Сладка ягода рябина глава 66

 Весна в Берёзовск не пришла, она скорее проскакала по нему – прыг-скок, прыг-скок. Как телок, впервые вырвавшийся из тесной стайки. Ночью – мороз, днём – оттепель. Дороги – в кашу. Бардак– наружу. А что за беда? Весело ей! Ткнулась головёшкой в тугой бок Саянского хребта, и где ткнулась – рыжие проплешины.


Совхоз, который давно уже и не совхоз, выкатывал технику на просторный двор. У серой коробки районной администрации дворники шустрили с мётлами, со свистом сгоняя вылезший из-под снега мусор к серым оседающим сугробам у обочин.

Окна домов обрастали рассадой. Выставка хозяйской предусмотрительности. Ящики, обрезанные пластиковые бутылки, коробки из-под соков, торфяные стаканчики… У кого на что средств хватило, всё курчавилось, зеленело, пророчило добрый урожай. И не важно, будет он или нет, важно, что всё дышит ощущением новизны и запахами земли, что весна несётся себе и совсем скоро грянет радостная огородная каторга, раскрутит солнечное колесо, и покатится оно к лету.


Мишка приспустил окно чуть-чуть, на два пальца , потянул воздух, и глупо улыбнулся…


«Ну вот, ну вот…» – пробормотал под нос. Даже не пробормотал, а пожалуй, только подумал. И тут же вздрогнул от тычка в спину:
– Закрой окно, сквозит.
И опять вернулся в дремотную тягучую тишину, полную пиликанья радио и томительного ожидания… Это ожидание, растянутое во времени на полчаса, на час ли, было привычным и обычно раздражения не вызвало. Везде где угодно, но не здесь.

– Тепло на улице-то, – буркнул он.
Шеф не ответил. Антон Владимирович никогда и не разговаривал с водителем. К чему? Мишка приказ выполнил и уставился за окно на топчущихся у крыльца новой школы девок в узорных сарафанах и кокошниках, на расшитое алым по белому полотенце, на каравай хлеба и отчего-то подумал, что куснул бы сейчас горбушечку домашнего хлебца, чтобы ещё горячего, и молока бы кружку – залпом, холодного… Даже вкус на миг ощутил, проглотил слюну.

    Губернаторский кортеж опаздывал уже на двадцать минут. Мишка глянул в зеркало на забившуюся в угол просторного сиденья Янку, не выдержал и подмигнул. Янка ответно улыбнулась и головой мотнула. Зашуршала блестящей обёрткой подарка, проверяя – надёжно ли он лежит на сиденье. Антошка обернулся на шорох так резко, что Мишка вздрогнул.
    – Вы памятный адрес успели заменить?
    – Успела. – откликнулась девчонка.
    Да, резко маршрут поменяли, слишком резко, утром – как обухом по голове:
    – Едем в Берёзовое.
    Мишка опешил. Даже руки задрожали, точно сообщили ему, что вот через два часа предстоит встреча с президентом России, как минимум.
    – А что Засинее? – спросил кто-то. Кажется, Первый…
    Да, скорее всего он, никто бы больше не отважился дёргать Валерия Аристарховича, когда у него брови в кучу и волосы дыбом.
    – В Засинем сорвали сдачу объекта.


    Кто сорвал, зачем? Чёрт знает, но то, что Антошку оттянули, было явно. Вон до сих пор скулы полыхают. Сюда пнули с утра пораньше проверить. Ну, проверил, Мишка с Янкой хоть ноги успели размять у машины. Дьяков девчонку от души пожалел. Ладно он – ему так и так тут торчать, а ей всю эту бодягу терпеть ради того, чтоб красиво вытащить подарок и грамоту кому-то там за своевременную сдачу объекта. Хотя что там кому-то? Их – Андрюше-Комсомольцу, успел, видать подсуетиться. Строить эту школу начали в одно время с Засиневской, Мишка сам сюда гравий таскал, а вот стоит же! Можно прикинуть, как её при таких темпах ставили.

