Последний день лета

Догорали огни последнего лета. Август. Краски настырно скользили по палитре, но едва ли смели пересечь черту. Одна штрафная площадка. Словно цепные псы, голкиперы без перчаток и щитков, вратари без ворот, они сосредоточились на балансе золотого и медного. Даже зеленые листья на клёнах пытались обмануть зрение. Палящее солнце посыпало золотом все. Деревья, траву, горы, берега, тропинки и просеки. Как будто рыжеволосая девочка, оно подносило к своим сладким губам ладошки, на которых уже покоилась горка из оранжевой пыльцы. И дула на них.

Все вокруг было погружено в полуденный зной. Он стоял посреди рощи и смотрел тревожными глазами на этот колдовской блеск. Он слушал, как поют птицы. Этот звук завораживал, так и хотелось спросить – откуда, откуда и кто шлет ему этот привет?

…Может быть, ты уже знаешь, что я хочу сделать? Может, ты уже ждешь меня? Специально облачилась в свежую тунику цвета вороньего пера? Заточила свой стальной серп и закрепила его на древке из векового дуба? Полноте. Я еще не твой. Дай мне этот день. А потом я, подобно спартанскому илоту, буду готов смиренно переносить все твои гнусные приказы. Я добровольно превращусь в раба, который никогда больше не задумается о своей сущности. Я стану рядовым Красной Армии, пушечным мясом, безропотно шагающим на «Тигры» с распахнутой гимнастеркой и радостной песней на грязных устах. Ты сможешь унижать меня, обтирать ноги о мои волосы, плевать мне в лицо и смеяться над тем, как ничтожно человеческое существо, лишенное своего Я, достоинства, мерзкое и тщедушное убожество.

Но сегодня я не подвластен тебе. Прошу. Один день. Один закат. Один рассвет. Один глоток росы в душистой траве. Один прыжок в кристальный родник. Одна ее улыбка. Один поцелуй и мгновение нежности. Ты же щедрая к таким, как я. Я знаю. Сколько на твоей памяти было тех, в ком однажды дух ранимого собственной страстью Вертера возобладал и вел их на свою последнюю пристань. Последний утес. Обрыв или…дорогу. Я выбрал последнее. Открою тебе секрет. Только не говори Ему. Договорились? Нет, я не то чтобы верю, просто хочу, чтобы это был только наш секрет. Твой и мой. В конце концов, я собираюсь повенчаться с вечностью и раствориться в космическом шуме. Имею я право?

Ну вот. Декадентство стало архаизмом, а Достоевский по-прежнему гложет мою голову. Тварь смердящая. Ты это хотела сказать в ответ на мой вопрос? Впрочем, тогда это был голос вопиющего в пустыне, монолог, обращенный к серебряным струнам ветра. Прости…

… Он стоял на берегу моря, за несколько миль от цивилизации, когда закат вступил в свои законные права. Смотрел на багровое небо. Вино. Граппа. Портвейн. Определенно, ему хотелось дешевого портвейна. Он сел на камни и достал из рюкзака стеклянную бутылку. Выдернул пробку и стал пить прямо из горлышка. Терпкий, неприятный вкус заставил его лицо скривиться. Он поднес руку к носу и сделал вдох. А потом вновь перевел свое внимание на море. Слушал шум волн, передающий атмосферу и все великолепие дикой Вселенной. В этот миг он пытался что-то вспомнить. Какие-то строчки вертелись у него на языке. Когда-то давно, еще в институте, на филфаке, его заставляли зубрить это стихотворение. Точно. Вспомнил. Кажется, это Бродский. «Если уж чувствовать сиротство, то лучше в тех местах, чей вид волнует, нежели язвит». Он был сиротой посреди мировой круговерти. Его уже почти ничего не связывало с этим миром, за исключением одного.

…Гребаный телефон. Ну почему, почему я не оставил его перед уходом. Она же теперь не успокоится.

- Ты где?

- Ушел.

- Куда?

- Неважно.

- Когда вернешься?

- Никогда.

- Тебе плевать?

-  Это так важно?

- Ответь мне просто.

- Все, пока.

Какой же я идиот. Сейчас же вытащу батарейку. А лучше разобью эту чертову безделушку о скалы. Ну, ладно. Последнее сообщение.

