Книга Вторая. Адмиралтейство. Глава 4

– ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ –
Мосты Санкт-Петербурга
На другое утро Янка проснулась рано. Часы показывали начало шестого, но спать абсолютно не хотелось. Поворочавшись с боку на бок и промучавшись минут пятнадцать в раздумьях вставать или нет, она спустила ноги с кровати и, стараясь никого не разбудить, на цыпочках вышла из комнаты. Фрактус растянулся у мамы под боком, и только его подрагивающие длинные усы свидетельствовали о том, что кот не притворяется, а спит самым что ни на есть настоящим сном. «Странный он, все-таки, – подумала Янка, прикрывая дверь, – посмотришь, – так самый обыкновенный. Даром, что глаза лиловые и шерсть как драгоценные камни сверкает. Хорошо хоть, приспособился как-то не привлекать к себе внимания. Но ведь и не кот он вовсе. А кто он, что он – вопрос, конечно, интересный».
Выйдя в коридор, она пошлепала босыми ногами на кухню, но через несколько шагов резко остановилась. Дверь, которую она вчера приняла за встроенный шкаф, сегодня была приоткрыта, и за ней – такое же спокойно-белое утро, как и в комнате, где они ночевали с мамой. Янка замерла. Еще одна комната? Ладно, вчера я ее не заметила. Но почему сегодня-то она оказалась незапертой? Ведь в квартире кроме их троих никого не было, - все разошлись далеко за полночь. Профессор Крауд и Марк Андреевич уехали на другой конец города (причем Янка не совсем поняла, как они это собирались сделать, если время было позднее, а мосты здесь разводят). Максимильяновичей в Гостиный Двор провожал дядя Джон и сам же остался в соседнем номере (вот почему он, оказывается, задержался вчера на стойке регистрации!). Так что открыть дверь в эту вторую комнату было попросту некому.
Янка нерешительно замерла перед соблазном войти. Что, собственно, произойдет, если она посмотрит, что там? Да ничего такого уж и страшного. Мысленно прося, чтобы ничего нигде не скрипнуло, она толкнула дверь и, осторожно приоткрыв ее так, чтобы только-только протиснуться, скользнула внутрь.
Комната оказалась пустой. Совершенно. Никакой мебели. Если не считать мебелью полукруглую, закрашенную больнично-зеленой краской изразцовую колонну, некогда бывшую частью отопительной системы. Пожелтевший от времени и протеков крыши потолок, обсыпавшаяся местами лепнина, старые, отваливающиеся по углам обои. Даже паркет был процарапан и продавлен настолько, что постанывал под ногами. Сам дух забытости и запустения обитал здесь, словно многие годы между этими четырьмя стенами ничего не происходило. «Надо же, как тут.., – подумала Янка, подходя к окну, – а наша комната вполне даже уютная».
Синяя дымка окутывала спящий город. Из-за неплотно закрытых створок тянуло прохладой. Налетевший порыв предутреннего ветра распахнул форточку и ворвался в комнату, отчего входная дверь приоткрылась еще больше. Янка обернулась. Понятно теперь. И все как-то стало вдруг обыденно, лишилось загадки, магии, волшебства. Все стало блеклым и тоскливо-пыльным. В этой комнате действительно, никто давно не жил. Причем очень, очень давно. Она провела ладонью по подоконнику и смахнула кусочки облезлой краски. Машинально посмотрев на пол, покрывшийся легкими белыми хлопьями, Янка заметила на стене пол окном какую-то надпись. «МАРИК», – прочла она неровные буквы, выведенные на обоях. Чернила поблекли, но все еще меняли свой цвет. Янка закрыла поплотнее форточку и тихонько вышла из комнаты.

* * *
Взошедшее солнце расставило всех и всё на свои места. Приехавший в половину девятого профессор Крауд забрал Сережу и документы, которые впопыхах вручила ему Маргарита Львовна. Сама она торопилась на работу и все-таки, уже убегая, успела показать Янкиной маме, где лежат Васины вещи. Дядя Джон появился только к десяти, когда они завтракали, и шутливо сообщил, что их высочества изволят почивать, и если встанут не ранее, чем к полудню, чем абсолютно станут похожими на жителей этого города.
– Еще бы, поди легли-то часа в два, – мама Аля почистила яблоко и теперь нарезала его дольками. Яблоко предназначалось Васе, а шкурка от него – Янке. Та жевала длинную красно-желтую полоску, напоминавшую плоского червяка, чем смешила малыша. Кот сидел тут же, следя за вьющимся пером, которым Честертон писал какое-то письмо.
– Дядя Джон, а ты кому это пишешь? – Янка дожевала одну яблочную змейку и потянулась к блюдцу за следующей.
– Господину Аврелиусу Магвеллу, Магистру-Хранителю Всех Тайн и директору Форествальда, – церемонно зачитал Честертон титул адресата, – если ты, конечно, еще не забыла кто это и где это, – дядя Джон лукаво прищурился, явно разыгрывая племянницу.
