Сигурд - Глава 4 - Москва

К сожалению, даже смерть бедного князя Игоря на ведение военных действий не повлияла. Дождавшись прихода мадьярской конницы. нанятой за деньги, и Киевского ополчения. Изяслав встал перед Черниговом на Олеговом поле, предлагая противнику выйти на битву. Давидовичи и оба Святослава, видя преимущество Великого князя в воинах, из города не выходили, ожидая подхода войск Суздальского князя Юрия. Его все не было. Пришел, правда, Сигурд и вновь принял командование над своей дружиной, хотя, в данной ситуации это ничего не меняло. Изяслав же между тем подошел к Любечу, где хранились продовольственные запасы, стало ясно, что медлить более нельзя. Войско вышло из города и встало фронтом против Киевлян. Между ними лежал только скованный ледяным панцирем Днепр.
То, что случилось далее, мало поддается какому либо объяснению, хотя достоверность этого события сомнений не вызывает. Уже и конница мадьяр вступила на лед, и передовые сотни Изяславовой дружины последовали за ней. И пешие ратники тесным строем начали движение. В это самый момент пошел сильный дождь, столь неуместный в это время года. Дождь был настолько силен, что в двадцати шагах ничего не было видно. Лед стал набухать, ноздриться и наконец, не выдержал. Днепр вскрылся. В его водах практически полностью погибла мадьярская конница и значительная часть Великокняжеской дружины. Сам Изяслав спасся с большим трудом. А Днепр ревел и взламывал лед, словно негодуя по поводу, чуть было несостоявшейся братоубийственной схватки.
Был заключен вынужденный, кратковременный мир между обеими сторонами. А князь Юрий так и не пришел, чем вызвал столь бурное негодование братье Давидовичей, что они тут же объявили о выходе из коалиции. Половцы тоже ушли за Оку. Положение Святослава становилось угрожающим. А тут еще сын князя Юрия, Ростислав, неожиданно для всех поступил на службу к Изяславу.
Николай Михайлович Карамзин, склонный обелять любые поступки, совершаемые в пользу центральной власти, так определил его мотивы. Юноша, много сокрушался вероломством князей Черниговских, и наконец, не выдержав угрызений совести, вместе с дружиной перешел к Великому князю. Карамзин приводит следующие слова, якобы сказанные им дружине – «Пусть гневается родитель, но злодеи Мономаховой крови не будут мне союзниками».  У меня же бескорыстность Ростислава, мягко говоря, вызывает сомнение. Это как минимум.  Между прочим, если верить летописи, а почему бы, собственно, ей не верить? Князь Изяслав при встрече с Ростиславом сказал буквально следующее.
- «Всех нас старее отец твой, но он не умеет жить с нами в дружбе. А я хочу быть для всех моих братьев нежным родственником. Юрий не даст тебе городов, возьми их у меня».
Не здесь ли кроется причина непонятного поступка Ростислава, причем доподлинно известно, что он действительно получил бывший удел Святослава Всеволодовича. Не оправдавшего надежд Великого князя. Если же копнуть еще глубже и соотнести это факт с не менее странными поступками Суздальского князя Юрия, например, непонятной его медлительностью в Черниговском противостоянии, или длительную возню с Рязанским князем Ростиславом, в самый нужный момент, закончившейся блистательной молниеносной победой. Может быть князь Юрий, молча и незаметно творил историю не покидая своего Суздальского княжества? Очень уж на это похоже.
Как бы то ни было,  с переходом Ростислава в Киев установился мир. Мир условный, постоянно прерываемый мелкими стычками. И готовый прерваться по любому значимому поводу. И повод такой был дан. Причем дан, самим Великим князем. То ли оклеветал кто Ростислава Юрьевича, то ли и взаправду в чем-то он был уличен. Но только лишил его Изяслав всех имений. Дружину его заковал в цепи, а самого в лодке с тремя лишь людьми отправил к отцу.  Как то синхронно с этим, подбиваемые Великим князем, новгородцы напали на Суздальскую землю, разорили окрестности Ярославля, да и ушли восвояси, боясь дождей, которые могли сделать дорогу к Новгороду непроходимой.
Пожалуй, впервые за эти годы князь Юрий проявил настоящую активность. Он вывел по-настоящему мощную рать и встал у Белой Вежи, желая встретиться с ратью Великого князя.
Тот, однако, не спешил, повсюду собирая сторонников. Оба брата Давидовича Черниговские, примкнули к нему. Усиленно зазывали и Святослава Олеговича, но тот отказался и присоединился к Юрию вместе с неразлучным Сигурдом. Сигурду Юрий очень обрадовался.
- Ну, наконец-то. – Сказал он, обнимая воеводу.- Долго же ты нежился в Кучкове с молодой женой. Пора и честь знать. Думаю я тебе всю рать доверить и общее руководство битвой поручить. Потому как надежду на твой талан воинский имею крепкую.
- Здесь ты прав, Юрий – вмешался Святослав. – Лучшего воеводу тебе не сыскать.
Незаметно разговор перешел в обсуждение плана будущей битвы.
Впрочем, битва могла бы и не состояться, так, как Юрий и сейчас, не изменил присущей ему умеренности. Или осторожности. В мысли его мы забраться не можем, тем более спустя столько веков. Как бы то ни было, к Изяславу был послан гонец с такими словами.
