит! А теперь кто? Синьора Манчини!.. Эх! И не только в этом дело. Нина довольно-таки подустала от итальянских темпераментных скандалов. У Софьи с Владимиром, она была уверена, всё тихо и спокойно. Владимир, даже если сильно злой, виду не покажет. «Но это скучно!» - неожиданно подумала она и успокоилась.

      Нина подумала, что, может быть, зря сюда пришла. У них тут любовь, семья, а она будет вносить смуту и беспокойство!

      Пётр объявил, что граф и графиня будут готовы принять у себя Нину Андреевну вечером, после девяти часов! Нина попрощалась и вышла. Она не была уверена, что после девяти придёт.



Часть 4. Расставание без встречи

Люба прошла в детскую. Мама была там. Но сказать ей о гостье девочка не успела. Сестрёнка Вера сразу бросилась к ней: давай играть! Кухарка Федора пришла сказать, что обед уже готов, можно кормить девочек. Мама оставила малышей с няней, и они втроём: мама, Люба и Вера, – стали обедать.

      После обеда Люба пошла с Верочкой прогуляться. Они бегали друг за другом, Вера предлагала делать снежную бабу, но снега пока было мало, и он был сухой, разваливался, поэтому ничего не вышло, даже в снежки поиграть! Обидно! Зима проходит, а насладиться не даёт! С горки кататься девочкам одним не разрешали: Вера может кинуться вниз очертя голову, а Люба её не удержит, могут расшибиться. Люба говорила: «Папа не поведёт тебя к лошадкам, если ты не послушаешься!» Пятилетней девочке пока хватало такого ограничителя. То ли ещё будет!

      Когда вернулись домой, Люба села за уроки. Она уроки учила примерно так, как её мама: читала книжку, про себя повторяла. Она внимательно слушала всё, что говорилось на уроке, поэтому дома заниматься ей было легко. Потом она написала упражнения в тетрадках.

      Всё не удавалось поговорить с мамой о той женщине, которую девочка видела в передней.

      Вечером пришёл отец. Мама только с ним поздоровалась, как её позвали к Динке и Ване: опять настала пора их кормить – теперь ужином. Вера была занята книжкой: ей было пять лет, но она уже умела читать. Поэтому у Любы появилась возможность поговорить с папой наедине.

      – Папа! К нам сегодня приходила какая-то женщина, Нина Андреевна! Но мама не смогла её принять, сказала, чтобы она приходила вечером.

      Воронцов слушал и удивлялся. Нина? Зачем она? Что она тут делает? Неужели она придёт к ним опять?! Сколько можно?
      Наверное, можно столько, сколько нужно, чтобы решить вопросы окончательно.

      Дочка продолжала:
      – Очень красивая женщина! И одета по моде!
      – А больше ничего ты не заметила? – спросил отец.

      Он знал, что его дочка наблюдательна, интересно, заметила она сходство гостьи с братом?
      – Заметила, что Пётр к ней отнёсся как-то… иронически, что ли?

      Надо же, дочка какие вещи знает! Иронию! И замечает… Да, молодёжь, действительно, подросла – теперь её мнение тоже надо учитывать!

      У Воронцовых много детей – это весело, но это и множество личностей, множество мнений, с которыми приходится считаться!

      Вот они маленькие, в колыбельке ещё лежат, а Сонечка уже к каждому находит свой подход! А когда дети подрастают и умнеют, то они становятся полноценными собеседниками, и родители у них тоже могут чему-то поучиться! Вон как Сергей справился с жуликами! Даже отцы так не смогли! Эх! Воронцов вздохнул с некоторым сожалением.

      Внизу громко зазвенел колокольчик. Нина всегда так звонила, как на пожар, когда возвращалась домой одна. Софья вышла из детской:
      – Уснули… Любонька, ты тоже можешь ложиться спать!

      Люба заметила, что маменьке как-то не по себе.

