Вечный круговорот

На рассвете в мою комнату постучался Вако.
Очень тихо постучался и нерешительно – как будто не был вполне уверен в том, что хочет быть услышанным и, если бы я не открыл, то с облегчением ушёл.
Но со мной был ребёнок, и приходилось спать очень чутко. Он беспокойно зашевелился во сне, когда я приподнялся, осторожно высвобождая руку, на которой он лежал, и я тут же, сняв с себя шёлковый ночной халат, укрыл малыша им, чтобы он не почувствовал, что я куда-то отлучаюсь.
Утро было замечательным – ясным и солнечным, и я, даже не выходя в сад, видел, как сверкают на сочных зелёных листьях алмазные капельки росы. Порадовался: вдохновения на сегодня будет достаточно. В иные дни, когда царит непогода, приходится намекать, в каком направлении искать – стук дождевых капель, послегрозовая свежесть, да даже и сухой песчаный ветер также могут подарить свои силы, если знать, как правильно к ним обратиться. Но сегодня, думаю, моя помощь не потребуется.
Переодевшись в дневную одежду, я раздвинул шторы и открыл дверь.
– Что случилось, Вако?
– Отец, вы не спите?..
– Ну, теперь уж нет! – усмехнулся я.
– Извините…
– Ничего, в такое прекрасное утро грех не подняться рано.
Он нерешительно топтался на пороге. Я прекрасно понимал те чувства, которые он испытывал: несколько дней назад ему было поручено первое ответственное задание – руководить начинающими, и, естественно, ему хотелось бы справиться со всем самостоятельно. Но, умение в действительно нужный момент обратиться за помощью вместо того, чтобы мучиться там, где откровенно не справляешься, также необходимо, хотя об этом я и не говорил. Всё постигается в процессе.
– Отец, там… – после паузы пробормотал он. – Мы нашли одного из наших.
– Замечательно, ну так ты знаешь, что надо делать в этих случаях. Отведи его в сад, потом поочерёдно в каждый из Домов, пусть осмотрится, почувствует, что ему ближе…
– Ну, он… – Вако закусил губу. – Он, похоже, воспитывался среди этих. И он очень измученный. У меня не получается ему помочь, – наконец, признался он со стыдом. – Сходите вы.
– А.
Кажется, я начинал понимать, что происходит.
Я вернулся к постели за ребёнком – тот всхлипнул во сне, когда я вновь взял его на руки: конечно, это было куда лучше, чем просто халат, пропитавшийся моим запахом, но почувствовал он это только тогда, когда я снова был рядом, и можно было не беспокоиться.
– Молодец, Вако, – не забыл я похвалить его, проходя мимо. – Правильно сделал, что пришёл, когда почувствовал, что не удаётся справиться самостоятельно.
Тот зарделся от смущения.
Я прошёл по коридору, не забыв шепнуть несколько ласковых слов листьям растений, свешивавшихся с потолка и тянувшихся ко мне в ожидании внимания. Задача старших сестёр и братьев – заботиться о них таким образом, но, конечно, любви много не бывает, и всякий раз хочется погладить, подбодрить, воодушевить… Довольные растения устроились в своих подвесных горшках удобнее, расправив цветы и листья, и воздух наполнился нежным благоуханием.
Я отыскал ту дверь, за которой ясно ощущал присутствие человека, о котором говорил Вако.
«Этими» были люди, живущие на окраинах, и я примерно понимал, что мне предстоит увидеть. Но всё равно было тяжело.
Когда я осторожно открыл дверь, мальчик метнулся в сторону и весь съёжился, явно в ожидании удара, хотя Вако, должно быть, уже постарался всячески дать понять, что здесь не причинят вреда. Он был очень худенький и оборванный, с длинными спутанными волосами, падающими на смуглое исцарапанное лицо, и глазами, наполненными непроглядной тоской. У меня на руках был ребёнок… поэтому я не мог просто подойти и обнять его покрепче, как мне хотелось сделать; да и к тому же настолько израненный дикий зверёк, возможно, не сразу решится приблизиться к ласковой руке, если привык получать одни побои.
Для начала я просто улыбнулся и, подойдя к кровати, присел на её краешек.