– Что же хочет узнать господин Аврелиус Магвелл, Магистр и директор Форествальда? – таким же великосветским тоном поинтересовалась Янка, лениво беря с блюдца очередную яблочную полоску.
– Сдается мне, уважаемый директор Форествальда интересуется, сколь долго его ученики будут маяться бездельем, и когда их можно ждать в Школе.
– Что?! – встрепенулась Янка, – что же ты раньше не сказал? Нас там ждут? Да? Когда? Почему? Нас же отпустили на каникулы! – град вопросов просто обрушился на Честертона. Вася во все глаза смотрел на происходящее, не забывая при этом старательно грызть яблоко.
– Насколько я помню, у вас не просто каникулы, а особые каникулы. Или ты забыла?
Янка постаралась в эту секунду вспомнить, что она могла забыть, но не смогла.
– Янна, у вас же в сентябре первый экзамен по истории алхимии и по практической магии! Тебе и Рудольфу оставили некоторые экзамены на осень – по просьбам родителей, так сказать. А Людвиг к вам присоединился – по необходимости.
- Если точнее, на пересдачу, - философски уточнил Фрактус.
– Особые? Нам что-то было задано? – спросила Янка, смутно подозревая, что она чего-то упустила.
«Ёшкин Кот! – как говорит Фрактус. Я и забыла, почему братья приехали в Петербург. Если мы договаривались вместе готовиться… Но вообще это было странно…очень странно…почему я не помню об этом? Хотя у меня с собой взяты тетради с лекциями, перья, даже учебники какие-то…но зачем?»
– Янна, ты меня просто удивляешь! – мама вливала молоко в рис для каши, которую готовила малышу, – ведь ты так ждала этой встречи.
- Да, Янна, странно, что ты не помнишь, - Фрактус воспользовался моментом и поймал лапой перо Честертона, отчего тот бесцеремонно согнал кота на пол, - вы даже тему себе целую неделю выбирали.
– Да? – растерянно спросила Янка, – и какую выбрали?
– Про…что с тобой? Янна! – кот запрыгнул к ней на коленки.
Янка уронила голову на стол и заплакала.
– Эй, эй, – Честертон быстро подбежал к племяннице, – принцесса, что случилось?
– Я.., – уже в голос рыдала Янка, – я не помню! Ничего не помню!
– Вот это новости! – окружившие Янку мама и дядя Джон встревожено переглянулись, – как так, ты ничего не помнишь? Что ты не помнишь?
– Не помню, зачем я здесь, зачем здесь ребята, - всхлипывала Янка, - я думала они просто на каникулы приехали, отдохнуть! Я даже не знаю, почему у меня столько вещей школьных с собой взято!
– Ну-ну…успокойся, – мама гладила дочку по голове, – может, приляжешь? Сделать тебе чай?
Янка кивнула. Ей вдруг жутко захотелось от всех спрятаться. Мама обнимая, отвела хлюпающую носом Янку в комнату и уложила ее на диван. Вася увязался за ними.
– Джон, поставь чайник, – крикнула мама в сторону кухни.
– Уже! – донесся до них голос Честертона.
Янка уткнулась в подушку и чувствовала себя сейчас так отвратительно, как, наверное, никогда не чувствовала. Тот самый липкий, противный страх одиночества и неизвестности полз по спине, оставляя холодный след. «Как же мне плохо…» Кто-то мягко коснулся руки. Янка подняла заплаканное лицо.
– Ня, – Вася протягивал ей кусочек своего недоеденного яблока. Тяжело вздохнув, она вытерла слезы и принялась жевать. Сразу как-то полегчало. Окружающий мир постепенно вновь становился ярким и радостным.
– Похоже, все не так плохо? – дядя Джон вошел в комнату и, заметив просветлевшее лицо своей племянницы, с видимым облегчением, заботливо произнес, - я лимон положил.
- Давай сюда, - пробормотала Янка и потянулась за чашкой.
Мама строго взглянула на Честертона.
– Янна, дочка, ты полежи немного. Вася тут тоже побудешь? Нам с дядей Джоном нужно кое-что обсудить. Хорошо?
Янка слабо кивнула. Взрослые вышли из комнаты. Едва выждав полминуты, Янка соскочила с дивана, подбежала к дверям и чуть приоткрыла их, стараясь не пропустить ничего из разговора.
– Так, Джон, что с ее памятью?
О! эти интонации Янка знала очень отлично, и ничего хорошего они не предвещали. Она живо представила, как Фрактус сейчас затаился где-то на кухонном шкафу, чтобы не попасть под мамину горячую руку.
– Хм… сложно сказать…я думаю, это последствия того случая пару дней назад, - в голосе Честертона читалась нерешительность и желание мягко обойти острые вопросы.
– Вы же оба заверили меня, что все пройдет!
– Мы и думали, что все пройдет! – в голосе дяди Джона мелькнули и сразу же исчезли нотки легкого отчаяния, - что это был обычный обморок, правда, необычно долго.
– Джон, тебе не кажется, что тогда надо было вызвать доктора Тензина. Он знает Янну уже давно.
