Первый отпуск

               
               
Весна 1954 года была одним из лучших периодов моей жизни. Мы пережили зиму, преодолели труднейшее испытание зимой, а я набрался такого тяжкого опыта, после которого, казалось, уже не может быть ничего более страшного. Впереди нас ждало лето, в котором не будет проблем с дорогами, туманами и примерзающей рудой. Но главным было, конечно же, то, что я больше не чувствовал себя заброшенным и никому, кроме производства, не нужным. В моей жизни появился любимый и любящий человек, с которым мне предстояло пройти через все последующие трудности и испытания. Вдвоем их легче пережить и преодолеть и в этом отношении мой выбор оказался верным. Вот только в самые ласковые весенние дни моей подруги не было со мной и я страдал от одиночества особенно остро.

В конце апреля Надя сообщила мне о своем приезде. Я помчался в Быстровку к поезду, но опоздал. На вокзале ее уже не было. В смятении я бросился обратно и когда вошел в свою холостяцкую квартиру. то не узнал ее. Все было прибрано, сияло чистотой, на плите стояла кастрюля с горячим супом, а на столе, впервые покрытом скатертью, - бутылка вина, колбаса, сыр и другие городские деликатесы. Жены не было! Я поспешил к Кожевниковым и обнаружил свою Надюшку оживленно беседующей с Федором и Екатериной. Увести ее домой мне не дали, и предложили отметить новое знакомство у них. С первой же минуты Надя почувствовала себя здесь как дома - с Федором они уже были на ты, а с Екатериной болтали как старые приятельницы.

Два дня мы были самыми счастливыми людьми в Октор-Кое и даже суровая природа сменила свои вечно серые декорации - стояла сухая и солнечная погода. Поселок продемонстрировал себя будущему новому жителю с самой лучшей стороны, а вот его люди и в эти сияющие дни остались верны своим низменным и одновременно высоким страстям - по поселку прошел ужасный слух - от разбитой любви застрелился наш сварщик Николай Ильин, которому было всего 24 года. Его молодая жена оказалась неукротимой шлюхой и, не выдержав предательства и позора, парень решил покончить счеты с жизнью. Мы с Надей были потрясены случившимся, но пришли к единому мнению, что этот поступок свидетельствует только о слабости несчастного.

Счастливые часов не наблюдают, а поэтому время для них ускоряет свой бег. Утром третьего дня мы с Надей взобрались в не очень чистую кабину ЯАЗа и она впервые смогла прочувствовать, что стала женой рядового горного инженера, а не крупного чиновника с персональным ЗИМом. Я не мог преодолеть искушения познакомить ее с предметом моей особой гордости - открытыми горными работами. Показал ей экскаваторы, буровые станки, рудный забой с прожилками блестящего галенита, завел в будку, о которой она уже была хорошо наслышана. В будке мы застали Байкова и, признаюсь, мне было очень неприятно видеть, каким взглядом этот ловелас окинул мою жену. Когда мы вышли, Надя, знавшая Бронислава по моим рассказам, отреагировала весьма своеобразно - "Какая мерзкая морда! И такой слизняк нравится женщинам? Что же здесь за женщины?" - Такая реакция не была для меня неожиданной, я уже представлял тот редкий тип людей вообще и мужчин - в частности, который мог понравиться моей жене.

Уехать из карьера в это время было почти невозможно, и поэтому мы доехали на рудовозе до погрузочной станции и оттуда решили отправиться в Кашку пешком. Это была восхитительная прогулка - плавные склоны гор были в свежее зеленом бархате трав; слева от нас с тихим звоном катились по канату груженые рудой вагонетки и за Зеленой лужайкой убегали в ущелье к фабрике; впереди был великолепный вид на Кашку и изумрудную зелень привалков, за которыми в голубой дымке простиралась Чуйская долина. Привыкшая к полевым работам в горах, Надя тонко чувствовала величественную красоту окружающего пейзажа. Она призналась мне, что ей очень понравились эти красивые места, включая Октор-Кой; ее восхитили люди, работающие здесь, и она нашла, что они гораздо лучше тех, с кем она привыкла иметь дело в городе. С ее последним замечанием я был полностью согласен.

Действительно, я неоднократно убеждался в том, что профессия оказывает большое влияние на характер людей. Те, кто по роду своей деятельности ежедневно связан с мелкими рутинными обязанностями, мельчают душой и интересами. К ним я относил большинство городских чиновников и служащих. Иное дело люди рисковых профессий - летчики, моряки и, разумеется, горняки и шахтеры. Каждый день им приходится решать новые задачи, искать выходы из неординарных и, зачастую, критических ситуаций. Все это закаляет характеры и делает людей более великодушными.
В Кашке я посадил Надю на рейсовый автобус до Быстровки и мы договорились, что наша следующая встреча состоится во Фрунзе на майских праздниках.

