Сталин в июне сорок первого

         
                ГЛАВА  ТРИНАДЦАТАЯ

         КАК СТАЛИН ПЕРЕИГРАЛ ГИТЛЕРА В ИЮНЕ СОРОК ПЕРВОГО

       2 сентября 1945 года Генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин, выступил с Обращением к народу, в котором были такие строки: «…поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжёлые воспоминания. Оно легло на нашу страну чёрным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот, этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побеждённой и подписала акт безоговорочной капитуляции».
       Попробуем вчитаться в эти строки. Несомненно, бросится в глаза: «Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня...»
       Мы, люди старого поколения… Кто мог написать такие строки? Революционер-разбойник, грабивший банки и всеми силами расшатывающий лодку Русского Православного Самодержавия? Нет… Революционеры вместе со всякого рода представителями продажного ордена русской интеллигенции такие строки написать не могли. Напротив, в их скудных душонках осталась радость от того, что Российская Империя потерпела неудачу в войне. Не случайно же они уничижительно и подобострастно поздравили японского императора с победой над Россией.
       Нет, эти строки написал тот, кто находился по другую сторону баррикад и ничего общего с публикой, метко названной Иваном Лукьяновичем Солоневичем ублюдками и питекантропами, не имел. Эти строки написал человек, внёсший огромный, можно сказать решающий вклад в то, чтобы чёрное пятно поражения изгладилось из сознания народа.
       Я уже приводил в одной из предыдущих глав слова Председателя Исполкома Всеславянского Собора имени Минина и Пожарского Владимира Попова о том, что «Сталин не находился в ссылке под Верхоянском, а в это время тайно окончил Академию Генерального штаба».
       Итак, мы подошли к рассмотрению военной деятельности Сталина.
       Недавно в Интернете нашёл цитаты из публикации Владимира Попова с издевательскими приписками, с помощью которых автор этих приписок пытался выставить на посмешище сообщение об окончании Сталиным Военной академии Генерального штаба. Ну что ж, нападки на вождя дело не новое. Но как бы объяснил автор этих нападок то, что именно Сталин не раз спасал от разгрома молодую Красную Армию и под Петроградом, сражаюсь с Юденичем, и под Орлом, успешно противодействую самому Деникину, и под Царицыным, где организовал прочную оборону и отстоял город от натиска отборных белогвардейских частей и соединений? Откуда вот так, неожиданно, вдруг взялось полководческое мастерство? Взять хотя бы решение о массировании артиллерии на пути наступления генерала Краснова!? Ведь там понадобился строгий и точный расчёт, понадобилось великолепное знание тактики действий и оперативного искусства.
       На заключительном этапе Гражданской войны и иностранной военной интервенции в России Сталин предвидел бесполезность броска Тухачевского на Варшаву и задержал передачу в распоряжение этого выскочки 1-й Конной армии Буденного, чтобы сохранить от неминуемого разгрома, от гибели одно из самых боеспособных войсковых объединений Красной Армии. Он сразу оценил бессмысленность и вредоносность такого броска и потому во имя сохранения людей, не поддержал его. Воспрепятствовать же этой бойне он власти ещё не имел. Надо сказать, что Троцкий и Тухачевский в большей степени заботились не о победе над врагом, а о максимальном уничтожении русских парней, одетых в красноармейскую форму – своеобразная форма геноцида. Ныне мы наблюдаем подобную на Придуркаине (бывшей Украине), когда хунта во главе с ПАРАШАенко бросает в бой неподготовленные и необученные войска, заведомо проводя беспроигрышную политику. Удастся победить Новороссийских ополченцев, хорошо. Не удастся, тоже неплохо – особенно если погибнет много народу хоть с той, хоть с этой стороны.
        Сталин сумел спасти 1-ю Конную, бывшую в то время в его подчинении, а Тухачевский сдал в плен тысячи и тысячи красноармейцев, которые затем почти поголовно были истреблены в плену зверополяками, причём, истреблены с такой жестокостью, которую не смогли переплюнуть в годы Великой Отечественной войны, даже самые отпетые изверги из гестапо и войск СС.
