Заводская карьера. Часть 1

      Слово карьера я всегда считал постыдным. У меня оно ассоциировалось с производными словами: карьеризм, карьерист, причём, в отрицательном их понимании. Отожествлялось с незаконным посягательством на место тобой незаслуженное.
      Но как коротко назвать рост по служебной лестнице? Или по профессиональной? В смысле роста тарифной квалификации или продвижения по управленческим ступеням производства? Синонимов нет. Только карьера, как бы ни было неприятно мне это слово.

      Приняли меня на завод учеником слесаря. Впрочем, и в слесаря попал только благодаря звонку Главного механика в отдел кадров. На завод приёма не было.
      О какой карьере мог я тогда думать? Только о совершенствовании слесарных навыков и продвижении по разрядной сетке – зарплата повременщика зависит от присвоенного разряда. А зарплата – основа благосостояния.

      Впрочем, были и другие мнения. Через несколько дней в цех наведался инспектор отдела кадров. Попытался меня разговорить, выведать истинную причину моего «падения». В прошлом уволенный из СА старший лейтенант, он не мог даже мысленно представить, что бывший офицер, военный лётчик, может пойти в «работяги», а не добиваться какой-то должности. Военное училище за плечами, полагал он, обязывало искать службу в любом отделе заводоуправления. А тут, на тебе – добровольно в слесаря!
      Мы с ним друг друга не поняли. Может, он и был прав, – не знаю. Уж очень был я идейный и бесхитростный в житейском плане. По молодости, а больше – по незнанию реальной жизни. Откуда было мне её знать? Школа, авиационное училище, короткая служба военного лётчика. Мировоззрение – по книгам, газетам, радио.

      Карьера началась сразу. В кадрах меня приняли учеником, а Главный механик Михаил Фёдорович Лабунский в приказе по отделу определил слесарем третьего разряда. Сам бывший военный техник, он посчитал, что военного образования достаточно, чтобы не ходить в учениках. К тому же человеку взрослому и семейному. Как содержать семью?
      На этот приказ начальник механического цеха Эдуард Романович Попенко отреагировал  сразу же: –  «У меня в учениках по году ходят. А этот? За какие заслуги!» Однако против начальства не пошёл, решил присмотреться. А через месяц пошёл к Главному с предложением присвоить мне четвёртый разряд.
      Он же посоветовал мне поступить на вечернее отделение Свердловского химико-механического техникума:  – «Получишь диплом механика по оборудованию, шестой разряд тебе сразу обеспечен. А без диплома годы уйдут на это».

      Я сунулся на приём к директору вечернего отделения, понимая, что запоздал: укомплектованные группы занимались уже два месяца. Потёмкин меня вежливо принял, посочувствовал, что я не успел к первому сентября и пригласил поступать в следующем году.
      Уже в конце беседы попросил аттестат зрелости. Узнав, что аттестат затерялся в училище, решил посмотреть диплом. Возможно, просто из любопытства. «Красный» диплом выпускника лётного училища и приложение к нему, в котором в перечне двадцати с лишним дисциплин госэкзаменов не было ни одной оценки ниже пяти, его сразил.
      Тут же я был зачислен в группу «технология резинового производства» (неожиданно нашлось место) и на следующий вечер уже сидел на занятиях. К недоумению многих педагогов: зачислен в конце первого семестра, – не иначе как по блату.

      В ОГМ тоже не смотрели на меня как на слесаря, считали в перспективе итэровцем. Ну, не впмсывался я в понятие "работяга"
      Через год ушёл в Замы Главного инженера Толя Строев – освободилось место мастера участка вентиляции.
      Таких участка было два. Один занимался обслуживанием вентсистем завода, другой изготавливал эти системы в «жестянке» и монтировал в цехах. Вот этот участок и достался мне. Это была первая моя должность ИТР.

      Длилась итээровская работа недолго: проштрафился перед Главным, и должность ликвидировали – объединили оба участка в один. Я не огорчился, Попенко снова взял меня слесарем-сборщиком в мехцех. А спустя полгода участки вновь разделили: очень уж разными они были по выполняемым функциям.

