Государственный казнокрад

(Сподвижник Петра I Александр Данилович Меньшиков)

     Я не новое и не для увеселения
читающих красноречивое сложение сочиняю,
но от старых писателей самым их порядком
и наречием собирал, как они положили...

                В.Н.Татищев (1686-1750).

   
     Великий наш монарх на гору сам-десять
тянет, а под гору миллионы тянут, как же
его дело споро будет?
     У нас вера святая, благочестивая а
судная расправа никуда не годится, и указы
императорские ни во что обращаются: всяк
по своему обычаю делает, и пока прямое
правосудие у нас не установится, то никогда
мы не будем богаты и доброй славы не наживем.

                И.Т.Посошков (1652-1726).
             Книга о скудости и богатстве.

     Петр поразил всех, умерев, как он жил
и действовал, с молниеносной быстротой.
Ни у кого ничего не было подготовлено.
Никакой организации. Только одна Екатерина
располагала действительными средствами.

                К.Валишевский.
                Преемники Петра. 1912.

     Петр скребнул в затылке. Вопль стоял
по всей земле, - уберут одного воеводу,
другой хуже озорничает. Где взять людей?..
Вор на воре. Начал писать, брызгая гусиным
пером: "Послать в Кунгур..."
     - Никита, - обернулся, - тебя поставить
воеводой, воровать будешь?
     Никита Демидов, не отходя от двери,
осторожно вздохнул:
     - Как обыкновенно, Петр Алексеевич, -
должность такая.
     - Людей нет. А?
     Никита пожал плечом, - дескать, конечно,
с одной стороны, людей нет...
     - На дыбе его ломаешь... Жалование большое
кладешь... Воруют... (Макал, писал, хотя было
совсем темно). Совести нет. Чести нет... Шутов
из них понаделал... Отчего? (Обернулся).
     - Сытый-то хуже ворует, Петр Алексеевич, -
смелее...

                А.Н.Толстой.
                Петр Первый.