    Сотовый шефа ударил гимном России – бравурно, радостно. Машинально отозвалось из памяти «Союз нерушимый республик свободных». За день уже раз десять так отзывалось.
    – У аппарата! – сообщил Антошка тоном, полным готовности действовать, лететь, спасать, лапу подавать.
    – Гыр-гыр-гыр... – непонятно из трубки.
    – Всё в порядке, Василий Михайлович, всё в полном порядке, – зачастил шеф, – ничего страшного, подождут, подождут... Да-да, телевидение, да-да, конечно, всё – как сказали.
    Мишка прикрыл глаза: значит, ещё ждать…


Динь-динь-динь – запиликали кнопки сотового под пальцами Антона Владимировича.
– Андрей Иванович! Куда там девушки с хлебом-солью ушли? Всем стоять на месте! Готовность полная. А я сказал: всем стоять! Не замёрзнут. Я сказал: не замёрзнут…
Фьу-у-у-у – просвистело под дорогими шинами. Антон заткнулся на полуслове… Хлопнул дверцей машины, запуская в салон свежий весенний воздух...

    Дьяков распахнул глаза: неужели подъехали? Перед его машиной уверенно припарковался чёрный крузер. Нет, не губер, а Владимир Николаевич Шалагин. Вот кому на губера с верхней полки плевать. Мишка усмехнулся. Шалагин областную думу возглавляет, упёртый старик, прямой. Хотя и его, вроде, стали пригибать. Говорят, тоже в партию вступил…

Мишанин шеф перед Шалагиным стоял почти во фрунт, но с соблюдением достоинства, то бишь с нарисованным на лице чувством собственной значимости. Однако разговор и трёх минут не занял, Владимир Николаевич рукой махнул и зашагал к крыльцу ДК, а
Антон нырнул в салон.
Динь-динь-динь – кнопки опять.
– Николай Петрович, Николай Петрович, Шалагин уже здесь. Передайте Василию Михайловичу… Да я пытался... Ну что – что? Сказал, что его ждёт народ, и потому он больше ждать не собирается никого… Да-да, так и сказал. Да, некрасиво, согласен, его народ ждёт, а Василия Михайловича, получается, никто не ждёт… Нет-нет-нет, я не в этом смысле, нет-нет... Да-да, понял.


Навстречу Владимиру Николаевичу уже стремительно летел глава района, сияя незамутнённой радостью сына, увидавшего отца после долгой разлуки. Шалагин отмахнулся от приветствий и поднялся на крыльцо. Обнял за плечи молодицу с караваем, подтолкнул её к дверям…
– Никола-а-ай Петрович! Шалагин всех в школу загнал. Кого? Встречающих… Слушаю, да сейчас


У крыльца растерянно топтался глава района, не зная, видно, как быть: рвануть ли за областным спикером или терпеливо ждать губернатора… Ухватился за карман пиджака, извлекая сотовый.


– Какого чёрта, Андрей Иванович? – над ухом мощно рявкнул начальственный бас Антона. – Что у вас там за бардак? Девушек на крыльцо, и всю свою камарилью тоже. Ждать! Я сказал – ждать!
И почти миролюбиво добавил: – Ну, проводи его в кабинет, чаю налей… Учить тебя, что ли? И всех – на крыльцо…

Мишка ткнулся лицом в баранку… Кортеж опаздывал уже на сорок минут. Народ опять вяло выплыл на крыльцо школы. Приплясывали девчонки, зябко обхватывая себя за плечи.
– Люди расходятся, – вдруг прошелестел еле слышно Янкин голос, – устали ждать.

Мишка глянул на жидкое озерцо народа во дворе школы, оно истекало ручейками, пересыхало и мелело. Попарно и по одиночке жители Берёзового тянулись в ворота и расходились…
– А-а-а-а! – простонал Антон Владимирович и рванул на площадь.
Едва захлопнул дверь, Янка прыснула от души:
– Смотри, смотри… Побежа-а-ал!!! Беги, Антоша, беги, а то дядя Веснин бо-бо сделает.
– А ты ему это вслух скажи! – буркнул Дьяков, – догони и скажи.
Янка резко смолкла…
– Ну, да… Миш… – Её ладошка – тёплая, маленькая – легла ему на плечо. – Но… Правда, было бы здорово, если бы Веснин приехал, а в школе – никого, только эти с караваем? Ведь расходятся же, расходятся.
– Эти уйдут, новых нагонят… Вон смотри – целой школой, видать, на встречу пригнали.


И точно – к новому спортобъекту уныло тянулась колонна школьников, вяло плескались над ней синие полотнища с медведем, яркие шарики в руках ребятни и учителей рвались в небо, напрягали тонкие нити: к солнцу, ввысь бы, на простор, и – смотреть на всё это сверху вниз… Но попробуй оторвись, если нитка цепко зажата в кулаке? Мишка приоткрыл окно и уставился в лица. Где-то, может, и Борька среди них?

