Ментол

Благодарности:
К. Без тебя я бы не начал.
Анне. Без тебя я бы не продолжил.

 ;
(1)
В то время я как раз расстался с девушкой. Событие это далось мне как-то необычно, но я решил, что стоит переключить свое внимание на кого-то другого. К тому же танцы на пепелище чувств и постоянное выяснение отношений с бывшей подругой не приносили мне никакого удовольствия. В то время найти кого-то другого казалось мне самым правильным решением.

Я познакомился с ней довольно давно. Нас даже особо не представляли друг другу на той пьянке, мы просто столкнулись с ней лбами и решили провести вечер вместе. Мы курили, пили то, что попадалось под руку и говорили о чем-то совершенно незапоминающемся. Я проводил ее домой, еле держась на ногах, и ушел отсыпаться. Так, собственно, и закончилось наше знакомство.

Позже я начал поддерживать с ней дружеские отношения, затем переросшие в некоторую привязанность. Одно время я даже думал, что влюбился в нее. Но затем у меня появилась девушка, и я медленно отодвинул подругу подальше от себя, посвящая время только возлюбленной.

Но она никуда не пропала.

После расставания я слонялся по городу без дела. Смотрел на украшения, разглядывал витрины, ловил взгляды людей в подземке и собирал предлагаемые листовки. Ровно в это время бывшая девушка написала, что неплохо было бы все вернуть. "Да, думаю, мы с тобой оба погорячились. Такого друг другу наговорить - ну и ну! Попытка не пытка, авось что-нибудь и получится, как ты считаешь?" В тот момент идея показалась мне неплохой. Ведь мне как-никак было хорошо рядом с ней. Хотя возможно я просто гнался за стабильностью, а не за ней самой, не могу сказать. Сейчас уже и не вспомнишь. В любом случае, мы договорились встретиться в центре города и пойти побродить куда глаза глядят. Я считал, что именно такая незапланированная прогулка с незапланированными темами для разговора покажет нам, что мы теперь значим друг для друга.

Я решил прийти на встречу несколько раньше, уж не знаю, почему. Такой я человек - лучше померзну какое-то время на улице, чем заставлю ждать себя. Я приехал за двадцать одну минуту до встречи, осмотрелся, попереминался с ноги на ногу и решил покурить. Порыскав в карманах, я достал пачку Милд Севен и понял, что сигарет на прогулку мне не хватит. Возлюбленная не курила, так что сигарет мне взять было неоткуда. Лязгнув зажигалкой и затянувшись, я решил, что раз времени еще полно, неплохо бы сходить купить папирос.  Я спустился в переход и поспешил к табачному ларьку.

Там я столкнулся с ней.

Она пересчитывала мелочь в очереди. Я окликнул ее. Испуганными глазами она взглянула на меня. Ей понадобилось около трех секунд на то, чтобы сменить выражение на "Ну ты-то здесь откуда? Ну и ну!" Пересыпав мелочь из одной руки в другую, она помахала мне, подзывая к себе. Мы обменялись приветствиями, расплатились за сигареты и закурили, направившись назад на улицу. Она начала ни с того ни с сего разговор о зависимости величины фонтана, испускаемого китом, от температуры окружающей среды, и я по мере сил пытался что-то поддакивать. Ни в китах, ни в зависимостях я не разбирался. Я учился на инженера, и знаниями в других областях располагал довольно поверхностными. С такими людьми, как я, сложно решать кроссворды: видя знакомую тему, они выдадут вам максимум пару слов по ней, толком не понимая сути проблемы. Не очень хорошо, но я не переживал.
-Слушай, - заявила вдруг она, - поедем со мной? Знакомые дают концерт в клубе неподалеку, а мне страсть как не хочется тащиться туда одной. Не подумай ничего такого - ребята они отличные, но вот играть совершенно не умеют. Ради поддержки я с удовольствием к ним зайду, но, боюсь, умру там со скуки или сопьюсь раньше окончания выступления. Ты как?
Почему я ни секунды не колебался, я так и не вспомнил. Возможно, решил отомстить подруге за нашу прошлую ссору, а возможно подумал, что встреча с ней станет пустой тратой времени. В любом случае, я кинул что-то вроде "Хмм, почему бы и нет? Все равно заняться нечем", и мы отправились в тот самый клуб. Музыка ее знакомых действительно оказалась не слишком удачной: барабаны перекрывали все остальные инструменты, а голос солиста не выражал ровным счетом ничего. Так бывает, когда начинающая группа поет каверы известных песен. Нельзя просто прочитать те же слова, надо понимать, зачем они были написаны. Этого не получалась, и песня оказывалась испорченной, звуча без души. Когда же они играли собственные сочинения, я честно пытался разобрать слова песни, но из-за восторженного гула толпы не мог ничего понять. Я переглянулся с подругой, и, кажется, мы поняли друг друга без слов: такое впечатление, что в зале мы одни не понимаем, что мы здесь делаем. Я плюнул на все и предложил ей выпить, она не отказалась. Я взял ей пина колладу, а сам попросил 150 грамм Джим Бим со льдом. Устроившись за столиком, мы начали разговор о том, кто придумал делать подручные бонги для курения травы. Мы обсудили их устройство и записали, споря, на салфетке однозначные конструктивные изменения, которые нам казались необходимыми для внедрение в повседневное использование. В этом же баре мы купили пакетик каннабиса и удалились тестировать наши инновационные проекты в женский туалет. У нее было три золотых правила курения травы: только через самодельный бонг, только смешав с табаком и только с мужчиной, младше ее. Я и остальные обстоятельства подходили ей полностью. Поэтому, выкурив по два колпака, мы, взявшись за руки, поехали на ночном автобусе к ней. Там мы первый раз переспали, выкурив перед этим еще. Кажется, после этого ее знакомые обиделись на нее за то, что она не дождалась конца выступления, но вроде они помирились. Я не помню, никогда особо не лез в дела ее друзей.

***
На следующий день я все же решил как-то объясниться перед бывшей девушкой. Я долго думал, что ей сказать. В особенности меня волновал способ подачи данных. Нельзя же просто позвонить ей и все рассказать. Никто не станет тебя слушать после такого оскорбления. Но я правда чувствовал себя виноватым и обязанным ей, поэтому написал письмо обо всем том, что произошло. Подъезд ее дома был обшит кафельной плиткой, и одна из них отставала. Я принес письмо к ее дому и засунул конверт под эту плитку. Затем, закурив, написал ей сообщение на мобильный о том, где лежит письмо, и ушел пить пиво домой, считая свое дело сделанным.

***
Позже я приходил к ее дому. Нераспечатанный конверт продолжал лежать за плиткой.  Письмо оставалось нетронутым. Так и не понял, что она хотела мне этим сказать.
;
(2)
В следующем месяце она переехала жить ко мне. Сама она была из глубинки, но ее родители были обеспеченными людьми, поэтому настояли, чтобы старшая дочь ехала учиться в столицу. Все расходы на ее содержание они брали на себя. Также договорились о том, что жить она будет в съемной квартире. Решив, что большую часть времени мы проводим вместе у кого-нибудь из нас дома, она предложила мне оставить одну квартиру. Я резонно уверил ее переехать ко мне, так как моя квартира обходилась дешевле ее съемной, да и она все-таки была моей, а не чьей-то еще. Да и выглядело это как-то благородно и по-мужски: девушка переехала ко мне жить.

Родителям она как всегда ничего не сказала. У них вообще были довольно дурацкие отношения. Она была девушкой неглупой, поэтому на нее надеялись переложить семейное дело (ее отец содержал небольшую турфирму), и дочь нацелили идти учиться на управляющего кампанией. Понимали ли родители, что с ее характером и отношением к принуждению ничего из этой учебы не выйдет - не знаю, но факт того, что она уже два года не появлялась в университете, не говоря об этом родителям, оставался фактом. Деньги продолжали ей поступать, но я ни разу не видел, чтобы она разговаривала с кем-то из семьи. Что хотели от нее родители теперь, я не понимал. Да и она не горела желанием выяснять обстоятельства: отношения с семьей у нее всегда были посредственные, поэтому то, что от нее в конце концов отстали, устраивало ее.

Так или иначе, теперь мы жили вдвоем. Существовали мы на освободившиеся деньги на ее съемное жилье и на мои сбережения. В основном либо спали, либо бесцельно валялись в комнате. Счета за электричество уходили лишь на телевизор, который я переключал, не всматриваясь в детали, когда было совсем тоскливо, интернет да зарядку телефонов и ее старинного ноутбука. Холодильник и микроволновка не в счет, как и две лампочки: на кухне и в комнате. Также с прошлой квартиры она притащила газовую комфорку. Нашей первой совместной покупкой стал огромный баллон с газом, приобретенный на бензоколонке невдалеке от дома. Интересно, другие пары ведут подобные записи первых покупок семейной жизни? Может какой-нибудь психолог смог бы об этом книгу написать. "Влияние покупки газового баллона на пол будущего ребенка у семейных пар, знающих друг друга четыре месяца".
- Ну и ну, - сказала подруга, когда я поделился идеей с ней.

Баллон газа своего мнения не высказал.

***
Мне было 19, ей - 21. Два года назад я поступил в институт по наставлению родителей. Два года назад она в институт ходить перестала. Так как я не мог похвастать подобной невнимательностью родителей к моей жизни, в университет ходить приходилось. Пока не встретил ее, учеба даже неплохо занимала. Я был непоследним человеком в рейтинге потока и показывал хорошие результаты на экзаменах. С ее появлением учебу я оставил на потом: часто начал прогуливать и перестал сдавать некоторые зачеты. Но все равно бывать в институте хоть пару раз за неделю я ставил себе в правило. Я искренне боялся потерять то, что так иступленно выстрадали для меня родители. Я видел в этом что-то вроде предательства. Поэтому по вдохновению я собирал все задания, которые мог сдать, в сумку, целовал в ухо подругу и уезжал на учебу. Преподаватели строго косились на заспанного меня со спутанными волосами, похмельем и красными глазами, в то время как я пытался пробудить все свое обаяние, только бы выбить хоть какой-нибудь зачет и отсрочить сдачу работ, которые я прогуливал. Как институт умудрялся держать студентов вроде меня - ума не приложу. Видимо, мне везло. В любом случае, я этим нещадно пользовался и продолжал паразитировать в образовательной системе страны.

Что делала она в мое отсутствие, я не знал. Мы были не из тех пар, которые постоянно звонили друг другу и общались в сети. Мы и так были вместе, неужели что-то могло пойти не так? И зачем тогда  все эти сантименты? Кому и что мы доказываем? Я приходил домой и спрашивал ее, чем она занималась весь день. Она отвечала, что ничем. И я это видел: ни прибавления вещей в доме, ни приготовленной еды, ни убранной квартиры. Ну и ладно. Как будто нам нечего есть, или же мы страдаем от нехватки новых тумбочек из Икеи. Я смеялся над ее ответом и целовал ее. Она улыбалась и предлагала мне выпить пива.