     Петр Алексеевич, государь и император Всея Руси, как жил взбалмошно и нередко бестолково, так и умер по своей глупости. Тысячи душ людских не пощадил, когда возводил свою новую столицу, а увидев терпящих бедствие нескольких матросов в холодной воде, сам сунулся в воду командовать, да и насмерть простыл. До дворца добраться сил-то хватило, а там и слёг. Провалялся больше двух месяцев и отдал богу душу, не успев составить завещание.
     Завещание-то он уже составлял, оставляя на царствии жену свою Екатеринушку, но только после того, как застукал ее в постели со своим приятелем Монсом, сгоряча порвал в клочья бумагу, лишив ее права наследования на престол. Да и было отчего: эту немку-сироту Марту Скавронскую один из петровских офицеров вытащил из-под солдата, где они развлекались под телегой, потом ее продали Шереметьеву, а тот, натешившись, передал ее Александру Даниловичу Меньшикову, который потом одарил ею своего друга-приятеля Петра.
     А эта гулящая баба, которую вознесли на самую высоту, не насытилась и так и глядела, кого бы еще пустить себе под юбку.
     В самом конце жизни императора она еще сдерживала себя, пока Петр был в сознании, но с 19 января 1725 года Петр находился между жизнью и смертью, неверная женушка время от времени уединялась с Меньшиковым. А через десять дён Петра не стало...
     Тут уж и скрываться не имело смысла. Лежа в постели, любовники обсуждали, кто же ныне займёт пустующий трон?
     Екатерина понимала, что шансов возглавить Российскую державу у нее практически нет, хоть и было немало сторонников - тот же преданный друг Алексашенька, Девьеры, Ягужинский, а также люди из высшего персонала из той массы выскочек, возвышенных Петром и которым угрожала опасность вернуться туда, откуда извлёк их государь.
     - Боюсь я, Саша, - взволнованно говорила она другу-приятелю.
     - Полно, матушка-государыня, - успокаивал ее Александр Данилович. - За тобой вон какие люди стоят - Синод, Толстой, Апраксин, Голицыны, Долгорукие, Борис Шереметьев...
     - Жалко, что Михаил Голицын с войском сейчас далеко - на Украине.
     - Ничего, и здесь войск у нас предостаточно, - продолжил успокаивать Меньшиков. - Я вот что подумал: кроме твоих дочерей от Петра Анны и Елизаветы, на трон могут претендовать их двоюродные сестры, дочери Иоанна - старшего брата Петра, герцогиня Макленбургская, герцогиня Курляндская да Прасковья Ивановна. А еще сын Алексея Петровича. Ты уж не серчай, но еще свежа память о Софье Алексеевне, поэтому на престол едва ли согласятся принять женщин. А вот Петр, сын Алексея, вполне подходит. Ему сейчас всего девять годков, поэтому на трон ему еще рано, а ты станешь регентшей при нем. А чтобы все прошло гладко, нужно подмаслить нужных людей - ключи-то от казны в твоих руках...
     - А кого же подмазывать-то? - спросила Екатерина.
     - Ты уж доверься мне, нужные человечки у меня есть, все будет лепо...
Придется, правда, потратиться, но дело того стоит. Я тайно проведу к тебе нужных людей - поговори с ними.
     - А много ли потребуется? - спросила она.
     - Э, матушка, дело не в деньгах, когда речь идет о престолонаследии, - ответил он. - Тут пожадничаешь и пролетишь.
     - Что, мне самой одаривать деньгами?
     - Не царское это дело, - серьёзно проговорил Меньшиков. - Ты доверься мне, я это дело проверну...
     - Ты только не особо воруй, а то знаю я тебя, - погрозила она пальцем.
     - Э, матушка! За свою тяжелую службишку у покойного Петра я скопил кое-какие сбереженьица. На жизнь хватит, а всех денег не соберешь, да и много ли мне надо? А сейчас вон в приемных без конца толкутся майоры да капитаны гвардии - им задержали жалованье за 18 месяцев. Выплатим им, и они станут на нашу сторону. Да и солдатикам следует подкинуть рубликов по тридцать, тогда они за тобой и в огонь и в воду!
     - Казну-то не опустошим? - поинтересовалась она.
     - Да ты что, матушка! - искренне изумился Александр Данилович. - Не опустошим. А так купим и супротивников твоих, вроде Ваньки Бутурлина - на денежки он зело падкий.
     - Делай, как хочешь, - отмахнулась Екатерина. - Устала я...
     - Ты духом-то не падай. Завтра с утра набегут - почуяли, собаки, что после смерти государя можно что-то урвать для себя...
     И в самом деле, едва рассвело, как во дворец начали стягиваться Синод и чиновники из генералитета от первого до четвертого класса по табели о рангах
     Постепенно зал был заполнен перешептывающимися людьми - в соседней зале лежал еще не упокоенный государь Петр Алексеевич.
     - Кто их звал? - растерянно спросила Екатерина у Меньшикова.
     - А они, словно падальщики, почуяли трупный запах, вот и слетаются, - усмехнулся тот. - Ну ничего, мы наведем порядок. Я ненадолго выйду - сбегаю к преображенцам, а ты до моего возвращения не выходи.
     Через некоторое время он вернулся и позвал Екатерину к собравшимся. Там уже шел спор, едва не доходивший до драки. Увидев входящую императрицу, некоторые бодро поприветствовали ее, иные поклонились с недовольным видом.
     Первым заговорил Дмитрий Голицын:
     - Покойный государь Петр Алексеевич, царствие ему небесное, не оставил завещания. Поэтому по праву престолонаследия нам следует выбрать на трон его внука - великого князя Петра Алексеевича под именем Петр II.
     - Нет такого закона о престолонаследии, - вскричал боярин Толстой. - Вот и статс-секретарь Макаров может это подтвердить.
     Все взоры обратились на статс-секретаря.
     - По закону о престолонаследии должно быть завещание умершего, но его нет. Еще при жизни, в 1721 году, государь издал указ о том, что правитель России имеет право назначать наследником кого угодно. Но покойный перед смертью успел только начертать: "Отдать все...", а потом рука его ослабла и он скончался...
     - Но жива первая жена государя, царица-монахиня Евдокия Федоровна. Ее право на царствование первое, - крикнул кто-то из толпы собравшихся.
     Вновь поднялись шум и споры. Каждый предлагал свою кандидатуру, не слушая возражения  других. В это время Репнин обратил внимание на группу низших офицеров, присутствие которых никоим образом не оправдывалось на столь высоком собрании.
     - Кто их впустил? - сурово крикнул он.
     Вместо ответа Бутурлин по знаку Меньшикова подошел к окну, раскрыл его и сделал какой-то знак. Тотчас с улицы послышалась громкая барабанная дробь и крики:
     - Матушку Екатерину на царствие!
     - Екатерину...
     - Головы проломим, если выберете другого...
     - Кто осмелился без моего приказа? - снова закричал Репнин.
     - Я получил приказ от ее величества императрицы, - невозмутимо произнес адмирал Апраксин. - Кто-нибудь недоволен?
     В зале повисла тишина. Тогда вперед выступил Александр Данилович Меньшиков и громко произнес:
     - Мы заявляем свои верноподданческие чувства нашей ныне царствующей императрице! Кто против?
     Протестующих не оказалось. Так бывшая жена Петра Великого вступила на российский престол.
     Екатерина села на трон и начала принимать поздравления от присутствующих. Кто-то подходил, радостно и искренне выражая свои чувства, кто-то шел к трону с неприязненной миной на лице и довольно небрежно склоняясь перед императрицей.
     По окончании церемонии слово взял Толстой, рассказавшей о выдающихся заслугах Екатерины, в том числе и о ее роли в освобождении государя из турецкого окружения после Полтавской баталии.
     Больше всего радовались, кажется, присутствующие на церемонии гвардейские офицеры, которые тут же поклялись императрице, что скорее умрут у ее ног, чем допустят на трон кого-либо другого.
     Недовольный и даже злой князь Репнин, президент военной коллегии, выйдя из дворца, остановился перед стоявшими кучкой командирами Преображенского и Семеновского полков и строго спросил:
     - Кто позволил вывести войска из казарм? Разве я уже не фельдмаршал?
     Командир Семеновского полка Бутурлин как-то буднично ответил:
     - Полки призваны по воле императрицы, которой обязаны повиноваться все подданные, не исключая и тебя, фельдмаршал.
     Это была откровенная дерзость, но в таких обстоятельствах князь ничего не мог возразить и, повернувшись, сел в свою карету и уехал в свою коллегию.
     Солдаты ликовали - в кои веки они получили денежное довольствие. Эту радость разделяли и офицеры - наконец-то, через полтора года, им сполна выплатили деньги за службу!
     Оставшись наедине с императрицей, Александр Данилович самодовольно произнес:
     - Видишь, как все ловко получилось! Деньги-то готовы горя сдвинуть, а уж человека...
     - А что народ-то говорит? - спросила Екатерина.
     - А то народишко? - пожал плечами Меньшиков. - Мои соглядатаи донесли, что нашлось двое раскольников, кои кричали: "Если баба сделалась царем, то пусть ей и крест целуют бабы". Вот только в пыточной они замолчали. А еще изловили двух самозванцев, что выдавали себя за воскресшего царевича Алексея Петровича.
     - Опасаюсь я за юного великого князя. Несмышлёныш еще, его всегда можно перетянуть на свою сторону нашими супротивниками.
     - Не смогут, - возразил Александр Данилович. - Я уже послал за ним.
     Человек слова, он точно исполнил обещанное, перевезя  юного великого князя в свой дом на Васильевском острове.
     - Ты почему его к себе забрал? - поинтересовалась у него императрица.
     - Пока он молод, надо склонить его на нашу сторону, а то во дворце слишком много твоих недоброжелателей, - пояснил он.
     - И то правда, - согласилась Екатерина.
     Домашним Александр Данилович приказал держаться с великим князем со всей почтительностью, как к будущему государю. Первым делом он наказал своей дочери Марии быть весьма внимательным к гостю и постараться завязать с ним дружбу.
     Вызвав к себе верного единомышленника и большого умницу Андрея Ивановича Остермана,  поручил ему воспитание будущего императора.
     Однако вскоре Екатерина рассказала мил-дружку Меньшикову, что  Андрей Иванович предложил ей женить малолетнего Петра II на 17-летней его тетке Елизавете Петровне, полагая, что брак в столь близком родстве оправдывается библейскими соображениями о размножении рода человеческого.
     - И что ты ему ответила? - подозрительно спросил Меньшиков.
     - Ответила, что это невозможно - они все-таки родные по отцу, - просто ответила императрица. - А как царевич относится к твоей дочери Марии?
     - Они словно брат с сестрой, - приврал Меньшиков. - Водой не разлить, наглядеться друг на друга не могут...
     - Так может быть обручить их? - спросила Екатерина и хитро глянула на своего дружка.
     - Ну, если ты так настаиваешь, - с видимым равнодушием проговорил Меньшиков.
     - Настаиваю, настаиваю, - засмеялась императрица. - Как, согласен?
     - Императрице нельзя отказывать, - поклонился Меньшиков любовнице.
     - Ну, зови молодых, - распорядилась она серьёзным голосом. - Что откладывать в долгий ящик?
     В один из первых дней правления Екатерина собрала близких ей людей - Меньшикова, Ягужинского, графа Сапегу, который был приглашен за особую симпатию к нему, графа Левенвольде, Толстого, Апраксина, Дмитрия Голицына...
     - Вот что, господа хорошие, - сказала она. - Наша с вами победа может оказаться недолгой, если до сих пор имеют силу наши супротивники. Что делать будем?
     - Так мы уже делаем, - ответил Меньшиков. - Ныне основная правительственная власть держится на Сенате, где засели наши недоброжелатели. Мы посоветовались и решили учредить Верховный тайный совет. Подготовили соответствующий указ от твоего имени. Прочитай и, если согласна, подпиши.
     - Прочитай сам, я послушаю, - императрица подперла голову рукой. - Что-то у меня голова побаливает.
     Александр Данилович неторопливо прочитал грамоту, а потом подал Екатерине перо, обмакнув его в чернильницу.
     - Подпиши, если считаешь верным.
     Екатерина смутилась и даже слегка отшатнулась.
     - Я не умею, - тихо сказала она.
     - Что не умеешь? - спросил Апраксин.
     - Читать и писать не умею, - покраснела императрица.
     В кабинете наступила неловкая тишина. Наконец, Меньшиков обратился к Остерману:
     - Андрей Иванович, научи ее хотя бы расписываться.
     В ответ тот только развел руками.
     - Велик ли будет тайный совет? - спросила Екатерина, преодолев неловкость.
     - Думаем, что девяти человек будет достаточно, - ответил Александр Данилович.  - Чем больше людей, тем больше бестолковщины. Совет буду возглавлять я, а также сюда войдут Апраксин, Головкин, Толстой, Голицын, Остерман. Подберем еще несколько верных тебе людей. А Сенат следует распустить.
     - В функции Тайного совета сольются все важные внутренние и внешние государственные дела, - дополнил Толстой.
     - Мы отбираем у Сената законодательную, исполнительную и судебную функции, тем самым значительно укрепив наши позиции, - вступил в разговор Голицын.
     - Сейчас бы следовало сделать какие-то звучные и важные действия, которые показали бы нашу силу, - высказался Толстой.
     - Я объявлю, что довершу все, начатое покойным государем, - в раздумье проговорила Екатерина.
     Присутствующие насторожились. Заметив это, Екатерина добавила:
     - Надо открыть Академию наук, о которой мечтал Петруша, установить придуманный им орден Александра Невского, ну, и еще что-нибудь...
     Все вздохнули с облегчением и понимающе переглянулись.