      – Мама, не волнуйся, я уже днём видела Нину Андреевну и знаю, что она сейчас должна прийти! Она мне очень понравилась, и я не против поговорить с ней ещё!

      Соня едва заметно поморщилась.
      – Если она будет тебя обижать, я смогу тебя защитить! – продолжила дочка.

      – Ну, эту роль, оставь, пожалуйста, мне! – серьёзно сказал Воронцов.
      Он вовсе не хотел, чтобы кто-либо отбирал право защитить его женщину от чего бы то ни было. И ему начинало не нравиться, что опять встреча с Ниной напоминает военную операцию. Люба запоздало поняла, что сказала что-то невпопад.

      Наконец, зашёл Пётр с докладом.
      – Прикажете принять? – спросил он графа.

      Выражение лица его было тревожно.

      – Проси, Пётр, - сказал Воронцов. - Прорвёмся, - ответил он на безмолвный вопрос дворецкого, подмигнув сразу двумя глазами.

      Вошла Нина. Она сразу оценила необычность ситуации: Владимир, Софья и их дочь.

      Или при Любе разговаривать? Нина понимала, что тем самым она взорвёт навсегда атмосферу у Воронцовых. Но, собственно, почему она должна их щадить?! Они вот не отдают ей её сына! А на войне все средства хороши!

      Чтобы прервать молчание, Софья и Владимир поздоровались первыми, предложили сесть. Нина ответила, уселась. Люба пошла сказать насчёт чаю.

      Тогда Манчини быстро спросила:
      – Где мой сын? Где Серёжа?
      Софья ответила нарочито ровным голосом:
      – Наш сын Сергей Воронцов учится в кадетском корпусе, он сейчас на занятиях. У нас всё хорошо.

      Софья могла не задавать Нине никаких вопросов. Она прекрасно понимала, зачем Нина Андреевна опять поднимает ту же тему.

      Воронцов, наконец, открыл рот:
      – Сударыня, вы помните, чем закончился наш последний разговор? Вы привезли какие-то новые документы?

      Он с бывшей женой разговаривал на «вы». С развода, пожалуй, прошло уже больше времени, чем граф жил с Ниной. С чужими людьми положено разговаривать на «вы», хоть бы мы их и не уважали. Однако граф по определению считал всех достойными уважения.

      Любочка вернулась и пригласила к чайному столу.
      – Люба, радость моя, пожалуйста, иди в детскую, посмотри, всё ли там в порядке!

      В голосе Софьи Ивановны звенела тревога. Она боялась, что Нина, невзирая ни на что, ляпнет лишнее при девочке.

      Люба посмотрела на мать и поняла, что лучше уйти, раз мама говорит. Подслушивать ей бы в голову не пришло: Воронцовы не так воспитаны. Раз велено уйти, значит, разговор не для детских уш. То есть ушей! Настаивать – это Верочкина манера! Ну что ж, завтра Люба спросит всё у мамы. И девочка ушла в детскую, чтобы готовиться ко сну.

      Нина заметила на столе детскую книжку с картинками. Надо же – тоже «Сказки» Шарля Перро на французском в детском переложении, как та, которую читала её дочка!

      Она решилась.
      – Господа! У вас так много детей! Вам, наверное, требуется много времени с ними заниматься! - Она хотя бы так мелко отомстила Софье за то, что та не приняла её днём. - Почему вы не хотите отдать мне моего ребёнка?

      – Сударыня!
      Воронцов говорил очень спокойно. Нина отлично знала цену его спокойствия. Она видела, что он аж побелел. Но то же видела и Софья. Она смотрела на мужа с напряжением, готовая прийти ему на помощь в разговоре с этой женщиной.

      – Я уже вам говорил неоднократно, что Сергей Воронцов по вашему желанию носит мою фамилию. Он считает меня своим отцом, а Софью Ивановну – матерью. Ему 12 лет, он подросток, он сейчас входит в сложный период своей жизни, и нарушать его спокойствие ради ваших капризов я не намерен и вам не позволю! Равно как и вмешиваться в жизнь нашей семьи со своими советами!

