Alt-ix

Профессор Ельчин подошел к двери кабинета, повернул ключ в замочной скважине, открыл дверь в кабинет и вернулся в свое кресло. Я подошел к темно-зеленой софе и устроился на своем привычном месте.

— В субботу я убил человека, — сказал я своему психотерапевту.

Его лицо осталось неподвижным, как и всегда. Промолчав порядка десяти секунд и обдумав свои дальнейшие фразы, он спросил меня, не желаю ли я воды, перед тем как начать сеанс. Я покачал головой. Тогда он, взяв свой темно-коричневый кожаный блокнот, надев очки для чтения на кончик носа и взяв свой паркер фирмы Faber-Сastell, предложил мне начать сегодняшнюю историю. Обычно он записывает мои рассказы в тетрадь и на диктофон, но сегодня он не стал трогать записывающего устройства. Обычно приём у профессора проходит два часа, за это время я успеваю рассказать ему о том, что произошло со мной за неделю, а он успевает прокомментировать мои действия и дать мне несколько советов. Я ложусь на софу и начинаю свои рассказы, иногда прерываясь на вопросы от профессора Ельчина.

— Субботним утром меня разбудил будильник, который стоял на отметке в 9:46 — начал я. — Как-то я прочел статью, в которой говорилось о том, что если поставить будильник не на круглое время, например на время 9:00 или 9:30, то мозг не сможет посчитать, сколько отдыхало тело, и тогда я высплюсь. Не знаю, правду ли я прочитал или нет, в наше время уже ничему нельзя верить, но мне помогает высыпаться эта схема. Хотя я не об этом — поправился я.

Я посмотрел на доктора Ельчина, он не начинал писать, но внимательно выслушал то, что я ему сказал. Слегка мотнув головой, он дал мне понять, что я могу продолжить.

— Выключив будильник, я открыл глаза и, не вставая с кровати, распахнул единственную темно-зеленую штору, которая загораживала меня от солнца. Я лежал в своей съемной однокомнатной квартире на своем двухместном съемном диване и думал о том, чтобы съесть на завтрак. Так как жил я на одиннадцатом этаже, то я мог спокойно ходить нагишом по квартире и не стесняться жильцов соседних домов. Умывшись, одевшись и позавтракав, я решил выгулять своего пса Гриффина в парке, который был расположен прямо у моего дома. Мы зашли в парк через центральные ворота около часа дня. Я подошел к ларьку с мороженным и взял там эскимо. Спустя какое-то время, когда мы отошли от дороги и вышли на опушку огороженную лесом, я спустил Гриффина с поводка, уселся на лежащее бревно и начал есть мороженное, которое судя по этикетке, было стопроцентно настоящим. Доев мороженное, я взял палку и начал играть с Гриффом. Я закидывал палку в кусты, а он таскал её оттуда. Вдалеке я заметил фигуру с собакой. Фигура выходила с другой стороны опушки и шла в мою сторону. Я вскочил и свистнул Гриффина. Он, услышав свист, к которому привык, и бросился ко мне из-за кустов. Не подумайте, что я боюсь, что Грифф покалечит кого-нибудь — обратился я к доктору Ельчину. — Гриффин самая умная и смышленая собака из всех псов, которых я видел. Вы наверняка слышали, что по исследованиям ученых порода бордер-колли является самой умственно одаренной среди всех остальных пород.

Доктор Ельчин кивнул, соглашаясь со мной.

— Я испугался того, что та собака вдалеке сможет причинить проблем, — объяснился я. — Поэтому решил надеть поводок на Гриффина и увести его в сторону. Я поднял руку вверх, дабы показать фигуре, что тут тоже есть собака и лучше бы ей поскорее надеть ошейник на своего сорокакилограммового лабрадора. Фигура заметила мою руку и надела ошейник на пса. Когда путники подошли к нам я узнал пса, это был сорока-двух килограммовый чисто черный лабрадор ретривер, который в качестве своих игрушек для жевания часто использовал мои сверхпрочные ортопедические ботинки. Его хозяйкой была девушка, которая бросила меня год и месяц назад. Вы помните её? Её звали Виктория! — обратился я к Ельчину.

Он, как и всегда не прерывая потока моих мыслей лишь молча, кивнул головой.

— Однако к моему удивлению выгуливала пса не Виктория, а ее нынешний ухажер, — продолжил я.
— Профессор, — обратился я к Ельчину (я никогда не любил использовать слово доктор, я не хотел признавать себя больным или как говорит профессор психически неустойчивым). — Вы ведь знаете, как я любил Викторию, ведь вы помните все то, что я рассказал вам год назад, когда санитары привезли меня к вам на прием в первый раз?