«Чтобы отвратить несчастное кровопролитие, забываю обиды, разорение моих городов, и старейшинство, коего ты меня несправедливо лишил. Правь в Киеве, отдай мне только Переяславль, да княжит в нем сын мой».
Честно говоря, несмотря на смиренную форму послания, оно вряд ли было приемлемо для Изяслава по сути. Однако с учетом соотношения сил, было далеко не чрезмерным. В конце концов, Юрий мог потребовать и возвращения ему киевского стола. Изяслав же, что называется, взбрыкнул. Напрасно епископ Евфимий и многие здравомыслящие бояре советовали ему примириться. Изяслав был непреклонен и в итоге, настоял на битве.
Изяслав объединил две самые мощные дружины, свою, брата Ростислава Смоленского и Переяславльское ополчение в один мощный кулак, которым рассчитывал опрокинуть главные силы противника. С одного фланга его прикрывали берендеи и другие черные клобуки, с другого князь Черниговский, его тезка, Изяслав Давидович.
Сигурд, предвидя такое расположение войск противника, против берендеев выставил дружину князя Святослава, рассчитывая, что Святославовы воины еще помнят предательство берендеев в той достопамятной битве, когда был схвачен князь Игорь. В центре была выстроена мощная суздальская рать, а Давидовичу противостояли молодые князья Глеб Юрьевич, Владимир Ростиславович и Святослав Всеволодович.
План Сигурда был выполнен безукоризненно. Лишь Переяславльские колокола начали благовестить к вечерне, Суздальская рать начала отступать, крепко сохраняя строй. Линия противостояния изогнулась как натянутый лук. В этот момент князь Святослав ударил по берендеям. Расчет Сигурда оправдался. Старая обида и чувство мести словно удваивали силы воинов. Берендеи продержались совсем немного и в панике побежали.
Почти одновременно, имея значительное численное преимущество, Глеб Юрьевич смял Черниговскую дружину. А тут произошло то, чего Изяслав не мог представить и в самом страшном своем сне. Переяславльцы, из которых и был сформирован передний ряд, вдруг, словно по команде, быстро побежали вперед. Суздальский строй расступился, пропуская их, и вновь сомкнулся ощетиненный копьями. Эта измена окончательно определила исход битвы. С обоих флангов по киевлянам и смолянам, лишенным фланговой защиты, были нанесены сокрушающие удары. И фактически разбитое уже воинство, попало под завершающий удар Суздальцев. Войско Изяслава было уничтожено полностью.
Во главе лишь нескольких десятков, прискакал он вместе с братом Ростиславом в Киев, надеясь на защиту горожан. Однако у ворот его встретила делегация и сокрушенно просила не входить в город, дабы не подвергать его разрушению. Тогда, забрав семью и митрополита Климента, Изяслав бежал во Владимир.
Несмотря на столь блестящую победу Суздальского князя Юрия, дальнейший ход событий в  последующие пять лет развивался крайне неблагоприятно для нашей страны. Мне непонятно удивление некоторых историков тем, как быстро сумел найти Изяслав союзников в Восточной Европе. Прежде всего, в лице Венгерского короля Гейзе, Чешского короля Владислава Богемского и польского князя Болеслава Кудрявого. Здесь то, как раз все предельно просто. Князь без войска, мечтающий вернуть себе все потерянное, был лакомым кусочком для Ватикана, основным проводником политики которого стал Гейзе. По его совету Изяслав пригласил дядю своего Вячеслава в Киев на совместное княжение, что позволило ему без особого усилия подчинить себе крепкую Вышгородскую дружину. Дальше он жил только по подсказке венгра. Сделав Вячеслава марионеткой в своих руках, он сам был игрушкой в руках Гейзе.
Суздальский князь Юрий и Галицкий князь Владимирко были самыми упорными противниками марионеточного князя. К сожалению, они не смогли установить между собой связь, которая позволяла бы им постоянно координировать свои действия.  Наоборот, они часто ссорились и осыпали друг друга взаимными упреками. Это впрочем, не помешало Владимирко нанести венграм несколько чувствительных поражений. В итоге он был отравлен Киевским боярином Петром Бориславичем, посланным к князю в качестве посла.
Гейзе меж тем делал свое дело. Русские дружины истребляли друг друга, жгли города, травили посевы. Владимир Мономах, должно быть не раз повернулся в гробу, видя, во что превратилась некогда могучая и монолитная Русь.
Сигурд отпросился у Святослава Олеговича со службы и отправился в затерянный в лесах, Кучков, ставший ему родным. Это случилось после одной из стычек, в которой, друг против друга, сражались братья Давидовичи. Владимир держал сторону Юрия, а Изяслав сражался на стороне своего тезки. В этой битве Владимир был убит.
- Не могу больше – сказал он Святославу. – Не война это, а сплошное братоубийство. Возьми мою дружину, а меня отпусти в Кучков. Сил больше нет убивать. Ни врагов вокруг тебя, ни друзей. Сегодня он вместе с тобой бок обок в одном строю, а завтра, глядишь уже против тебя. Не могу я так. Отпусти князь.
