Беглый 3. 2

Хотя Малявин и слыл нонконформистом, даже бунтарем, я вечно злился на него, за то что он, на мой взгляд, не шел в своем бунте до конца. Пить - так до блевотины, наркота – до ломок, бабы – да так чтоб до самого цугундера! Вот как я и представлял себе тогда настоящий бунт. Бунт против всего, бунт против них.
А Малявин? Малявин просто был последним героем, растаскивающий убиенных горем от заблеванных унитазов до ближайшей кровати. С немецкой аккуратностью он укладывал штабелями тех, кто полчаса назад смеялся над ним, обвиняя в неумении по-русски пить. Малявин мудр, а разве настоящий бунт может быть мудрым? Если бы я был таким как Малявин хотя бы на одну треть, какой наверное мудрой и спокойной была моя жизнь.  С другого боку – а о чем бы я вам сейчас рассказывал?
Так или иначе я страшно по Малявину соскучился.

***

Вся экономика Ташкента в те дни сводилась к трем основным почётным профессиям - таксист, проститутка и автобусный контролер. Этот локомотив триединства и созидал валовый нацпродукт нашего города.

На каждом движущимся, хоть сколько-либо относящимся к общественному транспорту средству появилось по агрессивному контролеру. А то и по два. Пассажиров обкладывали как серых волков - двигаясь одновременно со всех дверей. В ташкентском автобусе тех времен гораздо легче было срезать у кого-нибудь пустой кошелек, чем попытаться проскочить зайцем.
Проезд без билета это сложнейшая многоходовая операция - и сейчас мне ее просто не вытянуть. Поэтому я с тоской отдаю дуболомам свою последнюю сотню.
Как стану передвигаться завтра, один бог ведает. Наверное, снова воровать пойду. Что-что, а магазин подломить, Василь Макарыч, я еще смогу!
               
***

Пройдя большую часть финишной прямой от остановки до дома Малявина, я понял, что не смогу дойти до туда сухим, ежели немедленно не поссу. А был я тогда в районе метро Хамида Алимджана - там цепные койоты во все подъезды уже кодовых замков понавертели.
В лагере ссать сверх меры совсем не казалось отклонением от нормы. За ночь я вставал несколько раз - и был в этом не одинок - в дальняке либо кто-то уже ссал, либо шоркал обратно - спать. Зэки очень любят ссать.
Узбеки-каторжане связывали это явление обильного ссанья с качеством пищи.
Великий Авиценна завещал узбекам, будто если ешь только варенную пищу - больше ссышь, чем когда ешь исключительно жаренную. Мол, вот откинемся, посоны, покушаем вольной жрачки и всё ссаньё как рукой снимет.
Пока вот не снимало. Авиценна явно никогда не сидел в зиндане у юртбаши.
 
Я терпел до последнего, и когда становилось совсем уже невмоготу - тихонечко, чтобы не потревожить чуткий сон леди Ди - сползал с кровати в туалет.  Ди всегда просыпалась, демонстративно ворочалась и шумно вздыхала. В эти унизительные моменты, я чувствовал себя ненужным старым мерином. Пахать на нём уже нельзя, телегу тоже не тянет - а бойня пока закрыта, на праздники. Вот и стоит, ожидаючи, сердешнай. Ссыт.

Я думаю, виной ссанью моему был тот мой первый год в Таштюрьме, пока я ждал суда. У нас было десять шконарей на сорок пять человек, а бетон штука вредная. Легкие с почками ест за милую душу. Мы сидели или лежали на бетоне месяцами. И чего спрашивается было год меня держать на цементном полу до своего паскудного суда? Делюга простая, доказательств выше крыши - суды продажные как ни в одной стране мира - для кого эти спектакли? А выборы с одним единственным кандидатом для кого?
Вспомнив о выборах с одним кандидатом, я нос к носу столкнулся с великим юртбаши. Как и в Зангиоте, в Ташкенте неразлучимое трио - юртбаши, Амура Тимура и его мощной лошади было везде и в избытке. Количество портретов и их размеры ошеломляли.

