Вне магического круга

My fate cries out,
Still am I called.
W. Shakespeare “Hamlet” 

Тэм вышел на крыльцо и остановился, хмуро глядя в пространство. День был под стать настроению: обычный серенький осенний день, как говорится, ни то ни сё, ни дождя, ни солнца, ни ветра – словом, ничего особенного.
Тэм, охваченный меланхолией, лениво спустился по ступенькам и медленно побрёл по садовой тропинке. Со стороны соседнего дома доносились мерные однообразные звуки – это Дик колол дрова. По лицу Тэма скользнула кривая усмешка – он давно подметил, что Дик втайне ему завидует. Ох, Дик, ну ты и дубина, порой хотелось сказать. Знал бы ты…
Тэм остановился подле калитки, по-прежнему рассеянно глядя вдаль; потом вдруг решительно отодвинул щеколду и вышел на дорогу. Он прекрасно знал, что идти теперь на ту поляну бессмысленно – ночные посиделки Дивного Народа возобновятся лишь весной, когда проклюнется первая зелень. Но Тэм был в столь сумбурном расположении духа, что не слишком-то задумывался о том, зачем он, собственно говоря, идёт и куда. Ссора с Джен была, конечно, пустячной, но она неожиданно всколыхнула то, что дремало на самом дне души Тэма.
Справа от леса, в чаще которого в тёплое время года собирались на дружеские вечеринки премудрые и прекрасные сидхи, высился холм, вершину которого украшало одно-единственное дерево. Толстый ствол дуба и его раскидистая крона свидетельствовали о солидном возрасте древесного исполина; старики рассказывали, что этот дуб был посажен в стародавние времена искусным магом на кургане доблестного воина, погибшего в жестоком бою с собственным сыном. Отец и сын не знали друг друга: оба они сложили головы в том бою, и лишь перед смертью узнали они об узах родства, которые связывали их…
Тэм, конечно, знал эту легенду и даже сам сложил на её сюжет балладу, которая неизменно потрясала сердца слушателей, будь то простые поселяне или могущественные лорды. Но сейчас Тэм не думал о славных деяниях древнего короля, давно обратившегося в прах, или же о трогательной истории злополучных влюблённых, много веков назад похороненных в соседнем аббатстве. Эти старинные прочувствованные истории, которые волею судьбы стали для него хлебом и воздухом, трепетом струны и восторгами слушателей – сейчас он думал не о них.
Его собственная судьба… Вот Дик завидует ему, это уж точно. А чему, чему этот остолоп завидует – он хоть понимает это?!
Колдовской напиток Дивного народа – о, этот сладкий и горький, терпкий и нежный вкус не позабудешь, отведав хоть глоток! Небывалую зоркость души обрёл Тэм: с остротой, в которой и радость, и боль одновременно, он словно заново увидел и нежные краски зари, и непередаваемую красоту розовых бутонов, обрызганных росой, по-иному услышал плеск ручья и незамысловатые птичьи трели… Однако с той же остротой воспринимал он всё отталкивающее и отвратительное, что скрыто в людях. За иной улыбкой явственно виден хищный оскал, а за приветливыми словами порой слышится змеиное шипение…
Разумеется, всё это не являлось для Тэма полнейшей неожиданностью – он и прежде неплохо разбирался в людях; но тогда он лишь угадывал, а теперь – видел ясно, словно кто-то незримый услужливо открывал на нужной странице огромную книгу.
…В древних преданиях говорится, что питьё из чаши сидхи даст человеку мудрость, если только он окажется способен вместить её: возможно, это она самая и есть – но как же тяжёл её гнёт!..
Тэм прислонился к стволу дуба и огляделся. С вершины древнего кургана далеко просматриваются окрестности, подёрнутые полупрозрачной туманной дымкой: вот так и он, Тэм, взирает на мир словно с вершины холма, потому и видит так много лишнего – в то время как другие, те, кто находится внизу, у подножия возвышенности, не замечают и сотой доли того, чего Тэму легче было бы не знать. Так же, как этот дуб, обречён он стоять на вершине мудрости, подаренной коварными и прекрасными сидхи, не находя защиты от колючих ветров, ледяного дождя и снега! Несмотря на то, что у него есть возлюбленная, есть друзья, он бесконечно одинок именно потому, что ему дано видеть скрытое от взоров большинства…
Вот так-то, старина Дик! Хотел бы ты поменяться со мной местами, если бы знал это, а? Куда спокойней корпеть над грядой репы или стричь шерсть с овечек и покупателей на рынке, не так ли?..
А я сам – хотел бы я поменяться местами с Диком или с кем-нибудь другим, задавал себе вопрос Тэм, уже зная ответ. И дело тут не в магии сидхи, не в их колдовском напитке – ведь и прежде он не желал ничего иного, потому-то и повстречался с Волшебным Народом.
