Ностальгия

С годами я пришел к выводу, что для человека нет ничего более жуткого, чем пустота. Через пустоту человек осязает смерть – ту саму, лишенную символизма и не поддающуюся персонификации, превращающую его в отчаянное животное. Сталкиваясь с ней, человек испытывает даже не страх, а нечто иное. Рассудок отключается, а ноги сами несут его прочь. Поэтому он согласится на любые страдания, унижения, страх и тоску, лишь бы не было этой пустоты. В этом смысле противоположностью счастью являются не страдания, а пустота, но это уже совсем другой разговор. Честно сказать, время перестройки, Ельцина и приватизаций было полным дерьмом. Поэтому и пустоту заполняли дерьмом.
Однако это было хорошее время для детских игр. Когда я вижу очередную разбомбленную градами колонну техники Вооруженных сил Украины, то это напоминает о детстве. Рядом с лесом у нас стояли колонны брошенных покорёженных грузовиков и тракторов. Но их не разбомбили, они просто стали ненужными. Любого нормального ребёнка такая находка приведёт в восторг. Я даже немного расстроился, когда через десяток лет её все же убрали, но не столько из-за ностальгии, сколько из-за того, что поросшие мхом кабины МАЗов и разобранные ТДТ очень колоритно (люблю контрасты) и гармонично смотрелись на фоне стены из вековых елей и сосен. Кажется, именно там и было их место.
Тогда было много страха. Россия в первых годы своей жизни напоминала отделение «острых» из «Пролетая над гнездом кукушки». Пациенты в книге были так же охвачены и порабощены страхом, как и жители России. Президентом тогда был не Ельцин, а страх. Страх, словно огромная тёмная туча, отбрасывал тень на всех нас. Хуже всего, что страх калечит и уродует людей, они становятся примитивными и отвратительными. Но вы ведь себя и такими любите, правда?
Ещё у нас был новенький заброшенный кирпичный цех и там мы тоже играли, ломали стены и перегородки ради развлечения, прыгали с крыши в кучу опилок. Если кому-нибудь из местных жителей нужны были кирпичи для ремонта, то они брали тачку и шли к цеху. Там не было грязи, слякоти, алкоголиков, бутылок и дохлых собак. В цехе пахло брусникой и ёлками. Потом цех тоже разобрали. Жаль. В этом цехе было что-то космическое, неземное.
Когда нам предложили вступить в пионеры, то я отказался. Видимо, во мне уже с самого рождения было неосознанное презрение ко всем этим массовым мероприятиям, шествиям, митингам, майданам и революциям. Мерзость просто. Фу! Не понимаю, как люди на это добровольно соглашаются. Когда пара сотен человек вступали в пионеры, а мы с ещё одним пацаном – нонконформистом стояли в стороне, то я испытывал приятное злорадство. Я не носил значка и галстука, что было обидно. Но это ничтожная цена за возможность оставаться собой. Тогда, конечно, я не знал, что через несколько лет конец придёт всему этому. Ведь в учебниках писали, что СССР будет всегда.
Развлечений у нас было много и сейчас они кажутся немного странными. Бросить в костёр найденный в лесу кислородный баллон, лист шифера или неизвестно откуда взявшиеся патроны для автомата Калашникова, разобрать аккумулятор и переплавить свинец в различные формы. Хорошо, что никто не пострадал.
Ещё тогда появились секты. Они всегда появляются там, где царит страх. А страх – чёрный и холодный, как пустая могила - с каждым днём наваливался всё сильнее. Когда по вечерам я заходил на кухню, то из радио слышался успокаивающий, гипнотизирующий голос русскоязычного проповедника из «Аум Сенрикё» (тех самых балбесов, которые устроили теракт в токийском метро). День закончился, страна в новостях рассказала о том, чего ты должен бояться, о кризисе и отставках в правительстве, выдала сводки об убитых на войне и в бандитских разборках, теперь наступили 20 минут спокойствия, затем предстоит сон, а утром - мучительный поход на школьную Голгофу по трещащим от мороза и темноты улицам. Но я не поддавался проповеднику. Он был чужаком.
К Ленину, Сталину и революции я относился с симпатией. Помню, в детском саду были красивые большие книги с крупными изображениями Ленина (возможно, именно тогда у меня и появилась любовь к книгам). Лысина его светилась, словно Солнце, и от этого становилось сладко, тепло и приятно. Но и тогда я не воспринимал это, как что-то относящееся ко мне. Ну да, хороший Ленин, но меня, по большому счёту, это всё не касается. Истории о становлении пролетариата, победах рабочих и крестьян были не значимее, чем сказки о волшебной щуке и избушке на курьих ножках. Ещё в детстве я не очень-то любил лысых и находил их подозрительными. В этой двойственности чувств побеждало второе. Но главной причиной равнодушия к советской драме был врождённый космополитизм. В общем, лично для меня – змеюки подколодной - хорошо, что СССР закончился, иначе у меня возникли бы проблемы.
Хоть Эрих Фромм и марксист, но я с ним полностью согласен в том, что прошлое ничего не решает. Не люблю ностальгию. При слове «ностальгия» перед глазами возникает залежалый кусок протухшего мяса. Вонь, исходящая от него, - это и есть ностальгия. Вонь испортившегося, покрытого пролежнями прошлого, от которого вовремя не избавились. Смрад разлагающегося трупа времени. Не люблю людей, склонных к ностальгии. От них так несёт залежалым прошлым, что начинаешь морщиться и затыкать нос. А ностальгия же по дерьму – это и вовсе возмутительная, неописуемая дрянь, лопни мои глаза! То время было дерьмом, в нём не было творчества, радости и хорошей музыки. Были только пёсья покорность перед страхом, растерянность, мрак и злоба (это если говорить о том, что нам дало тогда общество). Как можно это любить?
Как писала Айн Рэнд: «Не всегда враг нашего врага наш друг». Поэтому с сомнением я отношусь и к тем, кто пытается развенчать то время. Ведущие войну с прошлым - такие же застрявшие в нём. Поэтому плохо отношусь к пелевиным, горчевым, балабановым, невзоровым и прочим пишущим и снимающим (или уже покинувшим бренный мир) искалеченным страхом пидарасам, создававшим блеклую и бессильную пародию на искусство.
Наверное, я бы и их, и вас ненавидел, если бы не был равнодушен. Среди вас – безнадёжно канувших в лихорадочных сновидениях о прошлом - я ощущаю себя спасённым среди обречённых. Здоровым и сильным среди ветхих рухлядей, смертельно больных и уже скорчившихся в агонии. Отвращение – да, но ненависть – нет.
И это хороший признак. Значит, мне удалось пройти мимо.