Minotaure

  Около часа назад я опорожнил кружку воды с растворенной крупицей вещества и прилег у пня на берегу лесного озерца в ожидании изменений.
 Вначале прозвучал властный подземный гул, вызвавший дрожь оттенков солнечного спектра. Я наблюдал, как свернулись и закипели, словно молочная пена, телеса облаков, торопливо и путано рождая все сущие образы Ренессанса, белесое месиво конских и женских крупов, грудей, пухлые щеки ветров со старых географических карт, смутные очертания античных мускулов и туман чудовищных ликов восточных мифологий. Не смея изменить положение тела, я заворожено смотрел вверх...
 Старый пень, казалось, дышал, и весь мир, словно ряска на болоте, судорогами, стягивался к его опрелой сущности. Малахитовый мох сочился нежно - фиолетовым свечением, туманная аура кутала пронизанную туннелями жуков древесину. Черные норки вились бесконечно бегущей вверх спиралью, подальше от древней цивилизации муравьев, к кратеру разрушенного вавилонского конуса. Моховые водопады в мириадах крохотных искр с шипением бритвенной пены неспешно катились меж тектоническими разломами гнилой коры и исчезали в ирландском плетении мягких голубоватых трав, озаренные тусклой желтоватой дымкой. Небо несло ровный зеленый свет.
 Миг или вечность спустя ... Кто отважится соотнести время грезы с ньютоновским движением шестерней космоса... Я думал о том, что хочу просто встать и оглядеться, но в бесплодном напряжении бесплотных мышц осознал, что не способен отождествить это слово, “Встать”, с каким - либо из известных мне действий. Без особого труда я вспомнил звучание нужной вибрации на нескольких известных мне языках, но все созвучия лишь напоминали мне о действии, смысл которого и метод исполнения были потеряны.
 Я пытался припомнить, какими вообще могут быть действия и что такое действительность. “Действенность”? Останки моей сущности дрожали от бесполезного усилия, я был один в пульсирующей, покинутой Логосом бездне. Слова без значения распались на звуки, звуки слились в единственный, бесконечно тянущийся аккорд, мир разложился на мириады пульсирующих сероватых точек, которые вместе со мною постепенно, спазмами, точно болотная ряска, сжимались к одному крохотному, бездонному в своей пустоте центру. Я понял, что умираю вместе с лишенным определений миром, и единственное спасение - это семя хотя бы одного значимого человеческого слова, образ, сложенный из этих пульсирующих точек... А из них можно было бы заново вырастить любую из сущих реальностей с собственным сознанием посередине... Если я произнес нужное Слово, то тут же забыл его.
 Я открыл глаза. Я был жив, но знал, что все вокруг было по прежнему неопределимо, и мне не следует называть какую - либо из сущих вещей единственным именем, так как анализ одной вел к цепной реакции распада реальности. Я был одной из сущих точек мира вокруг. Далеко внизу, у подножия моих одетых дымкой бесконечно длинных ног округло вспучивалась сосновой хвоей земля. Нечто подобное может ощутить человек, надевший чужие очки. Я выпрямился на спине огромного живого ежа - моей новой планеты - мягкие иглы шевелились во влажном ароматном воздухе, словно ископаемые водоросли. Ежи, говорят, одни из древнейших млекопитающих, а в Юрском периоде на моем месте было теплое мелководье...
 Отторгающий поверхность безобразный облик моих старых горных ботинок ранил прелесть существа подо мною, так что я снова осторожно присел и освободил дымящиеся ступни от защиты. Немного погодя, я стянул с себя джинсы - сухая переливающаяся трава, из которой они были сплетены, терзала вновь обретенную мною плоть, плоть от мира вокруг. Старая оджибуэйская рубаха прельщала, согревшись, живыми складками лосиной кожи, к тому же я не был в силах стянуть ее через голову. Я был существом в шкуре животного.
 Гравитация планеты - ежа едва ли превосходила лунную. Я шагал через лес, и листья деревьев смотрели на меня маленькими изумленными лицами, гримасничая, рассказывали о чем-то, обо всем - сразу, я понимал их, но никогда не смог бы выстроить в вектор человеческого языка их истории. Лиственные лица слагали более сложные образы, на каждой ветке сидел шелковистый дракон, распадающийся при более внимательном взгляде на отдельные личики. Электризованная радостью земля пронзала босые ступни блаженными разрядами.
 Игра света и тени под ногами рождала сложнейший лабиринт, я следовал его прихотливыми изгибами к сулящему неведомую радость центру...
 Около сорока тысяч лет назад Человек Sapiens Sapiens начал рисовать пятерней уже весьма умелой тогда руки длинные переплетающиеся линии. Иногда в них угадываются контуры животных. Это было началом человеческого искусства. Нечто подобное я видел под своими ногами, только линии струились, мерцали, словно в воображении ребенка, заставляя шагать все дальше и дальше. Весь вновь обретенный мир стал для меня лабиринтом, в котором не было ложных или верных путей. Каждый куда - то вел...
 Критский Минотавр, человекоживотное, был назван Астерием, Звездным. Его матерью была женщина, чей отец был Гелиос, Солнце. Отцом Минотавра был Океан. Мой домысел в том, что он был рожден с растущей из черепа арфой, на которой звенели музыкой сфер распятые струны нейронов.
 И лишь когда арфа была сломана, придумайте сами причину, обломки ее превратились в смертоносные рога. Чудовище было заключено внутрь рукотворного мира, гигантской тюрьмы - игрушки для потомка божественных родов. Это был каменный лабиринт, построенный искуснейшим из смертных, мастером Дедалом. Но все равно это была только лишь лучшая из тюрем. Я продал свой автомобиль и срубил прошлым летом себе хижину далеко на Севере, в лесу.
 

 около 1995 И. Свенск.


Рецензии