 - Последнее время мечта у меня появилась. – Сигурд смущенно улыбнулся.  Кучков хочу  отстроить так, чтоб он со временем самым большим городом на Руси стал. Строить хочу. А от войны устал я.

Ничего не сказал Святослав, только обнял своего воеводу, поцеловал в обе щеки. И еще, когда Сигурд уже повернулся, осенил его вслед крестным знамением. В этот же день, Сигурд с десятком самых близких воинов, отправился в Кучков.
Впрочем, что там, в Кучков, Ведь уже 1152 год стоял на дворе, в Москву, в Москву Матушку. Так отныне величать будем, град сей.
Пока Сигурд наслаждался прелестями мирной жизни, в обществе жены своей Весилины и дочки своей Аленушки, вся Русь охвачена была пламенем непрерывной сумятицы. Кто и против кого воевал, не всегда было понятно. Так, например Святослав Всеволодович, несколько раз успел повоевать на стороне князя Юрия, и столько же раз выступал за великого князя. В глупых, никому не нужных, схватках гибли славнейшие витязи земли Русской. И кто знает, сколько бы это могло еще продолжаться, но в 1154 году умер Великий князь Киевский.
Как? коим образом прознал об этом Сигурд? Одному богу известно. Может дар у него такой был. Но только так описывает этот момент Лашко, Никогда не отлучавшийся от Сигурда..
- Терем мы воеводе рубили. Знатный терем. И он вместе с нами плотничал. Так вот тешет он бревно, потом вдруг остановился, воткнул топор в комель, да и говорит, видать, пора нам братцы прощаться. Чувствую я, что ныне нужен князю моему как никогда, Ежели не поспею, большая беда может случиться.
Наутро простился он с Весилиной, перекрестил спящую в колыбели Аленушку, погладил по выпуклому животу жену и сказал.
- Береги себя. Знаешь ведь, что без тебя и жизнь для меня не красна. И детей береги. Аленушку, а как Андрюшка появится, так и его, наследника моего особо береги.
- Ну почему сразу Андрюшку – зарумянилась Весилина – вдруг опять девочка будет.
Сигурд только улыбнулся, да поцеловал жену. А ведь действительно, через четыре месяца после отъезда родила Весилина богатыря. Назвала, конечно же, Андреем.
Вовремя поспел Сигурд. В это время под Переяславлем встретились две рати. Глеб Юрьевич, да Святослав Олегович, а с ними Черниговский князь Изяслав, который на этот раз на стороне Юрия сражался, осадили город. Им противостояли, брат умершего Великого князя Ростислав Смоленский и сын великого князя Мстислав Изяславович, вместе с ополчением Киевским. Никто еще не побеждал, но смогла смоленская дружина отрезать Святослава Олеговича с небольшим числом воинов от основных сил. Спешил, правда, к нему на помощь Глеб Юрьевич, да не поспевал. Тут то и появился Сигурд. И хотя мала была его дружина, но такой крик радости издали воины, узнавшие воеводу, что подумал Ростислав, будто пришла на помощь противнику свежая рать. Испугался он и повернул коня. А за ним вся дружина его.
- Ну и черт с тобой – зло крикнул ему вслед Мстислав Изяславович. – Мне не владеть более Переяславлем, но и тебе Киева не видать. Заняла дружина Переяславльская круговую оборону, думая дорого продать свои жизни, да Святослав, не желая лишней крови, отпустил ее.

А на другой день в Киев торжественно вступил князь Юрий. Ненадолго, правда.   

Заняв Киевский престол, и став Великим князем, Юрий всю свою деятельность направил на прекращение сумятицы в стране. Для этого, укрепляя власть свою, он назначил сыновьям своим следующие города; Андрею Вышеград, Борису Туров, Глебу Переяславль, а младшему Васильку Поросье, земли, где обитали торки и берендеи. Святослав Олегович получил Карачев, Воротынск и несколько других городов. Племянник его Святослав, несмотря на службу у Изяслава, тоже не был обижен. Мстислав бежал в Польшу за помощью, брат его Ярослав мирно сидел в Луцке. Русь наслаждалась тишиной, как писали летописцы. Сигурд уехал в Москву, да сам Юрий, несмотря на солидный уже возраст, мало бывал в Киеве. Он разъезжал по северной части Руси, где ускоренно строились новые города –Юрьев, Димитров, Ксенятин, Переяславль Залесский. Ну и Москва конечно.
Пожалуй, именно с Юрия резко изменился менталитет правителей Руси. Если раньше, каждый князь стремился овладеть Киевом, полагая его гарантом Великокняжеской власти, то для Юрия он был просто одним из городов, владение которым обеспечивало первенство в княжеской иерархии. Ведь обратите внимание, все строительство, которое вел Юрий, было направлено на укрепление границ Суздальского княжества. Именно Суздаль Юрий считал в душе стольным градом Руси. А Киев всегда был для него чужим, впрочем, как и для всех его предшественников, княживших в нем после Владимира Мономаха.    
