Манфред Кюбер Три огня Веронички Ч 5

             
                Часть 5. ЗАМОК ИРРЕЛОГ

 Старое  здание  как старая история запечатлённая в камне,  украшенная странными изображениями и знаками  как  тщательно расписанная летопись. Такой старой летописью был замок Иррелог. Его стены говорили  каждому,  кто умел их понимать, страшные речи.  Замок Иррелог лежал гораздо дальше от Халмара, чем  дом теней.  Его окружал тёмный еловый лес, который  медленно переходил в песчаную отмель  поросшую соснами. За ними было море.  Зеленые волны Балтики  с белыми гребнями однообразно катились к побережью и ударяли в  рыбацкие лодки покрытые чёрным битумом и верёвкой привязанные  к  берегу.  А прибой  пел свою  песню, слышимую и в тихом парке замка.
          С другой стороны замка простирались вересковые заросли,  через которые вела дорога к дому теней, и дальше к Халмару, с его узкими  извилистыми улочками и  маленькими старыми домами, над которыми возвышался шпиль башни храма.  Сюда рокот моря не доносился. И это было хорошо, потому что  прибой не должен  ничего говорить тихим домам Халмара.
           Зато должен   рассказывать замку Иррелог, и делал он это  днём  и ночью.  Прибой  пел о старых печальных историях, хотя для замка  Иррелог было бы лучше, если  бы ему не приходилось слушать эти истории. Но он должен был это делать, так как это были истории сокрытые в старых летописях Иррелога. Старые  стены нашёптывали  ту же песню, что пел прибой, и обращали свои пугающие речи к каждому,  кто умел их  слушать и  понимать. Многие из тех,  кто живёт там сегодня, этого делать уже не умеют, но изображения и знаки  старых  историй  остаются  там повсюду, даже если люди их не понимают.
       Ах, не лучше ли было  бы, если бы человек, всё-же, прочитал их выцветшие  следы и  разгадал запутанные знаки? Не стал бы он тогда  яснее  видеть свой путь, с его поворотами, по которому странствует? Не стал бы он  тогда больше  заботиться о том,  куда хочет шагнуть? Вы, те, кто  сегодня дышит на этой земле,  подумайте об этом, сколько их перед вами этими путями  прошло, и любило на них и ненавидело, молилось и грешило.     На  прибрежном песке, на который вы  сейчас ступаете, перед вами оставили следы многие прошедшие, и затем они были  вновь  занесены.   
       – К печали или радости ваших речей примешиваются отдалённые чужие голоса, к  вашим мыслям – другие мысли, которые уже были  здесь, а к  венкам, которые вы плетёте своей жизни,  невидимой  рукой  вплетаются увядшие цветы  когда-то цветущие здесь в прошлом. Все события между собой так удивительно связаны.  Как многое можно было бы объяснить, как  многого удалось бы избежать,  если бы человек шёл  по жизни  сознательнее. Но мы  странствуем впотьмах обступивших  нас сумерек, и тени прошедшего странствуют с нами.


   Ах, Улли Ульберг,  переехала ли бы ты в замок  Иррелог, если  бы поняла песню прибоя, если  бы умела прочесть письмена старых стен и  знаки на тёмных арочных воротах замка?  Пришла ли, если бы увидела увядшие венки, развешанные  в коридорах и залах, и если бы  услышала, как угасшие голоса рассказывают  старые  истории об Иррелоге?  Знаю, что ты переехала потому, что хотела быть ближе к тому, кого любишь.  Но  замок Иррелог не то место где может готовиться ложе  из роз.  Его серые своды удушат блаженство тайных  снов о любви, и  к твоим жарким  и страстным мыслям  прикоснётся  холодная рука теней минувшего.  Ах, Улли Ульберг, ты сильная  и гордая  женщина, но  достаточно ли ты сильна, чтобы  справиться с  призраками Иррелога?  Ведь ты о них  ничего не  знаешь.  Как  может человек воевать  и  победить, если не знает того, кого должен  превозмочь?
       Нет, Улли Ульберг  ничего не знала о призраках замка  Иррелог.  Девочкой  она  ходила в школу в Халмаре, а после смерти родителей её взяла  тётя, которая  там жила.  Это  был  тихий мир, в котором она росла  с халмарскими  детьми, и эти узкие  улочки  маленького городка стали  её  домом. Но Улли Ульберг  мечтала о чём-то большом,  безмерно  прекрасном, грезила о роскоши  и блеске,  о жизни и смехе в  прекрасных  залах, и когда она об этом мечтала, то ей всё время  казалось, что  всё это ей давно знакомо, что она  пришла оттуда, и что туда же должна потом вернуться.
  Но она не знала многого о мире, и замок  Иррелог своей тяжёлой убедительностью  размеров её привлекал, так как казался ей противоположностью Халмару – тихому и спокойному, однако всегда немного чопорному и скучному.