Сейчас вот перед мной возникло масштабное металлическое сооружение своими инженерными масштабами скорее напоминающую подстанцию высоковольтного напряжения, чем просто подставку для ритуального интерфейса юртбаши.
Отец всех свободных узбеков вышел широкоплечим, как брат Кличко. Его украшенная благообразной сединой голова упиралась в хрустальный небосвод. Вокруг головы довольно заметно сиял легкий, относительно скромный нимб. Нимб конечно же был призван напомнить нам святости и внеземном происхождении юртбаши, но видимо, чтобы избежать обвинения в пропаганде культа личности, фотохудожник несколько ослабил свечение.

Теперь от этой полумеры казалось, что нездоровую подсветку лица юртбаши заработал в ходе ликвидации последствий взрыва на четвертом энергоблоке Чернобыля. У ног юртбаши суетились счастливые дети нового узбекского завтра.
Когда я вошел юртбаши в тыл, и начал с грохотом Ниагары отливать, в моем мозгу пронеслись минимум три статьи уголовного кодекса, которые я нарушал этим простым и вполне естественным актом. Одна из статей, а именно «оскорбление чести и достоинства юртбаши», не имеет срока давности.
К счастью, по царящему сзади юртбаши тяжелому запаху несвежей человеческой мочи, я быстро заключил, что правонарушение носило здесь характер эпидемии.

***

Когда меня посадили в первый раз, компьютеры были экзотикой из журнала «Наука и жизнь», а когда я, наконец вышел, у каждой дворовой собаки была своя мобила, и на каждом углу были загадочно-манящие интернет кафе. Я очень боялся выглядеть полным лохом и долго не решался вступить на порог этих инопланетных капищ.
Наверное, там внутри все мигает, как на концертах группы Пинк Флойд, а люди, собравшись у камина в полукруг, пьют кофе с киевским тортом. Особый сорт интернет кофе, разумеется.

А у всесильного Малявина был свой собственный домашний компьютер. Один из первых селеронов, всего с восьмью гигами на громко тарахтящем хард драйве и по черепашьи медленным ташкентским дайл апом. Компьютер тогда показался мне символом мистического могущества Малявина. От информационных откровений я отстал на долгие годы.
Малявин взахлеб рассказывал, как Билл Гейтс победил нетскейп в битве браузеров, и как виндоуз вкупе с поисковыми системами рулит теперь всем миром. Из его восторженной речи я не понимал почти ни слова.

Магистр ловко нажимал кнопки на компьютере показывая мне разные диковины. Из селерона то лилась музыка, то мы оказывались на официальном сайте Битлз, то всего за пару секунд искусственный интеллект переводил на русский целую страницу текста. Меня обуял мистический ужас. Такого уровня постижения тайн Вселенной мне не достичь никогда.
Мой продвинутый друг ловко открыл почтовый ящик на рамблере и минут сорок терпеливо объяснял, как им следует пользоваться. Теперь можно писать письма. Только вот пока не знаю кому. Поэтому первое письмо я отправил самому себе.
- Вот так-то. Имыйл у тебя уже есть. Первый шаг сделан! Сейчас я протестирую твой английский, освежим его малость если скрипит, и быстренько сварганим тебе блестящее резюме!

Создадим самого востребованного сейчас на рынке офисного специалиста. Пролетария, так сказать, офисной рутины. Компьютер вот только освоишь маленько, и цены тебе не будет. Ручаюсь. Так что, ты почаще приходи – упражняйся. Я с десяти утра на ногах.
- Да-да. Добавь в резюме мой огромный опыт отсидки на усиленном режиме. Не забудь также упомянуть режим строгий. Спецподвал ТТ. Этот опыт должен пригодится в офисной рутине. Еще как! Склонен к вымогательству, побегу и крысятничеству в особо крупных размерах! Возможно, скрытый пидераст.
- Ну зачем же так? Просто добавим шесть - или сколько там?
- Шесть с половиной...
- Ого! Шесть с половиной лет успешно проработал в турецкой строительной фирме в городе Москве. Ты ведь и правда там работал до ареста?
-Не до ареста - до великого новогиреевского винт марафона.
- Твоя проблема - вечно слишком выпячиваешь ненужные грязные детали. Кому сейчас интересна твоя срань? Ну, хорошо.  Хорошо.
- А вот спросят они вернулся-то на кой? Из самой Москвы? Идиот я что ли? Сюда из Москвы возвращаться стоит только по приговору или грузом двести.
- Скажем, ваша фирма просто построила дом, сдала проект и уехала обратно в Стамбул. А они тебе и за жилье типа платили. Вот. Твой контракт кончился! Ты вернулся взять тайм-аут. Все! Пусть в Анталии ищут концы, если хотят. Там им турки быстро киминли гюрешмек нарежут по телефону. Турецкие фирмы в Москве позже в финансировании Чечни обвинили, чтоб с рынка выдавить, так что исследователи твоей биографии на кирпичную стену Лубянки и наткнутся.
Ты, Саня, не идиот. Совсем не идиот. Или такой же идиот как и мой папа.  Идиот этот тот, кто вас посадил.

