Начало

                .               

       В советской и современной мемуарной литературе почти нет воспоминаний людей моей профессии – горных инженеров. Я могу припомнить лишь «Записки старого взрывника» С.А.Давыдова, которые были опубликованы в конце 90-ых годов прошлого века. К сожалению, с тех пор на эту тему мне ничего не встретилось и поэтому я посчитал возможным заполнить этот   вакуум своими  рассказами.
 
       Несколько слов о периоде перехода из состояния  студента на новую качественную ступень – горного инженера.

       В мае 1953 года, за месяц до предстоящей защиты дипломных проектов, в Казахском горно-металлургическом институте состоялась комиссия по распределению будущих горных инженеров к местам предстоящей работы. Я получил назначение на Буурдинский рудник Киргизского горно-обогатительного комбината, расположенного примерно в 100 километрах от города Фрунзе. (Ныне г. Бишкек – столица республики Кыргызстан). В июне я защитил дипломный проект на тему открытой разработки Коркинского буроугольного месторождения с оценкой в 5 баллов.  Мы старались поскорее вырваться на свободу - надоело учиться, надоело общежитие, надоело питаться впроголодь. Хотелось самостоятельной, взрослой, новой и, надеялись, сытой жизни. Но не тут-то было. С новенькими дипломами в руках мы еще три недели пролежали на голых койках в пустом общежитии, без последней стипендии и полагающихся «проездных» - из Москвы не поступили наши «путевки в жизнь».  Прошло всего четыре месяца со смерти Сталина и в столице, очевидно, в суматохе дележа власти о нас совершенно забыли. На наши звонки и телеграммы  министерства Цветной Металлургии и Угольной Промышленности не реагировали. Измученные ожиданием, мы, наконец, дали срочную телеграмму самому Георгию Максимилиановичу Маленкову. На второй день пришел ответ – путевки высланы. А еще через три дня мы получили вожделенные денежки (я – 700 р.). Разумеется, часть их была тут же израсходована на прощальные вечеринки. На следующий день я выехал во Фрунзе и остановился в гостеприимном доме тётушки Нины.               
               
               

        Несколько дней полного безделья подстегнули желание как можно скорее познакомиться с объектом моих вожделений и оставить там заявление о приеме на работу.
Я узнал у сведущих людей как можно добраться до поселка Кашка, где находилось управление Буурдинского свинцово-цинкового комбината, и отправился туда на "перекладных". Около 100 км мне пришлось преодолеть на поезде до станции Быстровка, затем на попутной машине добраться до большого села - бывшей казачьей станицы Орловка и оттуда сделать последний рывок до Кашки. Грузовой транспорт в Кашку шел непрерывным потоком, комбинат продолжал строиться, и меня подобрал ГАЗик, груженый кирпичом.

       Орловка расположена в предгорьях Киргизского Ала-Тоо и поэтому сразу за селом дорога повернула в сторону гор и втянулась в ущелье, по дну которого струилась небольшая речка Кашка-Суу (светлая вода), поделившаяся своим названием с рудничным поселком. Впрочем, на щите при въезде в поселок и на географической карте он носил официальное название Бордунский, но, очевидно, в связи с неблагозвучностью оно не получило народного признания. Через несколько километров ущелье расширилось и я увидел весьма привлекательную панораму уютного городка, расположенного на террасах, врезанных в склоны двух сходящихся к речке ущелий. Террасы были застроены новыми типовыми трехэтажными домами и одноэтажными коттеджами разной степени готовности.

      Шофер остановил машину. Из-под капота ударила струя пара - все 12 километров от Орловки мы шли на подъем. Он указал мне на новое двухэтажное здание, стоявшее на площадке в верхней части поселка. Это было управление комбината. За ним по склону горы крутыми ступенями вздымались корпуса обогатительной фабрики. К ней через ущелье со второй волны более высоких «привалков»  тянулись паутинки тросов подвесной канатной дороги, по одной ветви которой к фабрике сбегали вагонетки с рудой, а по другой поднимались порожние. Этот индустриальный пейзаж замыкался зеленым склоном горы, по которой бурой осыпью прослеживалась трасса дороги, связывавшей поселок с карьером. Самого карьера из поселка не было видно, но все, что я увидел здесь, было создано и существовало потому, что выше в горах находилось Буурдинское свинцово-цинковое месторождение и рудник, его разрабатывающий.