   Когда Улли Ульберг  выросла, она унаследовала от своих родителей
большое наследство.  Первым  делом она стала путешествовать. Ведь теперь она была богата,  и молода, и у неё было время,  чтобы посмотреть  мир.  Но всё же, она не осталась в чужих  краях.  Она вернулась и купила замок Иррелог, который  стоял давно  покинутый, заброшенный и очень запущенный. Как путешественница уже повидавшая  мир, она, конечно, знала, что замок не изобиловал ни роскошью, ни блеском – о нет, конечно, он не был похож ни на  один из знатных замков Флоренции, которые она  так любила.  Но она оботкала Иррелог своими детскими мечтами, его старые стены обернула невидимыми нитями и думала, что, и в самом деле,здесь она сможет  пережить  чудо, о котором мечтала с  нетерпеливостью молодости. Она хотела  властвовать и пользоваться своей силой, но хотела этого здесь, в этом месте, хотела быть великой здесь, где была когда-то маленькой  школьницей.  А  быть может, это был дом, который снова звал её к себе?  Трудно сказать, сколько разных чувств говорит в душе человека – часто это даже и не он сам, он только слышит в себе какой-то голос и  даже не подозревает что их много. Человек хочет, но никогда не может с уверенностью  сказать, почему он этого хочет.  Связи с родиной Улли Ульберг, по сути, не чувствовала.   Она не была такой чистокровной северянкой как  те, которые вместе с ней росли  в Халмаре. Школьницей она отличалась от других своими чёрными волосами, тёмными глазами и необычайной смуглостью  кожи. Она чувствовала себя  дома больше во Флоренции под  глубоким синим небом и яркими красками юга, чем здесь, где снег и серый туман бывали чаще, чем солнце и ясный день. И всё же, она снова вернулась на север и купила замок Иррелог.
   Этот замок  был не только воплощением  детских снов Улли Ульберг. 
Скорее это было желанием быть ближе к тому, о  чём она долго мечтала, и оно было сильным.  Никто не знает где мы на самом деле дома,
и нам  только изредка удаётся расплести нити нашей  судьбы раньше, чем  возьмёт их из наших рук смерть, чтобы из них был соткан новый узор на ткацком  станке вечного возрождения.
   Нет, сегодня Улли Ульберг уже не была маленькой школьницей.
 Она хорошо знала, что такое настоящая красота и великолепие, и видела ясно, как тёмен и мрачен замок  Иррелог. Но она так была молода,  красива и сильна, что её  не пугал труд в старых стенах Иррелога, также как и в мечтах своего детства. И когда вдалеке  пел прибой, когда дубовые двери скрипели, тяжёлые пороги стонали или  её шаги разносились в пустых коридорах, она с беззаботностью молодости смеялась.  Ведь она была хозяйкой Иррелога и хотела его переделать, вдохнуть в него горячий, чарующий жар юга, который жил в её собственной душе. Она хотела эти серые камни увенчать красными розами и однажды в них своими поцелуями пробудить к жизни свою детскую  мечту.
  Ах, Улли Ульберг, ты так молода, и  красива, и сильна, но достаточно ли  ты сильна, чтобы изгнать призраков Иррелога? Жизнь иная, чем человеку видится в его мечтах. Сплетая цветы, мы куём себе цепи.
Тем  что в нас есть мы притягиваем к себе как доброе, так и злое.  Присматриваешь ли ты в себе за огнём, за красным огнём полном жара? И  Иррелог тоже стережёт  старые огни, которые когда-то горели. Но огни Иррелога коварны, помни об этом Улли Ульберг. Огонь притягивает огонь и никто из нас не знает, что хранится за вещью,  что является только  изображением, а что реальностью,  и  что из них  однажды  в  судьбоносный  день  возродится.

                *

       В зале замка Иррелог на  высоком диване сидела Улли Ульберг.
Двери в сад были распахнуты, и летние лучи золотого света танцевали на тяжёлой  тёмной мебели в стиле ренессанс, которая подчёркивала изысканное чувство красоты Улли. Её гости Харальд Хеллер из Халмара с супругой, отобедав в замке, сейчас сидели в зале напротив хозяйки, и пили послеобеденный кофе. Йоганн Путник,  пришедший  в замок после обеда,сидел несколько поодаль от остальных в глубокой оконной нише, и  слушал пастора Халлера, который усердно объяснял свои либеральные теологические взгляды. Улли Ульберг была свидетелем его объяснений уже за обедом, поэтому она слушала его только из вежливости.  Ей совсем неважно было,  является ли пастор либералом или ортодоксом, она  лишь страстно желала,  чтобы  он ушёл и оставил её с Йоганном Путником наедине. Её пальцы беспокойно играли тонкой золотой цепочкой венецианской работы, которую она носила на шее.
Слуга обслуживал молча.
   Пастор Халлер был рослый, ещё довольно молодой мужчина, с серьёзными  умными глазами. Своей внешностью он напоминал больше доцента,  чем пастора.  Его жена была обыкновенна, хороша собой, приветлива и немного боязлива.
      - Естественно, нелегко достичь того, чтобы в Халмаре  прижились
современные взгляды, -  говорил пастор Халлер.   – Здешние люди отстали, верят во всякие чудеса, даже в привидения и призраков, в Серую даму  и  гномов. Тяжело им от этого отвыкнуть, и тяжело просвещением  привести их  к настоящему. Я должен постоянно вновь и вновь уверять, что и  Иисуса нужно понимать как нравственный пример, а не искать смысл его пришествия в старых христианских легендах, хотя они, безусловно, имеют  свою поэтическую ценность.
        - Мне  жаль, что вы не можете сжиться  со здешними людьми, - сказала  Улли Ульберг  вежливо.
    Если  бы пастор почувствовал, как мало её  это интересовало! Но она  вежливо предложил ему очередную чашечку кофе.