Все это сказалось на политической ситуации в стране во второй год правления Юрия. Запад тоже вновь внес свою лепту в возрождение междоусобицы. Место Изяслава занял его сын, изгой Мстислав. Не имея возможности занять Киев, он как хищник во главе польско-венгерского войска нападал на селения и маленькие городки, сжигая их, и зачастую просто убивая всех жителей. Дядя его,  Ростислав Мстиславович в это же время вытеснил из Новгорода сына Юрия Мстислава. Черниговский князь, Изяслав тоже не переставал грезить Великим  княжением. Поэтому, нет ничего удивительного, в том, что вскоре, все трое, они составили заговор против Великого князя.
 Поскольку, на прямую, победить они не могли, была развита целая сеть подкупа ближайших бояр Юрия. Вдобавок некоторые Киевские бояре, давали присягу Юрию, тайно продолжая служить Мстиславу. К сожалению, при многих своих достоинствах, Юрий был достаточно беспечен, и не замечал всей этой закулисной деятельности. Первой жертвой его, чуть не стал Иоанн Берладник, которого подкупленные бояре очень умело оклеветали.
Напрасно Глеб Юрьевич и Святослав Олегович убеждали Великого князя, что это наговор, что, Иоанн всей жизнью своей доказал свою верность. Юрий не желал слушать, а вот к словам осменника Петрилы прислушивался внимательно. Святослав, все эти дни не выезжавший из Киева, обратился к митрополиту Киевскому, одновременно послал гонца к Сигурду в Москву, надеясь, что тот, что-нибудь придумает для спасения Берладника.
Просьба митрополита Константина, лишь недавно прибывшего из Константинополя на место Климента, возымела действие, суд над опальным воеводой был отменен и вскоре его отправили в Суздаль для ожиданий решения дальнейшей его судьбы.
По дороге Берладник был отбит неизвестными всадниками, которые впрочем, оставались неизвестными недолго. Одним из первых, о том, что это были люди Сигурда во главе со своим воеводой, узнал и Великий князь. В гневе он изгнал Сигурда из Москвы со всем его семейство, женой, дочерью и двумя сыновьями, двухлетним Андреем и трехмесячным Дмитрием.    
Кто знает, как развивались бы дальнейшие события, если бы не произошло событие, которое в данной ситуации вполне можно было прогнозировать.
Во время пира у осменника Петрилы, Юрий неожиданно почувствовал себя плохо. Он отбыл к себе домой, где, проболев, пять дней на шестой день умер. Доказательств того, что Великого князя отравили, нет. Но также нет и других, сколько-нибудь приемлемых объяснений его смерти.
Получилось так, что готовое войско в этот момент было лишь у Черниговского князя Изяслава Давидовича, чем он и воспользовался, войдя в Киев.
Первым, как ни странно выразил свое неудовольствие подобным ходом событий Галицкий князь Ярослав. Мстислав Изяславович воспользовался этим, и вдвоем они решили идти на Великого князя. Чуть позже к ним примкнул двоюродный дядя Мстислава Владимир Андреевич. Изяслав Давидович в свою очередь, был опытным воеводой. Он, нанявши большое войско половцев, двинулся им навстречу и осадил всех троих в Белгороде.
Положение его было наивыгоднейшим, но сказалось то, что Изяслав не успел укрепить свою власть заключением союзов с полукочевыми племенами, обитавшими вокруг Киева, торками, берендеями и печенегами. Именно берендеи, связавшись с осажденным Мстиславом, предложили ему свою помощь в обмен на обещание соблюдения договоров, которые заключил, отец его Изяслав Мстиславович.
Получив, таковое обещание, берендеи всей силой своей поспешили к Белгороду и сняли осаду. Изяслав Давидович вновь бежал в Чернигов, а Мстислав, войдя в Киев, сразу же послал в Смоленск к князю Ростиславу, предлагая ему занять Великокняжеский стол.
Ростислав Мстиславович очень напоминал своего дядю Вячеслава Владимировича. Мягкий, нежелающий никому зла, он вряд ли годился на роль Великого князя, в отличие от своего племянника Мстислава. Но политически он действовал верно, сразу же, начав замириваться со всеми своими бывшими противниками. И не в последнюю очередь со Святославом Олеговичем.
Согласно летописи, Ростислав щедро одарил и Святослава и его воеводу Сигурда соболиными и горностаевыми мехами. Жене Сигурда он надарил столько невиданных доселе украшений, что она не могла и представить себе в далекой маленькой Москве. Особенно Василине понравился Киев, он просто ослепил ее великолепием своих златоглавых храмов, увлек суетой и богатством киевских торгов, прельстил множеством невиданных доселе украшений. Она уговорила Сигурда оставить ее с детьми погостить у Великого князя. Видя вполне отеческое отношение Ростислава к своей жене, воевода согласился.      
Между тем, столь тесный союз между Великим князем и Святославом Олеговичем пришелся не по душе большинству половецких ханов. Изяслав Давидович, используя их недовольство, вновь попытался вернуться на Киевский стол. Он собрал огромную толпу половцев, к которой примкнули Северские князья.
 Однако, когда Ростислав выставил навстречу весьма внушительную рать, в которую входили среди прочих дружины Святослава Олеговича и Сигурда, у Триполи, где войска встретились, половцы, увидев численность противника, неожиданно развернулись и умчались в степь, вынудив отступить и Черниговские войска.