– Аля, ты же знаешь, мы не могли этого сделать! Доктор уехал на конференцию в Канаду, и будет в городе только завтра.
– Завтра?! Так давай пригласим его завтра! Да в конце концов! По-твоему, это нормально, что ребенок лежит без сознания несколько часов, в компании одного кота?! (Ты уж прости, Фрактус, но ты тоже хорош!) Нормально, что после этого она не помнит, что она делает в Петербурге? Скоро она вообще забудет, как ее зовут, а вы с Краудом все гадаете – вызвать доктора или нет! – мама была вне себя от возмущения.
– Аля, но ведь ты сама согласилась, что нет ничего страшного…
– Я это сказала, потому что тогда можно было списать на что угодно, на усталость, на этот дождь, наконец, на эти ее способности к магии, которые периодически проявляются! Я знаю, что вы оба ошибаетесь редко. Я верю вам! Верю тебе, Джон! И хотя тогда ты меня успокоил, на этот раз я успокаиваться не собираюсь. Сейчас же пиши Тензину, чтобы завтра он был здесь, или мы уезжаем!
– Но… ты не можешь…
– Я не могу?! Ты думаешь, я не могу?! Интересно это, почему?!
         Дядя Джон замолчал, видимо, обдумывая что-то. Потом с тяжелым вздохом произнес, – хорошо, я напишу Тензину. Если он сможет, придет к вам завтра, если нет, послезавтра. Только… Аля, пожалуйста, не уезжайте! Вы нужны нам! Янна нужна нам всем. Ведь ты же понимаешь…


* * *
– Вот такое у нас было веселое утро, – мрачно закончила Янка свой рассказ. Они сидели в комнате 2/2.14 Гостиного Двора и разбирались записях для общей курсовой работы, которую, как оказалось, нужно было отослать в Форествальд до конца августа. Она уныло точила карандаши, забравшись с ногами на подоконник. Людик уже разложил книги в стопки по темам и теперь листал страницы тетрадей, Рудик доигрывал на скрипке какой-то длинный и занудный этюд.
– А ты, правда, ничего не помнишь? – осторожно спросил Людвиг, вытряхивая из сумки на кровать всё содержимое рюкзака сразу в поисках выпавшего листка с заданиями.
– Слушай, да не делай ты из меня идиота! – обиделась Янка, – все я помню, кроме того, что забылось тогда, – она отложила очередной наточенный карандаш в пенал.
– Звучит как-то…пессимистично, – заметил Людик.
– А чему тут радоваться?
– Ну-у, например, тому, что ты помнишь то, чего не забыла за время своего обморока, а то, что именно забыла, ты не помнишь!
– Сам-то понял, что сказал? -фыркнула Янка, и даже Рудик прыснул со смеху, - какой нормальный человек может вспомнить то, что забыл, если сам не помнит, что забыл?!
– А знаете, это - отличная идея! – отсмеявшись, сказал Рудик.
Ребята озадачено уставились на него.
– Да все просто! Ведь на самом деле можно попытаться понять, ну или хотя бы приблизиться к тому, что тогда произошло, если предположить…
– У вас что это, семейное? – вновь захохотала Янка, - теперь ты говоришь так, что ничего не понять!
Новый взрыв веселья прокатился по комнате.
- Ладно, что там у тебя? – наконец спросила Янка.
– Я вот все думал, – Рудик отложил скрипку в сторону, – пока ты рассказывала. Помните, как вчера среагировал Мурзик, когда почуял грифонов? Скорее всего, животные (Фрактуса в расчет не берем) особенно чувствуют их появление. Я, конечно, не хочу сказать, что ты, Янна, э-э-э…
– Да ясно, не животное, - кивнула Янка, сдерживаясь, чтобы снова не засмеяться, - давай дальше.
– Так вот, – продолжил Рудик, – возможно, что одной из причин твоего обморока и было появление в том районе, где вы жили, грифонов. Точнее, их теней, ну или кто там летает.
– Ты думаешь? – посерьезнев, спросил Людик.
– Да, иначе почему нас так открыто предупредили не подходить к ним даже близко? А ты, Янка, поскольку еще и девчонка…, – он снова осекся.
– Ну…я – девчонка, ты – парень, что с того? – удивилась Янка.
– Э-э-э… вы, девчонки, как бы чувствуете природу лучше. То есть, вы на такие штуки реагируете быстрее. Возможно, – побыстрее стараясь закончить свою мысль, заторопился Рудик, – раз ты еще и алхимик со способностями к магии, чувствительность у тебя повышенная. Вот тебя и «отключило»! Только как-то надолго очень.
– А что? Что-то в этом есть, – поддержал Людик брата, – может, именно поэтому Крауд настоял на твоем переезде в другой район и даже предложил квартиру своей родственницы.
– Прабабушки…– подсказала Янка.
– Прабабушки, – кивнул Людик, – погодите!
– Что еще?
– У Крауда предки из России? Он что, – русский?
– С чего ты взял? Он же из…а откуда он?
– Англия? Австрия?