«Здравствуйте, здравствуйте гости! Грусть и печали отбросьте», – разливалось из динамиков и колонок… Ветер крепчал, солнце сияло, и шары безуспешно рвались с тонких ниток… Мишка мучительно и остро боялся встретиться сейчас глазами с Бориской, не понимая своего стыда, но всё так же упорно искал пасынка… И когда не нашёл, обрадовался. Успеет строем походить ещё…


***

– Я же говорил, что точно опоздают. – Труфанов забросил телефон в бардачок и повернулся к Тамаре. – Они ещё утром сомневались, надо сюда ехать или нет. Так – запасной вариант.


Тома в какой уже раз удивилась мужу, иногда ей казалось, что Труфанов имеет свойство проникать везде и знать всё. Кому-то звонил, кто-то звонил ему… И никак не могла привыкнуть к этому плотному кольцу звонков, непонятных разговоров и непонятной жизни вокруг него. Вместе с ним входил в Томкино тихое существование какой-то жёсткий ветер. И тянул её за собой куда-то в суету, перекличку звонков, шум, многолюдье, и Томке ничего другого не оставалось, как следовать за этим студёным вихрем… Не было у ощущений никакого повода. Труфанов по-прежнему был к ней добр, даже слишком добр. И она наверняка знала: попроси она у Саши всё что угодно, он тут же это «всё что угодно» найдёт, достанет, предоставит.


– Ты чего притихла? – спросил он и щёлкнул чем-то. По окну заметались дворники и успокоились, осознав свою полную бесполезность. Тамара осторожно, чтобы не растрепать причёску, повернулась к мужу и напоролась на внимательный взгляд.
– Что-то не так, да? – вскинула ладони к лицу.
– Всё так, – улыбнулся Мозгуй, – хороша была Танюша… Может, ну его, этот банкет?
Он потрепал жену по коленке. Тамара только вздохнула.
– В воскресенье в Сибирск вас свожу, Бориска в кино просился, какой-то там кинотеатр открыли новый. Ребятню в зоопарк можно, хотя весной не интересно там. Летом – самое то.

Тамара кивнула и поправила палантин, прикрывая глубокий вырез.
– На, полюбуйся и успокойся, – Труфанов развернул к жене зеркало. – Красавица.
– Непривычно просто, – пояснила Тамара, – Будто не моё…
– Твоё, Томка, твоё. И не скукоживайся ты так. Спину надо прямо держать, а то на шею сядут.
И открыл дверцу, командуя:
– Давай сюда, что – тоже в этом замесе?