Рассеяв войско противника, Ростислав распустил и свое, что в принципе было объяснимо. Держать наготове такое войско было, в общем-то, весьма накладно. 
Однако Изяслав сумел вторично собрать большое войско из половцев и союзных князей и лишь Днепр застыл настолько, что по нему могла пройти конница, он совершенно неожиданно напал на Киев. В городе в это время, с Ростиславом находился только его двоюродный брат Владимир Андреевич. После длительной и кровопролитной битвы, дружинники Ростислава обеспечили прорыв князя в Белгород, вместе с княгиней и семьей Сигурда.
Давидович, желая на этот раз решить вопрос окончательно в свою пользу, не медля, осадил и Белгород, Однако еще до осады в город успели войти дружины племянников Ростислава Ярослав и Ярополк Мстиславовичи, а Владимир Андреевич отправился за помощью к берендеям и торкам.
Сигурд в это время находился в Новгороде Северском у князя Святослава Олеговича. Весть об осаде Белгорода принес близкий друг Сигурда, еще по княжению Всеволода Олеговича, торкский князь Воибор.
Передав Святославу просьбу помочь военной силой снять осаду, он отозвал в сторону Сигурда.
- В Белгороде находится твоя семья, воевода, - озабоченно сообщил он.
- Сейчас князь Изяслав, словно с ума сошел. Если возьмет город, никого не пощадит.  Спеши воевода. А я и моя дружина с тобой.
Сигурд со слезами на глазах обнял торчина, и обратился к Святославу – Дозволь князь раньше тебя выступить, о семье моей речь идет, да и дружина моя уже наготове.
- Твоя наготове, а моя выходит, нет? – с укоризной ответил князь. – Нет, брат, вместе поспешим.
По дороге отряд соединился с берендеями, которых вел на помощь ладимир Андреевич. А тем временем уже Мстислав Изяславович шел на выручку с галицкой дружиной, а с другой стороны поспешали князья Рюрик Ростиславович и Василько Юрьевич.
Атака на Изяслава Давидовича была не менее стремительной, чем его последнее нападение на Киев. Половцы по обыкновению побежали первыми, замешкавшиеся слегка киевляне вслед.   
Державшийся во время битвы рядом с Сигурдом, Воислав, видя стремительное бегство Черниговского князя указал на него саблей Сигурду и перекрикивая шум битвы, сказал – Не дадим ему уйти брат, Если Изяслав уйдет, он опять вернется. Ныне нет на Руси столько крови, чтобы хватило ему напиться. В погоню воевода.
Стремительный и могучий жеребец Воислава, сразу же вынес его вперед. Сигурд, как ни старался, отставал с каждой минутой. И только издалека увидел он, как вклинившись в толпу убегавших, Воислав поравнялся с Изяславом и обрушил ему на голову мощный удар саблей. Как завертелся он после это волчком вместе с  конем, отражая посыпавшиеся на него удары.
Сигурд со своими гриднями подоспел вовремя. Воислав, довольный своей удачей, подмигнул своему другу – Эти пусть бегут. Нам на сегодня подвигов хватит. Князь Изяслав, несмотря на столь сильный удар, разбивший шлем, был еще жив. В таком виде он и был сдан руководившему битвой Мстиславу Изяславовичу. Будучи отправлен, в Киев, в Семеновский монастырь, этот самый неуемный князь, трижды входивший на Великокняжеский престол, вскоре умер. То ли от ран, то ли от тоски, утративший всякий интерес к  жизни. Тело его было выслано в Чернигов, где он и был похоронен.
Сигурд, войдя в Белгород в царившей там суматохе, еле сумел отыскать свою семью.
- Больше никогда не расстанемся с тобой – сказала Василина – где ты будешь, там и мы.
- К сожалению, чем вы дальше от меня, тем в большей безопасности – отшутился Сигурд, целуя по очереди жену и детей.
Без Изяслава Давидовича, Великое княжение Ростислава наконец-то стало под стать ему, тихим и мягким. Но недолгим. В 1167 году, находясь в Смоленске, Великий князь сильно занедужил. А когда, увидел во сне брата своего Изяслава, понял, что близок конец жизни его, и осталось ему самое большее несколько дней.
- Везите меня в Киев – приказал он – там и положите меня в отцовском благословлении у Святого Федора.
Напрасно сестра его, Рогнеда, уговаривала князя остаться и почить в Смоленске в построенной им церкви. Ростислав настоял на своем. Когда по дороге в Киев, остановились в селе Заруба, Великий князь почувствовал скорое приближение смерти. Он послал за священником, сам прочитал отходную и умер в полном сознании,  горько сожалея, что ему так и не удалось всех примирить.
На стол Киевский заступил Мстислав Изяславович. Блаженное Ростиславово княжение закончилось. Да и откуда было взяться милосердию в душе воспитанного волчонком, огрубевшего в постоянных битвах, познавшего предательство и измены близких ему людей, в общем-то, молодого князя.
Вновь возникло напряжение в отношениях с Суздальским княжеством. К тому же произошла непримиримая ссора между Великим князем и его двоюродным дядей Владимиром Андреевичем. Назревал бунт князей. И свершился бы, если бы не нападение половцев на Русь. Задолго до этого дня, сей кочевой народ, подобно некогда печенегам, уже неоднократно нападал на торговые ладьи в районе Днепровских порогов. Теперь же половцы на съезде ханов решили полностью взять под контроль торговое судоходство по Днепру. Это грозило столь большим ущербом, что, несмотря на все противоречия, князья смогли объединиться и под общим командованием Великого князя нанести половцам сокрушительный разгром.
