Двенадцать вечеров с Экклесиастом. Публикация 2

Вечер ВТОРОЙ
               
Сказал я в сердце моем: «дай, испытаю я тебя весельем, и насладись добром»; но и это — суета!
(Еккл 2:1)
Ночь. Под мерный стук колес я позволяю приятной полудреме своим мягким пологом накрыть меня. Один в купе….. В последнее время все чаще хочется побыть одному – и это при том, что практически целый вагон занят МОИМИ – почитателями, сотрудниками, друзьями…. Они уважают мое одиночество, так противоречащее репутации чуть ли не самого веселого человека на планете.
Официально я – писатель-юморист, но в душе сам себя считаю артистом.
Уже за пятьдесят – но, заглядывая в себя, не нахожу этой кошмарно большой цифры; кажется, что жизнь вот только недавно началась – и вряд ли когда-то закончится…. по крайней мере, моя. Все начиналось очень весело – я мог рассказать «бородатый» анекдот так, что все окружающие просто захлебывались собственным смехом. При этом цели насмешить у меня не было – собственное веселье, поселившееся с самого детства где-то во мне, периодически выплескивалось наружу – и находило свои искры в каждом человеке. Со временем появились собственные короткие истории, обладавшие потенциалом маленькой бомбочки атомов смеха – и взрывались сначала в кругу друзей, позже – на специально организованных вечерах, а со временем – в настоящей гастрольной жизни.
Встречи с людьми радовали и обогащали новым материалом для моей деятельности – я умел наблюдать и замечать именно гротескные стороны жизни, ее нелепости и откровенную глупость. Но все это во мне не вызывало злой иронии – наоборот, юмор исходил от меня добрым, мягким – и потому нравился людям.
Постепенно я стал символом смеха – уже в произносимых мною словах даже юмор был не обязательным – достаточно моей репутации. Но это оказалось только лицевой стороной монеты – обратная же, так долго скрываемая мною от себя самого, оказалась чернее ночи. Когда впервые эта тьма проглянула наружу, день померк и на какую-то долю секунды я подумал, что умер…. Подобные приступы начали происходить все чаще – именно потому я еду в купе один – от себя не убежать в гущу людей, а разобраться в происходящем стало насущной необходимостью. Еще недоставало мужества заглянуть в себя на полную глубину – но и прятаться становилось все труднее.
В таком настроении застал меня этот вагонный вечер….
Купе было заплетено паутиной моего усталого взгляда, пока его бесцельное блуждание не остановилось  на томике Библии, который уже достаточно давно положила в мою дорожную сумку мама. С тех пор книга всегда со мной – хотя не могу похвалиться частым к ней обращением.
Книга у меня в руках – но даже держу я ее несколько театрально – давняя привычка постоянного оценивающего внешнего интереса. Поймав себя на этом, улыбнулся – но что делать с книгой – так и не решил. И тут пришел на память старинный способ предсказаний по раскрытой наугад Библии. Особых вопросов, волновавших меня не было, и, скорее забавы ради, я подумал о ближайшем будущем – и позволил книге на моих открытых ладонях перевернуть свои страницы. Именно в этот момент стало не по себе, и даже глаза сами собой закрылись. И открыть их представлялось теперь очень ответственным делом….. Пребывая в таком ожидании, начал водить пальцем по странице, нащупывая еще неведомое мне сообщение. Наконец, все замерло, и я позволил окружающему миру вновь родиться на границе моих глаз. Включившийся ум послушно прочел : КНИГА ЭККЛЕСИАСТА; перст мой при этом упирался в начало второй главы.
Сердце вдруг выдало бешеную барабанную дробь, взгляд чуть затуманился; лоб покрылся липкой холодной испариной страха смерти. Это чувство знакомо мне и поглощает полностью всякий раз при малейшем сбое организма. А сбой был – и нешуточный.
Прояснившийся взгляд показал мне нечто совершенно недопустимое. Дошутился…..
Вагон превратился в шутовской балаган. Клоуны всех мастей заполнили пространство, и выделывали всевозможные трюки, лица их искажались невыразимыми ужимками -  и все это смеялось, визжало, хохотало…. Немного осмотревшись, я с удивлением обнаружил, что являюсь не единственным зрителем этого парад-алле, но увиденное не прибавило мне ощущения здравого смысла. Рядом, в метре от меня, находились двое. Один  - глубокий старик, но бесконечно царственный и излучающий мудрость; второй – интеллигентного вида мужчина неопределимого возраста, эманирующий сомнения. Оба от души смеялись, но, заметив мое внимание, приняли серьезный вид и по очереди церемонно отрекомендовались:
- Соломон;
- Фома.