 Накануне майских празднеств в нашей епархии произошли грандиозные события - все свинцовые предприятия Севера республики, включая Ак-Тюз, Ак-Куль, Гранитогорск и наш комбинат, были слиты воедино и образован Киргизский полиметаллический комбинат с центром в Кашке. С объединением предприятий возросла вероятность кадровых рокировок. Директором, вместо уехавшего на строительство Павлодарского алюминиевого завода Н.Д. Тихонова, стал бывший директор Актюзского рудника В.А.Косяков. Нас такой вариант вполне устраивал, так как мы замечали, что строитель Тихонов не очень благоволит к горнякам, а Косяков свой человек. Замельтешили и наши фюреры - Марченко с Байковым. Им, видно, до чертиков надоело непосредственное производство и ежедневная ответственность за план. Потянуло на кабинетные должности, которые позволяют спрашивать за это с других. Однако у нового руководства они не нашли поддержки и остались на прежних местах. Осведомленные люди намекали, что новый директор комбината имел достаточно четкое представление об их деловых и моральных качествах.

Сумятица перемен и перестановок не обошла и меня. Мне намекнули, что в ближайшее время я могу рассчитывать на законную должность начальника смены. Байков представил меня к аттестации на звание горного инженера второго ранга и даже посоветовал шить форму. Я было принял это известие с воодушевлением и стал подыскивать отрез бостона, считавшегося в то время лучшей костюмной тканью, как вышло постановление правительства об отмене формы и званий в большинстве сугубо гражданских министерств и учреждений. В этом решении чувствовалась рука Н.С.Хрущева, взявшего решительный курс на демилитаризацию страны, которая при Сталине почти поголовно была одета в какую-нибудь униформу. Отменили ее и для студентов горных ВУЗов и факультетов, которая продержалась всего-то три года.
               
Затянувшийся, по моему мнению, срок моего пребывания в должности горного мастера неоднократно приводил меня к мысли покинуть рудник и поискать другое место работы. Я часто и много думал об этом, но от решительного шага меня удерживало отсутствие реальных предложений и возможностей. Я даже обсуждал этот вопрос с Надей, но она трезво советовала очень крепко подумать, прежде чем решаться на такой шаг. Окончательно отказаться от этой мысли меня заставили два почти одновременно возникших обстоятельства - перспектива стать начальником смены и намеки Нади на то, что мне следует морально готовиться к роли отца. Последняя новость окончательно выбила из меня остатки холостяцкой беспечности и заставила всерьез задуматься об обязанностях главы семейства.

Через несколько дней я встречал Надю в Быстровке. Она приехала поездом, нагруженная радиолой "Кама" и кучей новых пластинок. В моей опять запущенной квартире появились признаки семейного уюта, заговорило радио, зазвучала любимая музыка. Ей удалось купить вышедшие из-под запрета пластинки с записями Л.Руслановой и в их числе мою любимую "Окрасился месяц багрянцем". Был здесь и Г.Виноградов - "Портрет", "Мне бесконечно жаль" и "Счастье мое". Последнюю вещь я до сих пор считаю символом не только первых месяцев нашей совместной жизни, но и всех последующих лет до сего дня. Не привезла она только простенькую "Праздничную песенку", которая своей бесхитростной мелодией и примитивным содержанием буквально сводила меня с ума. Трудно объяснить тот телячий восторг, в который приводила меня эта пластинка. Я готов был слушать ее несколько раз подряд, удивляя окружающих своим непонятным пристрастием. Я и сам не понимал ее волшебного действия на мою душу. Скорее всего она была свежим напоминанием о годах беспечного студенчества, ведь я впервые услыхал ее осенью 1952 года в кафе "Лето", когда жизнь казалась нам сплошным праздником. Эту пластинку Катя и Аничка отказались подарить мне, оставив как память о нашем коротком и бурном знакомстве.

               
В мае я получил новое и весьма ответственное назначение - временно исполняющего обязанности начальника буровзрывных работ вместо ушедшего в отпуск Бориса Лаврентьева. Взрывники на горных предприятиях народ особый. Повышенный риск профессии в сочетании с некоторой закрытостью и таинственностью их деятельности при подготовке и проведении взрывов создает у них ощущение принадлежности к высшей касте. Работают они по особому расписанию с 11 до 19 часов, так как массовые взрывы проводятся, как правило, между сменами. У них собственная территория - базисный склад с хранилищами взрывчатых веществ и средств взрывания, раздаточным помещением и даже лабораторией. Все это находится под круглосуточной военизированной охраной с пропускной системой.