Однако общая неприязнь князей к Мстиславу, получившему к этому времени в народе прозвище Храбрый, осталась прежней. Возник заговор, вылившийся впоследствии в знаменитый поход одиннадцати князей. Началось с того, что заговорщики предложили Великое княжение князю Андрею Юрьевичу Суздальскому. Тот послал своего сына Мстислава с воеводой Борисом Жидисвовичем во главе Суздальских, Ростовских и Владимирских дружин на Киев.
Это шествие напоминало крестовые походы. По пути к войску присоединились Глеб Юрьевич из Переяславля, Смоленский князь Роман, Князь Владимир Андреевич, пребывавший в то время в Дорогобуже, сыновья Ростислава- Рюрик, Давид и Мстислав. Сыновья Святослава Олег с воеводой Сигурдом, и Игорь. А так же младший брат Андрея – Всеволод.
Киевляне, не признали, как это сейчас говорится, легитимность смены власти. Они поклялись вместе с Мстиславом Храбрым оборонять город, и если нужно будет, то выдержать любую осаду.
Три дня продолжался непрерывный штурм. На третий день, киевляне в великом своем множестве вдруг увидели на востоке в небе образ князя Игоря Олеговича, убиенного ими. Князь в монашеском облачении стоял на коленях и плача молился. Образ продержался в небе несколько минут и растаял.
- Вот она кара божья за грехи наши – послышались голоса. А вскоре в город ворвались первые вооруженные воины. Мстиславу удалось бежать, растеряв при этом всю свою дружину, а Киев, как взятый на Щит, два дня подвергался ограблению. К сожалению, победители вели себя подобно варварам, грабя не только горожан, но и церкви, в том числе знаменитую Печерскую Лавру.
Захватив город, Мстислав Андреевич, посадил в нем на стол своего дядю Глеба Переяславльского. Но это впервые за всю историю не означало для Глеба получения Великого княжения. Андрей Юрьевич возложил это бремя на себя, не въезжая в Киев. Отныне столицей Руси стал мало кому известный город Владимир на далекой реке Клязьме.
Ранним майским утром 1170 года Сигурд покинул гостеприимный Новгород Северский и вместе с дружиной и семьей двинулся на север, в ставшую ему родной, Москву.
Прощание со Святославом было теплым и печальным, как и все расставания.
- Ну, да пора брат, видишь, младший твой совсем раскричался. – сказал  Святослав, еще раз обнимая Сигурда. Действительно шестимесячный Всеволод на руках Василины зашелся в самозабвенном крике, озадаченный царившей вокруг суматохой.
Наконец двинулись не спеша. Три сотни дружины Сигурдовой, да обоз с возком Василины с детьми посредине. Впрочем, Андрей ехал бок обок с отцом, на смирном гнедом мерине, но в настоящем походном седле.
Впрочем, поход напоминал скорее увеселительную прогулку. Погода стояла теплая, весна уже полностью вступила в свои права, украшая землю пестрым разноцветьем и наполняя воздух птичьим гомоном. Двигались не спеша, не отрываясь от тяжелогруженого обоза.
Русь отдыхала от постоянных междоусобиц. Все княжества, признав власть Суздальского князя Андрея, успокоились, наслаждаясь мирной жизнью. И хотя в Галицком и Черниговском княжествах, еще тлели под слоем пепла угли раздора, но разгореться им не удавалось. Потихоньку бурлил и Великий Новгород, но так было всегда. И хотя, отряд по привычке нес караульную службу и выставлял передовые дозоры, чувство безопасности, хмельно ударяло в голову, пьянило. Иногда подолгу делали привалы, дружина охотилась.
Проезжая мимо крупного села Боголюбово, Василина настояла, чтобы отряд завернул в село, для поклонения местной иконе Божьей матери, которая и впрямь имела интересную историю.
В Вышгороде в женском монастыре хранилась икона Божьей матери, присланная из Царьграда. Про нее говорили, что написана она была самим евангелистом Лукой. Нет нужды объяснять какое значение имела она для укрепляющегося на Руси православия. Князь Андрей, не будучи еще Великим князем, под видом богомольца пришел монастырь для поклонения и каким-то образом, договорившись со священником монастыря отцом Николаем, похитил эту икону.
Мероприятие было смертельно опасным, поскольку жители Вышгорода дорожили этой иконой превыше всего. К счастью для князя, все кончилось удачей. Андрей воспринял это, как благословение самой Богородицы. Тем более ходили слухи, что икона сама выражала желание покинуть Вышгород. Говорят, что несколько раз, открывая храм ее находили далеко от того места, где накануне оставили. Один раз ее обнаружили даже прямо у двери храма.