В салон протиснулся мужчина лет сорока пяти, такой грузный, что даже просторный салон машины разом стал тесным.
– Знакомься, жена моя, Тамара, а это – Ермилов.
– Гена, – попросту перебил гость и ухватился за Томкину руку, потянул к губам. Чмокнул и тут же отпустил, повернулся к Труфанову так, что Томка узрела складку на коротко стриженом затылке.
– Я-то – да, как без меня? Да тут и без нас с тобой хватает, ты что в школу взял?
– Мячи, в багажнике целая сетка.
– Я тоже хотел, да что-то Комсомолец компьютер с меня трясёт. Пришлось, бля, раскошелиться. Он мне тут участочек обещал под цех и магазин. Знаешь, где автостанция, раньше была?
– А-а-а... Добрый участок. На проходном месте., – согласился Труфанов, – так что не зря разорялся. Андрюша сперва с меня борцовский ковёр тряс. Знаешь, сколько стоит? Сто пятьдесят с лишним, причём, не самый большой. Я отказал. Ну, он вроде решил с Варнакова и Абдулатипова – ковёр, а нам с тобой – мячи и комп.
– Ну-ну, Абдулла в прошлом месяце попался на недорубе, вытащил листвяк и сосну, а берёзу всю оставил. Вот ему штраф и нарисовали. Такой, что думал: всё, не выберется. Андрюша утрясал. А Варнаков, ну, сам понимаешь, у него рыло в таком пуху, что наждачкой не отскребёшь. Вот что сам-то Андрюша подарит, интересно? – фыркнул Гена.
– Не скажу, потому что не знаю, – Труфанов выдернул из пачки сигарету, – Он мне предлагал: вы берёте ковёр, а подарим, как от администрации и предпринимателей. Думаю, у него, как всегда, денег нет. Так что там и узнаем, к кому присоединиться.
–Чего тянут? Шалагин тут…
– Веснина ждут.
– Там у школы народа пригнали, школьники, с администрации... Подумал – кто у них работать остался, если все здесь?
– А они работают? – Труфанов иронично хмыкнул, – У них сегодня – главное дело, как встретят, так и дотаций выпросят. А народ терпит и не уйдёт. Нашёлся бы, взял, да и увёл всех. Хоть водку пить. Но настоящих буйных мало...
– И не в буйных дело, – Тамара в который раз поправила платье. – Вот вы же ждёте? Не ушли?
– Сравнила, – наморщился Труфанов, – Мы... У нас свой резон…
– Я поняла. Вот и у народа резон. У вас – земля у автостанции, а у народа – работа. Если вы землю потеряете, голодать не будете, а если они работу?
– А у школьников – что? – вдруг весело спросил Гена.
– У школьников тоже свой. Сказали, что двоек понаставят, если сбегут, – объяснила Тома, – вот и ждут.
– Нашего там нет, – успокоил Мозгуй, – Сказал, что нехрен делать. А лишнюю двойку переживёт.
– Нашего нет, а соседские?
– За соседских пусть сосед думает.
– Разговорчивая у тебя супруга, – Гена улыбнулся, как показалось, виновато, и добавил: – И красивая.
Тамара комплимента не расслышала:
– Нет, посмотри, сколько человек стоят и ждут одного! Понимаете? Одного! И этот один, выходит, уже важнее, чем все мы.
– Важнее, – охотно согласился Гена, – я вам больше скажу, Тамара, что, может, и он, бывает, стоит и так же ждёт того, кто ещё важнее.
У нас народ, знаете, почему так любит президента? А он – единственный, кто может местное начальство загнуть в известную позу. Парадокс: партию, созданную президентом терпеть не может, а его – любят. Потому что партия – это как раз вот все эти Веснины, а Путин – это Путин.
– Президент-то, между прочим, не Путин, – поправил Мозгуй.
– Да какая разница?
– И правда, никакой.
И оба захохотали в голос.
– Анекдот по этому поводу, – Гена поднял вверх палец, призывая к вниманию.


Но по главной улице неотвратимо, как судьба, уже нёсся губернаторский кортеж. Уныло плещущееся людское озеро разом пошло волнами, в толпе начали озираться, на крыльце девчонки с хлебом-солью распрямили зябнущие плечики, примеряя парадные улыбки, руководитель управления культуры, ладно скроенная грудастая бойкая бабонька в новенькой дублёнке, промчалась к красной ленте, выгоняя за неё всех, незаконно проникнувших, на ходу проверила, достаточно ли натянута она, и здесь ли поднос с ножницами, и шампанское с фужерами на тонкой ножке, а потом зычно провозгласила:
– А вот и гости дорогие, долгожданные. – И тотчас с крыльца, широко распахнув руки, точно собираясь обнять не только губернатора, но и всю свиту, и даже все лощёные отсвёркивающие достатком и роскошью чёрные машины, двинулся глава района.

Он шёл степенно, важно, изо всех сил неся на холёном лице достоинство и нижайшее смирение, и очень хотелось удивиться, как же так примиряются на курносой физиономии две этих эмоции, столь разные и несовместимые. Но по мере приближения к Веснину это достоинство выцветало, бледнело, и на последнем шаге Андрей Иванович произнёс с придыханием:
– Милости просим, милости просим, – но заготовленная речь то ли выскочила из головы, то ли волнение вытеснило её окончательно, и Вельможный комсомолец, гроза Берёзовска, неукротимый и строгий, уже ничего не говорил, только хлопал преданными глазами и ждал ответного слова от Веснина. И даже смутился, когда губернатор демократично протянул главе района широкую ладонь. И весомо шагнул навстречу Андрею Лукичу – гордо, уверенно, как только и может шествовать по земле честный чиновник и слуга народа.

– Что, земляки! – обратился он к народу попросту. – Вот и дождались! Праздник у вас? Я всегда говорил, что Берёзовск – это село тружеников! Всегда! Не подвели, не подвели.