Наше хозяйство располагалось в небольшом уютном "сае" (ущелье) в паре километров от дороги на Октор-Кой. Вокруг по склонам гор бушевало море разнотравья, над которым разливались трели жаворонков, разносилось пиликанье перепелов и скрипучая перекличка кекликов. Довольно часто я ходил на склад и со склада домой пешком ради удовольствия насладиться запахом нагретых трав, благоухающих цветов и возможностью попастись на земляничных полянах или поклевать красных, как капли крови, ягод костяники. Не преувеличивая скажу, что травы, особенно в низинах, доходили мне до пояса. Взрывникам выделяли делянки для сенокоса и они с небольших площадей на самосвалах за бутылку водки вывозили сена на всю зиму.

Подчиненный мне коллектив взрывников состоял из 6 человек, старшим из которых был Василий Ильич Лямин. Небольшого роста, сутуловатый и энергичный мужичок лет пятидесяти считал себя непререкаемым авторитетом во взрывном деле. После составления проекта на взрыв и расчета величины заряда для каждой скважины он обходил взрывной блок, что-то прикидывал в уме, а потом приказывал взять мешок взрывчатки (40 кг) от одной скважины и добавить его к другой, никогда не объясняя, какими соображениями он при этом руководствуется. Не всегда результат взрыва был удовлетворительным и нас частенько поругивали экскаваторщики за плохое качество дробления пород и критиковало начальство. Я не вмешивался в его интуитивные распоряжения, так как еще не имел практического опыта во взрывном деле, но именно тогда мне показалось, что в наших выкладках и загадочных манипуляциях Лямина больше мистики, чем строго обоснованного технического расчета.

Обложившись литературой, я попытался найти ответ на свои сомнения и обнаружил, что при всей многочисленности расчетных формул, коэффициентов и классификаций они не дают ответа на главный вопрос - о действительно необходимой величине заряда для конкретной скважины в конкретной породе. Вследствие этого результат взрыва в большинстве случаев был непредсказуемым, а эффект прямо противоположным ожидаемому. Так случилось на одном из последних взрывов, который Лаврентьев и Байков провели перед уходом Бориса в отпуск.

Они решили выполнить своего рода показательный взрыв более 40 скважин, расположенных в несколько рядов. До этого случая на карьере практиковалось исключительно однорядное, реже - двухрядное взрывание. В технической литературе появилась информация о применении на некоторых карьерах взрывания с увеличенным числом рядов скважин - до 4-5. Главный инженер не хотел отставать от технического прогресса и вкупе с начальником БВР подготовил экспериментальный взрыв. О том, что такие взрывы необходимо проводить короткозамедленным способом, они не подозревали, да и специальных средств для этого в СССР в то время не было. Взрыв провели обычным мгновенным способом. Итог оказался плачевным - произошел большой выброс породы в тыл блока, в результате чего вдребезги разбили забытый там грейдер.

Марченко бушевал и, воспользовавшись случаем, "кинул подлянку" своему главному инженеру - приказом по комбинату ему объявили выговор и лишили 30% премиальных.
Я в своей работе всеми силами старался исключить повторение подобных ляпсусов и относился к подготовке взрывов ответственно и осторожно. За время моей работы в этом качестве ничего экстраординарного не произошло, однако короткое пребывание в роли главного взрывника в сочетании с возникшими у меня сомнениями и вопросами сослужило в последующем хорошую службу, став основным содержанием моей будущей научной деятельности.
Полтора месяца работы начальником БВР были для меня подобны отдыху в санатории. У меня был регламентированный рабочий день, я не выходил в ночные смены, мог спать до 10 часов и ложиться в одно и то же время. Вот только с поездками во Фрунзе стало несколько сложнее - отгулов я не набирал.

  За новыми заботами быстро пролетел июнь, а моя жена все еще никак не могла рассчитаться с трестом. Она была квалифицированным почвоведом и, на фоне низкой профессиональной компетентности подавляющей части сотрудников, ей приходилось помимо основной работы выполнять многочисленные просьбы и поручения руководства по доводке полевых материалов и написанию чужих отчетов. В частых письмах она жаловалась, что люди настолько малограмотны, что не в состоянии обобщить и проанализировать собственные материалы, не говоря уже о написании отчета или составлении почвенной карты.