      В техникуме потребовали искать работу в основных цехах, ближе по будущей специальности: технология резины. Пришлось перейти в цех №9, закрытое производство формовой и неформовой техники, полностью работающий на ракеты и космос. Изготовление деталей для авиации и танков считалось там чуть ли не ширпотребом, продукцией второстепенной.  Правда, с той же технологической требовательностью.
      Лабунский моему уходу из механиков не противился. Зачем ему было держать у себя в отделе человека, способного восстать против  любого факта мздоимства и стяжательства и даже напечатать об этом в газете?
      Цогоев, начальник цеха 9, знал меня как спортсмена и принял с удовольствием.Они с Лабунским конкурировали в заводском спорте.
      Поставили учеником вальцовщика, но проработал я на вальцах менее двух недель, даже азами этой сложной профессии не овладел. Не нужен был я Павлу Марковичу Ходорову, вальцовщиков у него на участке хватало.
      Перевели на участок Константина Григорьевича Устанина, учеником прессовщика. На изготовление мелких манжет – уплотнителей на валики моторчиков, работающих в узлах управления баллистических ракет.
      Назначение этих, как и прочих, деталей было ведомо только военпреду, да ориентировочно одному – двум из руководителей цеха. Прочий люд любознательности не проявлял, знал: работаем на космос. С правилами поведения на режимном производстве знакомили в Первом отделе под расписку.

      Подошло время защиты дипломного проекта. Преддипломной практикой мне засчитали работу в цехе на прессах. Руководителем практики и дипломной работы назначили Ольгу Григорьевну Леонтьеву, начальника специального конструкторского отдела.
      Узнала она об этом только накануне защиты, когда я пришел к ней за подписью. Дипломный отпуск я бездельничал. Побродил по Закарпатью по путёвке, затем месяц  рыбачили и охотились с Матушкиным у него на родине под Серовом.  Приступил к оформлению проекта за две недели до защиты.
      Возмутившись моей «расхлябанностью» О.Г. отказалась от руководства, но обсудив со мною идею проекта всё же согласилась подписать и руководство практикой и руководство дипломным проектом. Дипломная работа к этому времени уже вырисовалась в черновиках и чертежах.
      Проект я защитил с блеском и по итогам учёбы получил ещё один «красный диплом», уже гражданского среднего учебн6ого заведения.

      После защиты дипломного проекта с прессов меня убрали: Устанин заявил, что не может техника-технолога держать на рабочем месте. Поставили инструктором на участок клейки шлангов герметизации.Назначения этих шлангов ни кто не знал, но считали что нои герметизируют люки в переборках подлодок и отсеки в высотных бомбардировщиках. В принцыпе, так оно и было.
      Кроме шлангов здесь изготавливали рукава высокого давления и разделительные ёмкости для ракет ПВО. Такой ракетой в недалёком прошлом сбили Пауэрса; несмотря на недостатки, она котировалась и постоянно модернизировалась.
      Инструктор, числившийся по рабочей сетке, практически выполнял  здесь работу мастера. Мне было безразлично, в какой должности исполнять итээровские обязанности. Главное, что я узнал технологию изготовления сложных РТИ, и даже освоил некоторые операции по изготовлению рукавов навивочной конструкции. Через несколько месяцев снова оказался на участке прессов, назначили мастером.

      В это время начался период расширения и модернизации спецпроизводства, смены руководства и рокировок мастеров, начальников участков и цеха. Предстоял переезд на новые производственные площади. За забором внутри завода достраивался громадный корпус, где на базе 9-го цеха создавалось четыре новых.
      Вначале ушёл на повышение начальник цеха Цогоев. Вместе с семьёй уехал в Индонезию в торгпредство. Весь натуральный каучук поставлялся тогда из Индонезии. Там президент Сукарно строил, якобы, социалистическую республику. Это усиленно подчёркивалось в нашей прессе, хотя было ясно, что никакого социализма там нет, есть тоталитарное государство националистов.
      Чрез неск5олько лет там сменилась власть, усилилась религиозная и племенная война, дружба с Союзом и экономические связи стали угасать. Торгпредство отозвали, Цогоев оказался в Волжске.
      Затем начальником создаваемого цеха №8 был назначен Устанин. Меня назначили начальником формового участка на его место; мастером здесь я пробыл менее полугода. Начальником цеха был уже Ходоров, уделяющий основное внимание своему бывшему участку – вальцовке.

