Стёпочка

Аксинья была первой красавицей на деревне. Невысокая, юркая, с тонким ивовым станом, с тяжелой русой косой за плечами и темно-русыми бровями вразлет, с живыми озорными глазенками. Детей в семье кроме Аксиньи не было: мама умерла очень рано. Отец горевал долго. Потом подумывать начал, чтобы вдову какую в дом привести: тяжело поди одному и барщину отрабатывать, и дите воспитывать. Да как только Аксинья пошла, да лепетать начала, стала она татку своего жалеть всяко. И приголубит его, и рассмешит когда, а сама радехонька вечно, и все ей ни по чем – ни коленки разодранные, ни ноги по иржищу обколотые, ни пинки девчат соседских.
Глядел на дочку отец и жалость его разбирала: придет в дом мачеха, так ведь дочурку жалеть не будет, свои порядки наведет. Так и не брал в дом никого.
Подрастала Аксинья да расцветала. И все-то в руках у нее спорилось! И ткать и прясть умела, и лен отбеливала не хуже мастериц деревенских, и узоры спицами вывязывала, каких и не видывали, а сама что цвет маковый – глядишь, и сердце радуется
 
Недалеко усадьба барская была, и порой Аксинью забирали в дом прислуживать: девка чистая, аккуратная, учится быстро да с охотой.
Больше всего Аксинья сдружилась со Степаном Ермолаевичем. Детей барина должно было по имени-отчеству величать. Да только этого барчука Аксинья все  больше Стёпочкой про себя называла, а иной раз и вслух проговаривала. А он и не обижался вовсе. И, улучив минуту, в игры ее свои принимал, рассказывал много и объяснял терпеливо. Грамотный Степочка для Аксиньи был кладезем премудрости. Так они и росли в играх, забавах, секретах и доверии, так и взрослели.

- Что?! ЧТО?! Девку дворовую?! Девку ты в дом приведешь да с матерью и сестрами за один стол посадишь?! Да я ее, стерву, розгами высечь прикажу, чтоб не повадно было соблазн строить, - Ермолай кричал на весь дом, ударяя могучим кулаком по столу. Маменька готовилась падать в обморок, а сестрицы, хоть и перепуганные насмерть, но следили с интересом за происходящим.
Ермолай Титов – грозный, но справедливый помещик, которого уважали и соседи и крепостные. Он жил по справедливости, не очень зажиточно, но и не бедствуя. Один сын – наследник – и две дочери радовали родителей послушанием и прилежной учебой. Только вот сын Степан… совсем не в Титовых пошел – маленького роста, щуплый, толи боязливый, толи угодливый, все он обидеть кого боялся, все помирить всех хотел. Даже сестры, младшие девочки, были и повыше и покрупнее Степана. Ей Богу, Степочка какой-то.
И вот когда наследнику пошел двадцать первый год, он вздумал жениться. Время пришло, родителям бы радоваться да иконы к благословлению готовить, да не так вес случилось…Неслыханное дело! Сын крепостную девку в жены собирался брать. Крепостную! Без роду, без имени. Ну, одно дело побаловать – девка-то пригожая, ладная, но под венец, под родительское благословление!

- Папенька,   - спокойно начал Степан Ермолаевич, когда поток возмущения слегка ослаб, - сечь вы никого не будете: не в ваших это правилах. А в отношении за один стол посадить… может и не посажу, может она и согласия своего не даст. Аксинья – девушка справедливая и скромная.
- Согласия своего не даст?! – задохнулся отец и стал кричать пуще прежнего.  – Да ты что говорить смеешь?! Чтоб тебе еще и упрашивать надо было! Ишь ты, царица выискалась.

Ермолай кричал и грозился расправой несколько дней. А Степочка помалкивал или спокойно объяснял, что любит Аксинью, выросли они вместе, знают друг друга. Она девица хоть и не благородных кровей, но умная, отзывчивая, грамоте благодаря ему обучена, а уж хозяйство вести умеет получше маменьки с сестрицами. Когда злость и возмущение у Ермолая закончились, он начал запугивать: тем, что никто из соседей не примет такую невестку, что таким поступком он обречет своих сестер на позор и девичество – мало кто захочет родниться с семьей, разбавившей свою голубую кровь плебейской красной. Но и это не помогло. Степочка был все также спокоен и не преклонен. И тогда, обозлившись пуще прежнего, отец закричал:
- Во век тебе не видеть нашего с матерью благословения. А ежели пойдешь против моей воли – прокляну!
В этот раз маменька упала в обморок, а сестрицы с плачем бросились наверх.
Степан Ермолаевич лишь внимательно посмотрел в глаза отцу и спокойно вышел из дома.

- Аксиньюшка, я тебя не отдам. Никому не отдам! Если отец не отойдет, не смогу тебе дать много, но и тебя никому не отдам. Не смогу я без тебя! Не нужен мне никто.
- Степочка, экий же ты и вправду Степочка. Ну, как же так можно против воли родительской? Да без благословения. А ну как и вправду проклянет?
- Не проклянет. Я отца знаю. Грозный он, да не злой.
- Дурачок ты мой ученый. Неужто я не понимаю, что не пара тебе? – Аксинья ласково улыбалась и гладила молодого барина по руке. – Ты барин, ты для жизни рожден, а я – для услужения.
- Скажи только: любишь?  - Степан Ермолаевич, поджав губы внимательно следил за девичьим лицом.
 - Степушка…
- Молчи! Вижу, что любишь, знаю, что любишь. Словами обмануть можешь, глазами – не сумеешь.


Отец Аксиньи снял единственную в хате икону, благословил молодых и расцеловал каждого. Зашли они и в барский дом, поклонились в ноги маменьке – отец не вышел – и пешком отправились в церковь. Обвенчались Степан и Аксинья не тайно, днем, после Спаса, и пешком же отправились в дальний хутор, где жила одинокая тетка Аксиньи. Первое время у нее квартировали, а там и сами дом потихоньку справили. Тесть Степана Ермолаевича хоть и не дал приданного за дочерью, но помогал чем мог, а главное – учил зятя быть хозяином в простой деревенской избе.
К Рождеству Ермолай Титов прислал молодым мешок муки и два мешка зерна. А когда летом родилась первая внучка, которую в честь бабушки назвали Татьяной, дед прислал невестке вольную.
Ермолай так ни разу и не побывал в доме у сына, запретил и остальным. Но и проклясть не сумел. Каждый раз, когда рождался внук или внучка, он присылал дорогие подарки. А внуков 11 было… к каждому празднику православному присылал хлеб, зерно, муку, отрезы тканей на одежду, а  порой и немного денег. Как только семья увеличивалась, увеличивались и размеры посылок.
А Аксинья всю жизнь мужа ласково называла Степочка.