Только во второй половине июля она, наконец, закончила все дела, завернула весь свой небогатый гардероб в небольшой коврик, купленный по случаю за 250 рублей, и с этим "приданым" приехала, наконец, в Октор-Кой. Мы оба были бедны, как церковные мыши. Ее родители по причине нужды и многодетности ничем не могли помочь дочери. Наоборот, начав свою самостоятельную жизнь, она постоянно помогала им переводами то на сено для коровы, то братьям на школьную форму. Моя матушка тоже смогла одарить нас только комплектом постельного белья. Однако при всем этом убожестве, а может быть и вопреки ему, мы были счастливы. У нас к этому имелись все основания - мы были молоды, любили друг друга, имели высшее образование и верили в светлое будущее, но не всего человечества, а наше личное.

Разумеется, меня угнетало то, что после интересной работы, активной общественной деятельности (Надя была секретарем комитета комсомола треста), занятий в вечернем университете Марксизма-Ленинизма и веселой молодежной компании она попала в обывательское болото и глухомань. Я перестал смотреть на рудник как на временное место работы, во всяком случае на ближайшие год-два, и поэтому подал заявление о выделении квартиры в Кашке. А пока приходилось довольствоваться тем, что есть. К тому же мы ожидали ребенка и решили, что на некоторое время Наде полезно отключиться от всех забот, кроме забот о муже.

Она начала энергично осваивать азы домашнего хозяйства и даже как-то решилась принять у меня заказ на пельмени. Вечером, вернувшись с работы, я увидел, что на плитке уже кипит вода, а на фанерном листке лежит десятка три комочков теста разных размеров и самой невероятной формы , даже отдаленно не напоминавших те высокохудожественные кулинарные произведения, которые моя матушка готовила по заказу отца.
При моем появлении она стала торопливо закидывать их в кастрюлю, уверяя меня, что все делала по советам и рецептам "водолазихи". У меня не хватило такта похвалить ее хотя бы за старание и, вместо благодарности,  я высмеял эти жалкие плоды героических усилий. На глазах у моей жены заблестели слезы и она призналась, что в их тульской семье никогда не готовили это блюдо и она сама делала их впервые. Исправляя свою бестактность, я пообещал обучить жену премудрости приготовления пельменей по-сибирски.
               
Лето наиболее благоприятный сезон для открытых горных работ. Были отменены долгие ночные смены. Для выполнения суточного задания нам стало хватать двух смен по восемь часов. Мы отработали верхние горизонты с окисленными рудами и стали подавать на фабрику только сульфидные. Прекратились постоянные конфликты с фабрикой по поводу нарушения технологического режима. Все это в значительной мере сказалось и на нашем материальном положении - нам стали довольно регулярно выплачивать солидные премии. По действующей тогда системе в случае перевыполнения плана по всем показателям, включая план по вскрышным работам, содержанию металла в руде, соблюдению нормативов по величине потерь и разубоживания и фонда заработной платы начислялась премия в размере до 4 окладов. Правда, один оклад сразу же уходил в фонд министерства, но на 3 можно было рассчитывать, если вы не совершили за отчетный месяц каких-либо нарушений и не дали начальству повод для наказания вас рублем. В этом отношении самым придирчивым и мелочным оказался Байков, о чем я уже упоминал. В отдельные месяцы я получал до 3-4 тысяч только премиальных и у нас с Надей, к запланированному на сентябрь свадебному путешествию в Москву и Тулу, успела накопиться изрядная сумма.

По-моему, еще Спиноза сказал, что лучшим качеством денег является их количество, которое, в свою очередь, определяется уровнем существующих цен. О размерах моих заработков можно судить по таким показателям: автомобиль Москвич-400 стоил тогда 9 тыс. руб., Победа - 16 тыс, а роскошный ЗИМ - 43 тыс. Я мог набрать на Победу за полгода работы и, таким образом, это были именно те заработки, о которых мы мечтали в студенческие годы. Удивительно другое - мне и в голову не приходило покупать автомобиль. Не стремились мы и к традиционным тратам денег на ковры, мебель, хрусталь и прочие предметы роскоши. Нас вполне устраивала жалкая казенная мебель, единственный коврик, который Надя привезла с собой, и маленькая радиола "Кама". Деньги мы собирали на отпуск, чтобы отдохнуть, погулять и, наконец-то, приодеться. За год работы на руднике я успел приобрести, и то по настоянию невесты, только пальто, оставив истрепавшуюся шинель на подстилку тетушкиному Тарзану.
               