Да-да, забыл вам рассказать, отец Малявина тоже имеет первый сектор Зангиоты в своем блестящем резюме. Хотя не думаю, что он там блатовал или рыскал по периметру в гестаповской робе. Не такой он человек Малявин Александр Абрамович.
Потоптал дядя Саша Зангиоту в свое время. В сером строю. Не помню точно за что – то ли за то, что был замначальника Главташкентстроя, то ли просто за то что Абрамович, то ли за то, что молодая и независимая Узбекская джамахирия работала тогда по установке «всех сажать, а там видно будет».
После кропотливой работы над моим новым резюме, очень довольный результатом своего скорбного труда, Малявин ловко накрыл на стол. Он всегда накрывает на стол – кто бы к нему ни пришел, в какое-бы время, Малявин сразу собирает закусон. Быстро – как фокусник.
Мама Малявина божественно готовит. Одно цицебели чего стоит! Разнообразие меню, поглощаемого вольняшками каждый день меня до сих пор просто шокирует.

Откупорив бутылку вина «Алеатико», Малявин начинает экзаменовать меня по английскому. Минут сорок пять, как на допросе в гестапо пытает «***з джонс мазер, ***з джонс фазер».
В конце концов дает продохнуть. Я похож на боксера после пятнадцати раундов пулеметного мочилова.
- Ну. Ничего так. Не шекспир, конечно
Малявин похрустывает винигретом. 
- Проржавел малость – но поправимо. Все поправимо, батенька!
Ржет.
- Английский и компьютер – твои приоритетные задачи на первый месяц. Программа –минимум. Давай-ка еще по стаканчику што ли? Да и это. Вот адрес. Запиши. Там такой Забейдин Турсунович есть – у него нет-нет письменные переводики можно урвать. Старик Хоттабыч мценского уезда.
Платит, конечно, с гулькин фиг, но налом и сразу. Я и сам у него подкармливался, как отца посадили, потом еще уроки давал, мебель перевозил. Жутко вспоминать.
Ну давай, будь!
Малявин подмаргивает плакату с молодым Кинчевым на стене, и опрокидывает в глотку стакан вина, морщась так будто саданул самогону.
Набив брюхо и быстро захмелев с отвычки, я отваливаю, стараясь не мелькать лишний раз перед мамой Малявина - тетей Аней – только начавшей отходить от долгой зангиотинской командировки малявинского отца.

Да и Ди уже заждалась поди. Злоупотреблять терпением Ди тоже не стоит. Еще прогонит на ночь-то глядя. Ох уж эта горячая иранская кровь.

***

Отношения у нас Ди строятся довольно неровно. Когда минует радость первых трех дней безудержной плоти, незамедлительно наступает «жизнь». А это слово для меня тогда включает безденежье, безработицу, полную зависимость от Ди и ее маленькой вечно капризной дочки, отца которой я видел только раз, да и то на фотографии.
Каждое утро я встаю, завтракаю тем же, что она готовит своей трехлетней дочке, и быстренько отваливаю из дома. Искать работу. Становится человеком. Вернувшись из Франции сама Ди уже полгода нигде не работает и проедает заработанное там, поэтому как ни кайфно было бы поваляться после тюряги с недельку просто ничего не делая, такой роскоши у меня нет.
Нельзя лишний раз раздражать ставшую какой-то враз задерганной и усталой Ди.

- Одно я не пойму никогда в жизни, Ди! Как можно было уже находясь два года во Франции, после курсов в Сорбонне - вернуться в эту задницу человечества?
- Да как тебе, эгоисту, эгоцентристу самовлюбленному объяснишь? Мама у меня тут осталась и доченька моя - Алинюшка!
- Ну дык и вытащила бы их туда, на волю!
- Умничать я позволяю только тем, кто умнее меня. Последние семь лет твоей жизни, дружок, свидетельствуют, о том что ты вряд ли попадаешь в эту категорию. И знаешь, ты только не обижайся, хай?  Я все ждала когда сам поймешь, вроде ведь старше Алинюшки моей…
- Ты о чем?
- Когда сморкаешься утром в раковину, старайся сразу смывать свою слизь, хорошо?