    
     По окончании совещания Меньшиков вернулся в свой дворец на Васильевском острове. И сразу услышал громкий, почти истеричный крик Петра Алексеевича:
     - Дура, глупая дура!
     Войдя в детскую, он увидел стоящего над сидящей на корточках его дочерью Марией великого князя.
     - Что случилось, сынок? - спокойно спросил Меньшиков.
     - Она неправильно играет в бабки, - капризно прокричал великосветский отрок.
     - Да стоит ли так серчать? - ласково проговорил Александр Данилович, поглаживая царевича по голове - Я тебе по своему опыту скажу: большинство женщин по природе своей глуповаты. Такова уж их суть.  Ты же не станешь серчать, если человек родился без руки? Он же в этом не виноват. Вот и к женщинам надо относиться соответствующим образом.
     Царевич молчал, а опекун продолжил:
     - Я велю заложить коляску - покатайтесь по Санкт-Петербургу, ты ведь его еще толком не видел, а будущему императору следует знать не токмо столицу, но и всю страну.
     Будущий государь насупился, но возражать не стал и ушел одеваться для прогулки.
     - А ты, Маша, будь как-то поласковей с ним, покладистей - это все-таки твой будущий муж и император всея Руси, - сказал Меньшиков дочери. - Ты же хочешь стать императрицей?
     - Хочу, - надув губки, ответила девочка. - А чего он первый...
     - Ну-ну, надо приспосабливаться к его характеру, - наставительно произнес отец.
     Через несколько дней с согласия императрицы Александр Данилович убыл в Москву разведать там обстановку и расклад политических сил и, по мере надобности произвести необходимые перестановки в местной власти.
     Тем временем императрица полностью вошла во вкус управления государством, уделяя кроху времени занятиям с Остерманом. Тому понадобилось три месяца, чтобы научить царствующую особу хотя бы ставить подпись под документами, которые она так и не научилась читать.
     Предусмотрительный Андрей Иванович озаботился тем, чтобы запечатлеть для истории жизнь вдовы Петра I. Для этого он приказал своему соотечественнику, секретарю саксонского посольства Фрексдорфу, вести дневник.
     И он оказался прав. Вернувшись после длительной поездки в древнюю столицу, Меньшиков узнал, что творилось при дворце в его отсутствие, и насел на наставника императрицы:
     - Как же ты мог, серьёзный, ответственный человек, допустить этот пьяный кураж Екатерины?
     - Александр Данилыч, как можно подданному возражать своей императрице? - сдержанно ответил тот.
     - Ладно, ты - немец, тебе свойственна сдержанность и опасение, а остальные почему молчали? Они же ставили ее на царство, - почти кричал Меньшиков.
     - А точно по той же причине: она-действующая государыня и поступает по своему разумению.
     - Господи, вот избрали дуру на свою голову, - уже не сдерживался Меньшиков. - Я сейчас пойду и поговорю с ней...
     - Сейчас нельзя - у нее Сапега в спальне.
     - Что? Кто еще с ней флирты крутит?
     - Да многие - Ягужинский, барон Левенвольде, даже из простолюдинов - их горничная Иоанна поставляет.
     - А ты? - Александр Данилович подозрительно глянул на собеседника.
     - Я - человек осторожный и усвоил простую истину, как у вас, русских, говорят: от любви до ненависти один шаг. Зачем мне все это? А впрочем, я велел вести дневник ее деяний, не изволишь ли взглянуть?
     Меньшиков взял протянутую ему тетрадь и, открыв на произвольной странице, начал выборочно читать: "...нет возможности описать поведение этого двора. День превращается в ночь и за разгулами императрица не в состоянии озаботиться о делах государства. Все стоит, ничего не делается, никто не хочет взять на себя никакого дела. Дворец становится недоступным; всюду интриги, искательство, распад...
     ...Эта императрица продолжает усиленно предаваться развлечениям, что отражается на ее здоровье.
     ...Вчера царица плохо чувствовала себя после кутежа, происходившего в день Св. Андрея... Кровопускание исправило всё; но так как она необыкновенно полна и ведет очень неправильную жизнь, лекари думают, что с ней может произойти какой-нибудь случай, который сократит ее дни.
     ...Боюсь прослыть за враля, если опишу придворную жизнь... Кто поверит, что ужасные попойки превращают здесь день в ночь... О делах позабыли, всё стоит и погибает.
     ... Казна пуста, денег не поступает, никому не платят... Одним словом, не нахожу красок, чтобы описать этот хаос".
     - Черт знает что! - воскликнул в сердцах Меньшиков. - И часто она такие кутежи устраивает?
     - Почитай каждый день, - пожал плечами Остерман.
     - Продолжает дело мужа - такого же пьяницы и развратника, - снова чертыхнулся Александр Данилович. - А впрочем, что ждать от гулящей бабы: взялась гулять, теперь не удержишь.
     - Плохо то, что она казну разоряет - швыряет деньги направо и налево, - продолжил Остерман.
     - Ну-ка, ну-ка, - подтолкнул его к дальнейшему рассказу Меньшиков.
     - К примеру, датский посол Вестфаль подсчитал общее количество венгерского вина и Данцигской водки, выпитой на этих кутежах за последнее время и поразился - израсходовано более ста тысяч рублей!
     - Сто тысяч рублей на водку? - всплеснул руками Александр Данилович. - Она с ума сошла?
     - А еще она пригоршнями разбрасывает казенные рубли, - продолжил Андрей Иванович. - У нее в приемной постоянно толкутся странные люди самого разного пошиба, которые выклянчивают у нее деньги и она никому не отказывает.
     - Она, видимо, окончательно сбрендила, - сел в кресло Меньшиков. - Она что, не понимает, что казна предназначена для всего государства, а не для нее лично?
     - Вот выписка из ее расходной книги, - Андрей Иванович не обратил внимания на вопрос собеседника и прочел: " - преображенскому солдату, отправляющемуся учиться в Амстердам, выдано пять червонцев; составителю французской грамматики - двадцать червонцев; псарю, ходившему вниз головою, - тридцать червонцев; княжне Голицыной за то, что плакала по поводу смерти сестры, - двадцать четыре червонца"...
     В передней у императрицы также идет раздача денег: солдат просит вспомоществование по поводу рождения ребенка, просит быть крестной матерью, и она дарит крестнику несколько червонцев; даёт придание сиротам; раздает милостыню священникам, монахам, рождественским славельщикам. Два червонца дала мужику, который пожаловался, что не может уплатить податей, десять червонцев дала 84-летнему старику за то, что он в этом возрасте сумел залезть на дерево, десять червонцев княгине Анастасии Голицыной за то, что она за столом ее величества разом выпила два стакана английского пива; ей же двадцать червонцев за то, что княгиня выпила два стакана красного вина, после добавила стакан с пятнадцатью червонцами в нем.
     - Хватит, хватит, - остановил его Александр Данилович. - Я, пожалуй, вот что сделаю: сейчас же привезу к ней царевича Петра Алексеевича и при нем пристыжу ее.
     - Не получится, дорогой мой Александр Данилович, - грустно произнес Остерман.
     - Это почему еще? - недоуменно спросил Меньшиков.
     - Ты еще не заезжал домой-то?
     - Нет, - настороженно произнес тот.
     - Увезли царевича к Долгоруким. Теперь он у них живет.
     - Кто позволил? - взревел Меньшиков, вскакивая с кресла. - Кто?
     - Императрица. Когда я воспротивился, она ответила. что ответила, что негоже обрученным жить под одной крышей.
     Это известие окончательно подкосило Александра Даниловича. Он грузно осел в кресло и опустил голову.
     - Вон как все обернулось, - еле слышно пробормотал он. - Кто бы мог такое предвидеть?
     - Так а что с нее взять - приучена мужем к гулянкам, разврату да чудачествам, - также тихо заметил Остерман.
     Словно побитый, сутулясь, Меньшиков медленно вышел из дворца и сел в поджидавшую его коляску.
     - Домой на Васильевский? - спросил его кучер Донат.
     - Давай к Наталье, - махнул рукой тот.
     Наталья, бывшая служанка его, жила на Мойке в подаренном господином доме. Увидев Меньшикова, она засуетилась было, забегала, готовя угощение для высокого гостя.
     - Сядь, не суетись, - приказал Меньшиков.
     Та присела на краешек дивана и тихо спросила:
     - Случилось что?
     - Случилось, - резко ответил он. - Все, что я делал доселе - все коту под хвост. Нельзя оставить двор и дня без присмотра. Эко что вытворяют, бесстыдники...
     Наталья молчала, давая ему выговориться. А Меньшиков попросил водки и после того, как выпил, заговорил снова:
     - Окружила себя такими же гулящими, как она, а всем заправляет камер-фрау Анна Кремер. Она и подтащила к себе других немок Юстину Гринвальд и Иоганну Петрову - эта переделала себе фамилию на русский лад. А потом приволокли еще одну немку  - Каро, вызволив ее из гамбургского публичного дома.
     - Что же, там русских баб нет совсем? - робко спросила Наталья.
     - Нашлись две вертихвостки, - ответил Меньшиков, - юная Толстая и княгиня Голицына...
    - Вертеп какой-то, - вздохнула Наталья и тихонько прижалась к своему покровителю.
     - Да уж, - вздохнул и он. - Ведь что удумали: выдали замуж старшую  дочь императрицы Анну Петровну за герцога Гольштинского Карла-Фредерика. А молодой-то после свадьбы три ночи не ночевал дома, проводя время у своей гризетки. И молодая не отстала от муженька - проводила ночи в компании со своей кузиной то у одного мужика, то у другого.
     - Господи, да как же господь их не накажет за такой блуд? - искренне возмутилась Наталья.
     - И главное, при Петре покойном немцы вели себя ниже травы, тише воды, а как немка оказалась самодержицей российской, распоясались сверх меры.
     - Да полно тебе расстраиваться, Александр Данилыч, - проворковала Наталья. - Ты хоть у меня отдохни, совсем извелся с делами-то...
     - И то верно, - произнес он, снимая с себя сюртук.
     Когда он вернулся домой, домочадцы заметили возбужденное состояние хозяина и не приставали к нему с расспросами. Сам же он, отдохнув и перекусив, приказал отвезти себя к графу Толстому. И уже сидя у него, спросил:
     - Поведай-ка мне, как это случилось, что у власти оказались немцы?               
     - А так и вышло, - отстраненно ответил хозяин. - Ты же был у нее в фаворитах, слушала она тебя. А стоило тебе уехать, как зачастили к ней Долгорукие и их единомышленники...