Пепельницы в нашем доме были неотъемлемой частью интерьера. Если нас спрашивали, что нам дарить на какой-нибудь праздник, мы хором отвечали: пепельницы. В квартире с двумя курящими людьми это был подарок по большей степени практичный. Пепельницы ждали нас на кухне, на балконе, рядом с диваном, на котором мы спали. Вроде даже в туалете была одна, могу даже поискать. Она курила всегда и везде, но так как оба мы были довольно чистоплотными и не привыкли жить в грязи, окурки решено было оставлять только в специально отведенных для этого емкостях. Причем категорически запрещалось использовать различные банки и кружки - подобный моветон в нашем доме был неприемлем. "Что вам подарить?" - "Пепельницу."

Как-то вернувшись в учебы, я ел на кухне, а подруга играла в пинболл на диване. Маленькая игрушка-пинболл - это еще один подарок, который зашел бы под любой праздник. Она его просто обожала. Я запивал газировкой остатки растворимого пюре и разглядывал пепельницу. Я пристально изучил окурки. Достал смятую пачку из кармана джинсов. Ошибки быть не может: окурки не мои. Я курил Милд Севен с белым фильтром, подруга – тонкий Парламент. Отчетливые коричневые бычки Кэмела были нежно припорошены горсткой пепла от сигарет девушки. "Ну и ну", думал я.

Об ее изменах я не задумывался. Мы проводили время вместе, мы спали вместе, мы разговаривали обо всем на свете, и я резонно думал, что ей хорошо со мной, раз она еще со мной. Разве это не самый лучший показатель? Ну не идти же к ней с пепельницей и говорить: "Тут такое дело, мне кажется, что ты мне изменяешь: тут чужие окурки." Глупость какая-то. А если это и правда, то что делать дальше? Я не представлял, что мне говорить ей. Ругать ее? Но за что? Вдруг я в чем-то виноват, а ответственность переложу на нее? А вдруг мы изначально не годились друг другу? Прокрутив подобный ворох вопросов в голове раз пятнадцать и решив, что обсасывание предположений наедине с собой не принесет никакой пользы, я мысленно сложил все в одну папку и положил на среднюю полку стеллажа моего сознания. У меня там специально для таких дел стеллаж и табурет, на котором можно посидеть и почитать отложенные дела с разных полок. У вас не так?

***
Я и думать забыл об окурках. Никто не напоминал мне проверять наличие чужеродных бычков в нашей пепельнице - я и не задумывался. Я все так же иногда бывал в институте, а она все так же что-то делала в моем доме. 

***
Носок ждал меня в прихожей. Я поставил сумку на стул, сбросил ботинки на половик для обуви, закрыл глаза, постоял немного и еще раз взглянул под ноги. Ну да, носок. Лежит. В прихожей. Здравствуй, говорит, ты сегодня поздно. Я облизнул губы. Ну кухне девушка жарила курицу. "Привет", крикнул в дверь я. "Здравствуй," откликнулась девушка. Ничего необычного. Я вновь перевел взгляд на носок. Стеллаж в голове заходил ходуном, и листы с вопросами посыпались, укрывая полы моего сознания. Я подошел к носку, взял его двумя пальцами и начал разглядывать. Черный. Сбоку у щиколотки вышита буква "М". Пятки протерты. Дыр нет. Я уверенным шагом двинулся в комнату прямиком к шкафу с одеждой и вывалил все свои носки с полки. Ожидаемо, пары я не находил. Не помня себя от нахлынувшей откуда-то злости, я сгреб и рванул на себя вещи с ее полки и начал рыть в них.
- А я...
Я обернулся.
- Я... Салат вот, - девушка в оцепенении смотрела на меня с миской в руках, - Ты есть..? Я курицу пожарила.
Я сидел в куче наших вещей с носком в руке и таращился на нее. Она в ужасе глядела на меня.
- Я только покурю и приду, ладно?
Она аккуратно кивнула, развернулась и пошла с миской на кухню. Я вышел на балкон, сделал пару затяжек, сунул сигарету в носок и выкинул его из окна. На кухне меня ждали две банки пива, еда и она. Она робко улыбнулась мне. В ее улыбке я прочел гордость за свой кулинарный подвиг и некоторую обеспокоенность мной. Я подошел к ней и поцеловал ее в шею. Она расплылась в улыбке.

***
После еды мы выкурили по два колпака каждый и занимались любовью. Меня держало так сильно, что я думал, что мой член - это дельфин. Ни она, ни я не помним, как мы уснули.

***
Оказалось, что тот день был нашей годовщиной: мы были вместе первые полгода.

***
После этого случая я две недели проверял пепельницы по всему дому в то время, когда она засыпала. Ни одного чужого окурка я больше не находил. ;
(3)

Ей исполнилось 22.

Всю жизнь меня докучало то, что я младше своих товарищей. Мой день рождения выпадал настолько неудачно, что мне казалось, что знакомые взрослеют, а мне все так же 16 лет. Вот и сейчас ей стало уже 22, а мне по-прежнему было 19. Я как будто стоял на месте, в то время как весь мир шел вперед и, оборачиваясь, спрашивал: "Ну ты там скоро?" А я кричал ему: "Да, момент, я догоню!" А он мне: "Что? Ты можешь подойти ближе?" Я всегда боялся, что мир уйдет, не дождавшись меня.

***

Мы нашли себе новое занятие. Я предложил ей искать клубы, где играют неизвестные группы. Я сказал, что раз уж мы сошлись из-за музыки, то почему бы не выбираться иногда ради нее вечерами из дома. Она была не против.

Для начала мы выбрали что-то, что даже на наш непридирчивый взгляд казалось слишком "андерграунд": обшарпанные стены, высоченный потолок, пара круглых столиков в невероятно грязном зале, плюс такой же чистоты сцена.

Стоит отметить наши с ней музыкальные вкусы. Она любит: Билли Айдол, Нирвана, Боб Дилан. Я же: Толк Толк, Нат Кинг Коул, Мэник Стрит Причерз. Наши вкусы не пересекались практически нигде, но тем не менее оба переваривали музыку друг друга, если приходилось ставить что-то дома. Или переваривал только я, а она не фыркала только из вежливости, кто ее знает. Приспособленец, я мог найти некоторую магию в любой музыке, даже в несколько чуждой мне ее любимой. Споров по музыкальному поводу у нас не случалось по нескольким причинам. Во-первых, ни один из нас не слушал что-то такое, что общепринято бы считалось дурным тоном; каждый мог похвастаться парой групп, которые знающие люди оценят как хорошее чувство вкуса. Во-вторых, мы были оба уверены, что любая песня может быть спета в нужное время в нужном месте, будь она хоть самой ужасной и мерзкой попсой. В-третьих, наконец, мы понимали, что нас не изменить, и вмешательство в музыкальную коллекцию не принесет ничего хорошего никому. Поэтому мы мирились с ней, крича поп-рок по ночам (если изрядно выпили, конечно), или же находили точки соприкосновения: я подпевал ей "The Times They Are a-Changin’", а она мне - "Little 15".

Мы подошли к барной стойке, на которой жалко стояли бутылки Джонни Уокера и Бушмиллз. Было такое впечатление, что бармен взял их с помойки, даже не удосужившись отмыть, и поставил в качестве интерьера. Мы заказали у заросшего щетиной мужчины два пива, побоявшись доверять ему делать и наливать нам что-то еще, и пошли к круглым столикам ждать начала действия. Через пару минут бармен принес из холодильника  две бутылки (слава богу, так как подруга поинтересовалась, с собой ли у меня влажные салфетки; она всерьез решила протереть кружки изнутри, если их принесут), пепельницу, полную фисташек, пепельницу без фисташек и одну салфетку. Я окинул покинутым взглядом эту картину, и девушка прыснула со смеху, глядя на меня. "Да ладно тебе, не все так плохо.  Давай выпьем?" Ее холодные глаза заглянули мне в душу, и я почувствовал, как сильно люблю именно эту ее непринужденность и простоту. Я накрыл ее ладонь своей и вдруг почувствовал рукой какие-то отметины на столе. Она перевела взгляд на стол и смущенно сжала губы: на столе красовался отпечаток челюсти. Да, часть стола была отгрызена так, что на нем остались следы зубов. Вот тебе и романтический момент. Сначала я решил, что это может быть элементом декора, который должен создавать одному только дизайнеру стола понятную атмосферу, но, подумав, решил, что никому в голову не пришло бы заказывать дизайнерские столы в эту дыру.
- Ну и ну, - сказала подруга, улыбнувшись.
"Ну и вечер", подумал я.

***
Второй раз я, увидев, что несмотря на сложившуюся ситуацию, ей понравились такие вечера, выбил билеты в более-менее пафосный клуб. В нем уже были диваны и столики "для уединения", акустика была устроена на уровень выше, и под ногами хотя бы не бегали тараканы. При всех плюсах интерьера, группы, приехавшие выступать, играли из рук вон плохо. Я чувствовал себя так, словно музыка огибала мои уши и проходила мимо. Я понимал, что для их уровня композиции что-то из себя представляют, но совершенно не мог уловить, что. Мои ощущения были похожи на то, что можно чувствовать при прослушивании музыки друзей, которые вам дороги, но чей музыкальный вкус вас ну никак не прельщает. Слушаешь из уважения, стараясь прожить мелодию, но ничего не выходит. И на восторженные возгласы отвечаешь только "Ну, в этом что-то есть..." Да что? У меня не возникло желание досконально проникнуть в хитросплетение миллионов звуков песни - значит она мне не понравилась. Она не моя.

Я понял, что она скучает, минуте на двадцатой после начала выступления. Она умела потухать, когда ей становилось некомфортно. Любой другой бы и не заметил, но ее тут больше нет. Она придумала, как потухать: концентрировалась и мысленно отдавала команду всем внутренностям перевернутся вокруг своей оси. И на сцену выходила другая, потухшая она. С виду та же, но на самом деле вы видите только ее макет, который она оставила после себя. Сама она повернулась вокруг своей оси и стоит к вам спиной. Ее тут нет.

Потухла.

Я позвал ее по имени. Это был верный способ вернуть ее. "Уходим", прошептал ей на ухо я. Уверен, что она не услышала из-за шума ровным счетом ничего, но поняла гораздо больше. Я заметил лишь уголок ее улыбки: "Долго же до тебя доходило", смеялась надо мной она. Я закурил и ужасно огорчился, что испортил ей вечер. Она взяла меня за руку, и мы начали пробираться через толпу вон из этого клуба. На улице было так влажно, что мне хотелось выжимать воздух. Почему-то сырая погода обволакивала меня и тормозила, кажется, каждый мой сустав. Я тупо брел за ней, и, даже стряхивая пепел с сигареты, мои пальцы как будто увязали в этом воздухе.

***

Я только и услышал: "Сюда", и направление нашего движения резко поменялось. Я очнулся от дурмана мягкого воздуха и, словно только проснувшийся, пытался осознать, куда ведут меня эти ступеньки и почему ее глаза так горят.