- Послушай, я хочу вернуть все, как было. Понимаешь? Неужели тебе все равно?

Какая же дура, боже. Может, позвонить ей. Нагрубить. Дать понять, что она для меня пустое место. Точно такое же, как и все вокруг? Нет. Она же будет переживать. У нее случится нервный срыв, мало ли, что она может натворить. Она же совершенно не умеет держать себя в руках. Даже во время секса могла ни с того ни с сего залепить пощечину или прокусить губу – нет, не в порыве страсти, а в припадке ненависти. Просто потому, что я захотел перекурить. В общем, дура, что тут объяснять. Но я ее любил. Да, наверное, все-таки любил.

- Я не могу сказать, что не могу без тебя жить, поскольку живу, как видно из смс. А впрочем, существую. Пью портвейн, сижу на камнях, смотрю на море, улыбаюсь. Прощай.

Хлопок. Корпус треснул, дисплей разлетелся в дребезги. Свобода. Теперь мы остались с тобой наедине. Но помни про условие…

…Ночь. Он сидел у костра и слушал, как потрескивают ветки, объятые пламенем. На его лицо падал бронзовый свет. О чем он думал? О ней. Наверное, это была любовь, которая напоминала звонок, сделанный из телефонной будки. Он тогда случайно узнал ее номер. Решился набрать его. Пошли гудки. Кто-то поднял трубку и раздался этот божественный, сладостный голос. Голос любимого существа. Он назвал свое имя. В ответ тишина. Хотя она знала его. Они часто виделись, но никогда не общались. Он был фотографом в паршивом журнале, она – медсестрой в детской поликлинике.
Когда ты не видишь человека, говорить, кажется, проще. Он не мог не воспользоваться шансом и начал нести весь тот бред, который шел от самого сердца, но на который ей было так же искренне плевать. «Я тебя практически не знаю, но ты не выходишь из моей головы. Ты словно демон, которым становишься одержим против своей воли, хотя я бы с радостью, добровольно впустил тебя в свое сердце. И пусть я буду тысячу раз проклят ангелами и тем, кому они прислуживают, но я не откажусь от самого прекрасного греха в своей жизни. Да, мы с тобой никогда не общались, никогда не плакали вместе, не смеялись, не целовались, не танцевали и не запускали бумажные самолеты, но я каждый день слышу твой божественный голос. Я явственно чувствую теплоту твоих губ. И я понимаю, что не хочу целовать ничьи губы, кроме этих. Слышишь. Я люблю тебя!».
 
Легко догадаться, что ответом были лишь убийственные в этот момент короткие гудки. Она бросила трубку и навсегда вычеркнула его из памяти. Как будто и не было никогда этого отчаянного романтика, вернее - этого идиота. Божественная комедия рисковала уже тогда стать дьявольским антиподом. Если бы он встретил пуделя-мефистофеля, то без сомнения, пошел бы на крайность. Ради нее. Заключил договор и подписал его кровью. Но судьбе было суждено, чтобы это произошло не тогда, а сейчас. Только в этот раз на кон он поставил ее счастье. А разменной монетой стала его душа. 

…Какая же ты все-таки стерва. Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, что не чувствую твоего дыхания за своей спиной? Не ощущаю твоего пристального взгляда? Знаешь, ты напоминаешь мне проститутку. В том смысле, что за деньги готова провести со мной всю ночь, терпеть все оскорбления, даже побои, но никогда не развернешься и не уйдешь, пока хрустящие банкноты не окажутся в твоем лифчике. Даже если я откажусь тебя трахать, а вместо этого заставлю несколько часов к ряду слушать, как я читаю вслух рассказы Елизарова. Они противней склизкой спермы на твоем лице. Но тебя это еще больше возбуждает. Ты просишь поэзии, а я, желая еще больше унизить тебя, вместо Гейне и Байрона, выбираю Есенина, читаю, и заставляю тебя, паршивую шлюху, пить. Нет, не шампанское. С тебя станется и вонючей сивухи. Как же я тебя ненавижу.

Я знаю, что ты на мне отыграешься, когда придет время. Но сейчас – у меня полный карт-бланш.