      Не могу сказать, что меня охватило высокое волнение при виде этого промышленного пейзажа и чувство гордости за доверие и возможность участвовать в его процветании. Примерно в таких выражениях описывались ощущения литературных героев эпохи соцреализма, приезжавших на новостройки коммунизма. Для меня это был новый и очень важный этап жизненного пути. Все, что осталось позади, было лишь теоретической подготовкой к реальной жизни, ожидавшей меня здесь. Было немного страшновато, ибо я уже имел достаточно хорошее представление о своей профессии. Я знал, что труд шахтера под землей и горняка на поверхности это ежечасная и ежедневная тяжелая борьба с мертвым камнем. Человек из этой борьбы всегда выходит победителем, но эта победа никогда не обходится без жертв с его стороны.

      Стряхнув с себя мрачноватые мысли, я пошел в отдел кадров комбината. Начальником ОК был ужасно деловитый, подвижный молодой человек в очках. Представился - Шатов Николай Тимофеевич. Ознакомившись с путевкой и дипломом, он выдал мне бланки документов и предложил их заполнить. После этого, положив заявление о приеме на работу и прочие документы в папку "Личного дела", он запер мой диплом в сейф и сказал дежурную фразу о том, что в соответствии с существующим положением я смогу получить его только через три года, когда отработаю положенный срок.

Таким образом, как всякий молодой специалист, я лишался на этот срок права свободно распоряжаться своей судьбой. Впрочем, так как права советских людей вообще никогда не были четко обозначены, это фактическое закрепощение не вызвало у меня ничего похожего на протест. Я только сказал Шатову, что хочу воспользоваться полагающимся мне месячным отпуском и поэтому собираюсь приступить к работе с 13 августа. Мое заявление почему-то не очень понравилось кадровику, он поморщился.
- Ну что ж, ладно. Мы все оформим, но ты после отпуска должен будешь зайти к директору комбината и представиться ему. Пока отдыхай, а с 13 августа марш-марш на работу. До свидания!

      Окрыленный тем, что первая часть моих проблем завершилась вполне нормально, и впереди у меня были целых две недели беззаботной жизни во Фрунзе, я направился в обратный путь.

      Три недели скитаний по городу в поисках старых друзей и развлечений надоели мне до чёртиков. Я решительно сел в поезд Фрунзе-Быстровка и, по известной теперь дороге,  отправился в Кашку.  К дверям управления Буурдинского комбината я подошел в настроении волнующего ожидания очередного поворота судьбы. Я даже засек и позже записал этот момент - 13 августа 1953 года в 11 часов 15 минут начался отсчет нового жизненного этапа.
Я зашел в приемную директора комбината и попросил секретаря доложить обо мне. Вскоре она пригласила меня в кабинет.

      Директором комбината был Николай Данилович Тихонов. Строитель по профессии, он неплохо справился с задачей сооружения современного горного предприятия в достаточно сложных географических и социальных условиях республики. Я увидел перед собой подтянутого, вежливого человека средних лет с типичной внешностью русского интеллигента. Он встал мне навстречу, первым протянул руку и предложил садиться. На столе перед ним лежала папка с моим личным делом, которую он не спеша, просматривал. Меня больше всего интересовала его реакция на запись в путевке МЦМ СССР, в которой указывалось, что горный инженер И.А.Тангаев направляется после окончания института на Буурдинский комбинат для работы в должности начальника смены с окладом не ниже 1200 рублей в месяц. Ознакомившись с ее содержанием, он сказал мне, что подписал приказ о моем назначении на должность горного мастера, которая по существующему штатному расписанию соответствует положению помощника начальника смены.

На мой вопрос - "А почему не начальника смены, как указано в путевке?" - Данилов ответил:
       - У нас в горном цехе своеобразные условия. Смены большие и в них работает помногу людей разных профессий. Вы еще не имеете необходимого опыта руководства людьми , и поэтому я считаю, что будет полезным, если Вы поработаете некоторое время в этой должности. Что касается зарплаты, то с учетом высокогорного коэффициента 60% Вы будете получать даже больше, чем указано в путевке. Ваш оклад составит около 1360 рублей, но это временно. Рудник еще работает по штатам строительного периода. Вскоре мы сдадим его в эксплуатацию, и тогда оклады будут значительно выше. У Вас есть какие-либо возражения?
Аргументы и доводы были настолько весомыми, что возражать мне не хотелось. Я лишь поинтересовался тем, как устроиться с жильем, на что Данилов порекомендовал решить этот вопрос с начальником горного цеха Марченко. После этого оставалось только поблагодарить за беседу и раскланяться.