***

Ди ждет от меня чуда.
Тем чудом, что когда-то сделало ее ваучер золотым, здесь, в вольном секторе джамахирии, теперь уже никого не удивишь. Нужно быстро сделаться нормальным человеком. Ее вариант программы минимум. Это значит быстренько найти хорошую работу и стать примерным отцом Алинюшке. В настоящий момент мой рейтинг у Алинюшки тоже довольно низок - я такой большой дядя и не знаю кто же такие телепузики и Алина Кабаева - ее знаменитая тезка и земляк.
Как же ей объяснить, что ощущение у меня сейчас не описать лучше, чем как оборотом «будто с Луны свалился».  Как ей поведать, что пару недель назад я сидел в телевизионке первого отряда и слушал там двухнедельную гадскую разнарядку в исполнении Грека. Мне нужно хоть немного времени, чтобы уловить здешний баланс. Поймать золотое сечение. Но времени нет - я и так, как выясняется, украл лучшие годы ее жизни.

А на каждом углу дымятся мангалы с самым вкусным в мире шашлычком, исходят божественным парком гигантские казаны с пловом, бескрайни развалы пирожков, самсы, мантов, тысяч сортов недоступных в зоне сигарет, пива, шоколадок, жвачек, чипсов, джинсов, рубашек, кроссовок!
А денег –то шиш!

И что вам хочется сразу сделать – правильно, опустить кого-нибудь, опустить жестко и незамедлительно. Больших трудов сейчас стоит не ограбить кого-нибудь, если знаешь из практики как это просто.
Но главным наркотиком, высасывающим из меня последние гроши и хоть немного отвлекающий от глубины моего падения в пропасть криминала – становится интернет. Я мчу в эти интернет кафе со всех ног всякий раз, когда удается хоть толику сэкономить со средств выданных мне на проезд и перекус. 

Трясущимися от возбуждения руками, я плачу за свой новый порок. Хотя какой же это порок? Стоит пересмотреть подход к сети - это ведь не свалка порнухи и безграмотных текстов великих писателей. Интернет - это продолжение нашего мозга. Внешний носитель памяти.
Но тогда я еще был интернет-ребенком и весь мир для меня заключался в портале рамблер-ру. Там я с почти сексуальным экстазом втыкал во что ни попадя и с замиранием сердца наблюдал, что же из этого выйдет.

А еще в интернет кафе жил мой добрый приятель утенок Мэджик Гуди. Гуди мог перевести влет любую абракадабру, что мне пару раз в неделю подсовывал благодетель Забейдин Турсунович. За секунды перелопатив текст любого размера и степени сложности, утенок довольно крякал, и, на какой-то момент, сам становился похожим на Забейдина, сына Турсунова.
«Президент ассоциации переводчиков Узбекистана», как скромно вещала сине-зеленая визитка моего первого вольного босса. Дворец президента переводчиков занимал заваленную пыльной бумагой двухкомнатную квартиру в наскоро перекроенный под офис-билдинг хрущобе.
Внешне Забейдин походил не только на компьютерную утку, но и на каптёрщика седьмого барака, глухонемого барыгу Джаббора.

Еще каждый четверг я давал объявление в городской газете: «великий переводчик проездом в Баден-Баден слегка поиздержался и почти даром быстро залепит вам любой сложности транслит».
Одного–двух клиентов-в-панике в неделю удавалось подрезать. Клиенты в основном возникали из бывшей комсомольской среды за ночь выхристившейся в бизнесманов. Вернее, в ту убогую форму, которое это слово приняло тогда в джамахирии. Предприниматели ножа и утюга.