… Он вылез из палатки с заспанными глазами и тревожным чувством. Провел руками по траве. Роса. Свежесть. Какое блаженство. Настроение снова начало подниматься. Тревога рассеялась. Он сделал то, о чем мечтал с самого детства, но жизнь в городе не позволяла этого – умылся каплями влаги, седлавшими траву. Окончательно проснувшись, он открыл глаза и осмотрелся. Боже! Такая красота могла ему только сниться, если бы раньше он видел сны. Туманная дымка, подобно серой вуали, стелилась по полю и ретроспективно заволакивала весь ландшафт. Тишина. Все замерло. Он упал во влажную траву, закрыл глаза, и слушал, как бьется его сердце. Он впервые почувствовал жизнь. Буквально на секунду проник в ее сакраментальную тайну, но тотчас почувствовал резкую боль в груди, что заставило его подняться.

Он подошел к рюкзаку, достал портвейн и одним глотком осушил всю бутылку. К тому моменту там оставалась лишь четверть. Но этого хватило, чтобы приятно захмелеть…

…Ну что, ты довольна? Я уже почти в твоей власти. Потерпи еще немного. А потом – делай свое грязное дело. Только, пожалуйста, - пусть это будет быстро. Я не хочу корчиться в муках, подобно старику Горио или бредить, как нигилист Базаров, на это у меня будет целая вечность. Поцелуй меня так, чтобы я ничего не почувствовал, ты же знаешь, насколько твои губы отвратительны мне. Я ненавижу тебя так же, как презирал тебя граф Монте-Кристо. С одной лишь разницей, прежде он успел почувствовать, как хороша жизнь. А я еще нет. Дай мне насладиться ею до конца. Пусть пойдет дождь…

…Грозовые тучи сгустились над пустынной автомагистралью. Он шел по обочине, когда дождевые капли - точно стрелы, пущенные эльфийскими стрельцами, начали выбивать яблочко под заунывный грохот летнего грома. Он поднял голову, по его лицу мгновенно поползли ручейки. Рубашка, джинсы, ботинки, рюкзак – промокло все. Но он радовался. Он выбежал на середину проезжей части и стал кружиться, расплескивая воду из только что образовавшихся луж.  Готический пейзаж. Свинцово-серое небо сливается с асфальтом. Он здесь один. Он танцует в ритме, задаваемом этой удивительной, живописной природой. На его устах ее имя. Ее сладкое, божественное имя.

Но танец длился недолго. Счастье не бывает вечным, в отличие от мук. Так говорила она, та, которая в эту минуту со всех ног мчалась за ним. Эта дремучая карга та еще старуха-процентщица. Где речь идет о сделке, она холодна, как лед. И будь ты даже трижды Раскольниковым, тебе не удастся сладить с ней, каким бы острым и тяжелым не был твой инструмент миротворчества. Уговор дороже смерти. Она бы с радостью подписалась под этими словами, если бы не была так занята. Он не первый и не последний глупец в ее костлявых руках, для нее он – пустая формальность. Ежедневная работа, которая поставлена на конвейер и не требует физических затрат. А она – просто хорошо знает свое дело и способна управлять всеми процессами сразу. Идеальный убийца. Без чувств и сантиментов.

Кружась в бессмысленном танце, он вдруг почувствовал сильную, гнетущую тоску. Остановился. Опустил голову. И встал на колени. Он напоминал монаха во время молитвы, разве что по его лицу текли слезы горечи. Он винил себя за то, что так и не увидел ее в последний раз. Это чувство усугубляло и без того нестерпимую боль. Сердце разрывалось. В его голове начался монотонный стук тысячи молотков. Все тело пронизывала дрожь. Он закрыл глаза и закричал…

…Огромный грузовик появился из ниоткуда. Слепящий свет фар. Скрип тормозов. Удар,  и капли черной крови на белой краске кабины. Еще несколько секунд ему казалось, что он кружится в каком-то мощнейшем атмосферном вихре. А потом резко наступила тишина. Еще через секунду он погрузился в непроглядную тьму, после чего больше уже ничего не было. Все, что от него осталось, это рюкзак, пропитавшийся свежей кровью, ботинки, разбросанные по полюсам магистрали, и глухое эхо последнего крика, которое, впрочем, затихло так же быстро, как остановилось его никому ненужное сердце…