Когда все идет слишком хорошо, говорят надо постучать по дереву. Первая беда пришла в смену Корниенко. (У Некрасова стало сдавать сердце, и он по совету врачей уехал в Лениногорск). В ночь со 2 на 3 августа при возвращении с промплощадки ПКД на "Крутом повороте" рудовозной дороги сорвался в ущелье новый ЯАЗ-210. Водитель Степан Васильев то ли задремал, то ли не справился с тяжелым рулевым управлением, но первые десятки метров машина шла прямо по склону, а потом ее стало разворачивать. В этот момент он успел выпрыгнуть и в результате отделался сотрясением мозга. Дальше самосвал пошел кубарем и по пути его так раскидало, что оторвавшийся задний мост вылетел на противоположный склон. Старожилы карьера не преминули подметить, что год назад, тоже 2 августа и в это же ущелье сорвался МАЗ, но тогда шофер погиб. Со свойственным горнякам мистическим отношением ко всяким приметам, эту дату посчитали для рудника роковой.

В августе мы работали под лозунгом - "План месяца - к дню шахтера!", т.е. к 26 августа.  Хотя мы считались не шахтерами, а горняками, но так как своего профессионального праздника мы у отечества не заслужили, то с не меньшим удовольствием пользовались чужим.
Слово свое мы сдержали и план к этому дню выполнили с лихвой. Руководство и профком комбината по этому поводу решили организовать массовое гуляние на лоне природы и подальше от цивилизованного мира. Выбор остановили на лесистых горных склонах в южном конце Окторкойской долины. Заранее вывезли туда несколько буфетов из Кашки и Орловки, установили котлы для плова и мангалы для шашлыка, завезли несколько бочек пива и множество ящиков с водкой и винами. Продснаб проявил изворотливость и обеспечил трудящихся всем необходимым для "культурного" отдыха.

Как водится, начало было благопристойным и торжественным. Утро даже в этот августовский день было прохладным, зелень свежей, а вода в ручье, струившемся между двух склонов, на которых устроились отдыхающие, чистая и ледяная. В ней остывали многочисленные бутылки. Митинга не было, но представители администрации и общественных организаций, переходя от группы к группе, поздравили всех с праздником и тут же укатили, не без основания полагая, что от трудящихся масс лучше держаться подальше.

Ну а потом было как всегда и у всех. Сначала гуляли по цехам, запевали свои песни, затем стали ходить друг к другу в гости, чтобы удостовериться в чужом и поклясться в своем уважении. Ближе к полудню все перемешались и от уверений во взаимном уважении перешли к воспоминаниям о нанесенных обидах и выяснению отношений. Предчувствуя нарастание конфликтов, председатель профкома комбината Дорохов дал команду на сворачивание мероприятия. Были срочно поданы дежурные машины и подгулявшей публике предложили разбираться по направлениям - кому в Орловку, кому в Кашку или Октор-Кой.

Я посадил Надю в кабину, а сам полез в кузов. Там уже кипела скоротечная схватка - некто вцепился в Федора Кожевникова и пытался выбросить его из кузова. На моем друге успели разорвать рубаху, из губы у него сочилась кровь, женщины визжали и пытались разнять дерущихся. Я приказал шоферу как можно скорее ехать в поселок. Всю дорогу в кузове дрались, и остановить потеху было невозможно. Когда машина, наконец, остановилась у школы, Федор крикнул своей матери, встречавшей нас, чтобы она принесла топор - он собрался "порешить гада". С большим трудом мы утихомирили разбушевавшегося водолаза и увели его домой.
Праздник в целом удался, а отдельные эксцессы лишь украсили его и дали повод для приятных воспоминаний о том, как хорошо мы погуляли на Дне шахтера.

 Наконец пришел долгожданный день отпуска. Для приятного времяпрепровождения нам удалось собрать приличную по тем временам сумму в 12 тыс. рублей, которую мы намеревались истратить на Москву, Тулу и Ленинград. Несмотря на "положение" Нади, в интересах сокращения времени на дорогу мы решили лететь в Москву самолетом. Я уже неоднократно пользовался этим экзотическим видом транспорта, Надя решилась полететь впервые.

На этом протяженном маршруте в то время ходили небесные тихоходы ЛИ-2. Рейс до столицы с пятью посадками продолжался в общей сложности 17 часов! Нашим попутчиком оказался Николай Михайлович Лунин, работавший начальником подземного участка промразведки комбината. Я познакомился с ним в самом начале моей производственной деятельности, когда еще ездил из Кашки. Между нами установились теплые товарищеские отношения, в которых он, как старший по возрасту и положению, слегка и ненавязчиво покровительствовал мне. Он был из тех людей, которые с первого взгляда внушают доверие. Худощавый, с узким длинным лицом, спокойными, серьезными глазами и неторопливой речью Лунин отличался исключительной преданностью профессии и званию горного инженера.