      Когда началось перебазирование в новый корпус, освоение нового производства легло на меня. Участок был громадный. По какой-то прихоти проекта  он объединял все бывшие самостоятельные участки – заготовку, латунировку с испытательной станцией, комплектовку с термостатной и упаковкой – в один. Не только по площади, но и по численности он превышал весь бывший девятый цех. Было где развернуться.
      И я развернулся…. До поры, до времени. Принимал, переделывал и запускал даже первый этаж цеха – будущий участок СКТ и СКФ. Наконец, Паша Ходоров переехал в новый корпус, отпало телефонное согласование. За пусковой период  я дважды замещал его на период отпусков. Поварился в шкуре начальника цеха.
      С пуском нового подготовительного цеха, Паша перебрался начальником туда. Гордеева, новый директор, на освободившееся место начальника прислала своего выдвиженца – Фомкина. Мы с ним не сошлись, уж очень был он далёк от технологии. Просто управленец. Может и хороший мужик, даже наверняка хороший, но некоторые его методы управления я не принимал. Что-то было в нём от партийного босса и сотрудника КГБ одновременно.
      Чтобы меньше вникать в производство, он попросил в замы по технологии Виктора Бесклинского, выпускника Днепропетровского института, бывшего в этот момент мастером, уже не помню какого цеха. Этих днепропетровцев на завод пришло более десятка. Некоторые к этому времени работали уже техноруками цехов, как Толя Судников у нас, сменивший Елену Романовну Сединкину, возглавившую СКО. Но Судников быстро слинял «по семейным обстоятельствам». Вот вместо него и пришёл Бесклинский.
      Его появление не облегчило работу начальника т. к. новый зам технологии не знал. Да и институт окончил, двигаясь по партийной линии: вначале комсоргом факультета, затем парторгом.
      Вот с ним у меня отношения действительно не сложились. Доходило до прямой ссоры прямо в кабинете начальника. Порой он давал такие несуразные рекомендации и советы, что я не выдерживал и взрывался. Со временем мне это аукнется.

      Новый технорук рвался к власти. И когда вместо Фомкина начальником стал Андрей Григорьевич Филимонов, зам посчитал себя обойдённым и как только мог, подсиживал его. Это было просто: Андрей страдал запоями. Возможно, с тех времён, когда был у Цогоева замом по снабжению. Спирт проходил тогда через него.
      Филимонова сняли, понизив до начальника участка.  Витя Бесклинский стал начальником цеха, пригласив на своё место технорука Риту Логинову из НИИРПа. Новый начальник был типичным хитрожопым хохлом, хорошо владевшим приёмами подковёрной борьбы. Он уже нацелился на должности заводского масштаба.
      Чувствовалось: ради карьеры он не пощадит никого. Свалил начальника цеха, подкопается и под кого-нибудь повыше. Не забывал повергнуть и неуживчивых подчинённых, пнуть их побольнее.  Многие не видели его мстительности и поплатились за ранее высказанное недовольство его методами работы. Это когда он ещё не был начальником.

      А скоро грянул гром и надо мной.
      Был выезд итээровцев на уборку моркови в совхозе. Новый технорук заметила меня за обедом рядом с выпивающими мастерами. Я не пил. Но и не препятствовал другим: на уборочной выпивка – обычное дело. В четыре вечера мне предстояло играть в гандбол на первенстве завода.
      После обеда я уехал на завод. Встречу выиграли. Но дама донесла, что я не только не прекратил выпивку подчинённых, но сам напился и после обеда исчез.
      Утром начальник вызвал меня и предложил идти в отдел кадров. Причём, достал записную книжку и начал читать все мои грехи за последние полтора года. Даже когда он не был начальником – он всё записывал. По датам, по времени. Таких грехов у меня накопилось много. Уезжал с работы на соревнования пожарных команд растянувшиеся до вечера. Опоздал, застряв с Бенейчуком на мотоцикле, возвращаясь с соревнований на Ревуне. Просидел полдня в шурфе под Пильным, свалившись туда ночью. И ещё множество мелких «правонарушений», типа: видели выпивающим в «Мелодии» после работы. Ни разу, зная, что я опоздал на работу или ушёл раньше, он меня не спрашивал, почему и зачем? Просто помечал в книжечке, копил компромат. А тут выложил всё. Накопилось достаточно. Столько, чтобы звонить в кадры: такой ему в цехе не нужен.
 