– Да ладно, при чем тут национальность? – поморщилась Янка, – для волшебников национальность не важна, они не в паспорт смотрят, а на владение магией.
– Но все равно! А вдруг у него в роду какая-нибудь Пиковая Дама была?
– Это мы в Москве на оперу ходили, – подсказал Рудик, – наш Людвиг тогда чересчур… хм… впечатлился.
– Так интересно же! – воскликнул его брат, – тем более, смотреть спектакль, зная, что скоро очутишься в городе, где события на самом деле когда-то происходили!
– Угу, - многозначно кивнул Рудик, - ты еще графа вспомни - того, кто тайну карт подсказал. Только его нам не хватало!
– А что, – снова развеселилась Янка, – ведь вполне может оказаться, что среди родни профессора Крауда была какая-нибудь…Мария Египетская…
– Кто?
– Ну…Фрактус рассказывал, что лет сто назад жила в Петербурге колдунья. Говорят, из-за нее обрушился Египетский мост. Я его еще не видела, но можно сходить всем вместе. Правда, сейчас от прежнего моста только четыре сфинкса остались, остальное перестроили.
– Можно, – согласился Рудик, – почему бы и нет? Как раз к теме нашего проекта подходит.
– Кстати, насчет темы проекта. Просветите, друзья мои, раз уж я не помню, чья была идея? –саркастически поинтересовалась Янка, – надо ж было выбрать! «Международные контакты алхимиков России и Европы: культура, дипломатия, экономика».
- Э-э…вообще-то, идея была твоя, - сказал Людик.
- Ага, - недоверчиво ответила Янка, - говорите теперь, сваливайте все на меня!
- Честное-благородное! Твоя! – воскликнул Людик.
- Ужас просто! – в отчаянии замотала головой Янка.
– Между прочим, это еще не самый плохой вариант. Были и позаковыристей, – Рудик завернул инструмент в шелковый китайский платок и аккуратно защелкнул замки на футляре, –Ландов такого понапридумал! Ладно, это Общая История Магии и Алхимии. Что там у нас еще?
– Еще? Тебе мало этого? – тоскливо спросила Янка.
– Дай-ка глянуть, – Рудик посмотрел через плечо брату, – еще две работы: по Магии Музыки (это для всех) и алгебре (это у Людика). А у тебя, Янна, кроме этого по Поэтике Заклинаний и.., – Рудик пробежался по столбику с Янкиной фамилией, – так…вот, смотри, тебе сбоку даже сам Крауд вписал: Заклинания Магов и Алхимиков. Общее, отличия. Рассмотреть по стилям.
– Кошмар! – Янка откинулась на спинку стула, – это же не каникулы, а не пойми что! Зачем вы мне только все это рассказали? Лучше бы не вспоминать и спать спокойно!
– Да? И не доучиться? Кстати, это всё надо успеть написать до Игр.
– Это за месяц, что ли? У-у-у…
– Между прочим, – встрял Людик, – Игры Святого Годвелла не столь уж частое явление, так что неплохо бы на них и побывать….
– Эх…ладно, давайте до обеда хоть план прикинем.
«Знал бы кто, что меня на самом деле интересует…С чего бы это дядя Джон сказал маме, что я нужна им? Кому и, главное, зачем? И не забыть бы, что завтра приезжает доктор».

* * *
– К вам можно? – в дверь постучали.
– Да! – крикнула Янка, узнав голос своего дяди. Господин алхимик Джон Честертон занимал номер 2/3.14 в соседнем, Северо-Восточном секторе. Вслед за профессором, накидывавшим поверх белой рубашки сюртук, протиснулся огромный изумрудно-черный кот.
– Это мы, - сказал кот.
– Вы куда это? – удивилась Янка.
– Спущусь вниз, проверю почту, - ответил дядя Джон, - Фрактуса отправим на Петроградку – посмотрит, как там дела. Вы когда обедать идете? Да.., – он придирчиво оглядел комнату, – очевидно, не скоро…
– Вообще-то уже скоро, господин Честертон, – смутился Людвиг беспорядка, царившего вокруг, – мы только…эээ…приберемся немного.
– Хорошо, кивнул алхимик, – встретимся в ресторанчике.
– Приберетесь, значит, – ехидно мурлыкнул кот, – если бы я не знал вас, то подумал бы, что попал на военный совет или, того хуже, в штаб-квартиру заговорщиков, – он поспешил за уходящим по лестнице профессором.
Янка мельком осмотрела их комнату. «Прибраться бы точно не помешало, а то скоро сами запутаемся, где что лежит», – подумала она. Небольшой стол гостиничного номера был полностью завален книгами – закрытыми, раскрытыми и заложенными различной подвернувшейся мелочевкой – Янкиными закладками с котятами и странными формулами, скрепками, кусочками перьев, сломанными и обгрызенными карандашами, просто вырванными на скорую руку бумажками с написанными на них номерами страниц и ссылками «см. там-то и там-то». Места катастрофически не хватало, поэтому обитатели комнаты 2/2.14 уже полчаса как сидели на ковре, сдвинув обе кровати к стенам.