Парень на сцене на акустике играл "Wicked Game". Я сидел и пытался понять, что происходит. Его голос умудрялся перестраиваться с тональности на тональность в разы галантнее и нежнее Криса Айзека, и, что уж говорить, песня выходила невероятно мелодичной и берущей за душу. Когда он закончил, наш зал (подруга завела меня в крохотный бар со сценой, похожей клуб стенд-апа; меня привлек потолок: он был ужасно низок, но от этого в помещении становилось уютнее, мы чувствовали себя ближе друг к другу, и я невольно взял девушку за руку) взорвался аплодисментами. Заросший бородой парень улыбнулся и легонько кивнул головой залу и, взяв гитару, поспешил к столику своих (как мы решили) друзей. Меня поразил его совершенно отстраненный взгляд: его друзья хлопали его по плечу, а он улыбался и пил с ними пиво, но мыслями как будто был в миллионе миль отсюда. С каким-то сочувствием он смотрел на окружающее пространство: "Здорово, здорово,  да что-то не то... Что? И как им дать знать?.." Я осторожно посмотрел на подругу.

Нет. Не потухла.

Следующую группу я слушал до боли внимательно. То ли я уже прилично захмелел, то ли этот вечер просто был полон мистики и совпадений, но сомнений быть не могло: песню, которую они играли, придумал я. Да, года три назад, абсолютно точно именно этот мотив и именно эти слова про алкоголь и сигареты. Потом я вспоминал, что кто-то из знакомых рассказывал мне о таком явлении, но кто это был и как это явление называлось, я вспомнить не мог. Да и был ли такой факт вообще? Я думал было поговорить с подругой на эту тему, но решил, что она примет меня за сумасшедшего. Да и разговор приходился совершенно не к месту: ей очень нравилось тут, и я решил не беспокоить ее в таком состоянии (в котором я лично ее видел в первый раз). Я уж и думать забыл про неудачную идею вечеров музыки.

***

После сет-листа группы, укравшей мои песни из моей же головы, на сцену вновь вышел тот парень с отстраненным взглядом. Его встречали чуть ли не визгом, но потом я понял, что это кричали его друзья: дурацкий способ подбодрить. Всегда, когда приходил на концерты групп знакомых, не позволял себе роскоши кричать или даже громко хлопать. Я хотел прочувствовать эмоции людей, которые тоже пришли слушать моих друзей, и мне не хотелось портить им впечатление от выступления своими слепыми эмоциями поддержки "потому что выступающие - мои приятели".

Парень сел на табурет, провел руками по струнам и начал играть "Plateau" Нирваны. Ритм он отбивал на барабанчике для ноги. Подруга была покорена. Особенно музыканту вновь удавались те самые тональные перескоки в припеве, что я так хвалил в прошлой песне. Печаль и ту самую невысказанность и стремительную жажду объясниться он вкладывал в музыку с таким напором, что казалось, что она сейчас треснет по швам и разлетится, никому не доставшись. На последнем припеве зал затянул слова с ним. На финальных аккордах парню рукоплескало все собравшееся там общество. Он вновь улыбнулся своей словно бы скорбной улыбкой, встал, пошел было со сцены к столу своих друзей - и вдруг перевел взгляд на меня. Его глаза широко открылись и вдруг наполнились такой болью, которую он не смог вложить ни в одну из песен этого вечера. "Ну ты-то, ты-то поймешь?!", вскричал он мне своим взглядом.

Я не понял.

***

Девушка, войдя, тут же в два прыжка рухнула на кровать. Я закрывал дверь и развешивал вещи по крючкам. Квартира была во тьме. Не раздеваясь, я свалился как подкошенный рядом с ней, как был, в одежде. Мы лежали и смотрели в потолок, и я даже не знал, хорошо это или плохо. Мы явно оба были довольны вечером, что его обсуждать? Я понял, что засыпаю стремительнее таяния льда в стаканах виски, шестой из которых явно был лишним.
- А ты не боишься старости?
- Нет. Я до нее не доживу, - отвечал я, пытаясь ленивыми пальцами зажечь сигарету, чтобы еще хоть немного пободрствовать.
- Как тебе 27 лет? Достаточно проживешь?
- 27 так 27, - бормотал я, втягивая дым и ища сигаретой пепельницу; я засыпал.

***

Последнее, что я помню в тот день, - это ее запах. Она уткнулась в меня и мгновенно уснула, а я полной грудью вдохнул ее.
;
(4)

Ненавижу просыпаться. Каждый раз, когда я просыпаюсь, я как будто оставляю другую, "сонную" жизнь без внимания. Момент подъема всегда приходится именно на ту фазу, когда ты хватаешься за воспоминания, а они словно нарочно испаряются. Действия, которые мне нужно было сделать во сне, забываются, а чувство необходимости их выполнения остается. Эта слепая безысходность пробуждения нередко портила мне весь день.

Девочка с пухлыми щеками просила меня что-то сделать. Мы в бетонной комнате. Сейчас осень, вот листья под ногами. Ее взгляд. Меня выдирают из собственной реальности. Доброе утро.

Проснувшись, я сжимаю посильнее глаза и пытаюсь вернуть девочку. Нет. Еще одна особенность меня - это то, что я не могу уснуть, если уже проснулся. Во мне как будто что-то выключается, и, как бы я ни старался, я не смогу просто перевернуться на другой бок и продолжить сон. Вот подруга так может и с непониманием относится к тому, как можно не спать, если хочешь спать. Соответственно, она из-за своего умения встает позже меня, а я слоняюсь по квартире, стараясь не будить ее. Еще с детства я обнаружил таинство делать что-то в тишине, когда я просыпался раньше родителей. Ты медленно проверяешь их сон на прочность и находишь тот уровень шума, которым ты располагаешь, а потом резко притихаешь, услышав хоть малейший шорох или вздох со стороны спальни.

***

В кровати я себя обнаружил, как ни странно, в правильном положении, хотя мне казалось, что вчера мы рухнули на нее как попало. Хорошо еще, что попали на нее: ненавижу спать на полу. Подруга опять-таки может. Она вообще много чего может. Просто не говорит.

Тревожили душу мне только два вопроса: как начинается "Fat Bottomed Girls" у Queen и сколько же я проспал, если она уже встала?

Я смог подняться где-то через час после того, как открыл глаза. Голова трещала от потребленного алкоголя. Странная усталость прошлого дня и ватность всех конечностей никак не желала проходить. Мозг тщательно обрабатывал поступавшую информацию. Я сходил в туалет, облил лицо водой и посмотрел на лицо и грязные волосы. Приводить себя в порядок не хотелось совершенно. Я пошел на кухню, открыл заведомо пустой холодильник и вытащил забытую заплесневелую чурчхеллу,  привезенную родителями год назад. Вымыв ее, я чуть не сломал зубы об застывшие орехи. Ужасно заболели виски. Что же не так с этой чертовой головой? Выкинув половину своей трапезы, я побрел курить на балкон. Табак растекся по легким, мысли начали устаканиваться, и я наконец осознал: я обошел все места своей квартиры; ее не было.

Я покусал губы и затянулся. Сомнений быть не могло, я не мог не заметить человека в доме. Я закрыл балкон и обошел жилье еще раз. Вот ее вещи, вот косметика, вот расчески. А она где?

Ну хорошо, подумал я, мало ли. Дела могут быть у любого человека. У меня тоже были дела, ведь так? Я оглядел комнату.

Сперва я собрал все вещи и выкинул их в стиральную машину, протер рубашкой пыль, бросил ее в остальную кучу и запустил стирку. Вернувшись в комнату, я сел за стол и посмотрел, что нужно сделать по учебе. Отфильтровав нужные предметы от ненужных, я решил, что не нужно делать ничего. Прошло минут сорок. Девушка не появлялась. Отпали варианты магазина и прогулок. Я еще раз оглядел комнату.

***

К вечеру я сидел в гладковыбритой квартире, где все сияло белизной альп и пахло подобающе. Все, что подруга могла забывать делать, и чему я не придавал внимания было расставлено по своим местам. Белье сушилось на кухне, холодильник сиял пустотой, а чистые окна теперь не вызывали отвращение. Я курил в кресле на балконе одну сигарету за другой и думал о ней. Я не понимал ровным счетом ничего.

***

Я проснулся замерзший, голодный и с горлом, уничтоженным никотином. Всю ночь я просидел на балконе и там же уснул. Потерев виски, я поплелся на кухню и сделал себе чай. Да, дома никого не прибавилось. На меня как будто взвалили гору пуха: он вроде и не весит ничего, но дико мешает. Так и я, не чувствуя тяжести на душе, отчетливо понимал, как же противно моему организму. Я выпил чай, пришел в комнату, вывалил на вымытый вчера пол все ее вещи, укрылся ими и лежал так до вечера. Я не хотел ничего, только чувствовать ее запах.

Я хотел ее назад.

***

Проснувшись утром, я как будто протрезвел. Вылез из-под горы футболок, пары джинсов, свитера и лифчиков, посмотрел на себя в зеркало и подумал: "Ну и ну". Убрал все назад. Сходил в ближайший магазин и купил какой-то растворимой еды. Съел. Взял ручку и тетрадь и начал обдумывать план действий.

Сначала я подумал о ее телефоне. Господи, как я мог быть таким расхлябанным, думал я в тот момент. Ее, может, похитили, а ты ждешь ее два дня и даже не попытался поискать. Я набрал ее номер и стал ждать.

Жужжание доносилось из сахарницы. Пару минут я созерцал большую сахарницу, медленно, но методично перемещавшуюся по столу. Я бросил трубку, успокоил сахарницу и достал из нее ее телефон. Хорошо. Этот пункт можно вычеркнуть.

После этого я начал думать, где она может быть. Я с ужасом пришел к выводу, что я понятия не имею, где ее можно искать. Я был только на ее съемной квартире, в которой она теперь не жила, я не знал, где живут ее родители и не был с ними знаком, я лишь косвенно знал ее подруг, с которыми иногда приходилось знакомиться, но никогда не доводилось брать телефоны. Я понял, что жил с человеком, толком не зная именно этого окружения. Мы были вместе, мы были сами себе общество. Да, конечно и я, и она знакомили друг друга со своими друзьями, но большую часть времени мы проводили вдвоем. Глупость какая.

После такой постановки проблемы передо мной встал морально-этический выбор: имею ли я право пользоваться ее личной собственностью в моем доме? У меня на примете был телефон и ноутбук. Ведь она может еще и вернуться, а я могу натолкнуться даже при своих благих намерениях на что-то очень личное. Как это потом объяснять, если она вернется как ни в чем не бывало? Но я подумал, что дело несколько серьезнее, и, вдохнув поглубже, разблокировал телефон.

Телефонная книга была пуста, в СМС был один бессмысленный спам. Ее мобильник был чистой книгой: никаких контактов в нем не было. Я просмотрел и все ее заметки - какие-то фразы, цифры и бессвязные слова, значившие что-то только для нее; никаких зацепок.