Как бы то ни было, когда пропажу обнаружили, Андрей был уже далеко. Решено было везти икону в Ростов. Однако после того, как проехали Владимир, кони повели себя очень странно, они не хотели идти, а верстах в десяти от города и вовсе встали. Это явно был уже знак свыше. Икону оставили во Владимире, где для нее был построен каменный храм в честь Рождества Богородицы. Позднее при нем основан монастырь. А на том месте, где кони остановились, было заложено село Боголюбово, ставшее не только любимым местом князя, но и послужившее основанием для его прозвища. Так же в память этого события, была написана икона Божьей матери, так же названная по названию села Боголюбской.
Именно этой иконе и позвала Василина поклониться и мужа, и всю его дружину. Сигурд, перекрестившись, долго стоял пред иконой, вглядываясь в столь неземной лик, словно светящийся изнутри. То ли Богородица, протягивающая хартию, даровала свое покровительство княжеству, то ли молила бессмертного сына своего о спасении всех душ христианских.    
Этот образ долго еще стоял перед газами Сигурда на всем продолжении путешествия,  которое, как и все остальное, в один прекрасный день закончилось.

- Ну Василинушка, здравствуй, и ты воевода также будь во здравии – приветствовал приехавших гостей Яким Степанович Кучков, сын казненного Юрием Долгоруким боярина Степана Ивановича Кучка, а ныне глава рода Кучковых.
- Счастлив наш род, поскольку в родне у нас и сам Великий князь, и самый славный воевода на Руси.
Яким, расцеловал в обе щеки племянницу, затем, обнявшись троекратно,  облобызал и Сигурда.   
- А остальные, то где дядя? – спросила Василина, оглядываясь по сторонам.
- А кто где, - махнул рукой Кучков, - Петруша во Владимире у князя Андрея, Авдей подряд новый заключает, в общем, разбежались все кто куда. Семейство то у на большое, да все при делах, я вот только по возрасту своему в Москве обитаю.

Как позднее понял Сигурд, родня его жены и впрямь была обширной. Братья Якима Степановича, его многочисленные племянники, в том числе двоюродные и троюродные, зятья. И точно все при деле. Князь Андрей много строил. И города, и храмы. И казалось, что ни одно строительство помимо Кучковых не проходит. А Яким Степанович всей этой суетой руководил, очень умело руководил.
Богатели Кучковы непомерно. Кроме родни своей многочисленной Яким Степанович быстро сходился с нужными людьми. Частенько гостили у него двое. Один ключник Великого князя ясин Амбал, человек просто громаднейшего роста, второй Ефрем Моисеевич, маленький, чернявенький. Что он при князе делал, Сигурд так и не разобрал, а только нужный видать был человек, коли,спокойно мог без вызова в покои Великокняжеские входить.
Впрочем, Сигурд богатству не завидовал. Во-первых, и сам не беден, во-вторых, от природы не завистлив был. Да и вообще своя служба у него была. Военная. Два раза дружину свою на Волжских болгар водил вместе с Великим князем, с Ростиславичами, то воевал, то договаривался. Время и шло. Поход – домой к Василине, снова поход – снова домой. Такова жизнь воеводы. Так все и продолжалось, пока летом 1175 года беда не приключилась.
Сигурд и раньше стал замечать, что начал кое-кто из Кучковых мягко говоря, приворовывать. Подряд заключат, а потом, то строители на невыплату жалуются, то материалов не хватает. И вот, что называется, доигрались. При строительстве храма Покрова в устье реки Нерли, строители взбунтовались. Началось то все с пустяка. Мясо привезли для кормления рабочих, а оно совсем зачервивело. Есть его, работники отказались. А стройкой заведовал Агей Кучков, о себе он конечно и на сей раз не забыл, да видать перестарался, коли, уж до такого дошло. А пуще всего сам Агей в ситуации не разобрался, ему бы потихоньку вину признать, да самому свежего мяса привезти. Глядишь, бы, все и успокоилось. А он, гонору набравшись, раскричался. Перепорю, мол, всех. В общем, дошло до Великого князя.  Такого воровства Андрей простить не мог. Казнили Агея.   
Через два дня в горницу к Сигурду вошли трое. Сам Яким Степанович, ключник Амбал и Ефрем Моисеевич.
- Ты, Василина, пока выдь. Ныне нам твое угощение ни к чему. Разговор у на с есть важный, так, что не обессудь – сказал он заметавшейся в хлопотах племяннице. А когда та вышла, в упор, глядя в глаза Сигурду, безо всякой подготовки выпалил.
- Казнил князь Андрей Агейку то нашего.
- Знаю. – Коротко отозвался Сигурд.
- И что думаешь?
- Думаю, воровать надо было поменьше – хмуро отозвался Сигурд.
- Я не о том. – сердито прервал его Аким Степанович. – Это я и сам Агейке не раз говорил, да уж больно жаден оказался. Теперь другое важно, начнет князь другие стройки проверять, а там везде зацепки найдутся. Несдобровать тогда нам всем.
- Не нам, а вам – поправил его Сигурд.
Воцарилась тишина.
- Порешить мы решили князя – прервал затишье Амбал.
Все глаза устремились на Сигурда. В них царила такая напряженность, что воевода невольно усмехнулся. Впрочем, ничего не ответил.
- Ты Андрею не присягал, у тебя свой князь есть, Святослав Олегович – вкрадчиво заговорил молчавший доселе Ефрем Моисеевич.   