– Так, ладно, основное по истории есть, – сказала Янка, – осталось только походить по музеям, посмотреть на месте все, что указано в энциклопедии, – она захлопнула «Курс Алхимии», – кстати, можно еще вставить пару абзацев о музыке Сен-Жермена. Он, вроде как, в России бывал. Чем не культурные связи?
- Ага, - меланхолично добавил Людик, - и дипломатические тоже.
- Да по-любому, и Пушкин, и Чайковский о нем знали! А у Чайковского вроде даже его ноты в библиотеке были. Вот бы здорово их посмотреть, или поиграть даже! – мечтательно добавила Янка.
– Было бы интересно! – загорелся идеей Рудик, – надо найти их, лучше оригиналы, и пробовать проанализировать, может, что там найдем?
– Думаешь, нам вот так и откроют архивы? – с сомнением спросила Янка.
– Не знаю. Может, и не откроют, – пожал плечами Рудик, – но упомянуть об этом можно.
– Всё. С меня хватит, – Людик устало растянулся на полу, где Рудик внимательно изучал карту издательства «Золотая Игла». Бумажный Петербург со своими окрестностями сам прокладывал путь от точки А к точке Б, вырисовывая вспыхивающими огоньками самый короткий маршрут.
– Еще пару минут, и пойдем обедать, – Рудик задумчиво постукивал себя карандашом по лбу, – слушай, Янн, а что здесь такое? – Он ткнул в узкую полосу возле Летнего Сада. Сверкающая пыльца сформировала в воздухе эфемерный образ близлежащих зданий и улиц.
– Парк и статуи. А если рядом – то Замковая улица, – Янка подвинула карту, – смотрите, здесь какое-то красное здание. На замок даже смахивает. Давайте сходим туда после обеда?
– Я-за, – Рудик водил карандашом по карте, запоминая повороты.
– Рудик, ты слышишь, что сказала Янна? После обеда!
– Да, да, …уже иду…
– Короче, Магеллан, мы пошли, а ты закрывай тут все и спускайся, – Людвиг уже завязывал кеды.
Рудик промычал что-то неопределенное, не отрываясь от изучения мигающих разноцветных линий. Переглянувшись, Янка и Людик подхватили его под руки и, потащили к дверям.


* * *
Ресторанчик «Рыба Грибоедова» пользовался истинной популярностью среди посетителей и постояльцев Гостиного Двора за умение шеф-повара Серпухова готовить жареных лещей. Рецепт этого гениального по своей простоте блюда был каким-то невероятным образом получен Серпуховым от верховного стряпчего самого правителя Марагамбы, о чем свидетельствовала висящая на золотой цепочке вывеска у входа в зал. Одно только название этого заведения уже казалось странным. Хотя, как еще мог называться ресторан, расположенный в подобном месте? Однако, страннее и смущательнее всего был тот факт, что отовсюду, то здесь - за накрытыми скатертями уютными столиками, за одним из которых ждали заказа несколько подростков, то там - у дальней стены, за длинным рядом столов и лавок, где обедала, а точнее, общалась весьма специфическая публика, которую Янке раньше не доводилось видеть, сегодня доносились слова: «грифоны», «Петропавловская крепость», «остров», «шпиль». В «Рыбе Грибоедова» активно вершилось всегостиничное обсуждение деталей вчерашнего происшествия.
Дядя Джон еще не приходил, и ребята заняли уютный столик поближе к окну, за которым открывался замечательный вид на сверкавшую вдалеке большую воду. Почти не обращая внимания на нытье Людика по поводу усталости и предвкушения «правильного обеда», Янка смотрела куда-то сквозь задумчивого Рудика и невольно прислушалась к разговору через столик от них. Беседовали двое.
– Вчера что, весь город видел грифонов? – мрачно заметил человек, сидевший полубоком к ним. Его лицо находилось в тени козырька крыши, прикрывавший их от солнца, но голос обмануть не мог. Характер у его обладателя явно был не из легких.
– Нет, но зато сегодня весь город говорит об этом, – нервно ответил его абсолютно лысый собеседник, ногой пододвигая ближе к себе чемоданчик черной кожи, – лично я слышал это от Черниговского.
– От этого собирателя мертвечинки? – хмыкнул первый. Янка невольно вздрогнула.
– Да кто тебе навешал эту брехню? – взвился лысый, – Санёк – самый честный маг этого города!
– То-то он постоянно толчётся возле Романовской слободы.
– У него там…дело…, – сквозь зубы процедил лысый и воровато оглянулся.
Первый нехорошо ухмыльнулся и отхлебнул из высокого бокала, наполненного золотисто-коричневой жидкостью.
– Хм… а Корнуэльский Плам здесь неплохой. Однако терпковат, да…
– До чего ты желчный стал, Тич! Весь зануда занудой!
– Уж что есть, то есть. Терпи! Твоя же идея была.
– Да… связался с тобой на свою голову.
Тот, кого назвали Тич, грубовато хохотнул и хлопнул лысого по плечу.