Профессор кивнул, поправив очки.

— Мы встретились с ней в этом же парке, выгуливая своих собак! — крикнул я, вскочив с софы. — Мы гуляли тут каждые выходные! Мы любили этот парк! Мы любили друг друга и своих собак! В наших душах царила любовь и идиллия, — сказав эти слова я, подошел к окну, чтобы профессор не видел моих слёз, а затем замолк.

Я погрузился в воспоминания последних дней наших некогда идеальных отношений. Я вспомнил те дни, когда все начало рушиться, те первые ссоры. Я вспомнил тот последний день когда Виктория собрала все мои вещи, аккуратно упаковала их и выставила в прихожей нашей двухкомнатной квартиры, а Гриффина отдала в отель для собак, на время пока я не найду себе жилья. Я вспомнил тот последний диалог, произошедший между нами. После того дождливого осеннего вечера я вел лишь монологи под её окнами, под её дверями, на её ответчик. Она сказала, что я помешался на контроле её жизни, сказала, что я больше не тот человек, которого она любила, сказала, что больше не может выносить мои упреки насчет друзей, работы, учебы, питания, здорового образа жизни и всех остальных вещей о которых я постоянно ей говорил. Она сказала, что теперь любит другого. Я видел его, того другого, когда преследовал её почти неделю. В те дни я был одержим только ею. Я поставил камеры в нашей квартире и в подъезде. Я почти не спал ту последнюю неделю. Днем я следил за ней, а ночью работал, сидя в своей машине около её дома. Моя работа позволяла мне зарабатывать дистанционно. На шестой день в её дверь постучался мужчина в черном костюме, белоснежной шелковой рубашке с крючковатым носом и сальными волосами, зачесанными на бок. В его правой руке была бутылка вина, а в левой букет тёмно-красных роз обвязанных бордовой лентой. Я бросил все бумаги, с которыми разбирался в тот момент, схватил ноутбук и стал бешено переключаться между камерами. Я увидел, как Виктория собрала свои длинные темные волосы в хвостик, затянула наспех резинкой, накинула белую блузку на голое тело и принялась искать мою любимую бордовую юбку. Я видел, как Виктория открыла ему дверь, взяла цветы и поцеловала в губы. Я был шокирован. Я ущипнул себя, решив, что всё это сон. Когда щипок не помог, я откинул козырек и посмотрел в зеркало. На меня смотрел дикий человек, некогда откликающийся на имя Макс. Кожа была бледна и суха, волосы растрепаны, щеки впали от месячного недоедания, губы потрескались, под глазами два больших мешка, зрачки были расширены либо от переизбытка кофеина, либо в силу моей гиперактивности. Я смотрел в зеркало и не верил, что это я. Левое нижнее веко начало нервно дергаться. Я захлопнул козырек и вернулся к камерам. Мужчина разливал вино по бокалам. Виктория зажигала свечи. Мужчина с бокалами в руках подошел к Виктории. Она обернулась, поцеловала его в губы своими крохотными накрашенными ярко-красной помадой губками. Обвила своими тонкими длинными руками его шею и повисла на нем.  Её черные глаза блестели так, как звезды блестят в ночном небе. С их помощью эта милая девушка посылала столько любви и нежности, сколько бы не вместилось ни в один водоем на земле. Он взял бокалы в одну руку, другая рука обвила талию Виктории. Он поставил бокалы на журнальный столик, взял Викторию на руки и понес в нашу спальню. В нашу спальню. Я больше не мог наблюдать за ними. Я захлопнул крышку компьютера и бросил его на соседнее кресло, вылетел из машины и понесся к подъезду. Не заметив, как я пробежал последние шесть пролетов я очутился у квартиры. У меня не было ключа. Я знал единственный способ попасть в квартиру. Я ударил ногой около дверной ручки. Дверь сразу же поддалась. Но когда я попытался войти, я забыл про дверную цепочку. Так что мне пришлось немного отойти к соседней двери. Я разбежался и вынес дверь плечом, повредив и саму дверь, и правое плечо. От шума Виктория и её ухажер выбежали полуголые в прихожую. Я поднялся с пола и тут же набросился на своего противника. Я сделал проход в ноги и повалил его на пол. Затем я закрепился над ним в полугарде и начал колошматить его по лицу кулаками, проводя один за другим джебы и кроссы в его наименее защищенные руками части лица. Затем я получил мощный удар по затылку и отключился.