         - Я не могу сказать, что я не сжился, нет, я чувствую себя довольно хорошо. Но посмотрите, вы же живёте здесь в прошлом, а не  в современности, но оно не может одолеть современную жизнь и сегодняшний прогресс.  Я считаю, что это нездорово и  изо всех  сил стараюсь привить людям другие взгляды. Ведь нельзя же постоянно оставаться  в средневековье.
       - Но, Харальд, - несмело возразила госпожа Халлер, -  мой отец тоже был  пастором, как и ты, и всегда строго придерживался Писания и говорил,  что из него нельзя убрать даже  слова. И папу в его  общине очень любили, и я, в сущности, придерживаюсь таких же взглядов, как и он.  Здешним людям было бы намного лучше, если бы им оставили все их чудеса.
         - Да, милое дитя, - сказал пастор надменно, - твой отец тоже был иных взглядов, но тогда было совсем другое время. Я ничего, естественно,  не имею против этого. Сегодня же мы должны следовать за настоящим. Вся сегодняшняя жизнь  изменилась, современное естествознание, достижения техники, это всё факты, которые нельзя упускать из вида.  В старые чудеса уже не верится, легенды являются красивыми  притчами, однако  важно,  чтобы  в христианстве мы видели  нравственный пример. И, конечно, суеверия прошлого несовместимы с нашими нынешними знаниями.
   Госпожа Халлер подавленно молчала.  Она неясно предчувствовала какое-то несогласие с гордой академической речью своего супруга, чувствовала в своей простоте гораздо более чётко чем он, что люди в Халмаре дали отпор этому новому отношению к церковности, и в этом она видела  опасность для её собственного дома.
    Улли Ульберг  подавила зевоту. Господин Халлер потерял уверенность и искал опору.
       - Йоганн Путник, - сказал он, -  вы все время молчите. Да, насколько    припоминаю, я слышал, что  вы говорите очень редко. Что вы  об этом думаете?  Наверно, вы тоже занимались религиозными вопросами?
         - Я думаю, что жизнь без чудес очень бедна, - ответил Йоганн Путник.  Я не хотел бы так жить. Я вижу в Иисусе из Назарета больше, чем только великого человека, которому мы должны следовать. Однако и следовать ему большинству из нас не удаётся - ни либералам, ни ортодоксам. Возможно, есть люди, которые могут жить в соответствии с какой-то нравственной доктриной, но умереть  с ней  одной,  для меня мало.  А к жизни, как и к смерти, мы близки каждый день.
   Пастор Халлер откашлялся.  Этот тихий человек, который всегда сторонился общества, ему был, в  сущности, неприятен.
        -  Ну да, - сказал он, - эта моральная доктрина должна развиваться. Чудеса  мы  уже не можем сегодня  предъявлять образованному уму.
         - Я, несомненно, не друг ортодоксальной нетерпимости, - ответил Йоганн Путник, - и всему остальному тоже, но я думаю, что в религии без чудес ничего не останется уже от самой религии. Чудеса происходят и сегодня, каждый цветок это одно из них, а чудо жизни и смерти не сможет объяснить даже современное естествознание.
          - И всё-же, мы к этому во многом приблизились, - возразил пастор  Халлер.
          - Или намного отдалились, ум и дух это не одно и то же.
          - Согласитесь наконец, что народ Халмара с их привидениями вам ближе, чем мои взгляды, - сказал пастор Халлер шутливо, но в его тоне  прозвучало что-то резкое, что должно было быть спрятано за безобидностью.
          - Откровенно говоря, да, господин пастор, - сказал Йоганн Путник  спокойно.
   Улли Ульберг  улыбалась. Её это забавляло.
         - Но что это за направление? - спросил пастор, выведенный из равновесия. Каким религиозным путём вы  идёте?
        - Нет  вообще никакого направления, -  объяснял Йоганн Путник  приветливо, -  я вообще не придерживаюсь никаких, так называемых направлений. Я думаю,  что человек, и особенно священник, может идти только одним путём, и этот путь- путь в Дамаск(*). Каким он будет в каждом отдельном случае, по сути, несущественно.
   Пастор встал.  В самом деле, этот странный человек был не намного дальше, чем простые люди  Халмара. И это следствие  этих азиатских странствий.
          - Ну конечно, если в этом смысле, то несомненно, - сказал он уклончиво, - жаль, но нам пора идти. Примите нашу признательность
за гостеприимство,  милая хозяйка.
           - Сожалею,  что вы нас покидаете,  - сказала Улли Ульберг 
 вежливо. Карета для вас готова.
           - Очень мило то, что вы о нас так заботитесь. Но мы  смогли бы неплохо пройтись и пешком, - сказала госпожа Халлер.
            -  До Халмара далеко, - ответила  Улли Ульберг.  Я подумала о   вашем желании отъехать сразу после обеда.
    Улли Ульберг проводила гостей к экипажу. Потом она вернулась в зал и села рядом с Йоганном Путником.
            - Наконец, ты только мой, - вздохнула она с облегчением.
            - Пастор Халлер, со своим современным просвещением, мыслит в целом правильно, но  это страшно скучно и  мне совсем не интересно.
   Йоганн Путник улыбнулся.
            - Для тебя, возможно, но не для людей Халмара. Они ищут в храме то,  чего могли  бы придерживаться, и они правы. Алтарь не кафедра  для теологических изысканий, и несмотря на все современные познания  в храме «очень темно», как об этом некто выразился.