Мальчика привели в самую простую комнату – тут Вако, опять-таки, был молодец и принял совершенно правильное решение; переизбыток любви, красоты и гармонии после того, как ты много лет провёл в их полном отсутствии, может произвести такой же эффект, как очень сытный обед, предложенный человеку, почти умершему от голода…
Так что, из красивых вещей здесь было только тёмно-синее покрывало на кровати, затканное золотыми и серебряными звёздами. Когда я вошёл, мальчик сидел возле него на корточках, по-видимому, не решаясь прикоснуться, и разглядывал звёзды, пытаясь понять значение изображённого узора. Я порадовался: несмотря на всё перенесённое, он не утратил любознательности и желания постичь неведомое… это были хорошие черты. 
Я похлопал рукой по кровати рядом с собой. Он метнулся было в мою сторону, но потом снова замер на месте, очевидно, опасаясь, что неправильно понял знак. Я повторил его, и тогда он всё-таки вернулся к кровати и осторожно присел рядом, глядя на меня во все глаза.
Я знал, что теперь важно говорить с ним, чтобы он не подумал, что сделал что-то неправильно, и что на него сердятся.
– Ну, – сказал я, – Вако ведь уже объяснил тебе, чем мы тут занимаемся? Если говорить на языке того племени, где ты вырос – поём, пляшем, рисуем картинки и читаем стихотворения…
Если бы Вако или кто-то другой из детей сейчас услышал мои слова, то они бы повергли его в шок. Никто из них никогда не смог бы не то что заговорить – подумать о своих обязанностях в подобном пренебрежительном тоне, но мне приходилось уметь глядеть на ситуацию с самых разных сторон.
– Хочешь остаться с нами?
Он быстро, испуганно кивнул. И, наконец, подал голос:
– Вам надо показать что-то?.. Чтобы вы поняли, есть ли у меня способности, и подхожу ли я вам?..
– Нет, не надо, – улыбнулся я. – Коли уж ты добрался сюда, то способности у тебя однозначно есть, и в подходящих условиях они начнут развиваться очень быстро. Главное – раскрой своё сердце навстречу всему окружающему, и тогда ты быстро почувствуешь, что каждый новый день мир подсказывает тебе, в каком направлении сделать шаг, чтобы у тебя сама собою сложилась песня. Или стихотворение. Или что-то иное, что ты можешь преподнести миру в благодарность за то вдохновение, которое он тебе посылает.
Он снова съёжился. Я знал, что любой из наших именно так и делает, но для того, кому пришлось оказаться среди чужаков, это означает град непрерывных ударов, наносимых по беззащитно открытой душе невежественными людьми…
– Вако сказал мне, что необходимо каждый день что-то делать, – пробормотал мальчик. – А если у меня не получится?
– Получится, если не будешь в себе сомневаться, – уверил его я. – А для того, чтобы обрести большую уверенность и источник бессменного вдохновения, каждый избирает для себя что-то, особенно любимое… Например – какой-либо цветок. Или дерево. Или стихию. Что угодно, что подскажет тебе сердце. Тогда, если почувствуешь, что всё остальное для тебя закрыто, обратишься мыслями к тому, с чем связан самыми сильными  узами, и желание творить вернётся. Походи по нашим Домам и саду – здесь у нас собрано много красивых вещей, посажено много прекрасных растений. Выясни, к чему твоё сердце расположено более всего, и, когда поймёшь, скажешь мне об этом. Выберешь себе имя, связанное с тем, что любишь, а мы поможем тебе вышить знаки на одежде…
Тут ребёнок на моих руках, проснувшись, зашевелился, и мальчик непроизвольно улыбнулся, глядя, как он тянет ручонки, хватая меня за пряди волос, и радостно гулит.
Я знал, что там, где он вырос, непривычно было увидеть мужчину с младенцем, и забота о детях считалась каким-то второстепенным занятием, менее важным, нежели забота о хлебе насущном.
– Это ваш сын?.. – спросил он робко.
– Ну, не совсем, – улыбнулся я. – Физически – да, но для нас узы крови не имеют такого большого значения, как там, где ты жил. Все, кто здесь есть, считают и называют меня отцом. Этот же ребёнок – Дитя Звёзд; задача постоянно заботиться о нём, не спуская его с рук, пока он не достигнет определённого возраста, входит в обязанности Отца и Матери. Сейчас она отдыхает, а я не могу отлучиться от него ни на мгновение – потом мы поменяемся, чтобы мог отдохнуть я.