– Не дрейфь, заловим мы твоего зверя! И не таких брали.
– Слушай, Тич…, – лысый теребил в руках салфетку с вышитой на ней парой золотых рыбок – фирменный знак ресторана, – а ты уверен, что они появятся?
– А куда ж они денутся, – безразлично пожал плечами Тич, – эти однорогие всегда рядом с летающими кошками; где одни, там и другие. Главное - дождаться нужной луны, а там уже дело техники.
Улыбка говорившего не предвещала ничего хорошего, – однако, тише, – добавил он, видя, как к подросткам за соседним столиком подходит высокий человек с тростью. Присаживаясь к ним, тот сделал легкое круговое движение кистью руки. Воздух вокруг столика дрогнул, создавая завесу беззвучия, как если бы незнакомец не хотел, чтобы их слышали.
– Алхимики…, – зло дернул губой Тич и отпил из бокала.

* * *
После обеда решили прогуляться. Погода стояла чудная, послеполуденный ветерок окончательно разогнал облачную взвесь над городом, и теперь солнечные блики на поверхности Большой Невы ослепительно манили к себе своими бесконечными всплесками. Пройдя насквозь Дворцовую площадь, они свернули на немноголюдную Миллионную, где высокие гиганты поддерживали портик мирового порядка, и по Зимней канавке вышли к набережной. Дождавшись, когда поток машин немного иссякнет, они перебежали на другую сторону дороги и уселись на гранитные камни, созерцая гармоничную стройность стрелки Васильевского Острова.
– Красиво, – прогулка на свежем воздухе и переливающиеся свинцово-золотые волны, казалось, постепенно освобождали Рудика от его грустных дум.
– Не то слово, – Людвиг чуть прищурился на солнце, – только что-то эта картинка мне это напоминает.
– Какая? – спросила Янка.
– Вот те колонны, - Людик указал на Стрелку. Как они называются?
– Ростральные, – подсказал Фрактус, который еще на подходах к Эрмитажу сменил дядю Джона, ушедшего по делам.
– Так, и что они тебе напоминают? – Янка поглядывала на тележку с мороженым, стоявшую в нескольких метрах от них.
– Рисунок. Да вы сами его видели. В книге «Тайные ордена Европы» - сегодня же листали. Там тоже две колонны стояли, а за ними – ступени. Храма или чего-то там еще.
– Ступени там есть, – Фрактус с нарочитым равнодушием смотрел на воробьев, порхавших вокруг, – за этими деревьями через дорогу – здание Биржи.
– Может сходим, посмотрим? – Людик, щурясь, оглядывая акваторию – солнечные блики, отраженные водой, били по глазам.
– Так-то мы же еще хотели в Инженерный Замок сходить, – напомнил Рудик.
- Одно другому же не мешает!
– В Замок можно завтра, – Янка болтала босыми ногами в воздухе, оседлав гранитный монолит, – а сейчас на Стрелку. Только потом вы проводите меня домой, а то я что-то устала уже, если честно, да и рано проснулась.
По мосту, чье мерное дыхание каждую летнюю ночь приводит в восторг гостей Северной столицы, они перешли на Васильевский Остров. Маяки красных колонн безмолвно возвышались над городом, свидетельствуя о его прошлом и настоящем и, кто знает, возможно, прозревая будущее. Ребята побродили по каменному берегу, отвоеванному когда-то у Невы, пофотографировались у каменных шаров, выточенных, по преданию, без единого измерительного инструмента и уже собрались, было, двинуться в сторону крепости, как вдруг Людик ухватил брата за плечо и молча, кивком указал на скрюченную фигуру человека, укрывшегося под гранитной стеной. Незнакомец сидел, съежившись, на полукруглых ступенях грота-водосборника спиной к Большой Неве и, словно не замечая никого, покачивался, обняв себя руками.
– Что это с ним? – полушепотом спросила Янка.
– Не знаю, – покачал головой Рудик, – бормочет что-то.
Одежда незнакомца была местами порвана, он кутался в старый грязный пиджак поверх какого-то рубища. Воротник по левой стороне был выдран и лоскутом болтался на груди. Из всей обуви у него был лишь один правый ботинок, штанина на той же ноге была закатана. Давно небритая борода и всклокоченные светлые волосы. На шее, словно галстук, болталась обрывок старой веревки.
– Странный тип, – Людик сделал несколько шагов в обход, в сторону незнакомца, – похоже, что бездомный… или псих. Или все вместе.
– Да ладно тебе…Жалко ведь человека, – Янка чувствовала себя неловко.
– Пойдем, – Людик потянул их прочь.
– Погоди, может, ему помочь чем надо? – Янка обернулась, – а где Фрактус?
– Чем ты ему поможешь? Он к тому же, наверное, пьяный, не видишь?
– Что он там вообще делает? – Рудик осторожно высунулся из-за каменной кладки поворота, уводившего наверх, к площади.
– А что может делать пьяный? – брезгливо поморщился Людик.
Над их головами раздалось громкое шипение, и от неожиданности Янка вздрогнула.