После таких слов повисла нелепая пауза, потому что мозг мой затормозился на стадии принятия информации и никаких рецептов к действию не выдавал. Раскрепостил ситуацию представившийся Соломоном, неожиданно и довольно громко спросивший:
- Почему не смеешься?
Действительно, я, чьей профессией практически стал юмор, смотрел на происходящее передо мною шутовство без тени веселия. Но замечание возымело свое действие, и я внимательнее присмотрелся к «труппе».
Оказалось, что все непросто. Либо у меня серьезные неполадки с головой, либо нашелся настоящий Шутник, которому я и в подмастерья не гожусь. Каждый из огромного множества клоунов был…. Я сам. Разглядеть это с первого взгляда мешали наряды и яркая раскраска – но теперь сомнений не было. И не просто я сам – но еще и определенный смысл, можно сказать – буква. Сталкиваясь и пересекаясь, эти шуты двигались не беспорядочно, образуя определенные комбинации-слова, которые наиболее соответствовали моим мыслям. Настоящий калейдоскоп!
Среди всей этой суеты постепенно проявились достаточно устойчивые сочетания, пока я отчетливо не уловил смысл:
Сказал я в сердце моем: «дай, испытаю я тебя весельем, и насладись добром»; но и это — суета!
О смехе сказал я: «глупость!», а о веселье: «что оно делает?»
Это очень напоминало аромат моего состояния непосредственно перед фантасмагорией. Боковым зрением я заметил, что партнеры готовы участвовать в действе. Как только мое внимание сосредоточилось до степени осмысленного восприятия, заговорил представившийся Соломоном:
- Это ТВОЙ вывод?
Да, выглядело это приговором – но когда, где, а главное – кому – он был вынесен?
- Не веришь? – отозвался Фома.
Если и не верить – то самому себе. Я никак не мог уловить тот момент в жизни, когда смех из прекрасного жизнеутверждающего явления стал для меня средством заработка. Да, скорее всего, его и не было – резкого перехода – но постепенное скатывание в болото серой повседневности. И чем больше вокруг меня было суеты, показной бравады и низкопробного юмора – тем меньше оставалось меня самого. Печально. Но приятно. Приятно, что я СКАЗАЛ это себе. Собеседники одобрительно молчали.
Вначале смех для меня однозначно был связан с добром, светом, прекрасным настроением. Но со временем узнал я и другие виды его виды: гомерический хохот, смех сквозь слезы, смех истерический и наполненный сарказмом…. И эти разновидности постепенно вытеснили во мне наивность молодости; я стал мстить смехом за то, что вынужден зарабатывать себе им. Хотя ведь не неволил никто. Очень тонкая грань и очень легко скатиться до осуждения всех. Но в новой кампании это получалось плохо – все раздражение возвращалось ко мне тут же.
За этими размышлениями я не сразу заметил смену декораций. Подмостки балагана заменил огромных размеров стол, накрытый с учетом самого изысканного вкуса. Во главе стола сидел я собственной персоной, справа и слева от меня – Соломон и Фома соответственно, а дальше – насколько хватало взгляда – располагались мои многочисленные друзья и почитатели. Причем, независимо от расстояния, я прекрасно слышал, о чем говорилось. Не забывая о еде – а она приготовлена была на славу – а также воздавая должное самым разнообразным напиткам высшего качества – гости занимались обычным делом – говорили. Те, что были поближе, славословили мою персону, наполняя эго до предела. Но, чем дальше, тем восторга было меньше, и где-то за призрачной границей началось откровенное злословие. Я и раньше подозревал в большинстве почитателей лицемерие – но чтобы НАСТОЛЬКО!? Лукавые взгляды моих новых знакомых остановили готовый сорваться огненным шаром с моих уст гнев….
Обслуживали сей грандиозный банкет недавние я-скоморохи, имевшие для меня еще и значения букв. Постепенно в их суете я обнаружил некий ритм, а позже и сложившуюся фразу:
Вздумал я в сердце моем услаждать вином тело мое и, между тем, как сердце мое руководилось мудростью, придержаться и глупости, доколе не увижу, что хорошо для сынов человеческих, что должны были бы они делать под небом в немногие дни жизни своей.