Зная о том, что я тяготился своей затянувшейся на год должностью горного мастера, он стал агитировать меня занять его место начальника участка в связи с его предстоящим переводом на Хайдарканский ртутный комбинат. Участок обеспечивал проходку двух штолен - "Капитальной" и N19 с целью доразведки нижних горизонтов Буурдинского месторождения. Штольни шли по одноименному разлому и их проведение было связано с колоссальными сложностями, обусловленными неустойчивостью пород и креплением выработок. Я часто бывал в этих мрачных дырах, когда командовал буровзрывным участком, и меня отнюдь не прельщала перспектива вечной борьбы с горным давлением и обвалами, к тому же без ощутимого конечного результата, кроме трудных метров проходки.

Свой отказ я обычно мотивировал ссылкой на то, что по специальности я хоть и горный инженер, но душой и сердцем предан высокомеханизированному открытому способу разработки, а не мышиной возне в грязных и сырых штольнях.
Лунин оказался приятным и инициативным попутчиком. На каждой из пяти остановок мы шли с ним в буфет и для сокращения пространства и времени осушали по стаканчику - он водки, я вина.
Над казахстанскими степями между Джусалами и Актюбинском разразилась страшная болтанка. Самолет приобрел шесть степеней свободы, стонал и скрипел, то начинал стремительное падение вниз, то с надрывным воем моторов карабкался упрямо вверх. Стюардесс не было, и один из пилотов роздал пассажирам гигиенические пакеты. Моя бедная жена лежала в кресле чуть живая и только мы с Н.М. держались как настоящие морские волки.
В Актюбинске сменился экипаж, а измученные пассажиры поняли, что мы преодолели только половину пути. К счастью, вторая половина над Россией была спокойной. Было совсем темно, когда наш "лайнер" приземлился в аэропорту Внуково. Ночь нам пришлось провести на Курском вокзале в ожидании первой электрички на Тулу.
Виду неопределенности времени нашего прибытия, в Туле нас никто не встречал и мы нагрянули к Лопаткиным довольно неожиданно. Родительский дом представлял довольно ветхое бревенчатое строение, характерное для старой Тулы. К дому примыкал небольшой сад с несколькими яблонями. За домом был сарай, в котором обитали корова, кабанчик и с десяток кур. Сотрудник МВД СССР капитан Георгий Яковлевич Лопаткин со своей женой и тремя, остававшимися под родительским кровом, детьми не смог бы свести концы с концами на свою офицерскую зарплату, если бы не натуральное хозяйство.

Мой тесть, с которым я, наконец-то, познакомился, работал следователем в районном управлении внутренних дел. Это был пятидесятилетний мужчина крепкого сложения, выше среднего роста, бритоголовый, совершенно седой, с правильными, тяжелыми чертами лица, которые свидетельствовали о его былой мужской красоте. Даже в этом возрасте я нашел в нем большое сходство с известным портретом В.Маяковского, на котором он запечатлен остриженным наголо и с папиросой в зубах.

Существенными недостатками его внешности было отсутствие половины передних зубов и тяжелый взгляд глубоко сидящих выцветших глаз. Простой деревенский парень, он в молодые годы, пришедшиеся на расцвет борьбы с контрреволюцией и врагами народа, попал в славные ряды чекистов и прошел все этапы чисток и кровавых расправ с чужими и своими, что, конечно же, не могло не отразиться на его характере.

Моя теща Ольга Семеновна происходила из мелкопоместных дворян тульской губернии. Ее предок Тулушев отличился в Бородинском сражении, за что был удостоен высокого звания и получил поместье в ныне исчезнувшей деревеньке Асовка. Еще задолго до революции род стал приходить в упадок, но мне приходилось быть свидетелем того, как из умирающей деревни приходили мужички и бабы проведать "барыню" и приносили с собой гостинцы - то грибков, то яичек. Ольга Семеновна была женщиной мягкой и заботливой, побаивалась крутого мужа и всеми силами старалась смирять его строгий нрав и смягчать скорую расправу.

               
Старшей из детей Лидии было уже 26 лет. Это была миловидная блондинка, тоненькая, скромная, терпеливо сносившая капризы отца и тяготы сложного домашнего хозяйства. Она работала преподавателем в младших классах и никак не решалась покинуть привычную обстановку отчего дома ради замужества.