И двинулся в толпу, пожимая уже тянувшиеся к нему руки. Хор звонкоголосых девок тут же завёл величальную. Неторопливую и проникнутую всем торжеством момента. И каравай поплыл на руках молодок к устам губернатора. Он остановился и скомандовал:
– Не мне! Не мне. Вот кого надо сегодня славить. – Махнул он куда-то над головами, девчонки сбились и с голоса, и с шага, не понимая, куда же теперь нести каравай…

– Кличка у него знаешь какая? – шепнул Труфанову Генадий.
– Нет?
– Васёк Голодный.
– Почему Голодный?
– А ему сколько ни дай, всё мало. Зятёк-то у него весь лес под себя поджал, у нас из восемнадцати лесопереработчиков пятеро осталось, и те вот-вот закроются. Он тут у Кустаная себе рестораны отжать хотел... Ну, не себе, а сыну, а Кустанай упёрся…
Договорить он не успел.

Народ вдруг восторженно загудел, взметнув волглый мартовский воздух гулом аплодисментов, по толпе прошёлся радостно-влюблённый гул… Мозгуй крепче стиснул ладошку Томки и беззастенчиво раздвинул плечом стоящих впереди. Веснин сидел на корточках перед крепышом лет шести-семи. Мальчишка коренастенький, упругий, как рвущийся из земли молодой стебель тополя, смотрел на губернатора с явным любопытством, не отводя в сторону карие глазёнки, в которых, казалось, только на краткий миг притихли все озорные бесенята.


– Ой, это же Гошкин, Гошкин средний – Егорка! – ахнула Тома и прижала к щеке руку. – Ой, только бы не ляпнул чего…
– Ну, как тебя звать, орёл? – спросил губернатор максимально добродушно и радостно.
– Еголушка! – выпалил пацан. – А тебя?
Томка заметила, как растерянно замигала Нинка, и пунцово заалели щёки.
– Сына, да что же ты… Взрослым… – попробовала, было, она вмешаться, но Веснин махнул рукой, и Нинка отступила.
– А я… Дядя Вова! – сказал губернатор громче, чем надо бы.
И толпа зажужжала радостно, прошёлся по рядам восторженный шум..
– Ты, Егорушка, спорт любишь?
– Шполт? – прошепелявил мальчишка.
– Ну, – растерялся губернатор, – бегать там, на санках кататься, на коньках?
– Ага….– протянул мальчишка насмешливо, – Коньки знаешь сколько стоят?
Лицо Нины разом пошло пятнами, и она резко дёрнула сына за рукав пёстрой куртки.
– Ну-ну, – благодушно проворчал губернатор и громко спросил:

– Какой размер сын носит?
Нинка точно осоловела от внимания такой персоны и смолкла… Но потом растерянно пролепетала:
– Тридцать второй брала зимние… – И вдруг почти закричала: – Да вы что, вы что? Не надо… Не надо… Я сама куплю…


Но уже из ниоткуда, точно из воздуха, в руках у губернатора оказалась яркая коробка, и молодой человек с причёской, такой гладкой, будто он лишь две минуты назад вышел из парикмахерской, что-то шепнул к губернатору.
– Ну вот тебе, Егорушка, коньки. Пока большеватые будут… Но вырастешь…


Толпа опять зааплодировала. Егор ухватился за коробку и тут же открыл её, торопливо скинув красные варежки.
– Важные коньки! – оценил он и вместо спасибо сунул губернатору влажную ладошку. Веснин, однако, уже отвернулся к зрителям:
– Будет чемпионом!
И толпа влюблённо засмеялась, очарованная окончательно.
– Я думаю, Андрей Иванович, не мне надо ленты резать! – прервал он ликование, – А вот им. – Он ткнул пальцем в Егорку,
Мальчишку тут же подтолкнули к алой, призывно натянутой ленте. Веснин чуть лениво, точно предлагая всем вдоволь налюбоваться и своей крепкой фигурой, и широкой улыбкой, и всем собой целиком, таким добрым и щедрым, не торопясь взял с подноса ножницы и вложил их в руку Егорки.
– Разрежь ленточку, ленточку – зашептали ему…
Егорка уверенно щёлкнул, и полоска шёлка упала, рассечённая надвое. Толпа, было, рванула внутрь, но тут же и замерла.