             - Кто же  это сказал? – допытывалась Улли Ульберг. Интересно это увидеть и понять тоже.
             - Это трудно объяснить, Улли. Человек, который  это сказал, находится между двумя мирами.
              - Это звучит так таинственно, - сказала Улли Ульберг, - но расскажи  мне что-нибудь о себе, Йоганн! Ты так давно не был у меня. В школьные годы в Халмаре мы виделись каждый день. Ты не слишком  занят  своим изучением? Как поживают Регина и тётушка Мария, и что делает Вероничка?
              - Спасибо Улли,  в целом, хорошо поживают. У Веронички был небольшой жар, но, в общем, ничего особенного. Регина и Мария постоянно  в делах, и  садовое хозяйство развивается. Это даёт приличный побочный заработок. Я помогаю им, где только могу. Работа в саду это  что-то очень ценное, она соединяет в себе заработок с красотой, хотя  часто это   даётся  нелёгким трудом.
              - Примирилась ли Регина со смертью своего мужа?
              -  Думаю что да, прошло уже достаточно много времени, и даже у меня не было впечатления, что они были как-то особенно близки. Наши обычные браки строятся, в большинстве своём, на привычке.  Да и Регина к тому же такой человек, который, по, моему мнению, никогда полностью не проснулся к жизни, и никогда вполне ясно не может сказать ни  да, ни нет ни на один жизненный вопрос.  Часто я пытался  ей помочь, но она становилась какой-то растерянной, даже с Вероничкой.
            - Для Веронички  должно быть печально, так рано потерять отца, - сказала Улли задумчиво. При этом она вспомнила о  ранней смерти своих родителей, и Йоганн почувствовал  это.
             - У неё есть ещё мать, это не совсем то, что было с тобой, Улли. Ведь она осталась дома. И не думаю, чтобы она от своего отца многое приобрела. Он был совсем не похож на  неё. Я  уважаю  кровные  связи, но надо признать, что они играют второстепенную роль. Духовное притяжение является более сильным, но к обоим родителям оно  встречается  только изредка. Я думаю, что Вероничка, по существу, сильнее связана с Региной, и только немного с  отцом. Это Регина должна была, живя с ним, сгладить свою судьбу, а не ребёнок.
           - Ты так думаешь, или это знаешь, Йоганн?
           - В этом случае я знаю, - сказал Йоганн Путник. Когда однажды Вероничка умрёт, то сначала её встретит не отец, у неё  там есть более близкие души, так же как  и здесь. Его путь не похож на путь Веронички, и пока, мне кажется, что он не может быть хоть немного легче. Он был слишком далёк от  всего духовного и это может  продлиться долго, до тех пор, пока он не вживётся в  него.
            - Ты видел это, Йоганн? Что, можно видеть мертвое, так же как живое?
            - Это возможно, Улли.  Мертвые с живыми связаны теснее, чем мы думаем, и действуют  вместе, как на том, так и на этом свете. Только сегодня, когда мы всё больше становимся  материалистами и всё больше связываем себя с земным, нам кажется наше разъединение с мертвыми само собой разумеющимся. В  старых культурах думали иначе, и чувствовали  по-другому.  Я не хочу сказать, что  многое  из этих вещей понимаю, но, всё-таки, только идя своими дорогами, я кое-чему научился. Эти дороги были движением по пути. Понимаешь, Улли, что,  я имею в виду?
   Улли Ульберг задумалась. 
            - Так  я не путешествовала. Не могу, к сожалению, сказать, что  я  шла по пути. Но я была в Италии,  как и ты в Азии. Я могу себе представить, что человек там многому учится и на многое потом смотрит другими глазами.
           - Ах, это самое малое, - заметил Йоганн, - и в этом мне помогли. Один должен помогать другому, Улли.  Жизнь очень трудна, когда  о ней человек размышляет  и стремится в ней  разобраться.
             -  Тебе достаточно этой простой жизни здесь?
             -  Да, Улли, я надеюсь, что сумею справиться.
             - Скажи, Йоганн, ты возвратился из-за Веронички, или чтобы помочь сестрам, или по другой причине? Ты прекратил путешествовать так внезапно.
             - Конечно, я чувствовал, что обязан помочь Регине, когда она вдруг овдовела, но  правда и то, что я, в самом деле, был призван, чтобы помочь Вероничке. А Марие никто не нужен, она полностью  справляется  сама со всем своим хозяйством.
              - Ты был призван? - спросила Улли Ульберг.
              - Да, Улли, но этим призывом было внутренне побуждение. Я с Вероничкой  очень близок и должен ей помогать. Сюда вмешиваются  и законы  другого мира. И глупенькому Петру должен помочь.
              - Это прекрасно, Йоганн, и я могу понять, что Вероничка тебе внутренне близка. Это удивительный ребёнок, и ты был таким же. 
Возможно ты как раз  поэтому, мне особенно нравился. Тебе этого хватает? Не мог бы ты со всем тем, что у тебя есть, и чему ты научился делать совсем другие дела, а не заниматься обучением глупенького Петра?