Мальчик смотрел на малыша со смесью зависти, тоски и того особого чувства, которое непроизвольно рождается в каждом из нас, кто видит кого-то маленького и слабого. Я знал, что ему сейчас очень хочется быть на месте этого ребёнка.
Но сказал он другое:
– Мне бы тоже хотелось его подержать…
Я отвернулся, скрывая улыбку. Там, где он вырос, его, мальчика, осыпали бы градом насмешек за подобное желание, но, тем не менее, это не убило в нём родительского инстинкта. Что ж, так и должно было быть.
– Сейчас пока нельзя, – с сожалением сказал я. – Он знает только мои руки и руки Матери, всё остальное напугает его.
– Да…
Он наблюдал за движениями малыша, и постепенно лицо его начинало освещаться несмелой, незаметной для него самого улыбкой. Я знал, что вскоре душа его оттает, а воспоминания обо всём пережитом начнут слабеть. 
Воспользовавшись тем, что он отвлёк внимание, я тихонько протянул руку и погладил его по волосам. В первое мгновение он вздрогнул всем телом и инстинктивно дёрнулся назад, но потом глубоко вдохнул и прильнул щекой к моей ладони. Так мы посидели немного, а потом я отправил его в купальню – мыться и переодеваться в чистую одежду.
Следующие несколько дней я наблюдал за ним издалека, не желая своим присутствием сбивать его ощущения, которые начинали просыпаться и должны были подсказать ему ответ на тот вопрос, который я задал. Робкий и пока что всё ещё молчаливый, он тенью следовал за старшими братьями и сёстрами, которые приветливо общались с ним и водили по нашим Домам и саду, где были собраны все наши сокровища – как рукотворные, так и нет.
Дом Пламени – и вечный, неугасимый огонь, пылающий в большой мраморной чаше. Задача поддерживать в нём жизнь обычно возлагалась на девушку, а не на юношу, хотя бывали и исключения.
Дом Звёзд – и тайны истинных имён созвездий, которые мерцали в полутьме, выложенные драгоценными камнями на чёрном бархате… Здесь родился тот ребёнок, которого я держал сейчас на руках, но то, какая именно из звёзд подарила ему жизнь, ему предстоит определить самостоятельно, когда он вырастет.
Дом Солнца – абсолютно прозрачные стены и потолок, выложенный цветными стёклами. В солнечные дни здесь бывало невероятно красивое освещение, разное в каждый час;  в ненастные же мы зажигали многочисленные свечи.
И ещё много разных Домов, в которых было собрано всё то, что было любимо каждым из нас…
Но встретились вновь мы в той же самой комнате, что и в первый раз – небольшой и очень просто обставленной. Перемены, произошедшие в мальчике, было видно невооружённым взглядом – и это касалось не только его внешнего вида, но и поведения. Хотя он по-прежнему был смущён и не решался заговорить первым, уже не вздрагивал от каждого чужого движения в ожидании удара. Он стоял возле двери, потупив взгляд и едва заметно улыбаясь, однако расправив плечи и перестав инстинктивно горбиться.
– Что ж, – обратился я к нему. – Ты посмотрел всё, что у нас есть, и сделал ли свой выбор?
– Да, – ещё одна лёгкая улыбка промелькнула на его лице, подобно тени от крыльев птицы.
Я подумал, что он напоминает собой предрассветный час; тогда, когда воздух в саду синеват и напоен свежестью, листья и травы утопают в росе, а на горизонте только-только появляется яркая золотая полоска, будто лента, обвивающая высокое чело неба.
– Что же это, скажи? – подбодрил я его, так как он нерешительно молчал. 
– Я хотел бы… – он запнулся. – Я хотел бы любить вас.
И тут же вся былая неуверенность вернулась к нему – он снова сгорбился, задрожал и, вероятно, дёрнулся бы назад, если бы прямо за его спиной не была гладкая поверхность деревянной двери.
Ребёнок на моих руках, почувствовав его эмоции, испуганно захныкал.
Я принялся его баюкать, напевая ласковые песенки и успокаивая таким образом обоих.
– Простите, если я такой нахальный и хочу невозможного… – глухо пробормотал мальчик, низко опустив голову, так что пряди распущенных волос упали на его лицо, полностью скрыв его.