       Сталин сумел переиграть разрушителей Красной Армии, возглавляемых Тухачевским в предвоенные годы. Откуда у него появилась такая проницательность в военных вопросах? Где он мог почерпнуть знания, позволявшие принимать мудрые и взвешенные решения? И снова есть только один ответ – в стенах высшей военной школы, в стенах Николаевской Академии Генерального Штаба.
       Об этом свидетельствует и деятельность Сталина в годы Великой Отечественной войны, деятельность, как полководца.
       Сколько написано о начале войны, о, якобы, имевших место просчётах, о наивной вере Гитлеру и пакту о ненападении, заключённому с фашистской Германией!
       Попробуем вернуться в то нелёгкое время, окунуться в ту сложнейшую обстановку…
       Истекал май сорок первого. Нарком обороны, начальник Генерального штаба всё настойчивее требовали от правительства решительных действий – объявления мобилизации, выдвижения войск к Государственной границе. Сталин уходил от решения этого вопроса всеми силами, и многим было непонятно такое его поведение.
        Иногда он напоминал, что однажды, в 1914 году, объявление мобилизации привело к войне, иногда просто переводил разговоры на другие темы.
        В Наркомате обороны многие ощущали тревогу – просто не могли не ощущать. Тревога постепенно распространялась по всей стране, среди всех слоёв населения, но внешне жизнь оставалась прежней – полной надежд, радостной, даже весёлой. По утрам репродукторы разливали задорные песни, среди которых чаще всего звучала: «Утро красит нежным цветом стены Древнего Кремля, просыпается с рассветом вся Советская страна». Страна просыпалась, спешила на заводы, фабрики, в учреждения, страна пахала и сеяла, страна училась, а уж если отдыхала, да так, чтоб все заботы долой.
       Для Сталина май сорок первого весёлым и беззаботным не был, как собственно не были веселыми и беззаботными многие годы его жизни, пожалуй, с очень и очень раннего детства.
       Он не рвался к власти, он не упивался ею, она не радовала его. Это было его послушание – дело, на которое он получил благословение в ранней молодости и которое обязан был нести через годы, народ, оступившийся в начале ХХ века, да так до конца ещё и не осознавший меру своего отступничества.
       Этот май был особенно тревожен. Сообщения о скором нападении гитлеровской Германии поступали с поразительной настойчивостью. Их приносили разные источники, и они подтверждались элементарными разведданными, получаемыми непосредственно из приграничных районов. Сосредоточение крупных сил противника у границ СССР скрыть было невозможно, и об этом сосредоточении в Наркомате обороны знали, а потому требовали ответных мер. Но не знало руководство Красной Армии, не знали члены правительства, не знал никто, кроме самого Сталина и ещё нескольких особенно доверенных лиц из личной его разведки, насколько верны эти предположения. Мало того, никто, кроме очень узкого круга лиц не знал подлинных планов врага.
       Эти планы были доставлены Сталину лично выдающимся советским разведчиком, которому удалось дослужиться до чина группенфюрера СС. Этот разведчик 10 мая перешёл границу под Кагулом и принёс лично Сталину план Барбаросса, план, который доподлинно известен был очень узкому кругу лиц даже в самой Германии.
       Блицкриг. Пройдут годы, и о нём будут говорить всё, что и кому заблагорассудится. Будут говорить те, кто в жизни не командовал не только фронтом, армией или дивизией, полком или батальоном, ротой или взводом, но даже и стрелковым отделением, будут говорить и рассуждать со знанием дела даже те, кто ни разу не одевал солдатскую форму. После драки кулаками махать легко и легко обвинять тех, кто руководил одной из сражавшихся сторон.
       Но в мае сорок первого план Барбаросса, целиком и полностью основанный на этом самом блицкриге, имел для Сталина вполне конкретное понятие.
       О чём думал Сталин в те майские дни, когда с каждым днём становилось ясно всё отчётливее, что война грянет и грянет в ближайшие недели?