В ноутбуке я прочитал, кажется, все текстовые документы - множество рефератов времен ее учебы и только. Музыка. Пара фильмов. Из личного я нашел только фото с семьей с ее выпускного. Мать, отец, сестра и она в красивом черном платье. Ее взгляд смущен и печален. Как будто фотограф застал ее врасплох. Кстати, я первый раз увидел ее семью. "Похвально," ругал себя я. Просидев до вечера в ее ноутбуке, я так и не нашел ничего стоящего. Зато прослушал дискографию The Doors, которая оказалась на компьютере. Ничего важного: ни скрытых папок, ни заметок. Лучше, чем телефон, но все так же бесполезно.

***

В первом часу я отодрал засыпающие глаза от монитора, и, плюнув на свою затею, открыл пиво, пачку чипсов из магазина, взял сигареты и просидел на балконе до поздней ночи. Вернувшись в квартиру, я упал на диван и попытался устроиться спать. Поворочавшись несколько минут, я все же встал, достал из шкафа ее кофту и положил рядом с собой. Это немного успокаивало.

***

Засыпая обняв ее кофту, я впервые подумал, что я сделал не так. Кажется, в первый раз.
;
(5)
У меня сложились очень специфичные отношения с музыкой. В детстве, когда отец ставил диск Alphaville "Forever Young", заглавная песня ("Victory of Love", да?) жутко пугала меня. Мне представлялся огромный косматый клыкастый зверь в заснеженной чаще, где трещат морозы такие, что от холода сводит дыхание. Зверь, которого я себе придумал, был жутко страшным, но я сидел в комнате и пристально вслушивался в каждую ноту в каком-то исступленном интересе перед страхом, который таила в себе музыка. С тех пор я ищу в песнях что-то, что невообразимо цепляет. Оно по большей части спрятано и завуалировано, отчего поиск его становится еще увлекательнее. Например в бэк-вокал в "Blasphemous rumors" у Depeche Mode. Или же сочетание голосов Меркьюри и Мэя в первом куплете "Who wants to live forever". Порой подобная прелесть песни хранится в одном единственном слове, как "only" в припеве "Know by now" Роберта Палмера. Даже явный дефект или ошибка может стать сердцем песни, допустим, фонящий микрофон во втором куплете "Man who sold the world" с выступления Нирваны на Unplugged. Делается ли это специально, или у исполнителей выходит так неожиданно для них самих?

***

Окончательно разобравшись с последними долгами, я кое-как закончил год в институте и благополучно отчислился. Родители расстроились, но я постарался объяснить им, что не в моих силах вновь вклиниться в учебный процесс, который я запустил, да и что желания большого я не испытывал. Я любил своих сокурсников, но каждый для меня оставался лишь фигурой в жизни, не более. Знания не увлекали меня, отчего пребывание в институте оставались лишь данью уважения к родителям и необходимостью быть хоть чем-то занятым. 

Когда я принес домой документы, подтверждающие мое отчисление, и положил их на стол, я подумал, что же делать дальше. Расписывать планы и ставить задачи я очень любил. Специально взяв лист, я пробовал описать всевозможные варианты моего существования, но бумага оставалась чистой. Я понятия не имел, ради чего я здесь существую и куда теперь двигаться. Я начал водить ручкой по листку и понял, что чернила в ней высохли. Мне было 21, а я готов был заказать гроб и вырыть себе могилу только от скуки.

Я скомкал лист и вместе с ручкой выкинул его в мусорное ведро.

***

Я не могу сказать, что перестал общаться с друзьями после того, как начал жить с ней. Да, мы проводили с девушкой колоссальное количество времени вместе, но ведь мы и со знакомыми встречались. Откуда-то же я знал ее подруг и друзей. Пускай они не особо попадали под критерии моего круга общения, но они были славными. Наверное, про моих друзей она была похожего мнения. В ее компании не имели ничего против меня, а это уже больше половины залога успеха, как на мой взгляд.

Но, как ни крути, своих друзей я начал видеть реже. Вскоре я и вовсе потерял хоть какую-то с ними связь. Было ли это предательством? Вряд ли. Да и почему оно должно было им быть? Ведь я не забывал о их существовании, я просто испарился из их жизни, а они из моей. При этом, я уверен, в любой ситуации мы бы могли связаться и вновь собраться вместе. Мне так казалось. Интересно, это чувство как-нибудь схоже с разделением СССР на СНГ? О чем я только думаю?

На самом же деле, у меня была моя любовь и мой эгоизм, за которыми я не видел ничего.

***

Попытка восстановить отношения со знакомыми была обречена. Было довольно странно появляться спустя такое время. "Привет, да, сколько мы не общались, полгода, год? Так что, как сам?" У лучшей подруги родился ребенок, о котором она мечтала с момента, как первый раз переспала с парнем. Ребенок преследовал ее как навязчивая идея, и вот очередной ее ухажер сотворил ей орущее безмозглое милое маленькое существо. Она обиделась на мое отсутствие больше всего, но она же и быстрее всех простила мою неучтивость. Лучший друг превратился из спокойного флегматичного парня, на которого можно положиться, в быстрого монетизатора. После института он во всем видел выгоду и деньги, и как можно скорее забирал их себе. Его, как я понял, совершенно не волновал я. Пока мы пили виски у него дома, и я рассказывал ему обо всем, он, кажется, продолжал просчитывать в уме операции фондовых бирж. Он сильно изменился, и меня это опустило еще ниже: если я не могу отступить на предыдущую ступень из-за ее отсутствия, то куда мне идти?

Другие знакомые и приятели расценили мое отсутствие как угодно, но во всем винили ее и обещали вылечить меня алкоголем, а девчонку найти в миллион раз лучше прежней. Их нелепая болтовня помогла гораздо больше.

По большей части я разочаровался и в обратном пути. С этими людьми меня связывало прошлое, а я его уже не помнил. Каждая секунда тех времен казалась совершенно неуместной к сравнению с нынешней ситуацией. Поэтому, мало-мальски поправив отношения с друзьями, я решил остановиться.

***

Пока я носился из дома в институт с пачками документов, я наблюдал за людьми. То ли из-за того, что раньше я ездил на учебу только с похмелья, и на окружающих мне было плевать, то ли из-за моей нынешней меланхоличности я начал замечать, насколько люди в общественном транспорте интересны. Я стоял рядом с ними, украдкой поглядывал на то, как они выглядят, чем занимаются, что читают и на кого смотрят, и пытался понять каждого: кто он - тот, кого я сейчас изучаю? Люди отпечатывались у меня в голове, и их образ продолжал ходить со мной по городу. Я иногда думал: если я начал описывать людей, может быть кто-то из них так же уже описал меня?

***

Я смотрел на его уши. Видит бог, все эти годы я никогда не обращал на это внимание: передо мной стоял негр, и его уши были черными. Я уцепился за него взглядом пару остановок назад и никак не мог оторвать глаз от его ушей. Самое обидное в наблюдениях - это быть пойманным. Но негр находился в своих мыслях и не обращал на меня никакого внимания. А я стоял, пораженный фактом того, что у негров уши тоже черные. Я разглядывал эти точеные ушные раковины, маленькие и острые, розоватые внутри и черные снаружи. Переводил взор с мочек на слуховой канал и обратно. Завороженный, я пялился на самые необычные уши на планете.

Негр вышел, и я опомнился. Моя остановка была уже далеко позади. Я вышел на следующей и стал ждать обратного рейса. Уши не выходили у меня из головы. Я потрогал свои: нет, совсем не то.

***

Я шел за ней по переходу в метро. Было еще довольно прохладно, и пассажиры были укутаны в пуховики и пальто. Она шла, набросив на одно плечо кожаную куртку, а другое оставив открытым. Второе плечо было защищено от холодов громаднейшей татуировкой. Сколько бы я ни смотрел на нее, я не мог понять, что там нарисовано. Там были и змеи, и звон металла, и жар огня, и любовь, и море. Там, черт возьми, было все. И этот пейзаж всего женщина гордо несла на своем плече. Смотря на людей поверх круглых желтых солнцезащитных очков, она рассекала толпу. Небольшого роста, неправильно сложенная, она давала фору всем красавицам планеты. Ни одна из них не была достойна идти перед ней. Вознесение себя на вершины, когда в тебе метр пятьдесят три. Меня пугала ее красота, и я, проклятый, шел за ней следом, боясь своих шагов. Вокруг стояла кромешная тьма, и непреодолимая тишина обволакивала мое тело словно тесто: она шла впереди, и существовали только мы. Мы вошли в вагон.

В руках она несла большую лилию. Ненавижу лилии, и в то же время обожаю их. Лилии - это именно те цветы, которые как будто переполнены всеми теми качествами, за которые их так любят девушки: они выглядят огромными и пышными, их изгибы невероятно изящны, а аромат уничтожает сладостью до головной боли. Сверхцветы. Дарил подруге только их.

Свою лилию женщина с татуировкой прижимала к себе и отрывисто покусывала ее стебель, отрешенно смотря куда-то за стекло, безрезультатно вглядываясь в черноту тоннеля метро сквозь свои желтые очки Джона Леннона. Я начал чувствовать, что мои глаза слезятся от неотрывного взгляда на нее, а голова кружится от запаха лилии, которую она продолжала медленно грызть.

***

Поезд открыл двери, она проснулась, выпорхнула на платформу и тем же шагом, раздвигающим горы, быстро и смело двинулась куда-то, где она была нужна.

Мои глаза рыдали, мои виски болели, мои скулы ныли от того, что я стиснул зубы в замок. Я вывалился из метро на следующей остановке, на улице дошел до каких-то дворов, упал на траву рядом с лавкой и долго блевал.

Я выбросил из своего тело все, что она оставила в нем.

Я был чист.
;
(6)
Не могу ничего с собой поделать, но умею спать только в гробовой тишине. Любой шорох или скрип разбудит меня и заставит сконцентрироваться на нем на всю оставшуюся ночь. Я чертовски долго учился спать с девушкой, потому что привыкнуть к ее дыханию рядом я не мог. В те моменты я ненавидел все. Она мешала мне спать всего лишь своим наличием рядом. Это было очень противоречиво: я ужасно люблю смотреть, как она спит, и ненавижу ее за это. Наверное, это было первое, с чем мне пришлось мириться в нашей совместной жизни. Тогда я чувствовал себя жутко взрослым именно из-за этого факта.

***

Той ночью я проснулся слишком резко. За окном стояла тьма, а в моей голове проносились какие-то звуки, становящиеся более отчетливыми. Скрежет ли, царапанье, но что-то отчетливо скребло мою стену. Спросонья я почему-то думал, что там осы. Тут же в голове возникла картина меня, облепленного осами. Я закрыл глаза. Было бы здорово. Они бы ели меня, а я бы кричал от нечеловеческой боли. Звуки в стене эхом отдавались у меня в голове, ходили по организму и заглядывали во все двери. Я был ими. Я ненавидел их. Я хотел спать. Я спал.