Тэм медленно спустился с холма и направился к знакомой поляне. Опавшие листья толстым ковром покрывали траву, местами ещё свежую и зелёную; хотя самый зоркий глаз не различил бы малейших следов волшебного круга, Тэм безошибочно нашёл то место. Усевшись неподалёку на поваленное бурей дерево, он вдруг обратил внимание на ярко-жёлтый берёзовый листок, который странно выделялся на общем фоне побуревшей листвы. Словно оставленный кем-то знак; в довершение подобного впечатления, лежал он внутри незримого теперь круга, отмеченного летними беседами сидхи.
Тэм поднял лист, повертел его в руках и горько усмехнулся. Дивный Народ… Они мудры и прекрасны, это верно, и немногим смертным удавалось проникнуть в их тайны; но что могут знать сидхи о мучительном разладе, овладевающем душой человека, перед чьим взором поминутно сменяются картины, свидетельствующие о сияющей красоте мира и его отвратительном уродстве, что сродни язвам прокажённого?..
Чьи-то узкие ладошки, чуть побольше детских, внезапно закрыли глаза Тэма.
– А так разве тебе было бы лучше? – спросил мелодичный женский голос.
Тэм не успел даже вздрогнуть от неожиданности, как на смену тревоге пришла радость – он узнал голос той, кого мысленно называл «моя Королева», а вслух – «Ветерок»: сидхи скрывают свои подлинные имена от смертных, которым тайна нужна едва ли не больше, чем знание.
Красавица-сидхи отняла ладони от лица Тэма, перешагнула через поваленное дерево, грациозно придерживая кончиками пальцев уголок зелёного плаща и краешек небесно-голубой туники, и встала напротив Тэма.
– Ты не ответил, – укоризненно произнесла она. – Куда подевалось твоё обычное красноречие?
– Осталось внутри круга в траве, на дне волшебной чаши, – глухо отозвался Тэм.
Он предпочёл бы сейчас просто помолчать – довольно и того, что она села на поваленное дерево на расстоянии вытянутой руки. То ощущение, которое Тэм всегда испытывал внутри волшебного круга сидхи, вдруг коснулось его, словно крыло птицы, пролетающей мимо. Он снова почувствовал себя свободным и почти всемогущим, ничем не связанным, далёким от нудных повседневных забот, всегда его тяготивших: он словно смотрел на мир с вершины холма, и мир этот ждал его, как мрамор – резца скульптора… Беспредельность мира переполняла его душу, и в этом было мучительное и великое счастье, неуловимое и живое.
Именно по этому ощущению так тосковал Тэм, надолго очутившись вне магического круга: повседневная суета мешала ему вслушаться во внутреннюю мелодию собственной души, которая так чётко и ясно звучит внутри зачарованного круга.
– Вот, возьми, Тэм, – проговорила красавица-сидхи и сунула ему в руки небольшой, но тяжёлый свёрток, тщательно обёрнутый полотном. – Теперь мы встретимся лишь весной; знаю, что зимой тебе будет грустно, но… Эта вещь напомнит тебе о том, как весело нам всем было вместе, а ещё о том, что жизнь движется по кругу, и за зимой обязательно придут весна и лето. Но не разворачивай сейчас, – остановила она Тэма, предостерегающе положив руку на свёрток. – Посмотришь дома; не бойся, эта вещь не превратится в сухую листву, – она звонко рассмеялась. – До встречи, Тэм! – её губы мягко скользнули по его щеке, но почти тотчас дева-сидхи вскочила на ноги и исчезла.
Повеял лёгкий ветерок; листья, ещё державшиеся на почти оголённых ветвях, посыпались вниз. Тэм прикрыл подарок прекрасной девы-сидхи полой своего плаща – чтобы зануда Дик невзначай не увидел, если он будет ошиваться в своём саду. Тэму всегда было крайне неприятно видеть в глазах людей завистливые огоньки; ничего хорошего они не сулят, так что лучше лишний раз не способствовать их разгоранию.
К огромному облегчению Тэма, Дик работал в дальнем конце своего сада и не заметил возвращающегося соседа. Джен, беспокойно всматриваясь вдаль, ожидала Тэма на крыльце; увидев его, она всплеснула руками и бросилась ему навстречу.
– Где ты был? – чуть укоризненно спросила она. – Прости, утром я погорячилась…
– Нет, это ты меня прости, – Тэм поцеловал жену. – Не стану обещать превратиться в образчик кротости, ведь лгать грешно. Но я обещаю помириться с твоим братом – это, пожалуй, будет проще. А на Рождество я обязательно подарю тебя новое ожерелье…
– Золотое с зелёными камнями, Тэм, пожалуйста, – скромно потупившись, попросила Джен. – Оно изумительно подойдёт к моему новому платью, которое скоро будет готово – мне хочется надеть его на свадьбу Мэгги…
– Ну конечно, радость моя, всё, что ты захочешь, – с готовностью отозвался муж с лёгким вздохом.
Войдя в дом, Тэм незаметно спрятал таинственный свёрток в своём сундуке – сидхи не слишком жалуют тех, кто болтает об их дарах и выставляет их напоказ. Ночью, когда все в доме заснули, Тэм тихонько достал загадочный подарок девы-сидхи; развернув полотно, он на мгновение зажмурился от ослепительного сияния волшебной чаши…