Ананасы в шампуне

Я пошла в первый класс в 1998 году: девочка с красивыми бантиками “не как у всех”, форма благородного бардового цвета, умеет читать и писать.
В школу мне ужасно не хотелось. Не то чтобы мне не нравилось учиться, а просто с мамой дома было лучше. Поэтому путь по соседнему двору, а потом еще за забором школы, через вылезшие из земли корни старого дерева, превращался для меня в настоящий кошмар с последующими рыданиями. В школе пахло меловой тряпкой, заношенным платьем учительницы, стертым ластиком. Дома пахло совсем не так.
Я получала одни пятерки, у меня даже появились первые приятельницы, и учительница меня любила. Но выходить в темноту, слякоть, сырость, идти через двор и корни, а потом расставаться с мамой было выше моих детских сил. Каждый раз, переступая порог дома, я чувствовала, что за моей спиной рушится мир. Момент выхода оттягивался изо всех сил.
И вот, смотрите, иду я: форменная юбка чуть длинновата, волосы заплетены в аккуратные косички, мама держит за руку, меня тошнит и на глазах слезы. Я иду в приветливо сияющий окнами ад знаний.
...А вот рядом идет моя мама двадцать семь лет тому назад. Вернее, она не идет, а бежит вместе со своей подружкой Светкой. Форменная юбка хлещет по коленям, со всех сторон подступает мрак. Школа неприветлива и темна, только в подсобке сторожа тускло мерцает свет, но это для крошечных первоклассниц в туманном и хмуром утре все равно, что огонек человеческого жилья в заколдованном зловещем лесу.
Моя мама, которая сейчас, когда мы перенеслись на двадцать семь лет назад, скорее моя подружка, держит Светку за руку и мчится по ступенькам школьного крыльца. Они стучат изо всех сил. И вот - бац-бац - распахнулись и захлопнулись двери. В школе тепло и чуточку душно, поэтому воздух кажется сладким. Вокруг испуганных первоклассниц кружится волшебная меловая пыльца - они во дворце доброй феи.
Охранник стоит, чуть покачиваясь, недовольный и сонный. Бухтит. Говорит, что школа еще закрыта, и в такое время надо сидеть дома. Первоклассницы молчат и смотрят на охранника чистыми глазами. Он вздыхает, сжаливается - как, впрочем, любой добродушный, но ворчливый слуга доброй сказочной королевы.
Моя мама и Светка сидят с пустом и темном классе. Им все еще немного страшно, но все-таки уже очень смешно. Они хихикают, обсуждают свои первоклассные девчачьи дела. Достают бутерброды, которые дома приготовили их мамы к обеду. Съедают, не дожидаясь большой перемены, и теперь уже окончательно оказываются вне дома. Через несколько минут в класс начнут приходить остальные ребята. Будет весело, шумно, суетно. Потом придет учительница, и будет интересно.
Моя мама и Светка с удовольствием остались бы дома подольше. Провели бы утро со своими мамами, потом пошли бы в школу, держа мам за руку, и съели бы бутерброды в обед, а не перед первым уроком. Но их мамы работают много и тяжело. Их мамы не успевают провожать их в школу, а успевают только заплести косички и нарезать бутерброды. Уходя, они наказывают: “Сиди дома, в школу пойдешь, когда эта стрелка будет здесь, а эта - здесь”. Но стрелки ползают очень медленно, а девчонка-первоклассница бегает быстро, да к тому же боится темноты. Подружки и соседки, моя мама и Светка, встречаются у подъезда и бегут в школу задолго до первого звонка.
Как-то раз мою маму подстерегла у двери ее мама, чтобы не выпустить из дома раньше времени - школьный сторож нажаловался на ранних пташек. Сбежать в тот раз не получилось.

Я нравилась учительнице. Мои бантики были очень красивыми. У моей мамы хорошее чувство вкуса, поэтому прически у меня всегда были необычные и нарядные.
Вот первоклассники стоят в ряд на крыльце, улыбаются. На ком-то перекошен пиджак, кто-то щурится от солнца. Староста гордо перекинула тяжелые косы на грудь. Кудряшки ее соседки тоже стянуты в классическую прическу первоклашки. У некоторых девочек “мальвинки”.
А у меня - пучок.
Я горжусь им. Я - взрослая.
...А вот рядом, крайняя в верхнем ряду, стоит моя мама двадцать четыре года тому назад - она заканчивает третий класс. Говорю же, у моей мамы хорошее чувство вкуса: ее бант завязан не на макушке, как у всех девочек, а на боку, и волосы свободно рассыпаются по плечам. У Светки, которая стоит рядом, прическа такая же: она знала, кому стоит подражать, да и маленьким подружкам всегда доставляет особое удовольствие походить друг на друга.
Учительница, стоящая в центре класса, хмура и неприветлива. Она считает, что распущенные волосы недостойны пионера.
После съемки она отругала и маму, и Светку.