       Наверное, он один во всей советской стране был способен здраво оценить обстановку, здраво оценить соотношение сил, сложившуюся к маю сорок первого года. У границ СССР заканчивала сосредоточение хорошо отмобилизованная, высоко подготовленная, имеющая солидный боевой опыт армия Вермахта, численностью более пяти с половиной миллионов. Два с небольшим миллиона советских войск были рассредоточены по всей стране от западных границ до восточных. Тридцать дивизий приходилось держать на Кавказе против Турции, ибо ещё не отпала опасность удара с юга. Ведь не далее как в апреле сорокового года ещё существовали в штабах Великобритании и Франции планы по нанесению бомбовых ударов по Баку с целью уничтожения нефтепромыслов, а за этими ударами предполагалось и действие сухопутных войск. Советский Союз балансировал на острие бритвы – либо война с Германией, либо война с Великобританией и Францией, либо война против них всех.
       А на Востоке ждала удобного момента Япония.
       Какое решение можно было принять в подобной обстановке?      
       Напрашивалось самое простое: отмобилизовать армию и придвинуть её к границам для отражения гитлеровского нашествия. Но, изучив план Барбаросса, Сталин понял, что только этого, именно этого и надо Гитлеру. На долгую, затяжную войну Германия была просто неспособна. Весь расчёт Гитлера на быстрый и сокрушительный удар огромными силами и окружение советских войск западнее Киева и Минска. Окружение и полное уничтожение. Именно на это был весь расчёт, и, надо сказать, расчёт, вполне оправданный. Командование Красной Армии не уставало убеждать правительство и самого Сталина в необходимости мобилизации и выдвижения войск с целью укрепления границ.
       Разработчики плана Барбаросса понимали, что разгром основных сил Красной Армии в приграничных сражениях лишит Советский Союз всякой возможности к сопротивлению, ведь даже призывников будет призывать некуда. Две недели – и всё. Война в основном окончена, ибо далее будет победный марш с выходом на линию Архангельск Астрахань. Одновременно Дальним Востоком займутся японцы, а на юге вступят в войну турки. Но пока основные силы СССР разгромлены не будут, ни те, ни другие вступить в войну не решатся, ибо уроки истории им памятны.
       А случилось вот что…
       В предвоенные месяцы, а особенно в мае сорок первого, остро стоял вопрос: подводить или не подводить войска к новой государственной границе. Тимошенко и Жуков настаивали на объявлении мобилизации и развертывании основных сил Красной Армии у новых границ. Это предусматривалось и мобилизационным планом.   
       Как-то в мае-месяце после очередного совещания Сталин заговорил на эту тему с Ермолиным, которого попросил задержаться в кабинете.
       – Павел Андреевич, – сказал он. – Не кажется ли вам, что мы получаем уж слишком много сведений о начале войны. Ну, кто же разглашает такие сведения? Что за всем этим кроется? Черчилль сообщает, что Гитлер нападёт на нас тридцатого июня, наш военный и военно-морской атташе Воронцов, между прочим, прекрасный разведчик, докладывает, что какой-то болтливый немецкий офицер назвал ему дату нападения. Причём данные Воронцов получал неоднократно, только даты постоянно менялись.   
       Сталин помолчал, и, раскурив трубку, проговорил:
       – А как вам нравится сообщение нашего посла в Германии Деканозова? Будучи по делам в Москве, он посетил германского посла графа Шуленбурга, а тот заявил ему, что, мол, знает самую секретную тайну о том, что Гитлер без объявления войны нападёт на нас в ближайшее время. Разве можно говорить такие вещи в помещении посольства, где всё прослушивается? Значит, Шуленбургу Гитлер приказал так говорить. Не кажется ли вам, Павел Андреевич, что нас всё время подталкивают к одному. Проводите скорее мобилизацию и подводите войска к границам. Наконец, Зорге сообщает из Японии, что война начнётся двадцать второго июня. А Зорге на личной связи у Геббельса.
       Годы спустя Вальтер Шеленберг признался, что Рихард Зорге никогда не обманывал германскую разведку, но сплошь да рядом обманывал советскую.
       Ермолин не спешил с ответом, и Сталин повторил:
       – Так не кажется ли вам, что Гитлеру нужна наша мобилизация? Гитлеру нужно, чтобы мы развернули свои главные силы у границ?