     - Зачем допускали их? - строго спросил Меньшиков.
     - А как не допустишь? - Охрана ее была куплена да с фрейлинами ее развлекалась. Никаких приказов не исполняла, ссылаясь на Екатерину - та вошла во вкус власти, не удержать. А во дворце Содом и Гоморра, - заходят все, кому не лень. Иной раз и нас не допускали до нее, ссылаясь, что она занята государственными делами, недосуг ей...
     - Почему охрану не заменили? - продолжал допрашивать Меньшиков.
     - Пытались, да императрица запретила.
     - А что еще нового, - спросил гость.
     - Недовольство среди солдат и офицеров. Ты же по приказу императрицы солдатам выдал по десять червонцев, - Толстой хитро глянул на Меньшикова, но тот сделал вид, что не понял намека: вместо обещанных императрицей тридцати червонцев на человека, выдал только по десять.
     - А тут еще и царевича из моего дома выкрали, - сказал Александр Данилович. - Я было обрушился на домашних своих, но они сказали, что приехал Долгорукий с солдатами и показал бумагу, в которой Катька распорядилась забрать щенка.
     Толстой промолчал. Помолчал и Меньшиков, а потом как-то безнадежно спросил:
     - Что делать-то будем? Как думаешь?
     - А что тут сделаешь, когда мы уже не члены Тайного совета - заменили нас, - ответил Толстой.
     - Плохо дело, - выдохнул гость.
     - Куда уж хуже, теперь жди беды - Долгорукие и иже с ними припомнят нам все, - кивнул головой хозяин. - Господи, спаси и помилуй...
     - Ну-ну, не стоит опускать руки, нас не так-то просто взять, - попытался успокоить его Александр Данилович. - Преображенцы и Семеновцы на нашей стороне...
     - Ох, не знаю. Солдаты почти поголовно пьют на те денежки, что ты им выдал, а офицеры с такими деньжищами загуляли так, что и в казармы носа не кажут, - обреченно произнес Толстой.
     - А что молодой Петр Алексеевич?
     - Озлоблен. Даже обручение с твоей дочерью объявил незаконным.
     - Сопляк, - снова выругался Меньшиков. - Что делать собираешься?
     - Уеду на время в свое имение от греха подальше, а там видно будет, - ответил Толстой.
     - Если задумают мстить, везде достанут, - мрачно произнес гость. - Не резон им оставлять нас во власти. Не резон...
     - Время все расставит по своим местам, - философски заметил хозяин.
     - Ладно, поживем - увидим, - начал прощаться Меньшиков. - Действительно, время покажет...
     Сразу от Толстого Меньшиков поехал к Дмитрию Голицыну. Тот принял его с явной неохотой.
     - Дмитрий, что происходит? - с порога спросил Александр Данилович.
     - А ты не видишь? - недружелюбно ответил тот. - Все кончено...
     - Как кончено? Мы же члены Тайного совета, который обладает всей полнотой власти.
     - Обладали, = хозяин пригласил гостя присесть. - А теперь нет.
     - Разве Тайный совет распущен?
     - Нет, но любые его действия становятся подконтрольны императрице и без ее подписи никакие документы считаются недействительными. Так что мы полностью подвластны ей.
     - А что Апраксин?
     - А что с него взять? Как был он рохля, таким и остался - плывет себе по течению, смотрит в рот тем, кто сильней.
     - Но он же адмирал, военный! - возмутился Меньшиков.
     - А то ты сам не знаешь, как генералами да адмиралами становятся. Ты и сам назначал на такие должности не тех, кто имеет собственное мнение, а кто послушен тебе. А сейчас вон и Ягужинский в фаворе, и Миних. В этой же стае и герцог Гольштинский, а Бассевич распускает нехорошие слухи про тебя. Сейчас вон с их подачи императрица создает Правительственный сенат, который издает указы, а Екатерина даже не посещает заседания этого сената и подписывает все, не читая, что бы они не накропали.
     - Да она читать-то так и не выучилась. Ты давно ее выдел?
     - На прошлой неделе.
     - Как она?
     - Как тебе сказать? Ей уже под пятьдесят, а та жизнь, которую она ведет, явно не на пользу ей. Мне показалась, что она долго не протянет.
     - Что скажешь про Остермана? - продолжал допытываться Меньшиков.
     - Что про него говорить? Он же немец.
     - Ясно, - ответил гость. - Что в народе говорят - слухи-то об образе жизни Екатерины не утаишь.
     - Что говорят? - повторил Дмитрий. - Большинство симпатизирует молодому Петру Алексеевичу, внуку Петра I, - ждут его прихода на престол. Вон нижегородский архимандрит поминал на эктениях "благочестивого великого государя нашего Петра Алексеевича". А когда ему учинили спрос, заявил: "Хотя голову мне отсеките, буду так поминать, а по присланной мне форме благоверного великого князя поминать не буду, потому что он наш государь и наследник". Тайная полиция без конца хватает народишко, который вслух высказывается такоже.
     Возвратясь домой, Меньшиков уединился в своем кабинете, предавшись размышлениям. В голове роились самые разные планы возврата к власти...
     Возможным козырем в его дальнейшей игре могли стать две дочери, обе красивые и изящные, но одновременно и скромницы отменные.
     Младшую, Александру, недавно сватал принц  Ангальт-Дессау, но отец отказал, посчитав, что мать жениха была слишком низкого происхождения. Говорили, что она всего лишь дочь какого-то простого аптекаря.
     Старшая дочь, Мария, была обещана Петру Сапеге. Но этот ловелас сейчас был фаворитом императрицы.
     Оставался один вариант - подкуп нужных людей. По его наущению по столице был пущен слух, что молодой царевич Петр Алексеевич по завещанию императрицы назначен наследником престола и что он женится на Марии Меньшиковой, с которой был когда-то обручен, и что сам Александр Данилович получает от императора Карла VI инвеституру на герцогство Козель в Силезии, то есть он принят в число влиятельный европейских князей.
     Этот слух сразу поднял упавший престиж Меньшикова, тем более, что он был поддержан Дмитрием Голицыным, который твердо стоял на назначении наследником на трон Петра Алексеевича.
     И в этот момент сначала при дворе, а затем быстро и по всему Петербургу разнеслась весть о болезни Екатерины. Через своих людей Меньшиков получил записку от Лефорта: "10 апреля. Царица, должно быть, серьёзно больна опухолью на ногах, которая поднимается к бёдрам и не означает ничего хорошего". Устно ему было сказано, что она уже не поднимается с постели.
     Срочно собрав единомышленников, Меньшиков забрал Верховный совет в свои руки и уже от его имени объявил, что Петр Алексеевич будет считаться несовершеннолетним до 16 лет и что до тех пор регенством будет управлять его тесть. А дабы отвлечь притязания на трон, обе царевны Анна и Елизавета, дочери Екатерины, будут получать каждая по миллиону восемьсот тысяч рублей и разделят поровну бриллианты своей матери. Такое условие вполне удовлетворило обеих.
     Вновь поднявшись на вершину власти, Александр Данилович в первую очередь решил расправиться с теми, кто его предал или был его врагом. Естественно, с учетом их положения при дворе.
     Первым делом он повелел арестовать Девьера - наушника и злобствующего врага.
     На спросе ему предъявили обвинение в том, что он не выказывал сильного огорчения по поводу болезни императрицы; в том, что он вздумал развеселить племянницу императрицы, которая плакала из-за болезни тети, а Девьер заставлял ее танцевать; в том, что он позволил фамильярность по отношению к царевичу, сев к нему на кровать и шепча, что он ухаживает за его невестой, чем расстроил Петра Алексеевича и заставил его ревновать; в том, что когда в этот момент в комнату вошла одна из царевен, он не встал и цинично произнес: "О чем плачешь? Выпей стаканчик водки".
     - Сознаешься ли в содеянном? - спросил Девьера дознаватель в застенке.
     - Сознаюсь, - признался бедолага, знающий, какие пытки ждут его в случае упорства.
     - Что еще умыслил? - спросили его.
     И тот, стремясь избежать пыток, признался, что замыслил недоброе против царевича и что с ним в сговоре были Толстой, Бутурлин и другие менее важные особы...
     Об этом было немедленно сообщено Меньшикову. И он, учитывая, что Толстой и Бутурлин имели могущественных родственников, распорядился отправить их в ссылку в свои имения. Остальных же сообщников лишить званий, чинов и имущества и отправить в Сибирь. Девьера же выслать, но перед тем подвергнуть ударами кнутом.
     Постепенно Меньшиков начал набирать прежнюю силу во дворе. Прежде всего, он постарался удалить от императрицы ранее высланных Петром из Петербурга, а после его смерти возвращенных  прихлебателей Шафирова, Скорнякова-Писарева, Лестока, монахов Суздальского монастыря, скомпроментированных в деле первой жены Петра Евдокии, палачу любовника императрицы Лестока, загнанного императором в Сибирь вместе с его поверенным, императрица приказала вернуть из ссылки, но Александр Данилович запрятал их в провинцию с глаз долой. Толстого, отказавшегося поддержать Меньшикова и настаивающего на кандидатуре на трон Елизаветы, пользуясь молчанием Голицыных и прочих, сослал в Соловки. Убрал от двора и Ягужинского, под надуманным предлогом выслав его в Польшу.
     Здоровье Екатерины ухудшалось с каждым днем. Присутствующие подле нее медики только разводили руками, а на вопрос Меньшикова, сколько она еще протянет, отвечали, что при такой болезни надо ждать конца в любой день - это зависит от ее организма.
     Опасаясь неожиданной кончины Елизаветы, Бассевич составил редакцию завещания Екатерины, которое тут же забрал у него Меньшиков, сказав, что он сам отправится к императрице за подписью.
     6 мая императрица тихо умерла, а уже на следующий день в присутствии императорской фамилии, Верховного совета, Сената, синода и генералитета был зачитан текст завещания, по которому императором назначался Петр Алексеевич и гарантировались права Анны и Елизаветы в случае, если новоизбранный император умрет без наследников.
     В тот же день секретарь императорского кабинета Макаров написал письмо самому важному лицу в Москве старому графу Мусину-Пушкину об избрании нового императора: "по ее величества тестаменту, учинено избрание на престол Российский новым императором наследственному государю, его высочеству великому князю Петру Алексеевичу".
     Новому императору, севшему на трон 7 мая 1727 года, в эту пору было всего 11 лет. Для Меньшикова наступили мрачные времена.


