Иисус из Баальбека

Уже и не вспомнить, что выгнало нас из города в горы: то ли августовская жара, то ли охота к перемене мест (весьма мучительное свойство).  Как бы то ни было, в двенадцать пополудни мы поднялись из раскаленного центра в верхние южные пригороды, где росли кипарисы  и идея приподнять окно, чтобы впустить в машину пряный воздух высот, уже не казалась самоубийственной. А ближе к часу, оставив позади облепленные бетонными многоэтажками холмы Кахале, бодро катились по Хамиен Роуд – если никуда не сворачивать, эта дорога приведет вас прямо в Дамаск. Но так далеко мы забираться, конечно, не собирались.

В этот день ничего не случилось, никаких происшествий и приключений. Из рассказа о той поездке трудно выудить хоть какую-нибудь мораль. Это ностальгические заметки о времени, которое уже никогда не вернется,  и о месте – в котором тоже еще неизвестно, удастся ли когда снова побывать... а даже если удастся, будет ли оно все еще таким, как в тот давний день середины августа 2002 года...

Да, ничего не случилось.

Ну разве что маленький эпизод в центре долины Бекаа... Я глазел по сторонам, стараясь не пропустить легендарные виноградники семейства Ошар, и не сразу даже заметил, что мы остановились.  Картина, которая мне открылась, не поблекла и спустя многие годы – я и сейчас, закрыв глаза, вижу этот старый советский танк Т-34 и сирийских солдат в грязном хаки и шлепанцах, что сидели в его тени. Рядом с нашим мерседесом (мои друзья, разумеется, не могли ударить в грязь лицом и приехать на трехсотом – они приехали на шестисотом)  танк казался ржавой допотопной колымагой, но отчего-то было понятно, что короткий поворот дула, один выстрел – и от нашего сияющего лимузина остаются рожки да ножки. Из машины выходить не стали. К  тому времени я прожил в Бейруте достаточно для того, чтобы начать разбираться в сложной местной иерархии марок и габаритов. Если бы мы ехали на трехсотом, конечно, нужно было выйти, а  так – достаточно просто опустить окно.  Статус сирийских войск был весьма неопределенным, как и вообще многое в Ливане в ту пору: еще не развеялся в воздухе дым гражданской войны, и многое принималось таким, как оно есть  -  как мне показалось, из боязни, что перемены приведут к тому, что опять начнется...  Сирийцы вроде бы контролировали многие территории на юге, однако они же служили у ливанцев дешевой рабочей силой  и не хотели терять этот рынок (покажи мне ливанца, который сползет с дивана за тысячу долларов в месяц, - горячился  мой друг Анри Сулейман из квартала Баб аль-Тибанне, - и я скажу, что ничего не знаю про свой народ!). Словом, иностранцу было непросто разобраться в этом клубке, я и не старался.

- Мерхаба!  - сказал доктор Сулейман.

- Мерхаба! -  ответил усатый сирийский капитан, продолжая сидеть в тени танковой башни.

- Каиф ас-саха?  (как здоровье), -  спросил доктор.

- Квэйс (хорошо), - ответил капитан и в свою очередь поинтересовался здоровьем доктора и его спутников. Казалось, его искренне обрадовало известие, что у всех пассажиров мерседеса оно  отменное.

Я был представлен сирийским танкистам как друг из «Русия», которого нужно непременно отвезти в Захле, где лучшая еда, и в горы за Хмистаром, где живут его единоверцы. Сирийцы с готовностью  согласились, что это, конечно,  лучшая программа для друга из Русии.

Церемониал был исполнен. Доктор помахал на прощанье рукой (на запястье его сверкнул золотой ролекс с бриллиантом, вставленным в головку – я, помнится,  подумал, что часы моего товарища можно при нужде обменять на  антикварную сирийскую «тридцатьчетверку»), капитан небрежно приложил  два пальца к пилотке, и мы тронулись дальше.

(Я же говорил, что у рассказа не будет ни сюжета, ни морали)

Ничего не случилось?  Ну, случился еще тот обед в Захле, лукуллов пир с сорока закусками, с печеными кроликами и дымящейся ягнятиной, в ресторане, который я никогда не забуду – на плетеных террасах над горной речкой... но об этом, патриции, как-нибудь в следующий раз.

Случился Баальбек, и Южный камень, и проезд через города, в которых квартировали бойцы «Хизбалла» (мои  друзья-сунниты, кажется, чувствовали себя не очень уютно, пока указатель с перечеркнутой надписью не остался позади), и об этом, может быть, когда-нибудь захочется вспомнить и рассказать, но не теперь.

В густых южных сумерках мы остановились у развилки перед горной деревушкой. Здесь начинаются  земли маронитской епархии Баальбек-Дейр-эль-Ахмара.  Огоньки на юге – это уже Сирия. Туманная заря на севере – небо над Бейрутом. Неподалеку – самая высокая точка Ливана, мы, конечно, вышли из машины, сфотографировались, постояли, глядя, как темное облако внизу наползает на Захле.

На каждом повороте– часовенки, с иконой Божьей Матери и горящей свечой.  И здесь начинаются кедровые рощи. Собственно, это даже не рощи, а одно дерево: ветви касаются земли, уходят в нее, становятся корнями, дают новые побеги... Жители окрестных деревень мастерят из кедра скульптуры. Сюжеты традиционные: мадонна с младенцем, святое семейство, поклонение волхвов.

Мне кажется, этот Иисус ждал именно меня. Прошли годы, он путешествует с нами из страны в страну, переезжает из дома в дом. Попал в семейство-перекати-поле... Он стоит в библиотеке, рядом с  записями Дино Липатти и пятитомником моего деда.  Дети прячут его, когда затевают «кабинетный футбол», потом ставят на место.

И пока он с нами, мы верим, что все будет хорошо.