               - Я сделал бы большое дело, если бы мне удалось хотя бы немного разбудить спящий в нём дух. Возможно, это была бы большая заслуга, чем написание большого труда. Не суди о слабоумном так, как это делает большинство людей. Вот смотри, мы идём от жизни к жизни, Если сегодня у глупенького Петра дух связан, то быть  может, когда-то он был великим мудрецом, который, из сострадания к таким людям в нынешней своей жизни  стал таким ограниченным, чтобы самому, до самой глубины,  пережить их страдания, их потерянность и полную беспомощность. Для того чтобы в будущей жизни стать для них руководителем.   
   Улли  посмотрела на него с изумлением.
              - Это я смогла бы понять, -  сказала она медленно, - и ты веришь, что Петр был  таким  мудрецом?
               - Хочу этому верить, Улли, - По крайней мере, это оправдывает   мои усилия для Петра, если я считаю что это возможно. Кто может разгадать судьбы людей? Это очень трудно, и я не духовный руководитель.
               - Но ты кого-то знал? - спросила Улли? Это было в Азии?
Прошу, расскажи мне об этом!
                - Я встретил   своего руководителя, но было это не в Азии.  Как мне  сказать, где это было?  Это вообще не объяснить, Улли. В Азии я
готовился,   чтобы  суметь увидеть руководителя, но увидел  его впервые позже.  Всё равно где это случилось. Это не человек  в нашем привычном земном понимании.  Это действительно важные вопросы, но их трудно облечь в слова.  Ты сама к этому всему может быть ближе, чем  ты думаешь, Улли, иначе бы так не спрашивала.
               - Верю, что за вещами  существует жизнь пронизывающая эти вещи  и подобная этой жизни. Возможно, не имело бы смысла жить, если бы было иначе.  Я никогда не могла себе представить, что всё  вмещает  в себя только то, что люди ежедневно видят и чем ежедневно пользуются. Тогда вообще не стоило бы  дышать и бороться. 
                - Ты борешься за что-то, Улли?
   Улли Ульберг  склонила голову.
                - Возможно, Йоганн, - сказала она тихо. Да, мы все боремся, но никто не знает, победит ли он.
   Йоганн Путник молчал и смотрел  на цветочное великолепие парка, озарённое золотыми лучами послеполуденного солнца.  Как сильно похож был этот день зрелого лета на красоту Улли Ульберг!Но каждый день должен пройти полдень и направиться к вечеру, затем к ночи и новому утру...
                - Послушай, Йоганн, - продолжала Улли, - ты говоришь о разных жизнях. Я понимаю это так, что мы были уже на этой земле  раньше в других человеческих телах, и что мы пришли обратно, и снова  возвратимся. Только так я могу понять, что судьбы людей друг с другом связывают, взаимно сглаживаясь, разъединяют,и  вновь соединяют. Я часто  об этом думала, и всегда  для меня это было, по сути, понятным, может быть намного понятнее чем, например, существование приведений, призраков и подобных вещей, превышающих меру моего понимания.
                - Не надо быть мистиком, Улли, чтобы человек понял перевоплощение. Логически это единственная возможность чтобы увидеть во всех событиях гашение причин и следствий, так же, как  и справедливость. Этим я  не хочу естественно сказать, что нам  не следует  помогать там, где только можно, так как помощь нам  нужна, и мы её должны оказывать людям, животным и всему живому.
                - Ты можешь Йоганн видеть, кем кто был? Или ты встречался с тем,  кто это видит?
                -  Могу видеть только изредка, Улли. При таком восприятии  человек должен быть очень осторожным. Он этим может причинить много неприятностей, так как есть возможность, и ещё большая,  чем при других внечувственных восприятиях, поддаться  обману.  Но, в принципе,мысль правильная. Она приближает наше представление к миру, который был когда-то ближе к Богу, но потом был занесён песком  сегодняшнего материализма.
    У Улли было такое ощущение, что Йоганн хочет сменить тему. 
              - А если  я тебя спрошу о чём-то конкретном, Йоганн? – спросила она.
               - Например, кем был  барон Бомбе?-  засмеялся Йоганн, - твой   постоянный поклонник, не так ли?
             - Фи, Йоганн, - воскликнула Улли, - у тебя  нет  ни одного подходящего примера?  Но уж если ты сам это сказал, то ты знаешь,  кем он был?
               -  Я думаю, что не стоит над этим задумываться.  Такие вопросы требуют глубокого сосредоточения и покоя,  и я не хотел бы расточать  их по этому поводу.   Люди с примитивной сословной высокомерностью,  не  нашедшие себя, в большинстве своём были в предыдущей жизни   незначительными людьми, которые усиленно тосковали
по какому-нибудь  видимому положению,  поэтому родились для этого и в этом положении останутся  до тех пор, пока не усвоят урок и от этого желания не освободятся.  Это неинтересные инкарнации, и не стоит далее ими  заниматься. Но хорошо знать, что такая внешняя сторона жизни может притягивать.   Внутреннее соединение, однако, имеет свои собственные законы.  Но этим я не хочу сказать ничего плохого о бароне.  Это весёлый и простодушный человек. Можно его спокойно оставить мечтать о своей собственной знаменитости.
    Улли Ульберг засмеялась. 
                - Могу себе его представить в таком незавидном положении,  только с изменившимся обликом. Мне кажется, у многих людей  тоже ничего не меняется, только облик – но из этого можно извлечь много поучительного, и я часто думаю,  когда вижу компанию за столом, кто все эти люди в  действительности - те, кто сегодня находится вокруг меня и носит сегодняшние маски.