***

Наутро я встал и пошел в магазин купить мой первый синтезатор.

Я перебирал все варианты того, чего мне не хватает для продолжения существования, и остановился на этом. Вышло довольно дорого. Продавец клялся мне, что клавиши дико просты в управлении и "как раз для таких новичков, как вы". Подумав, я решил, что надо брать. Придя домой с коробкой, я бережно распаковал мою новую игрушку и начал ее изучать. Играть я не умел совершенно, но вроде бы имел слух. Мои пробы себя в музыке кончились еще в детстве, когда чопорные родственники силой сажали меня за рояль потому, что это считалось элитным хобби. Сработала реверсивная психология, и я отказался иметь дело с музыкой вообще. Ни нот, ни гамм, - я не знал ничего. Но я чертовски любил это искусство, я окунался в омут красок с головой и искал, искал, искал. Так что покупка как будто бы приблизила меня к источнику той необычной красоты, который до того я мог разглядывать только издалека: теперь я практически могу коснуться воды кончиками пальцев. Огромный шаг.

Я сутками перебирал режимы и тона. Я прикасался к безжизненным пластиковым клавишам и чувствовал себя первооткрывателем природы. Мне нравилось, как мои пальцы гуляют по синтезатору. Их причудливые алгоритмы выстраивались у меня в голове и завораживали навсегда. Бывало, что я останавливался на каком-нибудь мотиве и играл его часами. Представляю, как я утомил своих соседей. Друзья, узнавшие о моем новом увлечении, блеща оригинальностью, стали дарить мне нотные тетради, камертоны и прочую ерунду.

С другой стороны, правило дарить нам с подругой пепельницы ушло вместе с ее пропажей.

В один момент я проснулся, оделся, вышел на балкон, закурил и понял, что не могу курить эту сигарету. Я с силой вдавил в легкие половину и выкинул тлеющий Милд Севен окно. Что такое? Я сходил в магазин за пачкой. На этот раз я купил Кэмэл и Парламент, на пробу. Одно и то же отвращение. Я отчетливо понимал, что хочу курить, но я физически не мог этого сделать. Как будто я хочу съесть что-нибудь, что я придумал во сне: неожиданно перестали существовать те сигареты, которые я хотел бы курить. Напоследок пару месяцев я курил ментоловые Мальборо. В этом плане я обманывал самого себя: за жгучим дымом я не понимал, что вновь курю не то, что требует мое тело. В конце концов однажды пачка стала последней, и больше я не покупал. Для окружающих я просто бросил курить, но для себя это было сравни ампутации души. Я перестроил психическую привязанность, которая сама себя и породила. "Ну и ну", - говорила зеленая пачка Мальборо.

***

За джинглы я сел от нечего делать. Какая-то кампания замороженных мясных продуктов решила, что их бройлеры и свиные туши обязательно должны быть показаны публике и соответствующе озвучены. Это стало моей первой работой.

Для меня короткие бессмысленные композиции были настоящим спасением. У меня никак не получалось написать что-то грандиозное и стоящее, а эта ерунда выходила из меня как на заказ. Обыгрываешь мотив по ситуации. Ситуаций, как правило, три: дебильная (для рекламы, либо содержащей шутки, смешные только их авторам, либо направленная на детей и подростков), солидная (реклама автомобилей, офисов, кампаний, печатающих визитки и прочей чепухи, которая так ценится в мире кожаных кошельков. Здесь же шла и реклама стимуляторов половой активности) и безразличная (например, для рекламы того, что уже содержит в себе отголосок музыкального сопровождения, гастролей артиста, например. В основном делается нарезкой его материала). Все предельно просто. Есть главная тема, ритм ударных подбирается в зависимости от ситуации, накладываются эффекты в отработанные места и записывается (при необходимости) вокал двух ненужных никому женщин. Наблюдая за записью в нашей студии, я часто сочувствовал им. Джинглист может развиваться и дальше, в конце концов дойдя до высоких конструкций, которые родятся в голове на одной из ночных записей тайком от начальства, а вот что делать им? Они никогда не станут певицами, бэк-вокалом им тоже вряд ли выпадет побывать. Они так и останутся дарить свой голос длиной четыре секунды рекламе, которую забудут через несколько недель. Я смотрел на них, и мне хотелось выть от мимолетности нашего мира.

Я начал уходить в рутину с головой. Мыслей не было. Просто садишься в вагон, едешь до работы, записываешь, сводишь, переделываешь, слушаешь людей, смотришь на людей, получаешь деньги, едешь в вагоне. Продал телевизор потому, что не мог смотреть и слушать осточертевшую рекламу. И я правда не знаю, можно ли так ненавидеть то, что сделал сам. Меня всегда терзал вопрос музыкантов-заложников, которые выпускают легенду, а потом, что бы они не записали, вынуждены жить только той самой легендой. Вы видели Depeche Mode? На их концерт не придут, если они не споют Enjoy the Silence и не помашут руками с залом под Never Let Me Down Again! Неужели они не ненавидят свои песни? Это же приговор: "Ты не способен на большее, Мартин Ли Гор."

Приходя домой, я либо напивался и спал, либо напивался и играл. Путающимися пальцами я искал тексты, ноты, пытался подобрать что-то по памяти, сочинял несусветную ерунду, которую утром загонял в одну из категорий, получал за нее деньги и начинал ненавидеть. Я жил свой двадцать третий год. Что могло пойти не так?

***

Я понял: сейчас или никогда. Нужен был шаг. Перебрал все свои записи и выбрал ту, на которую мне было плевать. Что-то вроде ставки на заведомо проигрышную лошадь. Я уговорил знакомого, играющего на гитаре (гитаристом его язык не поворачивается назвать, уж простите), подарить мне себя и барабанщика из его группы. Уговорил отложенными деньгами, так как решил, что благородного порыва у подобных людей не существует. Позвонил девушке, с которой учился вместе. Она играла на клавишах. Уболтал ее прийти хотя бы послушать мою идею. Через людей вышел на знакомого наркомана-диллера, который играл на саксофоне. Мне ужасно нужен был именно саксофонные партии, а семплировать их я не хотел. Вложил в это все, что удалось выскрести с работы. Благо студия была свободна ночами, и охранник пускал сотрудников вроде меня без особого ворчания. Мы собрались, и мы сыграли. И мне понравилось. В сущности, понравилось ли им, мне было плевать.

***

Я пошел дальше. Я стал искать хоть какую-нибудь площадку для выступлений. Клубы? Бары? Я вспомнил, что карту подобных мест мы разбирали еще с подругой. Я начал искать тот самый клуб, в котором мы были в последний раз. Отыскал их. От нас им нужно было название и три песни. Платили мало, но как будто я это ради денег делал. Для другого, нет. Мне было радостно от того, что нас тогда взяли. Могу еще раз передать вам мои благодарности. Правда.

Я просил ребят назваться Gwendy в честь Гвен Стейси. Слава богу, девушке-на-клавишах нравились комиксы, и она поддержала меня. Остальные даже спорить не стали: знакомая дала мне своим голосом абсолютное большинство. В назначенный день мы были в том самом месте с низким потолком.

***

Мы сидели за столиком около сцены и ждали своей очереди. На этот раз я так сильно волновался, что уже совершенно не различал, что, кто и о чем поют. Наконец (видит бог, я просидел там вечность!) пригласили нас. Зал давно таращился на нас (особенно га наркомана-с-саксофоном: он уже периодически ловил мух кончиками пальцев), так что мы вышли под аплодисменты вида "ну посмотрим, кто же это такие". Здорово. Парень-у-барабана позвенел тарелками, и на счет "три" мы ударили "Life's What You Make It" от Talk Talk. Я играл основную тему и добавлял эффекты, друг-не-гитарист выводил партии на электронном Крамере, девушка-за-клавишами играла соло. Я, кажется, даже вытягивал вокальные партии, хотя они довольно высоки для меня. Отыграли первую песню с восторгом. Из всего коллектива мне была симпатична только девушка, извините. Я посмотрел на нее, и она улыбалась. Значит все хорошо. Люди хлопали.

Вторым номером пошла моя песня. Предельно просто и предельно наивно. Я рассказал о влюбленности. Она улетит, и он больше никогда ее не увидит. Их лето подходит к концу, и кто в этом виноват? Наркоман вытащил партии на саксофоне блестяще. Я сыграл свои пару нот. Моя спокойная тихая песня о любви собрала одобрения на уровень "Ну, молодец, видно, что старается". Мне было хорошо. Я поблагодарил людей и приложился к пиву.

Третьей должна была стать "Leave in Silence" от Depeche Mode. Из трех отведенных нам песен мы взяли два кавера. Здесь нужно быть осторожным. Проблемы каверов в том, что люди просто повторяют слова исполнителей. Они не делают нужных пауз, они не следят за точностью изложения, они не делают требуемых переходов. Это как рассказывать стихи без выражения. Ни в коем случае нельзя повторять звуки, которые ты просто услышал. Понять, а только потом отдаться чужому творчеству. Иначе и быть не может. Мы начали. Фишкой исполнения я сделал третий голос в припеве. Получалось более емко и красочно. Раскатистый звук выливался из нас. Ударные были подобраны больше к танцевальному варианту 1984 года. Закончить на чем-то ритмичном после спокойствия казалось мне хорошей идеей. Как же я старался! Очень, серьезно. Засемплировал низкие сопровождающие мелодии, потому что не мог играть сразу два ритма. Я очень боялся выпасть из хода музыки. Да и плюс ко всему прожекторы действительно очень жарят, вам не врут. По мне текло сразу два пота: холодный от страха и горячий от ламп. Наконец отыграли завершающий кусок песни (девушка-за-клавишами очень старалась придумать что-то свое; вышло не очень). Нам хлопали. Мы встали из-за инструментов, откланялись и удалились в бар.

Между нашим выступлением и следующей группой включили что-то из софт-рока, оставив сцену для подготовки к следующим музыкантам. Я закрыл глаза и сел за столик. Открыл глаза. Наркоман ушел сразу, как только мы сошли со сцены. Просто сунул свой саксофон в чехол и поплелся вон из клуба. Парень-у-барабана пошел провожать девушку-за-клавишами до подземки, мы с другом-не-гитаристом пили Джима Бима со льдом. Обожаю виски со льдом: он практически бесконечен и меняет концентрацию алкоголя в себе каждое мгновение из-за таяния льда. Здорово же. После четвертого стакана и он начал собираться и, оставив на столе деньги за выпивку, слабо пожал мне руку. Я сидел один, потягивал пятый виски и слушал музыку. Я гордился собой.