      – Какие капризы? Сыну 12 лет, а я всё ещё хочу вернуть его! …

      Граф хотел сказать, что, мол, 12 лет уже прошло, поздно, после драки кулаками не машут...

      Видя, что Воронцов собрался возразить, Нина пыталась перебить:
      – Владимир!
      – Сударыня! – Владимир предостерегающе приподнял ладонь.

      Он имел в виду, что бывшая супруга не имеет права к нему теперь так обращаться.
      – Подождите, - сказал он, - так вы привезли какие-нибудь документы, которые бы доказывали ваши права на Сергея?
      Нине ответить было нечего.

      Воронцов сейчас сильно жалел, что не отправил в детскую и Соню. Она разнервничается, молоко опять может пропасть. Конечно, он знает способ поправить дело, но а вдруг он не сработает?! Он незаметно подвинулся ближе к супруге, будто желая обнять её и защитить.

      Среди молчания в комнате были слышны из-за двери весёлый голосок Любочки и степенные увещевания Петра. Потом Люба о чём-то его спросила заинтересованно, и дворецкий начал ей длинно и монотонно что-то говорить.

      Хороший слуга у Владимира Сергеевича, преданный, понятливый! Ещё бы: сколько лет вместе! Уже давно без слов понимает, что нужно делать!

      Почему-то вспомнилось, что Пётр бегал к дырке в заборе со щёткой – подсматривать, как граф лазил на свидание со своей Софьей. Владимир усмехнулся незаметно, в душе потеплело.

      Софья предложила Нине чаю, печенье. Та отказалась:
      – Спасибо, не надо. Могу я встретиться с Серёжей?
      – Нет. Это лишнее, - сухо ответил граф.
      – А хотя бы посмотреть издали я могу?

      Софья не могла отказать сопернице в этом.
      – Серёжа учится в Лефортове, во втором кадетском корпусе...

      Она хотела объяснить, где это. Нина кивком показала, что знает, и ответила:

      – Но… Я была в корпусе, мне сказали, что можно встретиться с Сергеем только по разрешению полковника Воронцова. Полковник! – Нина взглянула лукаво на бывшего мужа. – Вы можете мне дать такое разрешение?

      Соня умоляюще смотрела на мужа. Он молчал.
      – Владимир!.. А если в твоём присутствии?.. - несмело сказала Софья.

      Воронцов задумался. Он никогда не мог сопротивляться женщинам, и Нине в последнюю очередь. Хотя он её не любил уже давно, он знал, что она владеет рычагами, через которые можно управлять им. А это может навредить Серёже.

      Но Софья, по своему обыкновению, захотела помочь.
      – Поедем в Лефортовский парк погулять, и Любочку возьмём с собой! Нина Андреевна! И зайдём навестить Серёжу!

      Строго говоря, план был рискованный. Многое зависело от порядочности Нины Андреевны, но Софья уже увлеклась.

      – Завтра.
      – Хорошо, – решился Воронцов. – Завтра я в первой половине дня как раз буду в округе, а в два часа мы с вами встретимся у корпуса. Ты успеешь, Софи, накормить и уложить малышей?
      – Давайте в половине третьего.
      – Ну вот и славно!

      Нина отметила обращение Владимира к жене французским «Софи», - так принято обращаться либо к чужим, либо к своим при чужих. Да, прошли те времена, которые накрепко связывали их троих...

      Нина, кажется, всё забыла и теперь воспринимает давние события очень искажённо.

      * * *
      Вечером наедине Воронцов и Софья всё переживали сегодняшнюю встречу.

      - Пётр молодец, я ему так благодарен!
      Владимир был рад, что он может с любимой обсудить свои чувства.

      - А Нина, Нина! Ты знаешь, мне ведь сон приснился, - помнишь, ты ещё спросил, почему я плакала во сне? Так он был вещий!
      Софья казалась удивлённой.
      - Сон в руку? - уточнил Владимир.
      - Ну, если хочешь... Мне приснилось, что Нина отбирает тебя у меня. Я подумала, что это ревность, а оказалось, что сон совсем про другое!
      Она была поражена своим открытием, но это было печальное открытие.