       Выйдя из управления, я стал узнавать у снующих вокруг людей как мне добраться до горного цеха. Мне сказали, что машины на карьер ходят дважды в сутки - к 7 и 19 часам, доставляя смены.  В  промежутке  попасть  туда  можно только на случайной машине,  которую следовало останавливать на  развилке дорог, ведущих   на   фабрику   и  карьер.  Вблизи  перекрестка находилось пожарное депо Кашки и это место так и называлось  "У пожарки".  Я  пошел  туда  и  присоединился к группе ожидавших, расположившихся в вольных позах прямо на  траве.  Вскоре  возле нас   без   особых  просьб  притормозила  бортовая  машина,  мы заскочили в кузов и расселись по скамьям.
Я стал расспрашивать попутчиков о Марченко, и мне сообщили, что найти его можно, вероятнее всего, на "Зеленой лужайке" у "Жесткого перехода" канатной дороги, на котором ночью произошла авария и сейчас идут срочные восстановительные работы под его руководством. Я не очень четко представлял названные места, но решил не расспрашивать, надеясь, что до всего можно дойти путем собственных логических умозаключений.

      Трехосный ЗИС-151, натужно воя мотором на первой пониженной передаче, неторопливо полз в гору. Я довольно долго прожил в Киргизии, но по такой горной дороге ехал в первый раз. Справа поднимался почти вертикальный откос из обнаженных скальных пород, переходящий выше в крутой склон, заросший высокой и густой травой. Слева она обрывалась в ущелье, глубина которого все увеличивалась по мере движения машины вверх. Сидящему в кузове не видно было внешней кромки дороги и казалось, что ее левые колеса нависают над пропастью. С непривычки было слегка не по себе.

       Естественное скальное основание дороги было узким и лишь в некоторых местах имело расширение для разъезда со встречным транспортом. Слева во всех деталях, как с птичьего полета, разворачивалась панорама Кашки и промплощадки обогатительной фабрики. Вид был очень впечатляющим, но дух захватывало не столько от красочного зрелища, сколько от высоты, на которую мы успели вскарабкаться.

       Это была моя первая поездка по головокружительной трассе. Потом их были сотни при любых погодных условиях. Порой ситуации были просто страшными, когда на обледенелой узкой полке дороги осторожно ползущая машина вдруг теряла сцепление с ее полотном и начинала скользить юзом. Все замирали и инстинктивно хватались за что придется. Прыгать было некуда, да и бесполезно. Выручали опыт и выдержка классных водителей дежурных машин. За все годы, пока существовал карьер, пока поднимали и спускали смены на перегруженных и до предела изношенных ЗИСах, на этой страшной трассе не произошло ни одной аварии. В этом несомненная заслуга славных асов Орловской автобазы Василия Оропая, Григория Кулика, братьев Шляниных и других мужественных и безотказных шоферов пятидесятых годов.

        И все же на трассе случилось несколько тяжелых аварий с человеческими жертвами. Все они произошли при спуске людей на карьерных автосамосвалах ЯАЗ и МАЗ, что в принципе и категорически было запрещено. Но что значит принцип в безвыходных ситуациях, когда надо везти с горы уставшую смену, а бортовых дежурных машин нет из-за отсутствия бензина или резины? Я сам позднее отдавал такие распоряжения, каждый раз моля Бога, чтобы все обошлось благополучно. Мне везло, другим - меньше. Последствия не оправдавшегося риска были ужасными. Когда срывался вниз самосвал, то он достигал дна ущелья разбросанным по основным узлам и мелким деталям. Люди при этом выпадали метрах в 10-20 ниже дороги, но редко кто из них оставался живым. На моей памяти таких трагедий случилось три, но это, как говорится, воспоминания из будущего, а пока следует вернуться в настоящее из прошлого и продолжить рассказ о моей первой поездке на рудник.

       Машина прошла под нависшими над дорогой тросами канатной дороги и мы выехали на довольно плоскую, поросшую высокой травой, вершину водораздела и остановились. Это была "Зеленая лужайка", на которой я увидел и "Жесткий переход", представляющий собой высокую металлическую ферму с лежащими на ней толстыми бронированными тросами. Она обеспечивала плавный переход и движение вагонеток между большими пролетами, свободно нависавшими над двумя соседними ущельями. На противоположной стороне большого пролета виднелись сооружения погрузочной станции с высоким цилиндрическим бункером для руды.