- А ты, братан, за Габриэляна слыхал?
- Ну!
- Он чиста крышует мою чебуречную заправку!
- Ибануться мозгами! Круто, братан. Чисто па уму. Чиста брадяжня, да! Чиста - па мастям!
Я брал у этой сытой до лоснящегося блеска «брадяжни» дискетку, шел в интернет кафе, шлёпал ее на пару с Мэджиком, слегка русифицировал полученную записку сумасшедшего, и тут же мчал за братвинским баблом. The operation was finished successfully.
Добрый утенок Гуди помогал не вкладывать душу в муторные описания экстракторов для соковыжималок и прочей безбожной ереси из области первичной обработки хлопка. А я подкармливал утенка за это со скромной выручки.
Деятельность была ненапряжённой и даже с элементом творчества, но не кормила почти совсем. А найти постоянную работу совершенно пока не удавалось. Не смотря на блестящее малявинское резюме, и начавший быстро регенерировать английский. Ах да, забыл еще опыт работы в крупной строительной фирме в Москве! Это все никому не было нужно на хрен.
Двери в новое, жирующее в выросших на каждом углу нэпманских ресторанах общество оставались для меня плотно закрытыми. Я тайно мечтал тогда только о хорошем надежном стволе, чтобы выйдя вечером на улицу, быстро отобрать у кого-нибудь кошелек.
Купить бы потом на выручку шашлычку для Ди с дочкой, новую газету с объявлениями, и пару часов чистого воздуха в ближайшем интернет кафе.
В мире есть только две категории людей – те кому легче украсть, и те кому легче ограбить. Я давно заметил. Кстати, я из второй категории. А вы?

***


Как всегда, утром я полусонный выковырял яйцо всмятку, доел залпом оставшуюся после Алинки кашу, и побыстрее вылетел из квартиры леди Ди.
Как раз вовремя.

Из подъехавшего такси, медленно с достоинством вылезал  падре Малявин. Как всегда его сопровождала дорогая  аура диоровского Фаренгейта. Малявин был подтянут и чисто выбрит. Чёрный костюм и красная шёлковую рубашка.  Малявинский костюм теперь  стоил несколько сотен долларов, но сам Малявин оставался верен культовым цветам  группы Алиса.

На правой руке Малявина играл весёленькими огоньками недетский болт с брюликом размером в половинку горошины из ташкентского плова. Через левую руку Малявина был перекинут щегольской кожаный плащ  типа нордический, стойкий.
Малявин был бесконечно крут и хрустел как новая стодолларовая купюра.

- Здарова!
- Салям алейкум – открывай ворота, дядя Малявин!
- Далеко собрался?
- В тубдиспансер собрался за результатом анализов. Нам без анализов - сами знаете, строго воспрещается!
- Экзотикь! А я по твою душу. Ты это, кино “Однажды в Америке помнишь?” Ну, помнишь момент, Лапша выходит из тюрьмы, а его встречает Макс с голой бабой в машине? Я только вчера пересматривал! По рейтингу – второй фильм в моей коллекции!

- Ну и? Баба-то голая где?
- А тебе на хер баба, что мало Ди? Такая дама приятная во всех отношениях. Гордая только немного и  все.
- Ди, Малявин, это мой хлеб! Но иногда хочется ведь и тёплых булочек! И пышечек, и пирожных! Махнём по бабам? А?
- Бабы, шмабы. Берись за ум уже наконец. Отгулял. На вот – тебе. Гонорар вчера только получил за статью в немецком журнале. Прости, что сразу не сообразил. А вчера кино смотрю, думаю - мля! Как же эт я? Маху дал!
Я раскрыл ладонь и увидел там двести баксов. ДВЕСТИ БАКСОВ! Целое состояние по тем временам. Хватит на пару месяцев вполне комфортной жизни в упорных поисках работы. Ай-да Малявин!

- Ну, Малявин. Ну… не знаю, брат, не знаю! Спасибо…Спасибо МАЛЯВИН тебе! Не знаю , что и сказать! Не все родные честно говоря так встретили!
Да что уж там греха таить - не все, никто так не встретил. Ни одна падла. Спасибо!
А когда отдам вот не знаю.
- А и не надо отдавать. Просто правильно потрать, и кино-то посмотри “Однажды в Америке”. Всё будет хорошо, я уверен в тебе. Сдюжишь.
- Слушай, Малявин, а может все ж махнём куда? Я угощаю! Нынче деточка я буду фантастически богат!

- Не получится махнуть – вон леди Ди за нами из-за занавески наблюдает.
Да и потом у меня дела кой-какие ещё на Чиланзаре. Я поеду, а ты заскакивай позже – электронную почту проверить. Может где и на интервью позовут.

***
Бегом вернувшись домой я несколько секунд торжествующе трясу баксами перед самым носом Ди.
- Вот они – на хую намотаны! Кто теперь тут кого емеет и кормит, а?