     Слух о моём снятии разнёсся по заводу. Всполошились все. Понимали, что место имеют личные счёты.
     Начальник кадров, Шаламов предложил мне место технолога в СКТБ. Была вакансия. Тут же созвонились с начальником этого недавно созданного бюро. Начальник сказала: – «Возьму с удовольствием, мне технологи с таким опытом нужны!» Назначила встречу через два часа. А при встрече начала мямлить: – «Вакансия уже занята, зам пригласила свою подругу.… Отказать неудобно….»
Я не расстроился. Я знал, что за шарашка это специальное бюро транспортёрных лент. Там работал мой приятель Володя Трофименко. На вопрос, чем же они занимаются, только отмахнулся: – «Чего пристал? Ну, ездим иногда в командировки, проверяем ходимость лент,… наблюдаем соблюдение технологии в цехе,… читаем техническую литературу….» Обрисовать круг своих обязанностей так и не смог. Бюро бездельников, созданное как буфер для отписок по рекламациям. А как же без большого штата?

      Возвращаюсь в отдел кадров. Рассказываю об этой непонятной перемене ситуации. Шаламов по секрету сообщает, что В.М. звонил в СКТБ, узнав о моём направлении туда. Всё становится ясно: шеф не только хотел от меня избавиться, но и решил сделать невозможным трудоустройство на заводе. Постарался меня охарактеризовать. Чтоб не заблуждались, кого принимают.

      Всё решилось вопреки воли шефа. Начальник  8-го, Валя Туришина, и ещё пара начальников цехов, поехала в Шабры, где в это время лежал в больнице Зверев. Поехали навестить директора, а заодно и рассказали о моём конфликте с начальником и его поспешных действиях. Оттуда последовал звонок: – «До моей выписки Емельяшина не трогать!» Мне об этом Бесклинский сам и сообщил. Что ж, подождём директора.
      Однако карусель закрутилась: срочно собрали партсобрание, влепили строгач с занесением в учётную карточку, утвердили его на парткоме. Всё до приезда директора. С его появлением смута закончилась, всё заглохло. Но я знал, что постоянно нахожусь под прицелом, случись оступиться – грянет выстрел. Витя даже подсадил в мой кабинет технорука. Наверное, для постоянного надзора – до этого технорук находился вместе с технологами.

      Через год проходила партконференция. Бесклинский претендовал на должность второго секретаря парткома. Сколачивал группу единомышленников, заручался поддержкой парторгов цехов. Но его прокатили, даже в партком не попал. А на должность секретаря прислали из партийной номенклатуры, Задорожного В.И.
      Тут же Витя подал заявление на уход с завода. Представил справки на несовместимость здоровья ребёнка с уральским климатом. Все, в том числе его институтские сокурсники, понимали истинную причину его ухода с завода и открыто это обсуждали.
      Меня этот вопрос не интересовал. Но я оказался единственным, кто мог принять у него цех. Зверев не рискнул направить в цех спецтехники кого-то из других заводских цехов, считал, что принять столь сложное производство должен человек, хорошо знающий производственный процесс. Таковым был я.      
      В приказе по заводу я был назначен «исполняющим обязанности начальника». Я считал свою новую должность временной, не был уверен что справлюсь и на уговоры Зверева принять цех постоянно отвечал отказом.  Но искать мне замену директор и не собирался. Приказ он издал без моего согласия.
За неполные десять лет, без института, от ученика слесаря до начальника крупнейшего цеха – это разве не карьера? Вот так, сам того не желая, я стал карьеристом.

Продолжение:  http://www.proza.ru/2014/09/01/2068