А я хотела быть пионером. Яркие детские книжки с добрыми картинками сияли на полках. Книжки были совсем новые, но почему-то в них рассказывалось о далеком-далеком прошлом: о приключениях сообразительных, дружных, смелых пионеров. В пионерах не было ни одного плохого качества. Они по-настоящему знали, что такое товарищество, собирали металлолом и всем классом подтягивали двоечников.
Быть пионером значило для меня быть хорошим человеком. Хотя я очень смутно представляла, кто это такие на самом деле. Я просто знала, что из-за Ельцина мне никогда им не стать.
Я жила в России, а СССР маячило из бездны времен добротой, честностью, правдой. Эти слова в моем сознании были крупно напечатаны на алой, чуть выцветшей, помягчевшей бумаге с профилем Ленина.
У меня таких товарищей, как у пионеров из книжек, не было никогда.
Может быть, именно поэтому я не любила задерживаться в школе и, уж тем более, ездить с классом на экскурсии.
Как-то наш первый “А” повели в кино, на мультики, да еще и вместо последнего урока. Но я категорически отказалась туда идти. Выбраться из всего теплого и привычного, что меня окружало, и отправиться неизвестно куда с учительницей и одноклассниками? Нет уж, увольте. Я мечтала поскорее оказаться дома, в своей маленькой теплице, рядом с мамой - ведь она не работала и могла позволить себе быть со мной целыми днями. Это было счастье.
Но! Случилось непредвиденное. Мама забыла, что меня нужно забрать с уроков раньше, если уж я не иду в кино.
И вот: фойе школы пустынно. Одноклассники ушли в кино.
Я сижу на низкой деревянной скамеечке и плачу.
Какая-то чужая, случайно проходившая мимо учительница заметила меня, отвела в будочку сторожа, к таксофону. Я кручу диск, я твердо помню свой домашний номер - я выучила его “на всякий пожарный случай”. Мама ахает и прибегает очень быстро.
Наконец-то я дома. Сажусь перед телевизором, разворачиваю свой “Киндер-сюрприз”.
...А вот двадцать семь лет назад едет в поезде мой папа. Он мчится не куда-нибудь, а в Ленинград. Его ждёт Васильевский остров, Эрмитаж, Петр на коне, отсутствие родительской опеки, несколько дней с лучшими друзьями… Ему не спится в поезде, он счастлив и возбужден. Поезд гремит колесами, за окном мелькают бусины фонарей.
Ле-нин-град. Ле-нин-град.
Папу и его одноклассников поселят в гостинице на Васильевском острове. С поезда - по достопримечательностям, учительница во главе группы покрикивает строго, но она счастлива, счастлива, как и все ребята.
Они бегут по Невскому, глазеют по сторонам. В шагах их слышится: Ле-нин-град. Ле-нин-град. Город обрушивается на них неудержимым великолепием, золотом, восторгом. Кажется, что Ленинград - сам по себе гений, и все картины, которые они видят, написаны им, добрым магом.
Только вечером можно будет принять душ. А там, в душе, папа увидит... маленькие бутылочки с шампунем. Крошечные, как будто игрушечные.
Вот папа берет одну такую бутылочку, открывает, выдавливает. На ладонь льется что-то совершенно волшебное, перламутровое, сияющее. Папа шепчет про себя: “Шампунь - она моя…”, хотя учительница русского целою четверть вбивала в него совсем другое. Но такая красота не может быть мужского рода. Это же фея, заключенная в бутылочку, это явно не джинн в лампе. Джинн пахнет серой, а фея…
Фея пахнет цветами, восторгом и Ле-нин-градом.
Выйдя из душа на ужин, папа обнаруживает, что учительница, одноклассники, одноклассницы - все источают одинаковый дивный аромат. В нем можно купаться, как в мечте.
В столовой все рассаживаются за длинные столы. Шутят, перемигиваются - удивленные и счастливые.
На десерт подают ананасы. Они лежат в центре стола на большой тарелке, нарезанные кружочками, сияюще-золотые. Каждый ломтик - как шитая золотом юбка феи. На вкус: воплощенная сладость и солнечный свет.
И все пионеры, сидящие в столовой, и даже их смущающаяся учительница, набрасываются на ананасы с жадностью. Они раньше никогда их не ели, и им кажется, что ананасы - это настоящее волшебство, которое растворится, как только они покинут пределы Васильевского острова. Поэтому так важно унести золото и аромат с собой, в себе, самим собой.
Они едят и переглядываются. Над столом витает аромат ананасов и шампуня. Им кажется, что они в сказке.

...У меня на следующий день первым уроком была математика.


Начало апреля 2014