— Вы принимаете те препараты, которые я вам выписал? — окликнул меня Ельчин.
— Принимаю, профессор — ответил я.
— Присаживайтесь и продолжайте рассказ, Макс – сказал доктор.

Я попросил воды. Доктор позвал секретаршу, которая принесла мне стакан с водой. Я отпил половину и поставил стакан, на журнальный столик, стоявший около софы, присел и продолжил рассказ.

— Собаки узнали друг друга, и мы тоже. Как только он узнал меня, он сразу же свернул в сторону леса. Меня одновременно одолели чувства ненависти, стыда и презрения, как к себе, так и к нему. После того случая я прекратил свои преследования по двум причинам, суд запретил мне приближаться к ней ближе, чем на двадцать пять метров и в лечебнице меня не выпускали без присмотра санитаров. И всё-таки галоперидол и хлорпромазин сделали своё дело. Я перестал думать о Виктории, — сказал я профессору.
— Не отвлекайтесь от повествования – ответил Ельчин.
— Я решил последовать за ухажером, - продолжил я.
— Чем вы были мотивированы? - прервал меня профессор.
— Я хотел узнать, где теперь живет Виктория, чем она живет. Я хотел поговорить с ней, хотел сказать, что я избавился от психомоторного возбуждения и бредовых расстройств. Я хотел, чтобы она простила меня за то, что я сделал - ответил я.

Профессор был недоволен ответом, я видел это по его лицу, но ничего не сказал, дав мне возможность продолжить мой рассказ.

— Немного подождав, я последовал за моим незнакомцем. Я не хотел, чтобы он видел, что я преследую его. Поэтому я решил пойти параллельной тропинкой. Первые пятьсот метров пока я следовал за незнакомцем, он был в поле моего зрения, я аккуратно передвигался по лесу, не создавая шума. Однако потом он пропал из виду. Я решил, что он свернул в сторону пруда и поступил так же. Но когда я дошел до его тропинки, то его не оказалось, ни в стороне, откуда он пришел, ни на спуске к пруду. Тогда я решил, что он пропустил поворот и пошел дальше. Я пошел по его тропке. Оглядываясь по сторонам я не видел незнакомца. Я побежал. Пробежав около километра, я решил прекратить преследование. Это был мой шанс увидеть Викторию, но я его упустил. Я  нагнулся к Гриффину и почесал его за ушами. В ответ он начал лизать мне руки. Я спустил его с поводка и присел на поваленное бревно. Переведя дух, я понял, что увлекшись преследованием моего незнакомца, я зашел вглубь леса на три, а может и больше километра. Я позвал к себе Гриффина, но он не прибежал как обычно с открытой пастью и языком наружу. Я пошел в ту сторону, в которую он убежал, продолжая звать его. Я не сильно паниковал, потому что Гриффин всегда находил дорогу домой. Наконец дойдя до оврага, я увидел Гриффа. Он резвился с лабрадором Виктории в самом низу оврага. Не успев позвать его, я почувствовал, как что-то ударило меня по ногам сзади. Я упал на колени, а затем покатился в овраг, собирая все кочки и бугры которые встречались моему телу на пути. Достигнув низа, я ощутил острую боль в голени. Я попытался встать на ноги, но голень не дала этого сделать, я упал на живот. Встав на четвереньки, я получил тяжелый пинок в живот и тут же плюхнулся обратно на спину. Надо мной стоял мужчина с крючковатым носом, козлиной бородкой и сальными волосами зачесанными на бок. Мой противник держал в руках складной нож. Он приблизился ко мне и попытался поднести нож к моему лицу. Я сбил его с ног, вскочил и побежал из оврага в сторону набережной. Мой условный срок заканчивался через полтора месяца, так что мне не нужны были проблемы с этим парнем ещё раз. Я понесся к пруду, но мой преследователь, хотя и замешкался, поднимаясь, все же не отставал. Я выбежал на набережную и побежал от оврага прочь. Моя левая нога подводила меня, но я старался бежать как можно быстрее. Пробежав приличное расстояние от оврага по набережной, я обернулся. Однако я не только не убежал от моего противника, наоборот, как только я обернулся, он был настолько близко, что он сразу же на полной скорости снес меня, как игрок в американский футбол сносит квотербека, пока тот не успел передать мяч союзникам по команде — закончил я свой рассказ, чтобы отпить немного воды из стакана.