– Не спеши, Егорушка, вот... – губернатор отрезал от ленты кусок и протянул не Егору, а вздел над головой, – вот, – провозгласил он, – Егор уже поставит свой первый рекорд, а школа будет стоять, и его дети, и дети его детей будут прокладывать в ней путь к великим победам!
–Ага, будет... – не согласился, было, с губернатором Труфанов, но его слова утонули в рявкнувшем марше. Тома узнала отчего-то обессловленное, будто выхолощенное старое и забытое «Мы верим твёрдо в героев спорта». И поддаваясь общему порыву, вырвала руку из цепкой лапы мужа и зааплодировала. Он оказался совсем не страшным и не грозным, этот неведомый ей губернатор, вон как просто и легко он общался с Егоркой! Она от души была благодарна ему сейчас и за отступивший страх, и за счастливую мордашку мальчишки, и за громкую музыку, и за невесть откуда взявшееся праздничное настроение.
– Шоумен, твою мать. – заматерился над ухом Мозгуй.
Тома осеклась и глянула на мужа снизу вверх…
– Егорка счастливый какой, коньки, наверное, дорого стоят?
Труфанов криво усмехнулся:
– Смотря кому… Гошке с Нинкой, может, и дорого, с такой оравой. А Веснину… Да не в этом дело, Тома. Школа эта сгниёт к чёрту лет через пять.
Она испуганно обернулась на двухэтажное просторное здание, неправдоподобно белоснежное, под красной крышей…
– Красивая…
– Ну да, – согласился муж, – красиво делать у нас научились. Идём.
– потянул её за руку.
Она засеменила за ним и чуть не споткнулась о праздничный каравай. Видимо, девчонки так и не найдя кому всучить, оставили его стоять на колонке, а кто-то, проходя мимо, уронил. И теперь золотисто-коричневый, затейливо изукрашенный косицами каравай беспомощно валялся в расчавканной сотнями ног мартовской кашице из снега и грязи. Тамара наклонилась и подняла хлеб, машинально и растерянно поискала глазами, куда бы поставить. И приспособила всё на тот же динамик.
– Вот, – пояснила суетившимся возле аппаратуры мужикам, – хоть скоту скормите…
Тёмноволосый и круглый, точно накачанный мячик, звукооператор бесшабашно улыбнулся:
–А Зинка всю ночь пекла!
Томке вдруг стало неловко перед этой неведомой Зинкой.

Мишка узнал её сразу. Нет, лица не видел, но узнал по фигуре, по походке, по тем самым незаметным чёрточкам, которые въедаются в память намертво, как мазут в руки. И только после заметил и Труфанова. Нет, ревность не оцарапала, как-то уже привык к мысли, что они вместе. Но вот это вместе показалось не совсем складным, что ли. Ну, так сошлись башмак и тапок жизнь доживать… И тут же подумал, что, наверное, рядом с ним Томка не выглядела такой потеряшкой. Он даже захотел, чтобы и эта парочка его разглядела, заметила, увидела, поняла, что всё у него хорошо: сыт, пьян, нос в табаке… Даже, было, рванулся выйти из машины. Но остановился. Как выйти-то? Зачем? Капот щёткой протереть? Или – как на выставке – покрасоваться?
– Моя бывшая, – небрежно сообщил он Янке.
– Где?
– Вон на крыльцо поднимаются. Видишь, в коричневой шубе? И шапка белая…
– А чувак рядом с ней, кто такой?
– А чувак тоже мой бывший, но начальник. Десять лет на него отмантулил.
Янка кивнула и спросила:
– Как думаешь, мне уже идти, или Антошка скажет?
– А чёрт его знает! Лучше иди, а то потом тебя же крайней и сделает.
И невольно улыбнулся, наблюдая, как вприпрыжку, совсем по-девчоночьи мчится Янка к школе. Хотя любовался недолго.
– Чёрт! – вырвалось у него. Подарок одиноко лежал на заднем сиденье.
– Янка! – окликнул и поднял вверх подарок.
– Ой! – вскрикнула девушка и резвой козой метнулась назад, легко перескакивая лужицы.

Они оба враз обернулись: и Мозгуй, и Томка. Мишка увидел, как она на миг замерла, и как он что-то сказал ей, и плотнее подхватил под руку. Но она успела махнуть с крыльца и улыбнуться. И он не удержался, по-дурацки замахал ей сжатым подарком, будто бы это не школе, а ей, бывшей - не бывшей, предполагалось подношение, и улыбнулся в ответ. Не удержался, само собой вышло. Томка не видела, не успела. Но когда Янка блескучий пакет забирала, он всё смотрел поверх голов, заходящих куда-то на крышу новенького строения, и лыбился по-дурацки.
---------------------------------------------

И как всегда и уже традиционно, и даже не знаю, как уже благодарить...Но спасибо Володе Теняеву за редакторскую правку
http://www.proza.ru/avtor/navspb