– Боюсь, что «хотеть любить» и в самом деле невозможно, ты или любишь, или нет, – весело заметил я. – Проблема здесь в другом. Я сказал тебе, что то, что ты выберешь, будет служить тебе вечным вдохновением и поддержкой даже в те дни, когда всё остальное, по каким-то причинам, не заладится. Всякий цветок, или дерево, или камень, или звезда, вечны и неизменны; они не могут сделать ничего такого, что заставило бы тебя разлюбить их. Не то – человек. Мы порой ошибаемся или совершаем такие поступки, истинное значение которых не сразу понятно для других… И, если по этой причине ты перестанешь любить того, с кем связал себя подобными узами, то это будет огромной болью и для одного, и для другого. Я прошу тебя как следует обдумать всё это.
Но он шагнул вперёд и, упав передо мной на пол, уткнулся лицом в мои колени.
– Я не хочу больше думать, – простонал он. – Пожалуйста.
Вздохнув, я погладил его по волосам.
Мне было известно, что там, где он воспитывался, подобные чувства всегда истолковывались одним-единственным образом… И всё это было связано с большим искажением и непониманием. Наверное, он очень мучился от чувства вины и страха, что испытывает что-то противоестественное. Хотя, возможно, это было с ним уже и не в первый раз.
– Хорошо, – сказал я, обнимая его.

Чуть позже я сидел вместе с ребёнком в саду, чисто вымытом после недавно пролившегося дождя. Подступавшая осень уже успела раскрасить несколько листьев ярко-золотой краской, и одна из старших сестёр показывала на них малышам, предлагая рассказать о своих впечатлениях.
– Они похожи на созвездие в тёмно-зелёном небе… – сказал самый младший, и остальные радостно подбодрили его, хваля за столь красивую ассоциацию.
Вако возился около меня – сегодня он взял на себя задачу подмести дорожки.
– Я общался с новеньким, и он немного рассказал мне про свою прежнюю жизнь, – пробормотал он, не выдержав. – И вот я теперь всё думаю, думаю. О том, как это ужасно. Мы все здесь заботимся друг о друге, поддерживаем друг друга, вдохновляем, а там… Почему такое вообще происходит, что некоторые из наших оказываются среди чужаков?! 
Он принялся махать метлой особенно яростно, как будто старался таким образом сразиться со всей существующей в мире несправедливостью.
– Вако, – спокойно сказал я. – Как ты думаешь, куда отправится Дитя Звёзд после того, как вырастет?
Он замер и посмотрел на меня расширившимися от ужаса глазами.
– Что?..
Мы здесь никогда не завидовали друг другу. Но, конечно, все из детей были бы рады очутиться на месте этого малыша, которого никогда не спускали с рук самые любимые для них люди – Отец и Мать… Правда была известна лишь старшим братьям и сёстрам, но они о ней молчали.
– Но это… это невероятная жестокость… – всегда сдержанный и спокойный Вако,  казалось, готов был заплакать. – Я не могу с этим смириться…
– Где вы нашли нашего нового мальчика? – напомнил я.
Удивившись вопросу, он отвлёкся от своих переживаний и перестал подметать.
– Ну… он в кустах прятался, подсматривая за нами…
– Вот видишь, – успокоил его я. – Он сам нашёл дорогу обратно. И так всегда и происходит.
– Но я всё равно не понимаю, зачем это нужно, – пробормотал Вако.
– Затем, что Отцу и Матери приходится брать на себя больше, чем другим, – улыбнулся я. – Мы не можем видеть только одну сторону жизни, пусть даже самую светлую и прекрасную.
– Так он…
– Возможно.
На этом наш разговор был закончен – Вако требовалось всё как следует обдумать и постараться принять то, что я ему сказал. Он вернулся к своей работе и принялся сосредоточенно подметать листья – мы никогда не выкидывали их и не сжигали, а только лишь возвращали обратно под сень деревьев, чтобы там они могли спокойно пережить своё превращение, а весной, устремившись живительным соком по древесным венам, возродиться в качестве листьев снова.
Малыши под водительством старшей сестры разглядывали паутинку, натянутую между двумя ветвями и серебристо сверкавшую в обрамлении капель росы. Одна из девочек сразу же вытащила из сумки крючок и белоснежные нитки – видимо, ей пришёл в голову новый узор для кружев…
– Не волнуйся, – шепнул я ребёнку, лежавшему на моих руках. Ему предстояло в течение всего детства видеть лишь моё и мамино лицо, не участвуя в том, что делают остальные – но иначе найти дорогу обратно будет сложно. – У тебя ещё будет время всё это увидеть и полюбить.