– Мадьярский Кот! Поцарапался! – Фрактус спрыгнул к ним и принялся вылизывать подушечки лап, добавив, как бы между прочим, - а у этого неопределившегося с местом жительства, гражданина очень неплохой репертуар.
– Ты где был? – строгим шепотом возмутилась Янка.
– Гулял. Там, – Фрактус мотнул головой в сторону центральной части причальной стенки, под которой сидел бродяга.
– И?
– Ну…я посмотрел на него сверху… и похоже, кроме нас его никто не видит, – резюмировал кот и почесал задней лапой за ухом, – только мы.
– Что?! Что это значит? – воскликнул Людик.
¬– Он что, один из нас? – Рудик озирался по сторонам, будто ища подтверждение словам кота, – только что с ним?
– Ну… мне показалось, он чем-то напуган, – предположил кот.
– И я даже знаю, чем, – словно озаренный молниеносной догадкой, Рудик решительным шагом направился к бездомному.
– Ты куда? Эй, не ходи туда! – крикнули друзья, бросившись за ним следом.
Чем ближе они подходили к незнакомцу, тем внезапно темнее становилось вокруг. Янка взяла Фрактуса на руки.
– Ты видишь это? – шептала она коту прямо в ухо, пораженная распахивавшейся перед ними картиной. Мысли «идти туда или нет» просто не возникало - влажный сумрак затягивал их, обволакивал приторной заботливостью. Они зачарованно шли во внезапно открывшуюся для них реальность, проникавшую в обычный мир тонкими лоскутами дымчатого марева. Прямо в центре изогнутой насыпи стрелки возвышалась невидимая простым смертным опора громадного моста, устрашающе нависая над берегом, отчего яркий солнечный день стал казаться им пасмурным и тоскливым. Подул ветер. Бродяга, или кто он там был, все также раскачивался, обняв себя за плечи, и тихонько напевал какую-то заунывную мелодию, похожую на колыбельную. Они прислушались. «Месяц едет, котенок плааачет…», – безучастная песня вонзалась в самое сердце. Слова эти были определенно знакомы… она уже слышала эту песню, этот плач безысходности и страдания… Да что же это такое… вьюга подхватила снежные нити и принялась усердно завивать свои фантастические узоры в застывшем ледяном воздухе… темная тьма… непроглядная… Почему же летом – зима? «Вставаай….», – пел юродивый, «скоро враг придёт и настанет тьма…» «…вставаай…» «…вставаай…» – голос становился то громче, то тонул в завываниях белых кружащихся лабиринтов… «…вставаай…»
– Вставай! – орал Людик в неистовстве, едва сдерживаемый своим братом, – пусти меня, Рудольф, я убью его! – он вырывался из объятий брата, пытаясь дотянуться до прикрывавшего грязными руками голову бездомного, сжавшегося от страха.
– Оставь его! – Рудик отчаянно соображал, что делать, – надо помочь Янне!
– Что этот мерзавец сделал?!
– Фрактус, держи его, – крикнул Рудик, отпуская брата, и кот, оставив Янку, стремительно кинулся к Людику и запрыгнул тому на плечи, вонзив когти под футболку.
– Ааа! Гад! И ты с ним заодно! – Людвиг безрезультатно пытался отодрать от себя кота.
– Извините, ваше высочество, – шипел тому в ухо Фрактус, но когтей не разжимал.
Наконец Людик сдался. Он устало выдохнул, опустил руки и, кинув на бродягу взгляд, полный ненависти и презрения, бросил коту, – Фрактус, хотя бы не дай ему уйти! – после чего, потирая глубоко процарапанные плечи, побежал под мост, где Рудик пытался привести в чувство лежащую на холодных камнях Янку, – вставай! Янна!
– Надо отнести ее к воде! – тревожно сказал Рудик.
Они оттащили из-под тяжелой серости нависавшего над Стрелкой гигантского призрачного моста и положили на берег у воды. Они горстями лили никогда не прогреваемую солнцем воду ей на голову. Чем еще помочь, они просто не знали. Фрактус, заметно нервничая, караулил под опорой моста бродягу, съежившего от по-осеннему пронизывающего ветра.
…Снежная буря понемногу затихала. Ветер гнал сверкающую пыль по белому насту, коркой покрывавшему бесконечную равнину. Ни дня, ни ночи. Сиренево-лиловые сумерки и ровное, заснеженное поле.  Я даже не знаю, есть ли у меня тело. Как будто бы я есть, а тела нет. Вот забавно. Тела нет. А я есть. Я смеюсь. Я провожу рукой по лицу, хочу вытереть его от серебряно-ртутной жидкости. Лицо и руки есть, но я их не вижу. Жидкость не пахнет. Она звенит. Нет, она булькает, кристаллится, переливается и гелится, вязкается, разлепляется и течет теперь водой, прозрачной, чистой и бесцветно-холодной. Ух! Какое тяжелое...
Янка с трудом разлепила глаза. Ребята поддерживали ее с двух сторон. «Встревоженные…»
– Вы чего? – она непонимающе озиралась.