Я посмотрел на Ельчина. Похоже, что его совсем не тронул мой рассказ. Он сидел в своем бордовом кожаном кресле и спокойно записывал в свою книгу то, что считал нужным. На его лице не было ни волнения, ни переживаний, ни каких других эмоций. Его старческое лицо было спокойным. За свою долгую жизнь и работу с психически нездоровыми людьми, он, по всей видимости, повидал столько всего, что к шестому десятку такие истории как моя не подвергают его в волнение. Его морщины давно уже закрепились на своих местах. Часть его редких волос на голове поседела. В глазах читалось такое спокойствие, которое не всегда могут найти даже тибетские монахи. Насколько я знал, профессор давно уже уволился со своей престижной работы в частной клинике для толстосумов, устроился на полставки психотерапевтом в клинике рядом с домом и иногда замещал преподавателей, читая лекции по областям психологии в городской медицинской академии.
Я отпил воды, поставил стакан на место, лег на софу и продолжил свой рассказ.

— Когда мой соперник повалил меня на землю, то он оказался в том же положении, что был я год назад, но вместо того чтобы начать колошматить меня по лицу так, как сделал я, он достал нож из кармана, разложил его и вновь попытался поднести к моему горлу. Я обеими руками схватил запястье его левой руки с ножом и направил в сторону. Он встал на колени, чтобы увеличить расстояние между нами, вытащил свою левую руку из моих ладоней и вновь направил нож к горлу, а затем я не понимаю как, но я всадил нож ему в правую ногу.  Он упал на землю и начал сыпать на меня оскорблениями. Как только я высвободился от него, я побежал от него так быстро, как позволяла это делать моя голень. Мой противник достал нож из ноги и погнался за мной. Я решил бежать в лес. Я потерял ориентирование местности и по всей видимости побежал не в сторону города, а, наоборот, вглубь леса. Мой соперник не отставал. Пробежав около километра, продираясь через заросли кустов и травы, я принял решение остановиться и дать отпор тому ублюдку. Я огляделся, у меня было меньше минуты для того чтобы найти орудие в противовес ножу. Я подобрал небольшой камень и спрятался за деревом, ожидая своего врага. Спустя несколько секунд он, прихрамывая, пробежал мимо дерева, не заметив меня. Тогда я размахнулся и кинул камень ему в голову. Камень прилетел точно в цель. Мой враг упал в траву. Я взял второй камень и стал медленно подбираться к лежащему телу. Первая мысль, которая пронеслась в моей голове, была о том, что я совершил непреднамеренное убийство. Я не знал, что делать! — воскликнул я, обращаясь к профессору. — Он не оставил мне другого выбора! Он не один раз пытался всадить нож мне в шею, он сбросил меня с обрыва! Он преследовал меня, это была самооборона - об этом я думал пока подходил к телу, профессор.
— Что вы сделали с трупом, Макс? — спросил Ельчин.
— Что я сделал с трупом? — переспросил я. — Я спустился на колени перед телом, чтобы проверить пульс. Но для начала я решил убрать окровавленный нож из его руки. Теперь, когда мне ничего не угрожало, я проверил пульс, и к моему удивлению он был жив, просто был без сознания.
— Так получается, вы его не убили? — заключил профессор.
— Вы совершенно правы, Док — ответил я. — Я снял с себя кофту и положил её под голову павшего врага, затем оторвал от его дырявой штанины кусок ткани и перевязал кровоточащую рану в ноге. Я не знал сколько он пробудет без сознания, так что решил , что будет лучше если я вызову медиков. Я достал телефон, набрал службу спасения и сообщил о том, что мой друг упал в овраг. Диспетчер сообщила, что скорая выехала, а я должен переправить его ближе к набережной. Тогда я связал рукава кофты у его головы, сделав тем самым повязку, закинул его к себе на спину и пошел туда, откуда мы только что прибежали. Он был довольно тяжелым, наверное, около восьмидесяти килограммов. К тому же моя нога начала отекать и перестала слушаться меня. Так что мы продвигались со скоростью один-два километра в час сквозь кусты и траву. Спустя пятнадцать минут, мы добрались до набережной, где нас уже ожидала бригада скорой помощи. Медики положили моего друга на тележку-каталку и сначала они обработали его, а затем и мою рану. Так как я не мог позволить ему сообщить в полицию о том, что я всадил ему нож в ногу, а затем разбил голову, кинув камень в затылок, я отправился вместе с ним в больницу. Я сидел у его койки три с лишним часа, и, не выдержав без еды, отправился в здешнюю столовую купить себе пудинга или чего-нибудь подобного. Он пришел в себя спустя четыре часа. Всё это время я дежурил у его койки. Я перескажу вам наш диалог, профессор, — обратился я к Ельчину.
— Где я? — спросил он.
— Ты в городской больнице, — ответил я.
— Что я тут делаю?
— Ты разве не помнишь, что произошло в лесу?
— Помню, что бежал за поддонком, который всадил мне нож в ногу, а затем пустота — ответил мой друг со злобой в глазах.