      Владимир стал целовать свою жёнушку тихонько и нежно: в висок, в скулу, в щёку, постепенно приближаясь к её губам. Ему хотелось отвлечь Софью от мрачных дум.
      - Не волнуйся, Софья! Утро вечера мудренее!
      Софья заулыбалась. Ответить он не дал, закрыв уста любимой поцелуем.

      * * *
      Утром мама попросила Любу не задерживаться в гимназии, чтобы успеть пообедать и встретиться в Лефортове с Серёжей и Ниной Андреевной.
      – Ой, как хорошо! Я ей покажу своё любимое дерево в парке!

      В половине третьего у входа во второй кадетский корпус собрались молодая барыня с дочкой, дама постарше и полковник в шинели.
      – Я узнаю, можно ли забрать на час-полтора нашего кадета, – сказал Воронцов и зашёл в подъезд.

      Люба в восторге смотрела на Нину Андреевну и её зимний наряд! Как ей идёт эта шапка и шубка! Хотя мама у Любы тоже как картинка!

      Софья носила скромную круглую шапочку с коротким мехом (норка, наверное), белоснежный оренбургский платок-паутинку, синее пальто с белым пышным песцовым воротником. Девочки в гимназии говорили, что Любочкину мамочку-красавицу нарисовали палехские мастера на лаковой шкатулке! Люба не верила, но ей было приятно, что девочки считают её маму красивой.

      – Нина Андреевна! Разрешите вам показать моё любимое дерево! Вот оно – напротив Серёжиного корпуса! Это каштан! А Серёжа – это мой старший брат! Он тоже вам понравится!
      – Люба! – сказала Софья с особой интонацией.

      Каштан был голый, чёрный, зимний, хотя и крепкий на вид. Его толстые ветви напоминали Любе собачьи лапы. Любоваться там было пока нечем. Девочка поняла, что мама недовольна её поведением.

      В это время из подъезда уже вышли Владимир Сергеевич с мальчиком. Оба в зимней военной форме, такие одинаковые между собой.

      Софья внимательно смотрела на Нину. Нынешняя Серёжина мама ничего не могла с собой поделать и отвести взгляд.

      Нина вся подалась вперёд к сыну, но хранила молчание. Мужчины подошли. Граф представил:
      – Нина Андреевна! Это наш сын Сергей!

      Нина надела свою самую лучезарную улыбку, которая с ума свела не одного мужчину в Москве и в Италии, подала руку в перчатке:
      – Добрый день, очень приятно!

      Она проклинала уже и себя, и Воронцовых, что оказалась в такой дурацкой ситуации. Выдавить из себя: «Ваше сиятельство, у вас прелестный сынок!» - это она не могла себя заставить.

      Люба почувствовала напряжение и отвлекла Серёжу на себя.
      – Хочешь – кто быстрее до той берёзы?
      Она знала, что проиграет, но зато все выиграют в другом!
      – Люба, давай лучше отойдём подальше от окон, а то воспитатели увидят, что я тут бегаю, ещё наряд вне очереди влепят! – ответил брат и ускорил шаг за сестрой.

      Взрослые шли сзади: Нина ближе к детям, Воронцовы за ней. Серёжа с Любой с интересом обсуждали какую-то задачку.

      Нина подумала, что никогда бы не узнала своего Серёженьку при случайной встрече. Он был высокий мальчик, уже примерно до лба и Нине, и Софье. Казался выше из-за шапки-ушанки, надетой практически на макушку, по уставным требованиям.

      Его светло-карие глаза блестели от удовольствия гулять, разговаривать с сестрой, дышать свежим воздухом, а не сидеть в пыльной казарме. Щёки зарумянились от лёгкого морозца. Нина думала: «Какой прелестный мальчик!»