Мне некогда было разглядывать особенности этого сооружения, я искал Марченко и увидел его в центре небольшой группы рабочих. Это был плотный, лет 45, среднего роста человек, одетый в коричневую вельветовую толстовку с пояском, синие диагоналевые галифе и зеленые порыжевшие парусиновые сапоги. Подойдя ближе, я разглядел большую голову, что называется - редькой хвостом вверх, массивную нижнюю челюсть с двойным подбородком, короткий прямой нос и маленькие, под тяжелыми веками, голубые глазки. Большая голова тщетно пыталась скрыться от ослепительного солнца под крохотной кепочкой с пуговкой. Согласно канонам физиономистики, которыми я продолжал руководствоваться, этот набор свидетельствовал либо о железной воле человека, либо о его жестком характере. В этом мне еще предстояло разобраться в будущем.

       Улучив паузу, я подошел к нему и представился. Он так долго пристально и изучающе смотрел на меня, что я как бы впервые увидел себя со стороны и глазами другого человека. Я был немного выше его, выглядел худым, но зато стройным, был одет в поношенный студенческий китель без погон, форменную фуражку с горняцкими кувалдочками на околыше и инженерской кокардой на тулье. Всеми силами я старался выглядеть как можно достойнее и независимее и смотрел ему в глаза прямо и твердо. Ничем не выразив своего впечатления, он выслушал меня, посоветовал ехать в контору рудника и там дожидаться его приезда для принятия решений по всем моим вопросам. Сейчас он был занят восстановительными работами - под переходом валялось несколько вагонеток с рассыпавшейся рудой, "забурившихся" в результате задира "брони" несущего троса.

       Наша машина шла туда, и я опять залез в кузов. От Зеленой лужайки до промплощадки рудника предстояло подняться еще метров на 400, причем здесь дорога была врезана в склон горы несколькими серпантинами с такими крутыми поворотами, что неуклюжий трехосный ЗИС не мог на них развернуться сразу, а вынужден был на каждой петле сдавать назад. Ощущения при этом были еще менее приятными, чем на всем предшествующем пути.

       Наконец мы добрались до конечного пункта. На довольно широкой террасе цепочкой расположились несколько приземистых зданий: котельная, длинный административно-бытовой комплекс, столовая, механические мастерские и складские помещения. Первым делом я посетил столовую, так как после легкого завтрака во Фрунзе чувствовал себя вполне готовым для принятия чего-нибудь более солидного.

       Столовая блистала чистотой, но обед  давно кончился и сердобольные женщины, с любопытством разглядывавшие новичка, предложили мне то, от чего, по-видимому, отказались другие. Недавнему студенту и эта пища показалась вполне приличной, но главное ее достоинство состояло в смехотворно низкой цене, хорошо согласующейся с моей наличностью.
Вскоре на своем "бобике", так в просторечии назывался потрепанный, военного образца джип ГАЗ-67, подъехал и грузно вылез Петр Васильевич Марченко.

Увидев меня, он предложил следовать за ним. Мы вошли в большой и не очень уютный кабинет с традиционной меблировкой и привычными атрибутами советского казенного стиля: большой письменный стол напротив входа для босса, примыкающий к нему, крытый зеленым сукном длинный стол для подчиненного синклита, стулья вдоль стен для тех, кому предназначена роль внимательных слушателей и пара стульев по сторонам двери для просителей и жалобщиков из числа трудящихся. Обстановку дополнял сейф для документов по правую руку от председательского места и тумбочка с тремя телефонами - по левую. Над столом висел портрет вождя мирового пролетариата. Думаю, что немногим более полугода назад на этом месте висел портрет товарища И.В.Сталина.

       Я сел. Марченко начал с того, что в данный момент обе смены карьера укомплектованы полностью, вакантной должности горного мастера нет и мне придется какое-то время походить дублером. Знакомая история! Перспектива шляться в бездельниках меня не очень устраивала, и я спросил его, как долго это может продолжаться.
       - Ну, недельки две-три присмотритесь к карьеру, познакомьтесь с людьми, а там что-нибудь придумаем.
       Я откровенно сник, так как каждый из нас, получая путевку, был убежден в том, что на производстве его ждут с нетерпением и примут с распростертыми объятиями. Жизнь последовательно и упрямо выбивала из нас юношеские иллюзии. После некоторого размышления я решил, что хвост поднимать не стоит. Следует согласиться на представляемые условия, а в случае их затягивания твердо заявить о своих правах, либо потребовать открепления. Опыт моего общения с деканом подтвердил, что выигрывает тот, кто после вынужденного отступления внезапно переходит в атаку.