Удивительное дело – ведь я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО занимался глупостью на фоне дарованной мне мудрости. Соломон молча протянул мне нечто наподобие медали. Только размером побольше, и удивительно живую. Присмотревшись к одной стороне, я увидел смену картин, общей чертой которых было «счастье». Рождение ребенка, минуты любовных радений, творчество и бьющая фонтаном радость сменяли друг друга, рождая непреодолимое желание нырнуть в эту глубину. Очарование мое продолжалось достаточно долго – тяжело было оторвать взгляд от таких картин. Ощутив легкий толчок в бок, я с недоумением взглянул на Фому, но тот недвусмысленным жестом напоминал о второй стороне медали. Почему-то мне очень не хотелось переворачивать.
И правильно не хотелось! Все ужасы мира сменили друг друга перед моим оцепеневшим взором. Казни и войны, убийства и насилие, ненависть и злоба выплескивались на меня, рождая ответную реакцию отторжения и неприятия.
Первым порывом было бросить эту «медаль» подальше от себя – но тут же пришли воспоминания о первой стороне. И, вновь перевернув ее, я залюбовался…. Но теперь мое восхищение имело несколько другой привкус – память хранила картины противоположной стороны. Словно желая убедиться, что они все еще там, я вновь перевернул….
Не знаю, сколько раз это случилось – но, очевидно, достаточно много. Наверное, я выглядел страшно глупо – но ничего поделать с собой не мог. Лицевая сторона манила и притягивала к себе – но тут же хотелось убедиться, что тьма еще присутствует на стороне оборотной; убедившись, хотелось поскорее вернуться к свету.
- Вот так вы и живете. Хотите выбрать одну сторону, и не можете отказаться от другой. И медаль эта – в каждом человеке. Мудрость сменяется глупостью, а тьма – светом. Кстати, посмотри на светлый экран.
Картина, которую я увидел, кольнула сердце тысячью скорпионов. Там был я перед своим первым платным концертом.
Сколько сомнений, тревог и неверия в себя – все это словно заново ожило во мне. Друзья тогда убедили меня, что это может быть выгодно; хотя, если быть честным – я хотел быть в этом убежден! Перед выходом на сцену хотелось убежать без оглядки, но потом наступило спокойствие – словно пришла невидимая помощь – и концерт закончился овациями.
Все это было словно вчера, и я невольно начал растворяться в медали, когда вдруг обнаружил, что постепенно, словно туман в овраг, мой образ начал переходить на сторону темную. А там – ссоры при дележе гонорара, зависть к конкурентам, гордость и огромное самомнение. Вот так мудрость света сменилась невежеством тьмы. Но самое поразительное заключалось в том, что невежество это пришло ко мне не откуда-то, но из самого меня же! И это был ФАКТ, который нельзя было ни игнорировать, ни отмахнуться от него.
Из своеобразного оцепенения вывел меня голос Фомы.
- Можно жить глупостью – она ведь составная часть мудрости, ее основа. Важно, что ты построишь на этой основе…. Предлагаю нам совершить прогулку в царство Соломона – только с его благословения им будешь ты.
Ну как не согласиться на подобное – даже если собственный ум вопит об обмане, наваждении, гипнозе и прочей паранормальной всячине, отрывочные сведения о которой у него имеются. Да, в принципе, моего согласия никто и не спрашивал.
Метаморфозы с вагоном продолжились. Он начал течь, как песочные картины, смываемые легким движением аниматора, и постепенно трансформироваться в нечто неописуемое. Я так увлекся этим, что не заметил собственных преобразований. Изменилось все – строение тела, одежда, возраст – прежними остались только глаза и образ мыслей. Странно, но я чувствовал себя своим в этом уголке Рая – словно был хозяином Его; кроме того, я понимал происходящее вокруг. Из состояния прострации вывел голос, принадлежавший моему советнику (он же Фома):
- Только посмотри вокруг, о мудрейший из мудрейших – сколько создала твоя мудрость!
Действительно, посмотреть было на что! Сами собой всплыли слова, словно вспыхнувшие в некоем золотом свечении.
Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники,
устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева;
сделал себе водоемы для орошения из них рощей, произращающих деревья;
приобрел себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня; также крупного и мелкого скота было у меня больше, нежели у всех, бывших прежде меня в Иерусалиме;
собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей; завел у себя певцов и певиц и услаждения сынов человеческих — разные музыкальные орудия.
И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; и мудрость моя пребыла со мною.
Теперь предстояло со всем этим разбираться – «советник» уставился на меня немигающим взором, словно от моих слов зависит не только его никчемная жизнь, но и само существование!
Натворил я, конечно, много! Но что это все значило для меня лично? Словно отозвавшись на этот невысказанный вопрос, картина окружающего мира стала приобретать некий скрытый ранее смысл. Я никак не мог прорваться сквозь туман привычных представлений и поймать кончик красной нити моей интуиции, который, словно играя, то появлялся, то исчезал передо мной. Наконец, каким-то дополнительным усилием находящегося в стратегическом резерве интереса остатки тумана рассеялись, и я ПОНЯЛ!