О старшем из братьев Борисе я уже немного рассказывал. Ему тоже удалось вырваться из дома и жить самостоятельно в далеком от Тулы Каджисае. Это был веселый, красивый парень, с открытым, добрым характером, склонным легко поддаваться чужому влиянию. Его небольшой ум, вполне достаточный для начала жизненного пути, закоснел в своем исходном состоянии, в результате чего он перестал развиваться как личность и к зрелому возрасту окончательно деградировал. Распад личности, характерный для всех трех братьев, происходил  на наших с Надей глазах и я склонен воспринимать это явление как часть процесса, происходившего в последние десятилетия ХХ века с нашим обществом и государством..

Когда приезжаешь в незнакомый город, тем более с такой богатой историей как у Тулы, хочется познакомиться поближе с его достопримечательностями. Туляки большие патриоты своего города и буквально на следующий день близнецы составили развернутую программу моего культурного досуга. Мы посетили кремль, в котором Иван Болотников со своими мужиками, возжаждавшими свободы и счастливой жизни, оборонялся от войск царя Василия Шуйского. Как во всех случаях до и после, эта попытка была утоплена в крови, а сам народный вождь ослеплен и утоплен в реке. Когда-то в детстве я прочел роман "Иван Болотников" и теперь, осматривая стены и башни небольшого кремля, живо представлял себе события, происходившие на этом месте в 1607 году.

Посетили мы музей оружия при знаменитом ТОЗе - тульском оружейном заводе, основанном по инициативе Петра-I; постояли у памятника, изображающего царя с кувалдой и в прожженом кожаном фартуке. Ребята с гордостью показали мне памятник В.Ф.Рудневу, капитану легендарного крейсера "Варяг". Оказывается, он тоже был туляком. Побывали мы также в музее тульских самоваров.

При всех своих исторических, боевых и трудовых заслугах Тула 1954 года была патриархальным и запущенным городом. Старая часть города и Чулково, где жила моя родня, производили впечатление сплошного запущенного музея деревянного зодчества. Убогие, скособочившиеся и вросшие в землю домишки с крохотными оконцами, казалось, еще помнили лапотников Ивашки Болотникова.

               
Недели две мы с Надей предавались блаженному безделью. Теща поставила целью во что бы то ни стало поправить меня хотя бы на пару килограмм. Утром мне прямо в постель приносили огромную кружку парного молока с ломтем черного хлеба. В сенях уже шипел примус, на котором в свином сале румянились "картошечки". Если тесть отдыхал от дежурства, то к картошке и соленым грибочкам выставлялся знакомый графинчик с самогоном. Никакие протесты и уверения в том, что я с утра не пью не помогали. Георгий Яковлевич поступал просто и эффективно:
- Ну-ка, Игорь Александрович, налейте мне рюмочку для аппетита. Спасибо. Ну а теперь себе. - Георгий Яковлевич, я никогда не пью с утра! - А мы только по маленькой. Нельзя же обижать тещеньку, она так старалась угодить зятьку!
Отвертеться было невозможно ни от первой, ни от второй, разве что от третьей и то под предлогом важного культурного мероприятия.

Самогон у Ольги Семеновны был высокого качества. Она делала его из сахарной браги с помощью простейшего приспособления, состоящего из кастрюли, консервной банки и двух мисок. Занятие самогоноварением в то время преследовалось по закону, но в данном случае представитель закона сидел рядом в казенной бязевой рубахе, синих диагоналевых галифе на подтяжках и, наблюдая за процессом, периодически дегустировал крепость напитка.

Близнецы, которым было по 16 лет, каждый день придумывали новые развлечения. Мы ходили в засеку за грибами. Ловили плотву в Упе (тогда она еще там водилась), а однажды Славка, услыхавший о том, что я никогда не ел раков, принес с той же Упы целое ведро копошившихся темно бурых тварей, напомнивших мне Азатбашских скорпионов. Юрка сбегал "на площадку" за пивом, Славка сварил раков и по дому разнесся, сдобренный лавровым листом, выразительный аромат старой корчмы.

Патриархальный быт хорош для патриархов, но мы приехали в Центр не для того, чтобы пить парное молоко и ловить раков. Мы решили осуществить главную часть своей программы и автобусом отправились в Москву.
Москва 1954 года была не таким сумасшедшим городом, каким стала в последующем. Приезжих было мало, магазины и рестораны были доступными, а культура обслуживания в них еще сохраняла черты старого спокойного времени. На среднестатистическом фоне москвичей того времени мы чувствовали себя хорошо обеспеченными людьми и не стеснялись в расходах. Завтракали мы в "Артистическом кафе", обедали в ресторане "Астория", впоследствии переименованном в "Центральный", и позволяли себе заказывать такие блюда и вина, о которых читали в воспоминаниях знатоков старой Москвы вроде Гиляровского или Боборыкина.