Он попытался подняться с кровати, но ощутив, что теперь он обладатель гематомы на затылке, решил повременить с этим. Он уставился на меня с ошарашенным взглядом. Он не мог понять, как я мог сидеть около его кровати в больнице. У него был такой вид, словно тот пудинг, который я ел сидя у его койки, купил он, а я нагло отобрал его и теперь дразнил тем, что у меня есть.

— Что с моей головой? — спросил мой друг.
— Я кинул камень тебе в голову, чтобы успокоить тебя, — ответил я.
— Успокоить меня?! Ты всадил мне нож в ногу! — крикнул он.
— Ну а ты столкнул меня с обрыва, а затем спустился вниз и пытался всадить мне нож в горло. Так что мы квиты, — ответил я со спокойным выражением лица и складывая еще одну ложку пудинга себе в рот.
— Ты преследовал меня! Ты хотел закончить то, что мы не закончили в прошлый раз. Я хотел лишь напугать тебя, чтобы ты отстал от меня раз и навсегда, — возмутился мой друг.
— Ты хотел напугать меня, перерезав мне горло своим ножом? — спросил я.
— Я решил, что нож, приставленный к горлу, переубедит преследовать меня, — ответил он.
— Я лишь хотел, проследить за тобой, чтобы увидеться с Викторией, — сказал я.

После этих слов я встал с софы, допил воду в стакане и подошел к окну. По моим щекам вновь потекли слезы.

— Что же произошло дальше? — заинтригованно спросил меня доктор Ельчин.

Похоже, я все-таки смог разбудить в этом старике какой-то интерес новой историей.

— Димитрий, так звали моего врага, рассказал мне, что случилось после того вечера год назад, — я продолжил рассказ не отходя от окна. — После того случая Виктория съехала с нашей квартиры, но не стала её продавать, видимо у неё ещё оставались какие-то чувства к месту, которое оберегало её в течение последних пяти лет. Виктория решила переехать в квартиру к Димитрию. Она опасалась, что даже после того как мне запретят приближаться к ней, я все равно буду пытаться поговорить. Спустя месяц, когда мне разрешили писать письма, первым делом я решил написать письмо Виктории. Так как вы запретили писать мне на личные темы или просить прощения у неё, я решил, что лучшим способом попросить прощения будет подарок. В том письме я написал ей, чтобы она забрала себе мой мотоцикл BMW Roadster, который стоял в гараже нашего старого дома. Я помнил, как она любила кататься на нем. Я попросил её позаботиться о мотоцикле. Я хотел, чтобы она ездила на нём, и он всегда напоминал ей обо мне, хотя это я не стал писать ей, вы бы все равно вычеркнули. Так вот, Димитрий рассказал мне, что случилось три месяца назад. В одну из солнечных суббот, в один из таких дней, когда ничего не предвещает беды, Виктория должна была поехать по делам, она решила не брать машину, а прокатиться на родстере. Как после сообщали очевидцы, при попытке перестроиться в правый ряд, Виктория зацепилась за правый бок проезжавшего автомобиля, в результате чего её выбросило из седла. Она вместе с мотоциклом отлетела в сторону, ударилась о дорожное ограждение, пролетела несколько метров и упала на проезжую часть. Двигавшийся по инерции родстер накрыл её. В результате она погибла благодаря мотоциклу, которому я предоставил нового наездника. Я убил её, Док, — со слезами на глазах я повернулся к профессору.
— Похоже, нам предстоит долгий разговор, присядьте, Макс, — ответил он.
— Я дал ей то, с чем она не смогла справиться. Я ведь прекрасно знал, что у нее почти нет опыта в вождении мотоцикла. Но я всё-таки подвергнул её такой опасности. Я убил её, Док. В субботу я убил человека, — сказал я своему психотерапевту.
Я подошел к темно-зеленой софе и устроился на своем привычном месте. Профессор Ельчин подошел к двери кабинета, закрыл дверь, повернул ключ в замочной скважине и вернулся в свое кресло.