     В создавшейся обстановке Александр Данилович постарался сблизиться со своими супротивниками - Долгорукими и Голицыными. В один из дней он заехал к Долгоруким под предлогом повидать бывшего своего воспитанника и будущего зятя Петра Алексеевича. Но встретил здесь крайне холодный приём.
     - Ты пошто пришел, князь? - неприязненно спросил его хозяин.
     - Так повидать, посмотреть, как поживает воспитанник мой, - не обратив внимания на холодный приём, ответил Меньшиков.
     - Ну, поди, глянь, - пригласили его во дворец.
     В комнате, куда его ввели, сидели молодой государь Петр Алексеевич, его сверстник молодой князь Иван Алексеевич Долгорукий, Василий Лукич и Александр Григорьевич, братья хозяина, а также Дмитрий Михайлович Голицын.
     - О, да тут целый Верховный совет, - попытался пошутить Меньшиков.
     - Ты зачем пришел? - довольно грубо спросил его молодой государь.
     - Ну, как зачем? - несколько растерялся Александр Данилович. - Чай мы с тобой, государь, не чужие. Да и обрученная с тобой Мария, дочь моя, скучает -вон сколь времени тебя не видела.
     Присутствующие засмеялись.
     - Ты, батенька Александр Данилыч, не умом ли тронулся слегка? - вытирая выступившие от смеха слёзы, спросил Долгорукий-старший. - Государь-император благоволит в моей дочери, а от обручения с твоей давно отказался.
     - Так ли это, Петр Алексеевич? - совершенно растерялся Меньшиков.
     - Так, так, - под смех присутствующих пояснил молодой государь. - Тебя еще судить будем.
     - За что, ваше величество? - искренне удивился тот.
     - За воровство твое безудержное, - ответил юный государь. - Совсем казну разорил...
     - Так я как все, - забормотал было Меньшиков, но государь прикрикнул:
     - Иди пока!
     Окончательно сбитый с толку, Александр Данилович вышел, слыша за спиной громкий смех своих недругов. Уже сидя в коляске, он раздумывал, что же делать, а потом приказал кучеру:
     - К Остерману направляй.
     На счастье Андрей Иванович был дома и тепло встретил нежданного гостя.
     - Что происходит, Андрей Иванович? - с порога спросил он хозяина. - Что произошло с государем - пока жил у меня, он был покоен и доброжелателен? А сейчас это совершенно другой мальчишка. Ты же продолжаешь его обучение, объясни мне...
     Помолчав, видимо решая, говорить или нет, Остерман все-таки решился:
     - Окрутили его Долгорукие. Младший-то их, 16-летний Иван Алексеевич, заместо брата ему стал - возит государя на охоту с собаками и соколами, к девкам гулящим... Специально для его удовольствия устраивают кулачные бои, медвежью травлю. А чаще всего возят к его развеселой тетушке Елизавете Петровне, где предаются буйству и гуляньям непотребным. А это же соблазн великий... А Долгорукие уже и свадьбу государя назначили со своей младшей дочерью.
     - Вон оно что, - тяжело выдохнул Меньшиков. - С измальства мальца стали приучать к непотребству.
     - Ты только не сказывай никому о том, что я тебе поведал, - искательно проговорил Остерман. - Тебе от этого пользы никакой, а мне беда великая. Я ведь рассказал тебе, потому как помню твое доброе отношение ко мне.
     - Не расскажу, - как-то отстраненно произнес Александр Данилович. - Не дрожи, я добро помню.
     От Остермана он поехал к своей утешительнице Наталье. Открывшая ему служанка ахнула и, приложив ладошку ко рту, с ужасом посмотрела на посетителя.
     - Что? - прикрикнул на нее благодетель и, оттолкнув ее, буквально ворвался в спальню.
     То, что он увидел, привело его в бешенство: в постели с его Натальей развлекался другой мужчина. Приглядевшись, он узнал в нем капитана Преображенского полка Суровихина.
     - Шлюха, - не сдерживаясь, закричал он.
     Оглядев комнату, он заметил кочергу возле печи и, схватив ее, без разбора начал колотить по одеялу, под которым лежали тела любовников.
     Мужчина вскочил и схватил лежащую на брошенном на диван мундире шпагу.
Вид совершенно голого капитана со шпагой в руках был настолько комичен, что Меньшиков растерянно остановился, бросил кочергу на Наталью и, плюнув перед офицером на пол, вышел, чтобы больше никогда не возвращаться в этот некогда приветливый дом.
     Домой он вернулся чернее тучи. Увидев батюшку в таком виде, дети попрятались, чтобы не попасться ему под горячую руку.
     Александр Данилович быстро прошел в свой кабинет и буквально упал в кресло.
     "Конец, всему конец, - беспрестанно билось в его голове. - Сколько трудов
     А вечером, спустившись к ужину, он распорядился своим домочадцам, чтобы с завтрашнего дня носа не казали на улицу.
     - Почему? - удивленно вытаращил глаза сын Александр. - Нам что, дома сидеть?
     - Посидите, ничего с вами не случится, - жестко ответил отец. - Ни шагу за порог!
     - Батюшка, - заныла было дочь Александра, но отец был неумолим:
     - Я сказал: ни шагу из дома. Это ради вашей же безопасности!
     Остаток вечера прошел в полной тишине, словно в доме был покойник. Обиженные дети уединились в своих комнатах, оставив отца наедине с его мыслями.
     Когда же слуга хотел убрать посуду со стола, он бросил ему:
     - Водку оставь!