                - Если бы они маски сняли, то часто проявилась  бы удивительная действительность, - подумал Йоганн Путник.
                -  Знаешь, Йоганн, когда я была во Флоренции, мне часто казалось, будто бы всё на что я смотрела, я уже давно знаю. Немного стыдно  оттого, что  я чувствовала себя там больше дома, чем здесь.
                - Я могу это понять. Но всё-таки, ты возвратилась сюда, Улли.
   Нежный румянец показался на её щеках.
                - Да,  и почему Йоганн? Ты должен всё-же знать, что здесь я дома. 
    Она встала.
               -  Давай  пройдёмся по парку, здесь душно. На воздухе между цветами будет  легче.
   Йоганн Путник вышел  следом.
               - Ты хотела спросить, Улли, верю ли я в то, что ты однажды уже жила во Флоренции? Да, думаю что это так, поэтому  ты  многое оттуда принесла   в сегодня. Человек кое-что берёт с собой в следующую жизнь, так как что-то не исчерпалось. Как мне тебе это сказать, Улли.  Мне кажется, что ты ещё сильно  привязана к Флоренции, и к тому, что там было.
              - Ты это  видел, Йоганн?
              - Кое-что видел, но не всё.
              - Почему мы этого не помним? Есть только предчувствия, но они  туманные.
            - В  своём  детстве  человек  знает об этом гораздо больше, Улли. И Вероничка ещё кое-что знает. Но потом забудет. Большая часть жизни  покрылась сумраком, и стала только   наполовину сознательной. Это для нас тяжело, но  мы должны стремиться выбраться из тьмы к свету, а что тогда приобретём, то и  будет наше… Однако, до того как мы  этому научимся, останется всё так, как ты говоришь. Человек  так легко забывает то, что забывать не должен, а позже так тяжело забывает то, что хотел бы не вспоминать.  Это как с тремя огнями, каждый из которых горит по-разному, но если  огни  уравновесятся, то они станут одним единым  чистым пламенем. Это тайна жизни, только  её трудно понять. Разве что   изнутри в огни  погрузиться и   дать им пробудиться  в себе.
                - Когда я жила во Флоренции, Йоганн, у меня было ощущение, что ты постоянно находишься рядом, и что мы когда-то жили там оба,  и были очень близки, вот как  сегодня - или даже ещё ближе. Я не умею выразить это словами. 
                - Мы были во Флоренции, и были более счастливы,  чем сегодня,  если ты это имеешь ввиду,  но не пожелаем себе, чтобы это вернулось снова! Счастье во Флоренции разбилось на осколки, и это случилось ужасным утром.  Сегодня мы продвинулись на шаг дальше и должны суметь сделать  и другие шаги. При этом мы ведь хотим помочь друг другу, Улли, ты и я. Но не думай только о Флоренции. Надо идти вперед, а не назад, и многое  мы должны забыть, поверь мне!
                - Тяжело  многое забыть, Йоганн.
                - Конечно, но забыть не значит вычеркнуть. Забыть о шелухе, которая должна  отпасть и сохранить в себе суть событий. Так можно многое облегчить, но  жизнь трудна для всех тех, кто хочет помочь, а я  хочу помочь и честно к этому стремлюсь. Ты ведь тоже этого хочешь, Улли?  Этого ожидают столько людей и других существ,  в мире - сумятица, и всюду неосвобождённые души.
                - Я хочу того же, чего хочешь ты, Йоганн, - сказала Улли просто.  Ведь ты со мной здесь, и в этих старых стенах есть кусочек Флоренции. Тебе не кажется, что Иррелог чудесно изменился?  Я хотела, чтобы ты здесь чувствовал себя действительно  хорошо, Йоганн.
                -  Мне нравится у тебя, Улли, но замок  меня  не слишком привлекает. Я не хочу тебе портить радость от твоего дома, видно, что    ты  старалась всё здесь украсить. А старый шкаф, о котором мы  детьми  бредили,  едва можно  узнать.  Но, всё-же, было бы лучше,  если бы ты не приобретала Иррелог, а построила бы новый дом.
   По лицу Улли Ульберг пробежала тень.
               - Я думала, что  Иррелог понравится тебе. Он был нашей  детской мечтой. Здесь мы  играли в рыцаря и заколдованную принцессу,
 и  ты обещал освободить меня  от когтей  стерегущего меня дракона. Ты   помнишь об этом, Йоганн?
              - Да, я помню  это, Улли, и хочу своё обещание сдержать. Ведь как раз поэтому, я тебе всё это говорю.
   Улли улыбнулась и уселась на садовую каменную скамью.
              - Иди сюда, сядь рядом, и расскажи, почему тебе не нравится  Иррелог. Тут что можно получить ревматизм или, быть может, здесь есть призраки?
                - Послушай, Улли, я думаю так: человек несёт в себе много того,  что заложено в его характере и  судьбе и что должно проявиться и завершиться,  как хорошее, так и плохое. И одновременно человек  к себе притягивает много того из своего окружения, что ему близко, или чему он не может противостоять достаточно сознательно и решительно.  И поэтому мне кажется, что выбор места в целом неважен, конечно, если предположить, что такой выбор вообще можно сделать.
                - Поэтому ты живёшь в маленьком садовом домике, а не с Региной и тётушкой Марией?