- И насчет себя не совсем правильно мыслишь. Допустим, князь Андрей тебя не тронет, вроде бы ты и в самом деле, как бы, не причем. А жена твоя, Василина?  Неужели и впрямь думаешь, что ее князь пощадит. Она-то ведь корень от корня Кучкова. В лучшем случае быть ей в монастыре, про худший лучше промолчу.
- Ну, так, как? Идешь с нами или нет? – вновь вступил в разговор Аким Степанович.
- Завтра утром дам ответ – мрачно ответил Сигурд – утром приходите, будет ответ.
Все трое встали и, не прощаясь, ушли. А Сигурд подпер голову руками, да так и просидел всю ночь. И таким страшным был его взгляд, что Василина так и не решилась его потревожить, хотя и входила несколько раз в горницу. Тоже глаз не сомкнула. Проплакала всю ноченьку за стенкой.
А на утро гости вернулись. И еще новых с собой привели. Человек десять их вошло в горницу. Все при мечах, некоторые в кольчугах.
- Говори что решил. – с порога спросил Аким Степанович – Идешь с нами?
Сигурд отрицательно покачал головой.
- Ну, тогда зятек, не обессудь, живым после того, что ты знаешь, оставить тебя не можем. Сам понимаешь, своя голова дороже. 
Яким сделал знак рукой, и все вошедшие выхватив мечи, на шаг придвинулись к воеводе. Вскочил и Сигурд. Он вытянул, было, меч из ножен, но услышав истошный крик Василины, резко бросил его обратно в ножны.
- Да вы от страха совсем ополоумели. Где вам меня убить. Горницу не хочу вашей кровью поганить – Сигурд говорил непривычно глухо, роняя слова, как камни.
- А теперь скажу, что решил. Слушай внимательно Аким Степанович, слушай и запоминай. Сегодня уеду я. Семью свою на тебя оставлю. Знаю, вреда ей не причинишь. Больше того, в обиду не дашь. Я же здесь более не останусь. Когда место себе найду, вернусь за семьей. И еще. Через три месяца Василина сына мне родит. Евпатием назовите. И конечно, окрестите, как положено. Потом Лашко найди, передай ему, что дружину свою я пока на него оставляю. Пусть не собирает ее, пока есть возможность, пусть с семьями побудут. Навоюются еще.
Ну а что касается князя Андрея – Сигурд задумался на мгновение – даст бог ничего из вашего замысла не выйдет.
- А теперь ступайте, мне надо еще с женой порпрощаться.
Сигурд сел, давая понять, что разговор окончен. Гости потоптались немного, затем Аким Степанович повернулся к выходу. За ним остальные.
Об убийстве Андрея Боголюбского написано много. Ни один из историков, описывающий этот период не обошел его своим вниманием. Даже Николай Иванович Костомаров, выборочно освещающий периоды нашей истории, посвятил этому князю отдельную главу. Полного единодушия в оценке этого события, даже на фоне формального осуждения, увы, нет.  Как к нему отнестись? Каким князем был Андрей? Однозначно ответить на эти вопросы я не могу. А надо. Надо дать оценку поступку моего предка. Почему он, подобно герою рыцарских романов, не бросил на алтарь чести свою жизнь и возможно жизнь своей семьи? Ведь как бы красиво он выглядел, истекающий кровью, сразивший множество негодяев, но успевший донести до Великого князя страшную тайну о заговоре. А как бы романтично он смотрелся, принося цветы на могилу своей жены, убитой в отместку заговорщиками.
Но я задаю себе вопрос, а чем собственно жизнь Великого князя дороже жизни любого другого человека? Обе они равно даны богом. И пред богом равны оба и князь, и простой нищий. Человек не бог.  Он чувствует разницу. Для Сигурда жизнь Василины была дороже Великокняжеской жизни, дороже собственной. Жизнь не родившегося еще Евпатия, но уже дарованная ему всевышним, тоже была не менее ценна. А жизнь других детей. Аленушки, Андрея, Дмитрия, Всеволода.   
Я не могу осуждать своего предка, больше того – не хочу. Я знаю, что не поступил бы по-другому, если бы, не дай бог, оказался на его месте. Я лишь сочувствую ему, и жалею его, перенесшего такое страшное испытание.
Что же касается самого князя Андрея, тот ли это человек, за которого не задумываясь следовало отдавать свою жизнь. История донесла до нас его многочисленные раздачи милости, его устремленность в строительстве храмов и городов. Но мы знаем и о его любимце владыке Феодоре, зверства которого и поныне приводят в ужас. Не укладывается в голове, как человек, посвятивший себя служению богу, мог применять такие зверские пытки к инакомыслящим, а порой и просто людям, имущество которых он собирался присвоить. Мог ли Великий князь не знать об этом? Нет, не мог.
Мы знаем о том, что народ, когда узнал о смерти Великого князя, не бросился громить дома его убийц. Отнюдь. Он бросился громить и жечь княжеские имения. Это может говорить о чем угодно, но только не о великой любви народа к князю Андрею Боголюбскому.
Зато мы не знаем, где и когда застала Сигурда весть о смерти Великого князя.
А князя Андрея по-человечески жаль, да простит Господь ему все грехи его, вольные и невольные.