     Через неделю после добровольного заточения, едва семейство закончило завтракать, в столовую буквально влетел насмерть перепуганный лакей.
     - Тебя что, кипятком ошпарили? - сердито крикнул на него хозяин.               
     - Там, там..., - забормотал тот.
     - Что там-там? Говори толком, - вышел из себя Александр Данилович.   
     - Солдаты, много, - наконец, сумел кое-ка выдавить из себя насмерть перепуганный лакей.
     - Кой черт они припёрлись? - поостыв, спросил Меньшиков.
     - Не знаю, ваше высочество требуют, - ответил все еще дрожащий от страха лакей.
     - Ишь ты - требуют! Где это видано, чтобы какие-то солдаты меня, князя Меньшикова, требовали...
     - Они сюда идут, - едва успел проговорить слуга, как отлетел от толчка открываемых створок двери. Во главе вошедших солдат шел командир Семеновского полка Бутурлин.
     - Что вам угодно? Как вы посмели? - закричал на него Меньшиков.
     - Ты, князь, не бушуй, - спокойно ответил тот. - У меня распоряжение императора Петра Алексеевича явиться тебе на Тайный совет и держать там ответ.
     - Это ошибка, я никуда не пойду, - продолжал буйствовать хозяин дома.
     - В таком случае мне предписано привести тебя силой, - спокойно ответил Бутурлин.
     - Меня, силой? - срывая голос, закричал Александр Данилович. - Да ты знаешь ли, с кем разговариваешь?
     - Как не знать, - усмехнулся офицер. - Мы с тобой, князь, старые знакомцы.
     Меньшиков понял, что спорить дальше бесполезно - Бутурлин человек чести и что ему приказали, исполнит в точности.
     - Мне надо переодеться, - стараясь быть спокойным, сказал Александр Данилович. - Не идти же на столь высокое собрание в домашнем халате.
     - Это позволительно, - разрешил командир.
     - Ну, благодарствую, что соизволил разрешить, - с ехидцей произнес Меньшиков и направился переодеваться.
     На всякий случай у дверей комнаты, в которой шло перевоплощение князя, Бутурлин поставил двух часовых с ружьями.
     Через полчаса из спальни вышел Александр Данилович в полной парадной форме с орденами на груди. Глядя на него, Бутурлин внутренне усмехнулся.
     - Пошли, Александр Данилыч, - просто сказал он. - Коляска ждет.
     - У меня своя карета, - гордо возразил Меньшиков, но Бутурлин с усмешкой произнес:
     - Да нет, мы на своей приехали. Поедем с эскортом, как и подобает важной персоне.
     Меньшикову ничего не оставалось делать, как подчиниться.
     В зале, куда его ввели, за овальным столом сидели его нынешние неприятели - Долгорукие, Апраксин, Голицын, а с ними Остерман и другие. Ему указали на кресло, стоящее в некотором отдалении от стола.
     - На каком основании, - начал было Меньшиков, но его перебил Василий Лукич Долгорукий:
     - Тебе, князь, все объяснил Бутурлин. Ты вызван на допрос по именному распоряжению государя-императора Петра Алексеевича. Ты обвиняешься в том, что своим неуёмным воровством довёл казну до полного разорения.
     - Это еще надо доказать, - зло бросил Меньшиков. - Уж если кто и разорил казну, так это покойная императрица Екатерина. Это она разбрасывала деньги направо и налево, полагая казну своей собственностью.
     - С покойницы спроса нет, - спокойно ответил Василий Лукич. - Сейчас речь идет о тебе, так что изволь отвечать. Сколько ты наворовал во времена Петра Алексеевича-старшего, выяснит особая комиссия, которая проведет опись всего твоего имущества. А вот за воровство при матущке-императрице Екатерины мы спросим с тебя сейчас.
     - Это еще надо доказать, - выкрикнул Меньшиков.
     - Ты не ори, не дома находишься, - вступил в разговор Алексей Григорьевич Долгорукий. - Ты по попустительству императрицы едва ли не самолично распоряжался государственной казной. И крепко ее пощипал. Вот расписка, что тебе выдан один миллион рублей, предназначенной для герцогини Гольштинской. А вот вторая расписка, говорящая о том, что она получила 949 тысяч рублей. Выходит, что 60 тысяч рублей ты положил себе в карман. Признаешь ли это?
     - У меня была договоренность с императрицей, - твердо сказал Меньшиков.
     - Ну да, на покойницу можно все валить, она не подтвердит и не опровергнет, - бросил реплику Дмитрий Голицын.
     - А вот еще указ, по которому ты был обязан выплатить солдатам Преображенского и Семеновского полков по тридцать червонцев, - продолжил Алексей Григорьевич. - По опросу же самих солдат, они получили только по десять червонцев.  Следовательно, у каждого солдатика ты украл по двадцать червонцев. А их, солдат, многие сотни...   
     - Это навет, - прокричал Меньшиков.
     - Может быть пригласить сюда этих солдат? Они разберутся с тобой, вором...
     - Да что с ним говорить, - вмешался Апраксин. - У меня матросы без рубах, одежонка истрепалась. Суда старые, изношенные. За все время спустили на воду только два линейных корабля. Мне пришлось на неотложные нужды флота выделить 2 тысячи рублей из своего кармана, чтобы хоть как-то накормить людей. А деньги на перевооружение были выделены. Где они?
     - Ты сам присвоил, - нагло заявил Александр Данилович. - Это твое ведомство.
     От столь наглого заявления адмирал вскочил, покраснел и хотел что-то сказать, но от волнения не смог.
     - Ты сядь, Федор Матвеевич, - успокоил его Алексей Григорьевич Долгорукий. - Не видишь, он, словно загнанный волк, огрызается. Мало того, когда высвободили из монастыря царицу-монахиню Евдокию, ей было назначено достаточное содержание. А он посадил ее в Шлиссельбургскую крепость и держал на хлебе и воде.
     - Это тюремщики разворовали, деньги выделялись в полной мере, - огрызнулся Меньшиков.
     - А вот они заявили, что не разбогатели, - сказал Дмитрий Голицын. - А что касается государственной казны, то ты ободрал ее, как липку. При покойном Петре I
приход в казну составлял десятки миллионов рублей. А как только по твоей милости на трон встала Екатерина, доход резко упал: в 1727 году он составил всего десять миллионов, а потом и вовсе упал до восьми. Недоимки от невзноса подушной подати снизились на четверть. Что на это скажешь?
     - Не я же собираю подати с крестьян, - усмехнулся Меньшиков.
     - Но именно ты так обременил их, что они оказались не под силу людям.
     Уже к вечеру допрос был закончен и Меньшикову объявили указ молодого государя Петра Алексеевича, подписанный им 8 сентября 1727 года, об отлучении князя Меньшикова от всех дел, конфискации всего движимого и недвижимого имущества, лишении всех чинов, званий и орденов и высылке на жительство в Ранниенбург Рязанской губернии в собственное имение оного.
     - Всех-то званий вы лишить меня не можете, - злорадно усмехнулся Меньшиков.
     - Это почему же? - поднял брови Дмитрий Голицын.
     - Я остаюсь членом научного Лондонского королевского общества, сиречь академиком, - снова усмехнулся Меньшиков.  - Письмо о моем принятие в это общество подписал сам Исаак Ньютон.
     - Ну что же, - спокойно сказал Алексей Григорьевич. - Значит, ты будешь у нас первым сосланным академиком.
     - Добились своего? - встал Меньшиков.
     - Ты, Александр Данилыч, из дома-то своего пока не выходи - будет стража приставлена. А вскоре конвой  сопроводит тебя с семьёй в твое имение в Ранниенбурге. А там видно будет.
     И действительно, через три дня семейство Меньшиковых в сопровождении солдат навсегда покинуло Санкт-Петербург, в строительстве которого Александр Данилович принимал самое непосредственное участие.
     Но еще до отъезда через своих соглядатаев он узнал, что после заседания Тайного совета император, узнав о его решении, на следующий же день выехал из Петербурга с Москву, чтобы больше никогда не возвращаться в столицу.
     В своем имении Меньшиков был относительно свободен и увлекся охотой, выезжая на двуколке, заодно присматривая за работой крестьян на полях.
     Деятельная натура Александра Даниловича не давала ему покоя, и он занялся проверкой отчетов старост, детально вникая буквально во всё.
     Тем временем ему донесли, что по пути в Москву юный император остановился в Новгороде, где был торжественно встречен архиепископом Феофаном Прокоповичем, устроившим в честь приезда государя великий молебен.
     За версту до города государя встретило 400 мальчиков в белом одеянии, с красной перевязью на груди, которые приветствовали его на русском и латинском языках. За ними следовал почетный строй дворян, смешанный с цеховыми ремесленниками, а по обеим сторонам дороги до самого города выкрикивал приветствия простой люд. На въезде в Новгород были сооружены триумфальные ворота, на которых изображены были аллегорические картины, эмблемы и символические изречения. А после обеда был сожжен фейерверк из 150 пирамид.
     Затем императора возили по городу, показывая ему достопримечательности, подносили стихи, после чего повезли в вотчину князя Ивана Ромодановского, что в 40 верстах от Москвы.
     Видимо, все эти затеи утомили молодого государя и он приболел, провалявшись две недели в постели.
    От Ромодановского его повезли в село Всесвятское к престарелой царице Имеритинской.
     "Эк, таскают мальчонку вместо того, чтобы учить его делам государственным, - - ворчал про себя Меньшиков. - Эти Долгорукие только о себе и думают, а обвинения на меня взвалили. Я хоть дело делал, а эти..."