                - Да, Улли, мне в нём лучше работается. Там до меня доходят  намного  меньше влияний, там больше возможности  сосредоточиться, и там более чистое окружение.  Думаю, я там нахожусь чуть  ближе к духовному миру, чем в доме теней.
                - Возможно, ты и прав.  Иррелог не такой спокойный. Посмотри только на  эту страшную каменную башню.  О неё разбилось и  моё умение, и  сам смысл красоты. Эта башня просто старый хлам. Надеюсь, что там  поселятся совы, которые придадут ей хоть какую-то романтику. Я люблю сов, но они никак не хотят селиться  в старой башне, хотя  их гнёзда находятся повсюду возле парка и я слышу их крики по ночам.
              - Я понимаю, почему совы не хотят селиться в башне. С ней не всё  ладно.  Многое в Иррелоге неладно.
              - Что ты имеешь в виду? Я не боюсь призраков.
              - Я не хочу этим  сказать, что там есть призраки.  Этого я не знаю. Я не знаю Иррелог  также хорошо как  дом теней. Хочу этим только дать понять, что ко всем вещам прилипло нечто из прошедших времён, понятно, что всегда незримо, но всегда  вполне реально. Следует иметь в виду, что если ясновидящий человек возьмёт в руки какой-то предмет, то он сумеет  рассказать, как выглядел его обладатель, и как сложилась его судьба.  Я часто это испытывал. В этом смысле, везде есть остатки сил, если это можно так назвать, но человек не должен давать им возможность   проявиться.
             - Я ведь этого не делаю, Йоганн.
             - Возможно, нужно много больше. Человек должен  сам им противостоять, нельзя проявлять с ними, даже в самом малом, хоть какую-то близость, чтобы  накрепко с ними не связаться. И здесь в Иррелоге есть много такого, чего бы лучше, чтобы никогда не было.Об Иррелоге рассказывают страшные  легенды. Говорят, что  здесь на морском берегу зажигали  ложные огни, которые приводили суда на скалы, и Иррелог богател имуществом тех, кто терпел крушение.
                - Ах,  это было давно, Йоганн. Что мне до  этого? Я  не зажигала эти  ложные  огни и не богатела тем, что потом море выносило на берег.
     Йоганн Путник покачал головой.
                -  Ты нет, Улли, но я  говорю о другом. Думая о себе, скажу, что и во мне  есть таящие опасность неясные области в душе.  У всех нас есть ещё  внутри огонь, который горит  слишком пылко, хотя порой он и  прячется под пеплом, и все мы часто, может быть, только  бессознательно протягивали когда-то руки к имуществу потерпевшей крушение жизни. Это так тяжело, и так удивительно переплетено и совмещено.
                - Может быть,  Йоганн, я не хочу ничего другого, кроме как помогать   жизни. Если человек это делает, то обязательно справится  со старыми  легендами.
                -  Я  искренно тебе желаю, чтобы ты  правильно помогала жизни, и призраков из Иррелога прогнала, Улли. Не предостерегаю тебя  от помощи  жизни, нет. Но хочу, чтобы ты когда-нибудь подумала,  легко  ли  помогать  жизни? Большинство людей, которые  проповедуют такой взгляд на мир, вообще не  помогает  жизни, а только самим себе. А на самом деле, они жизнь попирают – разве иначе велись бы войны, убивали бы животных,  вырубали бы  целые леса?  Помогать жизни означает помогать  всему живому, включиться  в братское бытие  со всеми  другими существами.  Нынешнее человечество  помогает  только  себе, а не жизни. Оно противостоит  жизни, а называет это помощью. От этого возникает  хаос.  Проблема в том, захочет ли кто-то честно задуматься  и принять это.
   Улли Ульберг смотрела на Йоганна Путника широко открытыми глазами.
                - Ты столько передумал, Йоганн, я хотела бы у тебя поучиться. Это правда, что сегодня мы говорим об этом намёками и от этого всё  постоянно  усложняется.  И я не хочу попирать никакую другую жизнь,  помогая  своей. Надеюсь, что это мне удастся.
                -  Улли, я хочу помочь тебе в этом так, как только смогу. Но теперь я должен идти домой.
                - Как жаль! Хочешь экипаж?
                - Нет, спасибо, до дома теней недалеко, и мне нравится одинокие прогулки.
                - Ты так всегда делал, Йоганн. Но боюсь, ты можешь слишком задуматься.
                - Этого я не хочу, так как знаю, что это было бы ошибкой, но жизнь понять надеюсь, чтоб суметь помочь, хотя это и сложно.
      Улли Ульберг  склонила свою  красивую голову.
                - Да. Всего хорошего, приходи поскорее.
                - И тебе всего доброго, Улли.  Приходи  к нам тогда, когда тебе захочется. И оставайся сама собой, тогда будешь госпожой  над всеми призраками Иррелога.
   Улли  проводила взглядом Йоганна до тех пор, пока он не скрылся из виду в лесных  зарослях. Она провела рукой по лбу.
                - Да, я хочу быть сама собой, - подумала она. Это тяжело или легко?  Жизнь, конечно, не такая как я мечтала. Но я хочу  хоть иногда  ей  помочь, ведь это, всё-таки, моя жизнь. 
   Она позвала слугу и велела  оседлать  коня, потом переоделась для верховой езды.  Она хотела проехаться по пустынной местности, и когда под ней затанцевал конь, а летний ветерок заиграл волосами, она почувствовала в себе радостную и побеждающую силу своей молодости, и загадки жизни, и призраки Иррелога остались где-то далеко позади. Она быстро мчалась и остановила коня только тогда, когда вдали показался   дом теней.