***

- Здравствуй.
Парень с пронзительным взглядом. Да бросьте.
- Ох, привет, - удивленно ответил я. Не думал, что он будет тут. Артисты же в клубах не повторяются.
- Слышал, как ты пел. Третий голос был неплохим решением. Звучало необычно, - он присел напротив.
- С тобой не идет ни в какое сравнение, - усмехнулся я, отпивая из стакана.
- Еще бы, - ехидно ответил он. Зацепив пепельницу пальцем, он повозил не по столу. Достал дешевый портсигар и закурил. Пахло отвратительно.
- Ты все слишком упростил. Ты рассматриваешь музыку как наслоение звуков. Это неправильный подход. Вглядись в суть: одно вытекает из другого, ты не можешь этого не замечать, ты же видишь музыку.
- Я только недавно сел за инструмент, - заметил я.
- Ох, прекрати, господи! - ударив по столу рукой, крикнул он. Пепел упал рядом с моим стаканом и начал расплываться в капле воды.
 - Ты можешь отойти от стереотипов? Это вопрос доверия музыке, а не вопрос мастерства. Ты проникаешь и смотришь на внутренности. Ты должен стать музыке как родной, иначе ее организм отторгнет тебе. Тогда и заниматься этим нет смысла, если не сможешь этого, - с ноткой презрения выпалил он.

Он задержал на мне свой пристальный взгляд. Он сидел так с минуту, а затем расплылся в кривоватой улыбке:
- Эй, не грузись. Я бываю груб, не обращай внимания. Ты же не станешь отрицать, что я в чем-то прав? Теперь бессмысленно спорить с собой: я уже поселил мысль об этом в твоей голове, - он затянулся и потянул руку внутрь куртки:
- Я захватил кое-что для тебя. Ну не смотри ты так! - он рассмеялся и, протянувшись через стол, потрепал меня по плечу. Я отстранился. Это начинало пугать. В своей тарелке я себя однозначно не чувствовал.
 - Это я написал для тебя, - он вытащил из кармана куртки увесистую запечатанную папку. На ней было выведено: "From Norman to Gwendy". Чертов шутник*.
___
(* - Имеется в виду сюжет «Удивительного Человека-Паука», где «Зеленый Гоблин» Норман Озборн сбросил Гвен Стейси с Бруклинского моста)

- Здесь ноты. Я знал, что ты вернешься. Еще с того раза ждал. Долго ты, - рассмеялся он. - Она теперь твоя.
Он посмотрел на меня секунды три, улыбнулся и склонил голову набок:
- Ну не смотри так на меня. Я плохо себя веду, но я же для тебя старался. Я думаю, эта вещь тебе понравится.

Он впечатал окурок в пепельницу и встал:
- Она теперь твоя, - повторил вкрадчиво он. Он пошел к выходу.
- Эй, эй, помни: проникновение! – обернувшись, крикнул он.

Я заказал шестой виски и пачку Милд Севен. Я снова хотел курить. Как никогда в жизни хотел. Что он за сумасшедший, господи? Я отхлебнул алкоголь и втянул треть сигареты. Легкие орали мне: "Ну наконец-то, мы-то думали, что ты никогда нам эту дрянь больше не дашь, скотина ты эдакая! Молодец, молодец!" Я буравил взглядом конверт. Мне почему-то показалось, что этот парень сейчас опять выскочит откуда-нибудь и заорет: "Ну что же ты не открываешь?!" Я затянулся и начал аккуратно рвать обертку. Я запустил руку внутрь и начал выуживать оттуда листы. Листы. Листы. Меня как током ударило. Я медленно и осторожно еще раз засунул руку. Начало подташнивать. Дрожащими пальцами я вытащил из конверта его.

Черный. Сбоку у щиколотки вышита буква "М". Пятки протерты. Дыр нет.

Как?

(7)

Сидя за столом, положив синтезатор рядом, я играл музыку парня с пронзительным взглядом. Она была хороша. До отвращения хороша, я готов был морщиться от ненависти к ней. "Слишком" музыка. Проникать получалось. Песня как будто создана была для этого. Я сидел и играл днями напролет. С работы звонили. Уволят. И черт с ними. Мне было настолько плохо, что ничего не спасало. И я играл. Я ненавидел его, а играл его музыку. Марионетка высшей стадии. Вот к чему я шел всю жизнь, да?

***

В дверь стучали. Два раза. Потом как будто бы занесли руку, но что-то вспомнили и не ударили третий раз. Начали рыться в сумке - ведь у них были ключи.

Время остановилось. Два оборота ключа распространились на годы, на десятилетия, они кружились и замыкались в бесконечность. Я взгляда не мог отвести. Может я и не дышал вовсе, не помню.

Чик-трак. Ручку на себя.

Она вошла. Она тут.

Вы когда-нибудь замечали, какой воздух тяжелый? Его было чертовски много, очень много, может из-за этой тяжести ноги подкашивались.
- Ты, - прошептал я, а голос лился и лился, долго, ходя эхом у меня в голове, стукаясь о стенки и не давая забыть: она вернулась.
Девушка смотрела на меня. Господи, как она была великолепна. Да что уж там, даже если бы она вернулась в рыболовной сети и с водорослями в волосах, она бы была великолепна. Расстояние между нами уменьшалось, как будто комната сжималась, неся нас друг к другу. Она подбежала ко мне и так крепко обняла, что слезы пошли из глаз. Или они не поэтому пошли. Я зарылся в ее волосы и судорожно глотал ее запах.
- Прости меня, прости, слышишь? Я никогда больше так не пропаду, я тебя... - ее слова не доходили до меня. Черт, она никогда не была так сентиментальна. Ладно. Я могу ей это простить. Я ей все могу простить.

Ведь это же она. Ведь так надо поступать?

***

Я лежал рядом и разбирал ее волосы на отдельные локоны. Меня завлекали переливы солнца, в которых терялась она. Она курила, поставив пепельницу на кровать. Дым поглощал свет и, гудя своими пышными облаками, обволакивал нас. Я не видел ее лица, но я почему-то знал, что она улыбается.
- Я хотела предложить тебе кое-что.
- Кое-что? - передразнил я.
Она утопила бычок в пепельнице и, резко повернувшись ко мне, грациозно выдала:
- Пожениться, - и медленно расплылась в улыбке одними уголками рта.
Господи. Нет, серьезно. Она пропадает где-то целую вечность, а потом приезжает связать себя со мной? И я готов?

Конечно. У меня даже сомнений не возникло. Мое доверие к ней было непоколебимо. И раз уж она так хочет, то пускай.

***

Я не думал никогда об этом. Мне казалось, что это удел женщин, - строить в голове семейную жизнь и примерять "его фамилию". Чем для меня была семья в 23? Да ничем! Парой людей, которые живут вместе. Но в конце концов мы не могли так существовать всю жизнь - курить, пить и ездить слушать музыку. Когда-то к нам должна была прийти семья. И вот она. А что мне с ней делать, я не знал. Работы у меня уже практически не было, дел я не вел, но я был чертовски уверен в себе именно в тот момент. Мы сможем. Если мы вместе прямо сейчас, если солнце играет с ее волосами именно эту игру, то кто я такой, чтобы отказываться идти вперед?

Я целовал ее так долго, как не целовал еще никогда.

***

Мне порой казалось, что все то время, которое ее не было, все, чем она занималась, - это планирование наших отношений. То есть каждый сантиметр нашей привязанности прошел тестирование, и теперь перерождался во что-то новое. Она решила, что мне необходимо познакомиться с ее семьей. При упоминании их, в моей голове возникала та фотография на ее компьютере. Все это казалось таким далеким.
Мы долго обсуждали, что конкретно нам надо делать в присутствие ее родственников. Она, черт, просчитала все: что надеть, как причесаться (видимо, мои спутанные космы не производили должного впечатления респектабельного жениха; вот это да), во сколько быть у них дома и что привезти в подарок. Совершенно все это уложилось в ее голове, и теперь текло в меня.
- Слушай, это очень важно для меня. Я люблю тебя, и хочу, чтобы они поняли, за что. Я тобой практически хвастаться еду, а ты сопротивляешься.

Мне порядком надоели все эти сборы, и я решил просто делать то, что ей нужно. Однажды ночью мы лежали вместе, и она спросила, не хочу ли я потом ее к своим родителям свозить. Я заорал и убежал от нее на балкон. Она пришла ко мне, замотанная в одеяло и вытирающая слезы от смеха, и потащила меня назад в кровать.

***

На следующий день она занялась моим внешним видом. Девушка потащила меня в парикмахерскую, где усилием ножниц и машинки мои скрученные волосы рухнули на пол подо мной. Стилист выбрил меня практически на лысо, зато выяснилось, что с короткими волосами мои отрастающие бакенбарды выглядели более эффектно. Никогда не любил бороды. Они унижали меня, как бы говоря мне: "У тебя такой нет, не сможешь ничего сотворить, никакой красоты, ходи с тремя волосинами и страдай!" Даже мужчиной перестаешь себя чувствовать, правда. После всего этого был поход по магазинам. Она водила меня и показывала все новые и новые шмотки, в бесчисленном количестве которых я потерялся уже на втором бутике. Жутко хотелось курить, спать и забиться туда, где рукава рубашек и штанины брюк меня не достанут. Заметив наконец мое напряжение, подруга молниеносно унеслась вглубь вешалок и стеллажей, а минут через двадцать пять принесла зеленый пиджак, несколько белых рубашек, футболку с вырезом и джинсы:
- Это. И мы уходим.

"Это" подошло. Расплатившись, мы взяли такси, забросив вещи домой, поехали в ближайший бар. Отличное окончание дня.

***

Торжественный день настал.

Вообще-то, она все испортила с самого начала, серьезно. Если бы наша поездка не была возведена в такой культ, возможно все пошло бы по-другому, и я не волновался бы так, и не думал над каждой мелочью, и прочее, и прочее.

Ну слушайте.

Чтобы хоть как-нибудь прийти в себя и избавиться от волнения, я купил коробок дерьма. Выкурил немного с ней сразу. Мы позанимались любовью, вымылись, оделись, забрали подарочное шампанское из холодильника и вышли из дома к машине, которую я попросил на вечер у лучшего друга. Позже он проклянет меня за это. Я завел двигатель, и мы рванули в гости. По дороге девушка завернула еще. Мы курнули и включили музыку. Играла Sweet Sixteen Билли Айдола. Нам с подругой понравился Билли Айдол.

Я понял, что все плохо, когда Билли Айдол вылез из пепельницы, показал мне средний палец и принялся дальше играть на гитаре. Я попросил поставить что-то другое. Радио нашло нам Трио Нэт Кинг Коула. Я приободрился. Но как только пианист начал играть соло Straighten Up And Fly Right, клавиши застучали по моим зубам, целясь ровно в оголенные нервы. Они уничтожали, перепахивали звуком мой рот. Я попросил подругу закурить мне сигарету. Я видел, что мы едем по плато Северной Америки, закатное солнце последними скользкими лучами высушивает потрескавшуюся землю, на горах впереди играют блики розового и фиолетового, а из динамиков нашей машины орет All Along The Watchtower. Я курил, высунув руку из окна, и ветер хлестал меня своими холодными волосами. Глаза слезились, но я был уверен, что веду лучше, чем когда-либо.