Но Ди делает вид, что не читает в этот раз моих мыслей, и ни на йоту не сдвигается с прочно занимаемых позиций:
- Ну и что ты тычешь этой мерзостью мне в лицо? Езжай, разменяй сотню, купи свежего мясца, комет–гель для ванны и присыпку для Аленюшки. На Алайский езжай – там менялы круглые сутки ошиваются. Корейцы, в основном, или татары. Хотя подожди, подожди – лучше до Детского Мира  дойди – там на пару сумов курс всегда больше.
 
Давай! Дуй! Добытчик ты мой!
Не чувствуя под ногами земли как человек выигравший миллион в рулетку, я вприпрыжку, напрямую через волгоградский бублик помчался на станцию метро Пятьдесят лет СССР.
Метро было там же и выглядело вроде так же, но называлось теперь “Улугбек”. Я вспомнил пухлого баландёра из второго аула и улыбнулся. Явно назвали не в его честь. Насколько помню оный Улугбек был звездочёт и внук Амура Тимура. Ну и ладно, как говорится, главное чтоб под хвост не долбился.

***
На прохладной станции в ожидании поезда мытищинского вагонозавода, наблюдаю разруху внесённую Улугбеком в братскую семью народов. Раньше станцию “Пятьдесят лет СССР” украшали пятнадцать огромных тяжелённых бронзовых гербов всех республик союза.

Бронза зачётно смотрелась на фоне тёмно-коричневого, с отшлифованного гранита станции. Станция больше походила на зиккурат вавилонских богов, чем на остановку общественного транспорта.
Теперь вместо гербов станция Пятьдесят лет СССР красовалась огромными дырами свежего щербатого цемента.

Я живо представил, как поздней ночью, по-воровски крадучись, на станцию пришли мрачные люди Улугбека. У людей были дыры вместо глазниц – вроде тех, что сейчас украшают стены станции. В руках у слепых людей были тонкие стальные ломы-иглы. Безглазые люди ударили ломами в Казахстан, Украину, Литву и Беларусь... Гербы союза братских республик, медленно, как бронзовые листья осенью, кружась, обрушились на рельсы с плачущим бронзовым  звоном.

- Улугбек бекати! - вывел меня из трипа голос узбекского левитана.
Я вскочил в подъехавший поезд, и покатил на мустакилик хиебани, бывший Сквер Революции - там до Детского Мира можно за минуту бегом. Я сказочно фантастически богат!

***
У Детского Мира мой наметанный на нелегальщину арестантский глаз, сразу выделил в толпе движенщиков-барыг. Моё доверие вызывала немолодая кореянка с ярко накрашенными губами. От неё сквозило уверенностью и олимпийским спокойствием. На аферистку вроде тоже не походила. Да ещё давала на двадцать сумов больше чем остальные. Значит сто две тысячи! Ого! Сто две тысячи денег! Сначала - по шашлычку, потом… О!
Наконец-то смогу увидеть отца. После развода он оставил все маме, а сам переехал с Борькой в такую тьму-таракань, что у меня реально не хватает денег, чтобы оплатить путешествие.
Озираясь по-сторонам, быстро нырнул за ней во двор ближайшей девятиэтажки. Всем знакомо паскудное чувство страха перед запалом, когда покупаешь гандж, например или меняешь валюту.
Моя новая знакомая заскочила в подъезд и вскоре вышла с полиэтиленовым мешком Озик-овкатлар, набитым пачками бумажного воплощения  молодой узбекской государственности.

Сотку Малявина  она элегантно поместила между двух, далеких от увядания фарфоровых грудей, которые бывают только у выходцев из Японии, Кореи и Индокитая, и тут же враз растворилась в мареве теплого ташкентского дня.
Я сунул деньжищи подмышку и не успел толком развернуться от подъезда, как оттуда бодро вышло двое увешанных рациями и дубинаторами казахов из патрульно-постовой службы.

Подстава! От сука, лоханулся сердешнай! И на старуху бывает юрьев день!
Это я уже на бегу делюсь с собой эмоциями.
-Ах, шишинга! - раздосадовано восклицает один из ментов бросаясь следом. Менты не любят, когда граждане не сдаются сразу, а проявляют нездоровую инициативу и убегают.

Я бегу! Бегу что есть силы, забыв от страха дышать, бегу!
Слышу только топот сапог и крики ментов -
- Тухта, тухта шишинга!