       Пока я все это обдумывал, кабинет начал заполняться шумными и энергичными людьми, приехавшими из карьера, расположенного всего лишь метрах в трехстах от промплощадки. Первым ворвался небольшого роста, жилистый, носатый, с крутым подбородком парень  примерно  моего  возраста.  Увидев  его,  я подумал, что  он  очень похож на Наполеона Бонапарта в бытность его подпоручиком  артиллерии.  Следом  за  ним  вошел  высокий, костистый мужчина  своеобразной внешности.  У него была широкая нижняя челюсть,  слегка  вздернутый  нос,  сдавленные  виски  и круглые голубые глаза под нахлобученной на лоб кепкой.

       Марченко представил нас друг другу. Энергичный малый оказался начальником смены Александром Корниенко, а меланхоличный верзила - горным мастером Федором Кожевниковым. Его-то я и должен был дублировать. Оба произвели на меня благоприятное впечатление и, в свою очередь, отнеслись ко мне вполне доброжелательно.

      Между ними и начальником рудника начался чисто производственный разговор на тему о количестве вывезенных тонн руды, кубометров вскрыши, пробуренных метрах скважин и т.д. Я с интересом прислушивался к обсуждаемым вопросам и с удовлетворением отмечал про себя, что вполне разбираюсь в их сути. Однако, увидев, что разговор завершается и они собираются уезжать, я задал свой последний и главный вопрос о жилье. Марченко почесал в затылке, покрытом остатками светлой поросли, и сказал, что уже поздно, служащие закончили работу и проблему можно решить только завтра утром. Я вновь оказался в затруднительном положении, но инициативу перехватил Саша Корниенко:
         - Поедешь ко мне. Я живу в комнате один. Переночуешь, а завтра с утра все решим. Поехали в Кашку, машина со сменой уже ждет.
           У меня не было выбора и я вышел из кабинета вслед за моим великодушным покровителем.

      Первую остановку в Кашке дежурная машина делала у столовой, что располагалась чуть ниже управления комбината. Высыпавшие из машины люди распределялись по интересам: одни направлялись по домам, другие спешили отметиться в столовой. Саша предложил мне зайти поужинать, так как был холост, дома не питался и продуктов не держал. Выбора и на этот раз у меня не оказалось, но пришлось намекнуть, что у меня туго с финансами. Это заявление вызвало взрыв эмоций у моего спутника и мне пришлось согласиться с непривычной ролью приглашенного.

      Мы прошли через просторный общий зал и вошли в небольшой и уютный зал для ИТР (инженерно-технических работников). В то время подобная дискриминация существовала на всех горных предприятиях и ни у кого не вызывала особых возражений. Думаю, что это была единственная и последняя привилегия инженерного корпуса страны. Во всем остальном и, в первую очередь, - в зарплате он давно уступил свои дореволюционные позиции "Его Величеству - Рабочему Классу".

      Саша чувствовал себя здесь как дома. Официанточки живо подскочили к нам и водрузили без излишних вопросов графинчик водочки и по паре бутылок пива.
- Давай обмоем твой первый день. За знакомство, за совместную работу, за успех! - Он залпом выпил полный стакан водки и запил его пивом. Меня передернуло от ужаса - за всю мою жизнь я так и не научился пить водку одним духом, а в молодые годы мой организм вообще принимал ее с трудом и откровенно протестовал против насилия. Саша быстро расправился с первым графинчиком, заказал второй и посетовал, что я мало помогаю ему в борьбе с этим злом. Я вынужден был признаться, что ни взятый им темп, ни количество совершенно не соответствуют моим возможностям и попросил извинения.

      - Ничего, научишься! Жизнь заставит! - Я вспомнил примерно такую же фразу, прозвучавшую около трех лет назад в раскомандировке Риддерского рудника по поводу отказа от предложения закурить, и то, что через несколько месяцев после этого прогноза я уже во всю начал курить. Меня слегка передернуло от такого предсказания, но я предпочел промолчать.
      - А я так меньше двух бутылок и не признаю. В хорошей компании и под добрую закуску могу и три выпить! - Позднее я убедился, что уважаемый Александр Михайлович нисколько не преувеличивал своих возможностей и даже не очень ошибался относительно моих будущих способностей.

      Полторы бутылки водки сделали  загорелое лицо багровым, а мое молчаливое внимание только подхлестнуло его красноречие. Я узнал, что он закончил Чимкентский горный техникум и был распределен на строящийся Буурдинский ГОК. Это он командовал первым пришедшим на предприятие экскаватором    СЭ-3, который проходил дорогу от Кашки до карьера. При его активном участии были вынуты первые кубометры вскрышных пород и выданы первые тонны руды на фабрику. Он был в числе первопроходцев рудника и мне оставалось только гордиться таким знакомством.