Я сижу в машине. Двигатель выключен. Ее тело ощутимо справа от меня. Я все еще чувствую запахи мокрой листвы и зеленого цвета.

Она повернулась и поцеловала меня в губы:
- Соберись, милый, держи себя в руках.

Моя челюсть шла левой частью вниз, ухо начало чесаться где-то внутри, а глаза закатывались в неисследованные части моей черепной коробки. Я терялся. Я находился.

***

Ввалившись в родительский дом, я довольно быстро встал на ноги. Мухи и осы ходили роем в моих глазах и ушах. Меня представляли ее матери, загнанной женщине с пучком на голове и пристыженным взглядом; ее отцу, полноватому весельчаку, за чьим рукопожатием скрывалась невиданная мощь, злоба и влияние; ее сестре, чьи глаза сверлили меня со смесью насмешки и испуга. Я точно попал бутылкой шампанского в руку отца, плечо испытало давление от похлопываний, и меня понесли за стол. Я отходил и потихоньку вливался в разговор. Зубы начинали меня слушаться. Мы с главой семейства решили накатить. Он рассказывал мне о турфирме и клиентах, о бедняках жарких стран и бизнесменах холодных, а я отвечал ему описанием студий и моделями Роландов. Мы изрядно накатили. Его жена, смеявшаяся весь вечер о чем-то с девушкой и сестрой (я продолжал ловить ее взгляд), сказала, что уже довольно поздно, и ей нельзя сбивать режим, поэтому мы можем сидеть, но тихо, а они с младшей дочкой уходят. Я вскочил и отвесил им низкий поклон. Отец расхохотался. Стараясь не выдавать в себе пьянь, я нацепил дружелюбную улыбку и пожелал им доброй ночи. Мне ответили тем же.

- У вас же есть трава? Только не ври мне, что нет, ты же приехал убитый в дерьмо, засранец! - гоготнул ее отец, пытаясь шепотом обратиться ко мне.

Вернулась подруга, провожавшая мать до спальни. Коробок прятался у нее в сумочке. Мы раскурились втроем с ее отцом. Господи, нас уничтожило. Запрет шуметь стал нам вызовом, и мы сидели, продолжая несвязнейший разговор, глотая и покоя смех у себя внутри. Мы выпили с ним коньяка. Подруга допивала вино из бокала.

- Я женюсь на вашей дочери, - вывалил на стол свои слова я и стал пристально, насколько это позволял мой нынешний разрез глаз, всматриваться в выражение его лица. Метаморфозы то ли на самом деле искажали его плотное мясистое лицо, то ли их додумывал мой отравленный мозг. Я уснул и проснулся от его возгласа:
- Ты! Вот ты, - он тыкал в меня пальцем, держась рукой за стол, - Ты можешь делать с моей дочерью все, что угодно! Я, - отец хлестанул себя ладонью по груди, - я верю тебе. Верю в тебя, - он придвинулся ко мне и сжал мои руки в тиски своих. И разрыдался.  Эмоции переполняли меня. Мое тело умолял остановиться, голова начинала трещать, а глаза просились разреветься. Девушка стояла поодаль и смотрела на нас. Робкая улыбка, аромат ее духов и атмосфера слез на щеках.

Мы рыдали все вместе пару минут, причем я в перерывах выкурил сигарету, подкурив ее с фильтра.

;
(8)

Вскоре ее отец умер от инфаркта.

Мы готовились к свадьбе, кажется, еще больше, чем к той поездке. Она составляла списки, ездила куда-то, договаривалась и звонила друзьям, консультировалась у знакомых. Я тем временем переговорил с начальством, объяснил ситуацию со свадьбой, наплел о беременности подруги, о том, что нужны деньги, а работы нет, и начальник, с которым у меня прежде были неплохие отношения, без колебаний вернул меня в штат, повысив оклад. Сказать, что мне было стыдно, - это ничего не сказать. Всегда относился к подобным выходкам скептически. Но я был должен. Ей, себе. Всем вокруг я всю жизнь был что-то должен. 

Я отзвонился нашему коллективу и с прискорбием сообщил, что группы больше не будет. Нашу Gwendy сбросили с Бруклинского моста. Расстроились ли они? Наркоман, кажется, вообще моих слов не разобрал, друг и его барабанщик покудахтали что-то наистандартнейшее, а девушке-на-клавишах я дозвониться не смог. Позже узнал, что она улетела жить со своим парнем в другую страну. Парень бросит пить после того, как чуть не угробит их жизни на автотрассе.

Все наши планы разрушила смерть ее отца. Она тут же потухла и провалялась дома несколько недель. Я ухаживал за ней как за ребенком, приносил ей еду, поил ее, вытирал ее слезы. Она ничего не говорила все это время. Я разрывался. Я боялся оставлять ее дома в таком состоянии надолго, но стремился всеми силами задержаться на работе, чтобы чуть меньше времени проводить в глухой пустоте нашей квартиры. Тишина поселилась с нами. Было не по себе.

Через какое-то время она отошла от потери. Она собрала самые необходимые вещи и поехала к матери и сестре разгребать дела отца. Фирма все еще была завещана ей, и, вне зависимости от ее желания, ей пришлось бы заниматься ей после смерти отца.
- Это на пару месяцев, не волнуйся, - слабо улыбнувшись, она поцеловала меня и скрылась из вида.
Я запер дверь и сел на пол. Закурил Милд Севен. В этот раз хотя бы предупредила. Было как-то легче.

***

Мое хозяйство пополнилось еще одними клавишами. Соорудил себе двухъярусную подставку под свое богатство. Я стал записывать все сам. Времени на композицию уходило просто тонна, потому что я так увлекался перебором различных звуков, что вскоре забывал, какой был выстроен план. Я мог случайно запасть на какой-то мотив и совершенно забыть о том, как изначально должна была звучать мелодия. Плюс к этому, продумывать узкие щели музыки оказывалось очень трудно. Что-то я мог сыграть, а что-то нет, и долго трудясь над одной из примочек к главной теме, я мог получить несусветно простую партию, которая мне категорически не нравилась. И все начиналось заново. Я придумывал и пытался дойти до равновесия, когда моя идея и мои кривые руки приведут музыку в удовлетворяющий меня баланс. Начал нервничать.

Периодически звонила подруга. Она возилась с делами уже четвертый месяц, обещая вернуться к наступающему лету. Она стонала от того, что ей без особых знаний о суть процесса приходится ворочать закостенелую кампанию отца, разбираться во всех бухгалтерских тонкостях и устанавливать новые контакты. В такие моменты я понимал, что мне лучше молчать о том, что она покидает меня уже второй раз. У нее в самом деле были проблемы поважнее. Наши разговоры длились по-разному. Иногда она сухо пересказывала день, другой раз часами гневно распинала передо мной ее сотрудников, а могла просто рыдать от бессилия. Но каждый раз последней ее фразой было:
- Рада была тебя услышать. Доброй ночи, - и она сама бросала трубку, не давая мне шанса ответить. Через какое-то время я научился предугадывать время окончания беседы, и на моменте ее дежурной фразы я держал на языке слово и выпаливал его за секунду до:
- Ялюблютебяпока!
Слушая гудки в телефоне, я усмехался про себя: кто еще кого рад слышать.

***

Она осталась жить там. Как и предполагалось, дела фирмы утянули ее с головой, и я совершенно ничего не мог с этим поделать. Я приезжал в дом ее матери раз пару недель, гулял с ней по городу и занимался с ней сексом. Я зашел в совершенный тупик и не понимал, что мне теперь делать. Мы жили в разных городах и работали в разных городах, а мы все так же оставались вместе. Но это было уже совсем другое "вместе". В один из приездов я взял две бутылки шампанского и повел ее сидеть ночью на дамбу на реке. Неся в одной руке туфли, а в другой шампанское, она, как канатоходец в цирке, шла впереди меня, а ее волосы хлестали мое лицо. Солнце садилось, и река шипела, охлаждая его пыл.

- Послушай, так больше нельзя. Я приезжаю к тебе как в гости, а раньше мы жили вместе. Не пойми меня неправильно, может я сейчас и звучу глупо, но, черт, тебе не кажется, что только недавно мы планировали свадьбу, а теперь видим друг друга только по праздникам?
Она опустила голову, и волосы укрыли ее лицо от меня:
- Ну а что я могу сделать? - повернувшись, разбито сказала она мне, - Я не позволю тебе переехать сюда. Это гнилая дыра, и ты это сам прекрасно видишь. Сама я тоже не могу быть с тобой. Ты считаешь, я об этом не думала? Ситуация хуже некуда, я понимаю.

Она размахнулась и запустила полупустую бутылку в реку. Врезавшись лбом в мое плечо, она зарыдала. Я обнял ее. Свободной рукой закурил. Хотелось отправиться вслед за ее бутылкой.

По рукаву моей куртки текли ее слезы.

***

Когда я уезжал, она попросила меня не вспоминать о случившемся. Сказала, что не допустит того, чтобы мы потеряли друг друга. А я не знал, что делать. Как будто все навыки решения проблем испарились. Я вернулся к своим синтезаторам, а она - к своим работникам.

***

Звонок принес мне ее. Выяснилось, что она приедет ко мне отмечать свой день рождения. "Здорово," ответил я, и это правда было здорово. Она брала отпуск на это время, а значит я заполучу ее на длительный срок. Все эти отношения на расстоянии вмиг свалились на меня. Я в жизни не думал о том, каково это - любить и не иметь возможности быть рядом. В любовных делах у меня никогда не было все гладко, но у кого было? Любовь на расстоянии я представлял себе как просто однобокую симпатию без надежд на взаимность: ты уверен в своих чувствах, но ни единого хрена не знаешь о том, что происходит в ее голове по поводу тебя. Любовь на расстоянии в таком случае была тем же самым, но только с изначальным условием: когда отношения начались, она тебя любила. И все! Дальше все уходит на страх и риск, на стечение обстоятельств и направление вихрей жизни. Ты больше никогда не будешь уверен. С другой же стороны, бывает так, что и живя с человеком рядом и засыпая с ним в одной постели остаешься неуверен в нем. С нами все было наоборот. Я верил ей во всем, и я надеялся на взаимность. Но теперь все становилось несколько более проблематично: я начинал ее ревновать чуть ли ни к самой ее жизни. Времена, когда мы в ее квартире нажирались в хлам и пытались попасть в балконную дверь, казались мне в разы более практичными, чем наша сегодняшняя жизнь. Вы можете сказать, что я к своим 25 не повзрослел при таких-то мыслях. Тогда встает вопрос: а она?