Ноги, отвычные от нагрузок быстро начинают сдавать. Тупая боль появляется в икрах, суставах и костях. Как ноющий  зуб. Эх ноги, мои ноги…На плечи будто накидывают пластины свинца.
Я жму из-за всех адреналиновых сил, а скорость все падает и падает.
Место открытое и вокруг много радостно готовых помочь милиции граждан. Они пытаются преградить мне путь и схватить меня своими граблями. Сами когда-нибудь непременно окажетесь  на моем месте, волки, вот увидите.

Поняв что бежать осталось немного и ночевать сегодня я скорее всего буду снова в тюрьме, я решаюсь пойти ва-банк и резко бросаюсь через широченную дорогу. За дорогой кустарники украшающее газон перед пятизвёздочным отелем Тата Лтд, можно и загаситься.

И все бы сработало если б не эти поганые designed for real runners китайские найки, купленные за кило картошки ещё в Зангиоте. С правой туфли, как с банана слетает передняя часть подошвы, от неожиданности я спотыкаясь на бегу, балансирую стараясь сохранить равновесие и буквально присаживаюсь на правую фару проезжающего по соседней полосе Москвича.

Открыв через несколько минут глаза я вижу небо, крышу гостиницы Тата Лимитед, и склонённую надо мной плоскую рожу мента-казаха.
-А? Шишинга!
Полувопрошая - полуторжествуя смрадно дышит он мне в лицо.

***
Афганский альбом. Ахмад Шах Масуд.
Панджшерское ущелье разделяет Афган на северную и южную часть. Исторической родиной сегодняшних панджшерцев – являются Самаркандская  и Бухарская области  современного Узбекистана. И панджшерцам и службе национальной безопасности джамахирии хорошо известно об этом факте.

Позже в Ущелье Пяти Львов влились узбеки и казахи – потомки басмачей, ушедших от карательных отрядов Буденного и комбрига Мелькумова.
Ущелье Пяти Львов славится залежами лазуритов и изумрудов. А на политическую карту мира эту стреляющую глухомань нанес афганский батька Махно - Ахмад Шах Масуд.

Министерство обороны СССР провело девять войсковых операций, чтобы бы поставить точку в карьере афганского Махно.Ни одна из операций не увенчалась долгосрочным успехом.
 
Интересен факт, что когда Масуда удалось выкурить из  родного дома в Джангалаке - в усадьбе нашли любопытный трофей – книгу известного партизана Сидора Ковпака. Оказывается, для панджшерского льва, книга была настольным пособием по тактике партизанской войны.

Тогда Москва решает действовать методами британской разведки, давно и серьёзно занимающейся афганским проектом. Начальник ГРУ Генштаба ВС СССР генерал армии Ивашутин поручает полковнику  Анатолию Ткачёву стать военным советником Масуда.
С лидером моджахедов заключено перемирие, соблюдавшееся 2 года. Советские войска даже обязывались оказывать Ахмад Шах Масуду авиационную и артиллерийскую поддержку в случае вооружённых столкновений его отрядов с соперничающими формированиями. Дополнительно к военному сотрудничеству, полковник Ткачёв проводил идеологическую работу знакомя Ахмад Шаха с советским образом жизни и произведениями классиков марксизма.


После вывода советской армии из Афганистана в 1989 году возглавил фактически независимый населённый таджиками 2,5-миллионный северо-восточный регион Афганистана названый Масудистаном, который имел собственное правительство, деньги и хорошо вооружённую армию.

В апреле 2001 года в качестве главного противника пропакистанских талибов, Ахмад Шах Масуд был приглашён в Европарламент. Евросоюз предоставил Ахмад Шаху военную и финансовую помощь. Интересен факт, что посредником поставки новейших вооружений в Масудистан былизвестный оружейный барон Виктор Бут. Русский родившийся в Душанбе.

В 82-м году в перестрелке с моджахедами рядовой

9 сентября 2001 года на Масуда было совершено покушение во время интервью — террористы-смертники выдавали себя за журналистов, спрятав взрывчатку в видеокамеру.  Ахмад Шах Масуд скончался от ран на следующее утро, 10 сентября. 
А уже 11 сентября, на следующий день, прогремели взрывы в Нью-Йорке, которые вдохновили все прогрессивно человечество принять посильное участие в оккупации Афганистана.