       – Товарищ Сталин, – сказал, наконец, Ермолин, – Нас провоцируют. Подводить войска к границам нельзя. Мосты в приграничной полосе не выдержат танков и тяжёлых орудий. Надо учесть и то, что немецкие железные дороги имеют пропускную способность двести двадцать эшелонов в сутки, а наши только восемьдесят. Мы не сможем подбрасывать резервы, боеприпасы, не сможем проводить манёвры. К тому же численность наших Вооружённых Сил – два миллиона девятьсот тысяч человек, причём, один миллион – на Дальнем Востоке, против Японии, да ещё довольно значительные силы – свыше тридцати дивизий – против Турции. У немцев подавляющее численное превосходство на наших западных границах.
       Эти данные впоследствии были подтверждены разведкой – Гитлер имел на восточном фронте пять с половиною миллионов человек.
       Выслушав Ермолина, Сталин сказал:
       – Пожалуй, вы правы. Подводить войска не будем. Кроме всего прочего, мы должны помнить, что Гитлеру важен политический аспект – ему важно сделать так, чтобы обвинить нас в развязывании войны. Нам нужно смотреть в будущее. Нас и так попытаются обвинить в агрессивности, обвинить безпочвенно. А если дать им почву, значит, только помочь в будущем в организации клеветнических нападок.
       Справедливость решения: не подводить войска к границам и не объявлять мобилизацию – вскоре была подтверждена удивительным образом. Буквально через несколько дней руководитель личной секретной разведки Сталина генерал Лавров доложил о том, что советский разведчик подполковник Лагутин 10 мая нелегально перешёл границу в районе Кагула, поскольку сверхсекретные сведения, которые ему удалось добыть, он не решился переправлять с курьером. Лагутин занимал место в самом ближайшем окружении Гитлера, имел высокий чин группенфюрера СС. Можно было себе представить, каковы сведения, если ради них он покинул столь важное место в гитлеровской ставке.
       – Где он сейчас? – спросил Сталин у Лаврова.
       – В Кагуле. Он воспользовался окном, известным вам. Самолёт за ним уже выслан.
       – Как только прибудет в Москву, приезжайте с ним ко мне в Волынское. Я выезжаю туда.
       Та встреча впоследствии была описана со всеми подробностями сотрудником личной секретной разведки Сталина Владимиром Михайловичем Жухраем, генерал-лейтенантом, доктором исторических наук, профессором. Приведём выдержку из книги:
       «Сталин сам встретил Лаврова и Лагутина в прихожей и, поздоровавшись с каждым из них за руку (обычно он со всеми здоровался кивком головы), сейчас же провёл в свой кабинет. Раскурив трубку, проговорил:
       – Слушаю вас, товарищ Лагутин.
       – Товарищ Сталин, мне удалось ознакомиться с планом «Барбаросса» и его главным содержанием – планом «молниеносной» войны против нас. К сожалению, сфотографировать его не смог, но все детали я запомнил с фотографической точностью. Суть этого гитлеровского плана состоит в следующем. Получив достоверные данные о сосредоточении германских войск на границах Советского Союза и о дате нападения, Сталин должен, не объявляя всеобщей мобилизации, ибо это будет равносильно объявлению войны Германии, как в 1914 году, сосредоточить основные наличные у СССР вооружённые силы вдоль новых, фактически ещё неукреплённых границ Советского Союза. При этом Советскому командованию придётся расположить в приграничных районах свои самолёты и танки на территориях, хорошо известных гитлеровцам, так как все оперативные карты переданы немцам польским генеральным штабом и генеральными штабами Латвии, Литвы и Эстонии. После сосредоточения главных сил Красной Армии на новых границах гитлеровцы без объявления войны осуществят внезапное нападение и тремя группами армий – Север, Центр и Юг, а также тремя танковыми группами под прикрытием авиации, прорвут фронт. При более чем трёхкратном численном превосходстве гитлеровцев в живой силе и боевой технике, при подавляющем превосходстве в новых танках, самолётах, при двухлетнем опыте ведения войны, успех, по мнению Гитлера, предрешён. Гитлеровское командование рассчитывает окружить основные силы Красной Армии и полностью уничтожить их в огромных «котлах» близ границы. Таким образом, с регулярной Красной Армией будет покончено, и Сталину некуда будет призывать резервистов, поскольку не останется командного состава. После этого молниеносного и сокрушительного удара, наступлению вглубь СССР ничто уже не помешает, и война окончится в течение нескольких недель, в крайнем случае – нескольких месяцев.