***

Пришло сообщение от нее. Она писала, что уже дома и ждет меня. Получилось так, что ее поезд приезжал днем, как раз тогда, когда моя работа была выполнена на семь девятых. И если вы спросите, откуда я взял эти цифры, то я отвечу: с потолка. Всегда было приятно разбивать задачи на пункты и мысленно отмечать выполненное. Тогда дело казалось почти готовым, даже если ты к нему только приступил. "Ну, это уже половина запланированного на сегодня!" "Ого, да я выполнил целую треть всего за пару часов!" Отвлекает и не дает сосредоточиться на работе. Ужасная привычка. Похуже сигарет, уж поверьте.
Я написал ей поздравление и сказал, что буду в течение нескольких часов. Какие-то продукты и выпивку я купил заранее, но мой дом в ее распоряжении, и холодильник в том числе. Я надеялся на ее находчивость.

***

Спустившись в подземку, я, прислонившись к дверям, достал ее подарок. Я купил зажигалку в виде совы, по бокам которой были    небольшие железные крылья. Голова совы открывалась, и из ее недр вырывалось пламя. Покатав зажигалку в ладони, я убрал свою гордость в бархатную коробочку и запихнул обратно в сумку.
- О, здравствуйте!
Я обернулся. Передо мной стояли те самые обитатели метро, которых я уже видел. Негр с ушами и девушка с лилией (на этот раз без лилии, просто с той же татуировкой во всю спину) смотрели на меня и улыбались:
- Помните меня? - спросила девушка, сверкая озорными глазами из-под желтых очков, - Мы вроде бы ехали в метро вместе, да?
- О, д-да, - промямлил я. До чего же я везуч. Как можно было еще раз встретить под землей двух людей одновременно? И почему они, черт возьми, вдвоем?
- Ух ты! Ну бывают же совпадения! - восторженно протянула она и рассмеялась:
- Знакомьтесь: мой муж, - она указала на негра.
- Да мы... Как бы так выразиться?.. - начал я.
- Мы с ним тоже в подземке пересекались, - добродушно пробасил негр, сжимая в своих ручищах мою ладонь.
- Как вы поживаете? Это у вас подарок? - потянула руки к зажигалке девушка с татуировкой.
- Да, что-то вроде... Ко мне девушка приехала, у нее день рождения сегодня. Двадцать семь.
- Ничего себе! Ну вы тогда и от нас с мужем поздравьте, - она опять расхохоталась, - Представляю, как она удивится поздравлению от двух людей из метро!
- Да брось ты, - расплылся негр, - Поздравления от любых приятны.
- Жениться-то не собираетесь? - подмигнула девушка.
- Все как-то не сложилось с этим. Но планировали.
- Ну так это уже полшага! Ой! Остановка наша, ну! - они направились к дверям.
- Послушайте, я... - начал я, - Я извиниться хотел за то, что... ну, наблюдал за вами здесь.
- Что вы, бросьте! - отмахнулась девушка, - Наблюдать за людьми полезно. Может еще и писателем станете, а? - она посмотрела на мужа: - Как, выйдет из него писатель?
Негр только широко улыбнулся и пробурчал что-то невнятное. Шум толпы скрыл от меня их, мы только помахали друг другу. Эта странная пара отправилась по платформе вдаль, а я, прижатый народом к стене, отправился к другой платформе, чтобы для кого-то, кто наблюдает за мной сейчас, тоже отправиться по ней вдаль.

***

Открыв дверь, я увидел следующее: стол, курицу на столе, пепельницу рядом со всем этим, две бутылки вина в тазу с водой (не было у меня ведерок со льдом, что поделаешь) и подругу в фиолетовом платье, как будто собранном из лоскутков ночей различных времен года, гордо смотревшую на меня и улыбавшуюся. Мы обнимались где-то четверть вечности, а потом я все-таки отдал ей ее сову с огнем в голове. Она аж завизжала от восторга: она любит сов. Одно время мы как-то даже хотели купить одну маленькую, но решили, что птице будет у нас не особо уютно. Да и наши брожения по городу ночи напролет и сон весь оставшийся день вряд ли понравились бы сове.
Мы начали трапезу, а она начала говорить. Она все рассказывала и рассказывала о жизни своих людей, а я рассказал ей о моих встречах в метро. Бутылки вина укладывались в нас слой за слоем, и я принес из бара еще.

***

В квартире потемнело. Не свет потух, не ночь пришла, хотя время было уже позднее, - темно стало не от этого. Она глядела на меня, и ее взгляд был чем-то среднем между злобой и помешательством:
- Ты разве не видишь?
Мурашки пробежали у меня по коже. Что происходит, черт возьми, у меня в доме?
- Что с тобой такое? - прищурился я. Алкоголь пробирал меня.
- Ты не понимаешь, - уронила голову она, - Мы не живем. Это, ****ь, не жизнь.
Глаза понемногу начали разлипаться от дремоты. Она опять порезала меня взглядом:
- Ты считаешь это нормальным? То, что у нас с тобой? Я не понимаю, как, но, черт! Я же люблю тебя! С самого первого раза, я увидела тебя и влюбилась. Ты был мне всем. А потом выяснилось, что я не могу существовать с тобой рядом. Знаешь, такая штука, когда звери вместе живут? Когда крокодилу какая-то птичка зубки лечит, да? Так вот мы - это ****ая противоположность! - она ударила по столу рукой и затем зажгла сигарету. Я остолбенел.
- Я ушла. Я ушла тогда для того, чтобы не видеть тебя. Тебе было бы лучше, тебе, не мне. Почему ты этого не понимал?
- Но я думал, что ты любишь меня, - подрагивая голосом, сказал я. Я решительно ни черта не понимал.
- ****ь! Да при чем тут любовь? Я и сейчас люблю тебя. Тебя никто с жизни так не любил и не будет любить. Ты меня своей любовью назад вернул. Меня как рыбу тянуло к тебе, а ведь я так старательно отворачивалась от наживки. Но вот, я теперь твоя рыбка! Лучше бы рыбка утонула.
- Что ты несешь, боже! - начал злиться я, - Я ничего не понимаю, к чему ты это все?
- Пара минут, я доведу свою мысль, - спокойно, сухо продолжила она.

***

- Мы накрепко привязаны друг к другу. Теперь даже свадьбы не надо. Но ты и сам видишь: все вышло из-под контроля. Мы оба сгораем от любви, а сделать с ней ничего не можем. Поэтому я решила, что незачем продолжать это. Так жить нельзя.
Ох, господи. Я закрыл глаза и уронил голову в ладони. Она сейчас уйдет от тебя, та, о которой ты мечтал всю жизнь. И ты ничего не можешь сделать?

***

Меня вернул в реальность грохот разбитой посуды. Она смела все со стола, водрузив на стол продолговатый сверток.
- Что это еще? - спросил я, пряча ноги от лужи вина на полу.

***

- Это ружье, - пояснила она.

***

- Чего?! - рванулся с места я, - Зачем тебе, черт, ружье?!
- Оно нужно для смерти, - так же спокойно ответила она.
- Для какой еще?.. Прекрати...
- Слушай, я всегда считала тебя неглупым человеком, - с укором начала она, - Для моей смерти. Ты возьмешь это ружье и застрелишь меня. Такой ответственный подарок на мой день рождения я могла доверить только тебе. Ты - единственное, ради чего я живу, но мы не сможем так дальше жить. Я слишком много пережила и передумала. Я больше не хочу. И ты не спасешь меня. Вот я, мне двадцать семь, я как Курт Кобейн подохну от дроби в голове, я как Дженис Джоплин задохнусь дымом дерьма у себя в легких, как Ричи Эдвардс наглотаюсь речной воды с камнем на шее под мостом! Эти парни знали, когда помирать - в двадцать семь!
Я рухнул на колени:
- Ты пьяна! Ты не в себе! Успокойся, пожалуйста, это все глупость, наваждение, этого, ****ь, быть не может. Я люблю тебя. Я... Да как я без тебя?! Убить? Я тебе убийца что ли?! Я же люблю... Да что мне сделать, отвечай!
Уголок ее губы презрительно дернулся вверх. Она встала, развернула ружье, обошла стол и вручила его мне:
- На. Я не собираюсь никого отговаривать. Это решено, и ты тянешь время, которое никогда не ценил. Давай, пожалуйста, милый, - она оставалась такой же беспристрастной.
С ружьем в руках, я рухнул на пол и зарыдал:
- Да что же ты сделала со мной?! Я что, этого просил? Я сделал что-то не так - дай мне исправить все, умоляю...
- Да нечего исправлять, дорогой, - с сочувствием говорила она, садясь рядом со мной и вытирая мои щеки, - Просто так необходимо поступить, - она приставила ружье себе к животу.
- Нет! - заорал на нее я.
- Стреляй в меня, говно! Убей меня наконец! Спаси меня от этого де... - кричала она в меня, а грохот заполнял барабанные перепонки, медленно, плавно... Я вдруг почувствовал себя так далеко отсюда, и стало так одиноко.

Выстрел. Занавес. ;

(Послесловие)

Друзья сказали, что дверь пришлось выламывать. Жалко мне дверь, ее еще отец ставил. Также сказали, что я валялся в груде осколков и мусора с ружьем в руках. Мышцы свело, и врачи еле смогли вытащить его у меня из рук. По каким-то экспертизам выяснили, что я лежал так одиннадцать дней. Если бы я не был так слаб, я бы наверно гордился собой: столько времени провел без еды и воды!

***

Дверь палаты открылась, и вошел он:
- Лучше бы ты и дальше музыкой занимался, - ухмыльнувшись, он достал свой дерьмовый Кэмел, - Что-то ты не особо справился. Ни проникать в музыку, ни девушку удержать... - парень с пронзительным взглядом курил, смотря на меня под капельницей. Затушив сигарету ногой, он подошел к изголовью кровати:
- Ты все думаешь и думаешь, да? Как же так? Пепельницы, носки, ужас! Да не существует нас троих, придурок. Ни ее, ни меня, ни тебя. Твой мозг вот так развлекается, понимаешь? - он повертел руками в воздухе, - Вылечат, не волнуйся. Авось и в музыке разбираться начнешь, когда в тебя впихнут, что я - это тоже ты. Ладно, счастливо!
Он развернулся на каблуках и проследовал к двери.

***

- Ах да, черт, - повернулся назад он, - Нет, меня правда позабавило твое поведение. Я же всем своим видом намекал тебе, нет? А ты даже разобраться не пожелал? В своем собственном мозге? Я считал, что ты угадаешь меня, и мы тогда вместе мирно обо всем договоримся, а ты... До чего ситуацию довел, ну! Ладно, мало ли, может увидимся еще? Пиши мне письма, в ад летают самые быстрые почтовые голуби!

***

Через два года я вышел из центра реабилитации. Они утверждали, что засунули мою голову на нужное место. Лучший друг стоял у машины рядом с выходом. Мы пожали друг другу руки. Врачи, конечно, запрещали, но я попросил приятеля привезти мне сигарет. Я запрыгнул на переднее сиденье, а он завел мотор. Я сорвал пленку и фольгу и зеленых ментоловых Мальборо и, вытащив среднюю сигарету из пачки, прикурил от зажигалки. Мне было двадцать семь. В машине звучал "Motorcycle Emptiness" от Manic Street Preachers.

Я дышал.