   Среди  цветущих красными цветами вересковых зарослей, перед ней стояли  три березы. Вдруг её конь испуганно встал на дыбы.  Желая его успокоить, она ободряюще похлопала его по шее.
                -  Не знаешь, что здесь когда-то случилось, - спросила она, -  или ты можешь  видеть больше, чем мы, Хасан? 
                - Что, везде были тени на дороге?  Вперед Хасан! – воскликнула она и, повернув коня, пустила его галопом обратно по дороге, глядя вдаль.  Там её ждала жизнь и счастье без границ - она была еще молода, красива и богата, и  только одно  имя было на  её  устах и в сердце.
   Хасан мчался  так, что искры сыпались у него из-под  копыт. У придорожного рва сидел  Аарон Мендель, рядом лежал его рюкзак. Улли Ульберг  промчалась мимо, как будто не заметив  его.
   Ах, Улли Ульберг, многие, как и ты  мчатся на молодых конях и  глаза их опьянены стремлением вдаль!  Они мчатся к жизни  -   к  жизни?  Ах,  Улли Ульберг,  многие дали бесцельны и пусты, и  мчитесь вы мимо жизни, а жизнь сидит тихонько, страдая на обочине со своим тяжёлым бременем.


                *

   Вероничка никак  не могла найти магистра Колпачка от самого полудня. Даже Мурр не мог сказать, куда он делся. Но сейчас он вдруг прибежал из детской комнаты и вспрыгнул Вероничке на колени.
                - Устроил я себе прогулку, - сообщил он оживлённо, - залез в карман к дядюшке Йоганну  и побывал с ним в замке Иррелог.  Я привязан к дому теней, как ты можешь видеть, и если я захочу куда-нибудь  выйти, то мне приходится к кому-нибудь присоединиться.  Всё-таки неплохо  иногда посмотреть  на что-то другое и немного развеяться.
                - В следующий раз я понесу тебя в сумочке, сказала Вероничка, - например, в воскресенье в храм Халмара. В кармане дядюшки Йоганна было не слишком темно?
                - Нет, - ответил магистр Колпачок, - там было уютнее, чем в Иррелоге. Это совсем  нехороший дом, Вероничка, и существам вроде меня там бы  жилось плохо. В доме теней намного светлее и живётся здесь лучше, несмотря на все его пороги и ступени. И рисованная книга Серой дамы, которая  совсем нисколько нехороша, мне  постоянно казалась приятнее, чем красные товар-ищи с Иррелога.
                - Кто это такие? – выпытывала Вероничка, - неужели это так страшно.
                - Б-р-р-р,  - передёрнул плечами магистр Колпачок. Там отвратительная  компания  сидит в  старой башне и стережёт  огонь, который  хочет однажды раздуть, если  придёт с моря в подходящее время подходящая буря. Не хотел бы я это испытать.
                - Это призраки? – спрашивала, немного испугавшись  Вероничка.
                - Нет, - продолжал магистр Колпачок – это ещё хуже, потому что с ними нельзя договориться.  Они - это  остатки ложных огней, которые обрели образ.  Это что-то похожее на рисованную книгу Серой дамы, только гораздо страшнее, потому что  они живые. Старую башню   я подробно осмотрел со всех сторон. В ней находятся три красных товар-ища и  выглядят они ужасно. Улли Ульберг должна быть с ними  очень осторожна!
                - Я, на самом деле, не люблю тетю Улли, - сказала нерешительно Вероничка.
                - А почему нет? - спросил магистр Колпачок и навострил уши, как это  делал  Верный, когда было что-то неясно.
                - Почему? – повторила Вероничка. Не знаю. Просто так.
   Магистр Колпачок застриг ушами, что у него получалось замечательно, и  всегда вызывало у  Веронички радость.
                - Значит в Иррелоге совсем не было ничего хорошего? –продолжала выспрашивать Вероничка.
                - Пока я не был в башне, было очень даже весело, - сказал магистр Колпачок  и  состроил неприличную гримасу. Я вылез я у дядюшки Йоганна из кармана и уселся на длинные полы пиджака  пастора Халлера.  Пастор много говорил, упрекал за веру в призраков  и гномов, когда я  по нему танцевал.
                - И никто тебя при этом не видел? – спросила со смехом Вероничка.
                - Только дядюшка Йоганн, - объяснял магистр Колпачок, - и он мне позже сказал, что с собой больше не возьмёт, если  я буду так проказничать.  Но я не смог удержаться, когда пастор говорил такую чепуху.
                - В следующий раз я посажу тебя в свою сумочку, - утешила его Вероничка.

                *
 
  На серые стены Иррелога опустилась ночь. Улли Ульберг уснула, и ей приснились  огни, и эти огни её  пожирали. В башне  сидели на корточках красные товар-ищи и разгребали мигающие огни под пеплом прошедших времён.  В окна стучали  бледные  как тени фигуры  и требовали  возвращения товара, за который они когда-то заплатили жизнями.    
   Вдалеке пело море… В парке кричали совы.

(*) – путь в Дамаск. Путь, где совершилось обращение  воинствующего фарисея Савла в последователя Христа, впоследствии  ставшего его апостолом по  имени Павел.