     Пришло подметное письмо и из Москвы, где ему сообщалось, что Петр Алексеевич въехал в первопрестольную 4 февраля, а 9-го явился на заседание Тайного совета, где "на место свое садиться не изволил, а стоя объявил, что желает, чтобы бабка его, по своему высокому достоинству во всяком удовольствии содержана была".
     Одновременно в донесении сообщалось, что вопреки обычаю, Тайный совет не разрешил при коронации Петра II сказать наставительную речь, в которой венчанному на царство императору давалось наставление быть послушным сыном православной церкви и почитать ее пастырей.
     24 февраля состоялось коронование нового императора. По этому случаю князья Василий Владимирович Долгорукий и Иван Трубецкой были произведены в фельдмаршалы, а Миних получил графский титул Римской Империи.
     Прочитав письмо, Александр Данилович откинулся на спинку кресла  и задумался: "Господи, что же там творится? Допреже сидела баба на троне - дура дурой, а ныне посадили несмышленыша и помыкают им, как хотят. Покойного друга Петруши нет - он навел бы порядок. И впереди туман - единственные претенденты на трон после мальчишки снова бабы, у коих одно на уме - тешить свою плоть. Гибнет Россия, гибнет на наших глазах, а сделать ничего нельзя".            
     По слухам, доносившимся из Москвы, Долгорукие полностью овладели умишком мальчишки-императора и делали все возможное, чтобы отвлечь его от государственных дел - то возили на охоту, то поставляли ему гулящих девок, а большую часть времени проводил он снова у развратной тетки Елизаветы Петровны, которой в день именин подарил все имения, принадлежавшие покойной Екатерине. Видимо, пребывая в растерянности, воспитатель Петра Алексеевича  Андрей Иванович Остерман писал Меньшикову, что он находится " в полном отчаянии, не зная, как не оставлять одного царственного воспитанника с глазу на глаз с теткой".
     Скучно в имении после яркой столичной жизни. Соседи боятся общаться с человеком, еще совсем недавно фактически управляющим государством, а ныне находится в ссылке. Даже дети ходят понурые, а лакеи шныряют, словно тени, и говорят вполголоса. А тут еще и зима...
     В середине апреля в имение нагрянули нежданные гости - Дмитрий Голицын и Василий Долгорукий с отрядом солдат.
     - Что надо? - неласково встретил их хозяин.
     - Мы к тебе по государственному делу, - спокойно ответил Голицын.
     - Так я отстранен от всех государственных дел, - ответил Александр Данилович. - Ай не справляетесь без меня?
     - Слава богу, справляемся, - усмехнулся Долгорукий. - Чать на Руси не один ты умный.
     - Так чего же вам еще надо?
     - Мы привезли результаты работы комиссии, разбиравшей твои вольности при дворе. Так вот, выявлено у тебя 90 тысяч крепостных, на миллион рублей бриллиантов и драгоценностей, три перемены серебряной посуды, каждая по 288 предметов, 105 пудов золотых предметов и 4 миллиона рублей деньгами. Комиссия посчитала, что это составляет половину государственного бюджета, - зачитал бумагу Долгорукий. - Сейчас доходы казны уменьшились до 8 миллионов рублей. И во многом оскудение казны произошло по твоей вине.
     - Ой ли, а то вы не воруете, - воскликнул Меньшиков. - Небойсь, сейчас, когда вы  прибрали к рукам императора, воруете не мене.
     - Окромя того, в английских и голландских банках у тебя припрятано около 9 миллионов рублей. Тебе придется их возвернуть, - жестко сказал Голицын.
     - До этих денег у вас руки коротки, - усмехнулся Меньшиков. - Хороша Маша, да не ваша!
     - Лучше отдать их добровольно, - сказал Василий.
     - А то что? - взъярился Александр Данилович. - На дыбу? Так я смерти не боюсь. Отберете все, а у меня вон дети - не могу же я оставить их нищими.
     - Мы не звери, академиков на дыбу не посылаем, - улыбнулся Дмитрий. - А на этот случай у нас есть указ императора: не отдашь добром, отобрать у тебя это имение, а самого вместе с семьей сослать в Березов Томской губернии.
     - Что, мало моей кровушки попили, еще не насытились? - вскричал Меньшиков. -  Живьем сожрать хотите? Так нате, рвите, аки звери дикие...
     - Так это твое последнее слово? - спросил Долгорукий.
     - Последнее и запечатанное, - Александр Данилович встал с кресла, давая понять, что разговор окончен.
     - Так мы и доложим государю-императору, - встал и Долгорукий. - Поедем на доклад к государю, здесь нам делать больше нечего. А ты, Александр Данилыч, готовься к отъезду в новые хоромы.
     Это в столицах время летит незаметно, а в глуши оно тянется так, что дни кажутся бесконечными и не знаешь, чем себя занять. Еще зимой-то можно было как-то развлекать себя, катаясь по зимним дорогам на тройке, а как потекло и снег стал рыхлым и волглым и появились лужи и грязь - хоть пропадай...
     В один из дней, когда земля почти просохла от зимней распутицы, в имение Меньшиковых заявилось с десяток солдат, возглавляемых ротмистром Семеновского полка Васильковым.
     - Приехал сопроводить вас, ваше величество, в ссылку, - доложил он.
     Помолчав, Александр Данилович спокойно сказал:
     - Располагайтесь, ротмистр. Я прикажу вам выделить комнату и разместить солдат. Дорога дальняя, не к соседям в гости ехать. Отдохните, а пока мы уложим вещи.
     За ужином хозяин спросил офицера:
     - Сюда через Москву ехали?
     - Да, я должен был получить полномочия.
     - У кого?
     - У Долгорукого-старшего. Сейчас он всем заправляет, а государь подписывает все не глядя, чтобы ему не подали. Я слышал, что государственные дела его совершенно не интересуют. Говорили, что он пропадает в Измайлово на охоте, устраивает шумные кутежи...
     - Да, не повезло России-матушке, - тяжело вздохнул Меньшиков. - Сам-то что думаешь?
     - А что мне думать - мое дело служивое, что прикажут, то и выполняю с полным тщением.
     - Не женился еще государь-то?
     - Поговаривали, что 30 ноября состоится его обручение с княжной Долгорукой.
     - Понятное дело, с кем же еще? - небрежно бросил Александр Данилович. - Дело привычное: поперву обвенчался с одной, а подсказали умные люди, передумал и обвенчался с другой. Как это все легко делается, не по христиански.
     Васильков промолчал.
     Через три дня сборы были закончены и обоз, состоящий их трех колясок и шести груженых телег с добром, отправился в долгий путь.
     В Березове Меньшиковым выделили скромный пятистенный дом, где разместились также и немногие взятые с собой слуги. Внутри была простая мебель, ничего лишнего.
     - Мы будем здесь жить? - брезгливо оглядывая дом, спросил сын Александр.
     - Что делать, сынок, что делать! - обнял его отец. - Теперь это наше жилище.
     - Надолго? - не отставал юноша.
     - Боюсь, что навсегда, - ответил отец.
     Убедившись, что ссыльные устроились, ротмистр передал надзор за ними местным властям и отбыл вместе с солдатами.
     На следующий же день семейство обошло небольшой городок, ни ничего примечательного в нем не нашли. Местные жители, увидев степенного и важного господина, низко кланялись и скоренько, от греха подальше, уходили - неровен час...
     А для опальных потянулись долгие скучные дни одиночества, единственным развлечением были лишь походы в лес за грибами и ягодами.
     Зимой до этих глухих мест дошел слух, что молодой император присутствовал на водосвятии, после которого заболел оспой и в ночь с 18 на 19 число умер в Петровском дворце. Одновременно сообщалось, что еще во время его болезни князь Алексей Долгорукий и сын его Иван собрали фамильный совет, на котором князь Алексей предложил принять подложное завещание умирающего государя, по которому верховная власть передавалась его невесте княжне Елизавете, дочери князя Алексея. А другой Долгорукий, фельдмаршал князь Василий Владимирович усомнился в этой затее.
     Насколько правдивы эти слухи, никто не знал - они прошли через столько людей, что, возможно, и приврали в чем-то. А может быть, сами Долгорукие эти слухи и распространяли.
     А потом пришло официальное сообщение: в ночь с 19 на 20 число государя отпевали в том же Петровском дворце.
     Тотчас Меньшиковы обратили внимание на то, как к ним изменилось отношение местных властей да и жителей. Если раньше они старались не докучать и не попадаться на глаза бывшему важному петербургскому сановнику, то теперь наоборот - старались встретиться с ним взглядами и низко кланялись. Даже городской голова как бы ненароком заглянул к ним и спросил - нет ли у них претензий к городской власти и не нуждаются ли они в чем?
     - Засуетились, - усмехнулся Александр Данилович. - Не понимают, что ныне власть в руках у Долгоруких и они ее не упустят.
     А потом пришло сообщение, что Верховный Тайный совет избрал на престол дочь царя Иоанна Алексеевича, вдову, герцогиню Курляндскую Анну, причем совет ввел ограничения для нее, естественно, в свою пользу.
     - Хрен редьки не слаще, - проворчал Александр Данилович детям, услышавшим эту новость.
     И снова потянулись тягучие, скучные дни. Александр Данилович все чаще хватался за сердце, но к местным лекарям не обращался.
     - Да что они понимают, эти неучи, - обычно отвечал он, когда к нему особо приставали домашние.
     Чтобы хоть как-то развлечь и ободрить отца, дочь Александра нередко читала ему свои стихи:

                Среди дубравы
                Блестит крестами
                Храм пятиглавый
                С колоколами.

                Их звон призывный
                Через могилы
                Гудит так дивно
                И так уныло!

                К себе он тянет
                Неодолимо,
                Зовет и манит
                Он в край родимый.

                В край благодатный,
                Забытый мною, -
                И, непонятной
                Томим тоскою.

                Молюсь и каюсь я,
                И плачу снова,
                И отрекаюсь я
                От дела злого*.

     Обычно отец останавливал дочь на этом месте, а через несколько дней снова просил прочитать это стихотворение.
     А в один из зимних дней Берёзов был взбудоражен: приехала целая делегация высоких чиновников из самого Петербурга. Это был обоз из нескольких карет, направившихся прямо к дому Меньшиковых. Город замер в ожидании: что будет?
     Высокими гостями оказались Дмитрий Голицын и Андрей Иванович Остерман, а также несколько чиновников, которых сопровождала едва ли не рота солдат.
     Берёзов замер, улицы его словно вымерли и только в окнах время от времени показывались любопытствующие физиономии.
     Голицын и Остерман довольно бесцеремонно вошли в дом Меньшиковых.
     - Эко, никак вы не успокоитесь, - упрекнул их Александр Данилович. - Теперь-то что вам от меня надо?
     - Мы прибыли предложить тебе милость государыни императрицы, - начал разговор Голицын.
     - И что это за милость? - ехидно спросил хозяин.
     - Александр Данилович, - мягко начал Остерман. - Сейчас страна действительно очень нуждается в деньгах.
     - Что, успели профукать казну? - спросил Меньшиков.
     - Ну, это еще надо посмотреть, кто профукал, - сердито ответил Голицын.
     - Так вот, тебе предлагается следующее: ты отдаешь деньги, что хранятся в английских и голландских банках, а взамен получаешь свободу, тебе вернут имение и некоторое число крестьян, назначат достойное содержание и живи себе спокойно, -сказал Андрей Иванович. - У тебя здесь вон сын и дочь, им жизнь надо устраивать.
     - Благодаря вам я уже похоронил здесь одну дочку, мою Машеньку, - горестно произнес Александр Данилович.
     - Вот видишь, ты же не хочешь подобной участи для оставшихся сына и дочери? - спросил Голицын.
     - Вы что, угрожаете мне? - взвился было хозяин
     - Ни в коем случае, - поспешил успокоить его Остерман. - Но ты же человек разумный, должен все понимать. Ты не раз выручал страну при первом Петре Алексеевиче, выручи и сейчас.               
     На следующий день Голицын уже не был так резок - видимо, Остерман объяснил ему, что с упрямым Меньшиковым лучше сговориться добром. Поэтому он завел разговор, пытаясь увещевать хозяина:
     - Да ты пойми, Александр Данилович, речь сейчас идет не о том, кто и сколько присвоил, страну надо спасать - казна пуста.
     - А кто сейчас верховодит? Долгорукие? - вперил в него взгляд Меньшиков. - Эти-то тоже наворовали при молодом государе немало. Они-то поделятся?
     Голицын промолчал.
     - Вот то-то. Ты же, Дмитрий, умный мужик. Неужели не понимаешь, что мои деньги к ним в карман утекут?
     Разговор продолжался до самого вечера. И в конце его Александр Данилович вдруг схватился за сердце и откинулся на спинку кресла.
     - Данилыч, что с тобой? - встревожился Остерман.
     Но Меньшиков уже не слышал его - сердце бывшего второго человека в России не выдержало.
     Его похоронили на местном кладбище рядом с могилой дочери. Денег на похороны у детей не было, их вскладчину дали Голицын и Остерман.
     А после смерти главы семейства осиротевшие и растерявшиеся Александр и Александра довольно быстро согласились на предложение сановников. Они отдали все деньги, что хранились в зарубежных банках, а взамен получили  назад свое имение в Ранниенбурге, две тысячи крестьян и достойное для себя содержание.
     Их не обманули. Но Эрнст-Иоанн Бирон, занимающийся возвращением меньшиковских 9 миллионов из-за границы, ссылаясь на особенности операций подобного рода, умудрился отщипнуть себе полмиллиончика.
     Жизнь продолжалась...