Ничего нет. Есть только Я. Есть только мое представление о СЕБЕ. Есть только моя работа над СОБОЙ. И все это богатство – следы и вехи этой работы, этого делания.
Вокруг меня расцветала торговля, обмен – которые так превознесут потомки. Что это, если не обогащение мудростью поколений и народов?! Словно губка впитывало мое естество жизненные уроки, составляя кладовую опыта; словно переполненный энергией атом, излучалась в ответ радиация любви.
Все строительство, и, в первую очередь, знаменитый Храм – что, как не созидание храма моей Души. Полученное от рождения тело дано как внешняя оболочка для оберегания Души, и нуждается в постоянном внимании, развитии.
Мир, который приписывают моему правлению – что, как не установившееся внутреннее равновесие после страшных внутренних же войн моего отца Давида?!
Царица Савская – не моя ли вторая половина, с которой удалось воссоединиться именно благодаря внутреннему миру и мудрости?!
И тогда пресловутое ЗОЛОТО, которое потомки подсчитают в весе и копи которого будут еще долго искать по всей Африке – не плод ли внутренней алхимии, превратившей тьму моего неведения в сверкание застывшего Солнца?
Вот, оказывается, как надлежало понимать слова ТОГО текста.
К менее удивительной по сравнению с только что увиденной – но все же бесконечно далекой от моей повседневности реальности – в фантасмагорический вагон – вернули меня аплодисменты. Утруждал свои ладони Соломон, всем видом излучая довольство.
- Дорогой бесстрашный спутник наш! Ты сумел за внешним фасадом и блеском разглядеть внутренний мир. Это хорошо. Но неужели для этого нужна была ТАКАЯ встряска? Почему вы, гонимые ветром перемен, воспринимаете все буквально?
Слова были сказаны очень доброжелательно, но оставили в моей душе легкий след грусти. Снова нахлынули воспоминания, снова и снова я оказывался у той призрачной и совершенно условной черты, за которой ЖИВОЙ человек превратился в автомат жизни.
Настойчивость проявило одно воспоминание, пробившись сквозь общую их дымку. Я на одном из первых концертов – но уже аншлаг. Сердце учащенно бьется, воспринимая первые волны адреналина; если все пойдет нормально, он потом станет не нужен, уступив свою роль чему-то внутреннему. Именно оно может вести меня сквозь огромное количество собравшихся зрителей, никого не обделяя и замечая реакцию каждого. Без этого чувства концерт обречен на провал, но я доверяю себе и знаю – с первыми шагами на сцену ОНО придет….
Мои родители, люди старой закалки, не понимали того, чем я занимаюсь. Это было серьезно – ведь игнорировать близких людей я не мог, в свою очередь считая, что у них есть все поводы, чтобы гордиться сыном. В одном из многочисленных разговоров на эту тему отец, махнув рукой, сказал: «Ты ведь не работаешь, а подчиняешь людей своей славе…. А за это придется ответить» Мама, сокрушенно вздохнув, с оттенком ободрения – но грустно – добавила: «главное, человеком оставайся». На концерты мои они не ходили – да я особо и не приглашал.
В этот раз все было привычно. Адреналин вытолкнул меня на сцену. Первый порыв – страх и жгучее желание убежать; но это длится мгновение – ровно столько, сколько необходимо для переключения на внутренний ресурс. Чувствую настрой зала, впитываю его ожидания и позволяю рту произносить начинающие приходить слова. Я словно в аренде у кого-то внутреннего – и теперь главное не мешать ЕМУ.
Зал реагирует привычно и живо…. Но откуда-то из глубины, наименее освещенной части, идет непривычный сигнал. Начинаю уделять внимание этому чувству, сначала совершенно неосознанно, а затем уже со страхом и любопытством. И вдруг…. ТАМ МОИ РОДИТЕЛИ! Слово на своей середине замирает, наполовину выпущенное на свободу – наполовину застрявшее во мне. Теперь они долго будут искать друг друга…. Взгляд поплыл – явный признак чрезвычайного волнения. Зал еще ничего не понял, еще по инерции в по нему кружил смех – но во мне все отчетливее начала пульсировать одна мысль – ПРОВАЛ.
Тогда я убежал со сцены. «Тряпка»  - позвонил отец. Мои креативщики сумели использовать это даже во благо, родив особый сценарий происшедшего. Но с того концерта в особую обязанность одного из помощников входит поиск в зале моих родителей.