Как истая театралка Надя сделала попытку посетить Большой театр. Билетов в театральной кассе не оказалось, купить их с рук нам тоже не удалось и мы решили зайти в ЦУМ. Когда мы подошли к нему, я с замиранием сердца узнал в этом сером здании с элементами готики "Торгсин" 1935 года и даже нашел то окно, в витрине которого тогда стояла поразившая мое детское воображение белая модель парохода. Как наяву я увидел пятилетнего рыжего мальчика в белом костюмчике, стоявшего между отцом и матерью, и плаксивым тоном упрашивающего родителей купить очаровательную игрушку.

В ЦУМе мы купили мне роскошный костюм из светлого трико "Метро" рижского пошива, единственным недостатком которого я считал не удовлетворявшую моим представлениям о моде ширину брюк - всего 30 см. Во мне еще живы были студенческие вкусы, согласно которым даже 34 см. считались зауженными. Продавец долго убеждал меня, что мода на брюки-клеш уходит в прошлое, и я буду выглядеть в этом костюме вполне современно. Костюм я все-таки взял, но в наступление эры более элегантных силуэтов с узкими брюками не поверил.

В один из промозглых дней, когда вдоль Красной площади хлестал косой от сильного ветра дождь, мы с Надей около полутора часов простояли в очереди в мавзолей, горя желанием увидеть мощи двух коммунистических святых - Ленина и Сталина. Под настороженными взглядами молодцов в серых плащах мы спустились в погребальную камеру и увидели дорогих вождей. Я нашел, что по сравнению с 1936 годом Ленин выглядел несколько иначе - он был одет в темный костюм и больше походил на восковую куклу, чем на человека. Сталин лежал как натуральный покойник и выглядел естественнее.

Вдоволь насладившись Москвой, мы собрались в поездку к берегам Невы к моему дядюшке Георгию Николаевичу Лапину. Без проблем купив билеты на "Красную стрелу", ранним утром следующего дня мы оказались в Ленинграде. Дядюшка с женой Людмилой Иосифовной и пятилетней Верочкой жили в большом старинном доме на Лиговском проспекте в маленькой комнатке большой коммунальной квартиры. Дядя Жора знал о нашем приезде и ждал нас дома. Мы не виделись с 1947 года и я нашел, что он сильно сдал, постарел, но по-прежнему оставался красивым, бесконечно добрым и мягким человеком.

Мы были рады встрече. Я представил ему Надю и с первого знакомства они стали большими друзьями. Надя нашла, что из известных ей моих родственников Георгий Николаевич лучше всех. Трудно было с нею не согласиться.

Вечером пришла с работы Людмила Иосифовна и мы с ней также познакомились. До этого я видел ее только на фотографии и, должен признаться, посчитал тогда дядюшкин выбор не очень удачным. Польского происхождения она была довольно красива в молодости, но в ее лице, судя по фотографии, я обнаружил признаки капризности и самодовольства. К сожалению, жизнь подтвердила мои предположения. Дядюшка много лет скитался по Чукотке и Колыме в качестве топографа геологических партий и в то время очень неплохо зарабатывал. Когда по состоянию здоровья и в связи с появлением ребенка он решился переехать в Ленинград, ему без специального высшего образования пришлось довольствоваться должностью инженера в институте Гипроцемент. Мужчина, не способный обеспечить приличный уровень жизни своей семье, быстро падает во мнении женщины. Дядюшке на всем протяжении жизни в Ленинграде приходилось переносить тихое, а подчас и громкое, унижение и он старался большую часть времени мотаться по командировкам и жить на суточные, оставляя свою ничтожную зарплатёшку семье.

Познакомившись с обстановкой, мы старались таким образом организовать свое знакомство с Северной Пальмирой, чтобы возвращаться домой только к вечеру. Из-за чрезвычайной тесноты мне даже пришлось ночевать на коммунальной кухне, вынося туда раскладушку. Так я впервые познакомился с жизнью в столицах, о которой до этого имел совершенно другие представления, считая, что убогий быт - удел глухой провинции.

Разумеется, начали мы с посещения Эрмитажа. На осмотр его картин и коллекций мы потратили два дня и убедились, что это ничтожно мало для того, чтобы в полной мере составить представление о богатствах великолепного музея.
Посетили мы Летний дворец Петра-I, Летний сад и Петропавловскую крепость, побывали в Зоологическом и Военно-морском музеях. Конечно, это была лишь незначительная часть того, что заслуживало внимания, но время у нас было ограниченным и приходилось подумывать о начале движения назад, к югу. Домой мы решили возвращаться поездом, так как следовало учитывать состояние, в котором находилась Надя.