– Янна! – Людик обнял ее и едва не заплакал, – Янна!
– Ты как? – тревожное лицо Рудика могло означать, что произошло что-то страшно-пугающее.
«Снежная паутина тает…но все равно холодно».
– Холодно, – последнее слово Янка произнесла вслух, одновременно с дрожью, которая сотрясла все ее тело.
Рудик отчаянно замахал коту, сторожившему бродягу, – Фрактус! Согрей ее! – крикнул он и сам быстро направился сменить кота.
Бродяга, не шевелясь, пустым взглядом смотрел куда-то сквозь каменную стену перед собой. Тяжелая серая опора призрачного моста над их головами уходила в туманную мглу, сквозь которую взгляд уже не мог пробиться.
– Где мы? И кто Вы такой? – жестко и властно спросил он.
– Да что ты с ним церемонишься?! Вмажь ему! – крикнул ему от воды Людик, помогая Янке сесть.
– Говорите! – приказал Рудольф, делая брату жест рукой, чтобы тот не вмешивался, – говорите! Я обещаю, Вам ничего не будет!
Бродяга медленно поднял голову и затравленным, мутным взглядом уставился в янтарные глаза подростка, стоявшего перед ним. Затем опустил голову и сжал ее в своих больших, широких ладонях. Снова отнял руки от лица и тоской и отчаянием посмотрел на Рудольфа.
– Вы?! – прохрипел он вдруг и отшатнулся.
– Мы знакомы? – с подозрением спросил Рудик.
Бродяга замер, словно силился что-то вспомнить.
– Неет, – выдавил он, наконец, сиплым голосом, – мы нет…, наверное, нет…я ошибся, – он отвернулся, вжавши голову в плечи.
– Нет, действительно нет, – Рудик наклонился к человеку, – мы не знакомы. Но уже встречались. Вчера, возле Гостиного Двора. Это Вы были там, за колоннами! Это были Вы! – он резко выпрямился, удерживая подбежавшего к ним Людика.
Человек прикрыл голову грязными руками и, съежившись, горестно и страдающе выкликнул куда-то под тяжелые своды моста, – нельзя…нельзя молиться за царя Ирода!..
– Да что он такое говорит? – в ужасе отпрянул Людвиг, – не слушай его, Рудольф! Фрактус, - крикнул он, - да позови ты кого-нибудь!
– Давно уже позвал! – кот сидел на руках у ослабевшей Янки, обнимая ее за шею обеими лапами. «Пустота… а еще снег… тепло…»
– И что?! О, нет! – Людик кинулся к Янке. Ее руки разжались, отпустив кота, и она медленно начала заваливаться на береговые камни.
– Сейчас будут. С минуты на минуту, – Фрактус вьюном вился вокруг хозяйки, помогая Людику привести ее в чувство. В какой-то момент он обернулся, – да вон они!
Быстро, насколько это только возможно, Крауд и Честертон приближались к ним, закрывая на бегу подходы и видимость. Проникнув сквозь рубеж, за которым становился виден гигантский мост, они бросились к девочке.
– Похоже, она засыпает! – Крауд отнял руку с запястья Янки и посмотрел на Честертона и мысленно добавил: «она вернулась». Алхимик с облегчением кивнул. Мальчишки стояли рядом в растерянности. Волшебник набросил на девочку свой сюртук и направился к бродяге, который сидел на камнях, снова безучастно раскачиваясь в такт своей безумной колыбельной.
– Что здесь произошло? – Честертон слушал сбивчивый рассказ Людика. Он провел рукой по Янкиной шее.
– Где кулон? У нее был кулон?
– Она давно его не носит, профессор! – заметил Фрактус.
– Ах… – досадливо поморщился Честертон, – детский сад! Рудольф, ну хоть Вы-то..?
Вместо ответа Рудик поднял правую руку. Печатка кольца сверкнула, словно поймав луч мелькнувшего где-то в другом мире, солнца.
Честертон удовлетворенно кивнул.
– Хорошо, – он взял в руки трость, лежавшую рядом, и осторожно ударил ею о ладонь. Из розового камня в навершии выпал небольшой светящийся осколок и мягко, словно лепесток, подхваченный невидимым ветерком, завис на мгновение в воздухе.
Максимильяновичи, затаив дыхание, смотрели на происходящее. Честертон накрыл эту розовую искру рукой и, откинув край плаща, направил ее прямо в центр груди девочки, и затем, словно разгладив складки какой-то ткани, остановил ладонь над солнечным сплетением. Янка, все еще не открывая глаз, расслабилась и глубоко вздохнула.
– Очень хорошо. Парни, побудьте с ней? – братья сели возле спящей подруги, наблюдая за происходящим под сумеречным мостом.
– Вот ведь, – Людвиг вытянул шею, тщетно пытаясь услышать разговор, – эх…жаль, чтение мыслей у нас только на следующий год…
– А что толку-то? – Рудик так же смотрел на своих преподавателей, – эти двое, – если они не хотят, их никто не услышит.