Златые горы

Под столом не самый почет, но куда деваться. Зато вокруг ноги в габардине или в капроновых чулках, подолы из крепдешина, креп жоржета; скатерть светится желтым, и кажется, будто сидишь внутри абажура.
Звенят бокалы.
Хвалят закуски, аж слюнки текут. А холодец-то с чесночком!.. А винегрет!.. А утка с черносливом!.. Не утка, конфетка!.. Говорят, рубль пятьдесят отдали, а на другом берегу, у кооператоров утка, поди, по рубль двадцать, вот в чем досада и огорчение! Как узнают, что нашим, – а вот хрена! Хоть лопни, хоть тресни, хоть до ночи обторгуйся. Спасибо, хоронить наших приходят. Так ведь и кладбище на их берегу. И все мы давно родня!.
А снижение цен. Кто бы еще в прошлом году мог подумать? Ситцу набрать, пока снизили, а то ведь еще передумают? И мыла со спичками. Советская власть не передумает. Нет, ну, так, на всякий случай. До войны тоже всякое говорили, а потом?
Ну, вас! Песню, песню!.. Галь, давай!.. Про околицу, что ль?.. Или на побывку едет?.. Лучше про горы! Ну, про горы, это Федя, он и все слова знает!.. Ему не вермуту, ему лучше вон той, с белой головкой!..
Грохают кулаком по столу так, что посуда звенит. Это дядя Федор, его кулачище. И сразу - с таким отчаянием, с такою силою, что мурашки по коже: «А имел ба я златыя горы и реки полныя вина…» И все вместе: «Все отдал ба за ласки, взоры, чтаб ты владела мной одна!»
Тетя Шура, Федорова жена, выводит сердечно: «Но как же, милый, я покину семью родную и страну?»
Можно, конечно, оставить эту не очень удачливую страну. Только покинет ли тебя река, и берег, где ты родился, и другой берег, куда ты так и не допрыгнул? А там, через мосток, ближе к лесу, на Веселой горке, запутанные жимолостью голубые ограды…