      Люба шепнула Серёже: «Пойдём в парк, они нас догонят!» Она была бы не прочь пообщаться с гостьей, но с братом ведь интереснее. Девочка по нему успела соскучиться за длинную осень и ползимы: за полтора дня выходных наговориться времени не хватало.

      Они зашли за угол корпуса, свернули в парк. Кадеты зимой расчищали аллеи, да нынче снега и так было мало. Взрослые шли по аллее осторожно, боясь поскользнуться. Люба с Серёжей немного побегали друг за другом. Воронцовы не отвлекали Нину от важного дела, ради которого она сюда пришла.

      Нина смотрела на сына. Как ей хотелось подойти, приласкать, поцеловать его!

      Софья сказала на голубом глазу: «Серёжа! Нина Андреевна интересуется, как и чему вас учат в корпусе. Расскажи, пожалуйста!»

      Мама позвала Любу к себе, и они шли втроём, а Сергей рассказывал что-то Нине, которой приходилось имитировать интерес не к кадету, а к процессу учёбы.

      - Сергей! Я хочу знать и то, где вы живёте, какой распорядок, какие комнаты, кровати, не холодно ли...

      - Солдат и офицер должны уметь терпеть и голод, и холод, и жару, и жажду, и сырость! - ответил мальчик.

      Но всё же он рассказывал довольно подробно, отвечал на её притворные вопросы. Люба не могла понять, что происходит. Папа её стал спрашивать что-то об арифметике, она отвечала. Зато Софья, как цербер, стояла на страже интересов семьи, незаметно прислушиваясь к разговору Серёжи с Ниной.

      Так они гуляли около часа. Затем Владимир Сергеевич подозвал Серёжу, спросил что-то у него вполголоса, мальчик достал листок с увольнительной, отец посмотрел и объявил:

      - К сожалению, дамы, мы должны отпустить нашего кавалера к месту службы!

      Нина умоляюще посмотрела на Воронцова. Она обратилась к мальчику:

      - Сергей! Желаю вам, чтобы в вашей жизни было побольше праздников! Радуйтесь, веселитесь! Но в вашем веселье не забывайте и несчастных, коих много ходит по земле! Подарите и им иногда частичку вашей радости! Будьте счастливы, Серёжа! Даст Бог, ещё свидимся!

      Пока она говорила, Владимир и Софья отвернулись, а Люба, не понимая, глазела на роскошную даму и брата. Брат кивнул и щелкнул каблуками сапог: «Честь имею!» Затем подошёл к родителям: «Мне пора!» Софья слегка коснулась плеча Серёжи, как бы обнимая, отец подал руку, как взрослому. «До субботы!» - кадет помахал всем и скрылся в подъезде, к которому как раз подошли.

      Обернувшись, Люба обнаружила, что Нина Андреевна уже удалилась быстрым шагом. «Даже не попрощалась!» - недоумённо подумала девочка.

      Родители вздохнули с облегчением.

      Софья сказала потом, когда Люба не слышала:

      - Мне было её сегодня очень жаль! Я даже подумала, что зря устроила эту встречу!

      А у Нины не выходила из головы «итальянская пословица», которую как-то давно сказала ей Софья: «Ride bene qui ultime ride». В тот момент Нина ещё хорохорилась вовсю и пыталась уверить себя и других, что победа за ней. Но теперь по всему получалось, что последними всё равно будут смеяться Воронцовы.

      Она была рада, что встретилась и поговорила с Серёжей. Она убедилась, что её сын счастлив в семье, которую считает своей, что к нему здесь хорошо относятся, что любые вмешательства только навредят ему. Всё-таки, как душа ни рвалась, Нина уже сильно изменилась, перестала быть столь эгоистичной, как прежде, и научилась учитывать не только свои собственные желания.

      «Может быть, уже успокоиться? - думала она. - Сергей скоро вырастет. Ещё несколько лет, и он сможет принимать самостоятельные решения». Оставалось только подождать.