       Выслушав Лагутина, Сталин заговорил спокойным, размеренным голосом, как бы рассуждая сам и приглашая к размышлениям Лагутина и Лаврова:
       – Вся стратегия Гитлера, таким образом, рассчитана на то, что ему удастся обмануть Сталина на том, что Сталин придвинет войска к границам и даст их окружить и уничтожить. Что ж, из истории нам хорошо известен такой пример. Наполеон тоже рассчитывал на блицкриг, он тоже рассчитывал на генеральное сражение сразу после перехода через границу России. Генерал Барклай обманул Наполеона. Разведчики генерала Барклая, создавшего прообраз нашего Главного разведывательного управления – Особенную канцелярию, сумели дезинформировать Наполеона и убедить в том, что сражение будет дано на границе. Мы тоже должны дезинформировать Гитлера. Никто не должен знать, что нам известен план «Барбаросса». Если Гитлер узнает, что мы разгадали его замысел, может предпринять что-то другое, нам неведомое.
       – Но Наполеон взял Москву, – с тревогой сказал Лавров.
       – Если бы не предательство барона Беннигсена, всё бы закончилось на Бородинском поле. Для нас теперь главное, чтобы наши командующие достойно встретили врага. Чтобы у нас не было измены.
       – Все, кто мог сдать Советский Союз Гитлеру, кто планировал это предательство, разоблачены, – сказал Лавров и тут же с сомнением прибавил: – Все ли?
       Сталин не ответил. Он ещё не знал о грядущей трагедии в Белоруссии, которую организует генерал Павлов. Он думал о том, что единственно правильное в создавшейся обстановке решение – не подводить главные силы Красной Армии к границам, а встретить врага глубокоэшелонированной обороной, имеющей почти 4.5 тысяч километров по фронту и 400 километров в глубину. Так и случилось. На новых, неукреплённых границах врага встретили 56 дивизий первого эшелона. Остальные же заняли рубежи на 400 километров в глубину. Киевский особый военный округ, преобразованный с началом войны в Юго-Западный фронт, и особенно Одесский военный округ достойно встретили врага, изматывая его на выгодных рубежах, ломая планы быстрого продвижения вперёд, планы «молниеносной» войны.
       В августе 1941 года Сталин получил от своей стратегической разведки, которую создал ещё в 1925 году, данные особой важности о том, что, когда в конце июля Гитлер понял, что план по окружению и разгрому Красной Армии в приграничных сражениях провалился, у него случилось кровоизлияние в мозг – инсульт. Получено было и донесение о пребывании Гитлера в штабе фон Бока, уже после излечения. Фон Бок командовал группой армий «Центр», которая должна была брать Москву. И вот в этом агентурном донесении говорилось следующее.
       «Мой фюрер, – заявил фон Бок, – моей великой армии больше нет. Большевики вложили её в землю. Если мы не получим подкреплений, мы не сможем в дальнейшем наступать на Москву».
       Гитлер отвечал, обращаясь к присутствовавшему при разговоре генералу Гудериану: «Как жаль, что я не послушал вас, мой генерал, когда вы предупреждали в своей книге о великом могуществе Сталинской России».
       Это книга называлась «Achtung, pancern!», «Внимание, танки!», где Гудериан утверждал, что у Русских десять тысяч сильнейших танков.
       Гитлер продолжал: «Меня подвёл мерзавец Канарис, который убедил меня, что у Русских фанерные танки и что мы пройдём, как нож проходит сквозь масло. Если бы я знал, что там такая сила, я бы никогда не пошёл. А сейчас я похож на легендарного рыцаря, который закован в латы, не заметив, переехал замёрзшее озеро и сейчас умер от страха. Но продолжать воевать надо, чтобы хотя бы сохранить Германию в довоенных границах».
       То есть уже тогда Гитлер начал говорить о поражении. И действительно Германия понесла чудовищные потери. За два месяца войны, уже к 28 августа сорок первого года гитлеровцы потеряли до двух миллионов солдат и офицеров.
       Но это было только началом жестокой схватки, критический момент которой наступил осенью сорок первого под Москвой.