Когда на земле жили ангелы Ч. 3

   - Ты говоришь время лечит. Я хочу жить через тридцать лет, чтобы почувствовать, что излечен от потери и боли, - произносит мой муж.
Наша машина медленно скользит по трассе. Я не свожу с мужа глаз. Его потеря, его боль сильней моей, хотя разве кто-то, когда-то измерял силу боли? Шахар для него был не просто мужем его младшей сестры, он был другом, с которым они могли говорить обо всём, делиться самым сокровенным, они были, как иголка с ниткой. И сын мой не знает, как жить без любимого дяди. Как приехать в кибуц в гости к тёте Анат и не увидеть смеющееся лицо Шахара, вечно что-то жующего, говорящего о проблемах с улыбкой и простотой, как о чём-то не стоящем внимания и нервов. Шахар - спешащий на помощь всем и всегда. Шахар - знающий всё обо всём. Шахар - любящий и нежный, преданный и верный, решительный и самоотверженный. Шахар - смеющийся в лицо смерти, падающим на голову ракетам. Шахар - муж, отец, сын, солдат, брат, друг. Шахар, наш Шахар. Он был братом, без которого мой муж не знает, как жить дальше.
Муж с трудом ведёт машину, он плачет. Я вижу, как слёзы градом стекают на его грудь.
   - Хочешь, я поведу машину, - говорит сын, утирая кулаком глаза.
Муж останавливает машину на обочине дороги.
   - Я первый раз в жизни не хочу ехать в Нирим. Кто мне ответит, зачем мы туда едем? – кричит,  рыдая, падая  грудью на руль. – Я не могу, я не хочу, я не хочу хоронить Шахара!!! Этого не может быть. Это не должно было случиться с ним, с Шахаром, вы понимаете? Господи, где ты был, когда убивали Шахара и Зевика, когда убивали наших солдат, детей. Где ты был, Господи??? Скажите мне, что это сон, разбудите меня!!! Господи, тебя нет, нет, нет!!
 
Рядом останавливаются машины, люди бегут к нам на помощь, отпаивают водой. С понимаем и слезами расходятся, обнимая и плача с нами вместе. Это общее горе, горе всех израильтян.

На нашей "Тойоте" развиваются два чёрных флага. Ещё вчера это были  государственные флаги Израиля. Муж перекрасил их в чёрный цвет - цвет скорби, горя, траура. Нет больше белого и синего цветов. На них нет символа Израиля "Звезды Давида" - они цвета наших душ, цвета невосполнимой потери, чёрного цвета.

В машине муж, я, сын, дочери. Ор! Мы рыдаем, кричим. Невозможно больше сдерживаться после того, что произошло. После того, как разорванное тело Шахара доставили  вертолётом в больницу "Сорока" в Беэр-Шеве. После того, как мы под обстрелом мчались из центра страны на горящий юг, в больницу. Как я обтирала окровавленные руки нашей Анат, а она кричала отталкивая меня, чтобы я не смела смывать кровь Шахара. Она трясла меня за плечи, рыдая и спрашивая: "Почему? За что?" После того, как в течение шести часов, ожидания приговора - быть или не быть нашему Шахару с нами, вышла врач и сказала, что операция закончена, его переводят в реанимационное отделение. У нас появилась надежда. Она сказала, что хирург, зав отделением, хочет поговорить с Анат, объяснить ей, как быть дальше. Как через несколько минут крик Анат разорвал тишину больничных коридоров.  Она кричала, что этого не может быть, что они не имеют права ей этого говорить. Что она хочет своего Шахара обратно, инвалида в кресле, без рук и ног, но живого. ЖИВОГО! Как бился мой сын головой об стену, как кричал мой муж, его братья, кричали люди из кибуца - друзья, соседи. Кричали мои дети, отец Авива и  его братья. Как окаменела мать Шахара -  Адаса. Как упал на пол его старенький отец. Как выл, раненным зверем, его младший брат и его старшая сестра.  Как я не знала, кого в первую очередь отпаивать, как врачи откачивали то одного, то другого.
Мужчины плакали, как дети.

Вы знаете, как умирает мир вокруг вас? Я это видела. Мы все были в этом аду.
 
   - Привезите моих детей, - кричит Анат, - я хочу видеть своих детей. Здесь, сейчас.

Сын привозит троих деток. Они ещё верят, что папа жив.

Нам всем разрешают с ним проститься.
 
Анат, с каждым ребёнком по очереди заходит в комнату, где лежит Шахар. Дети и она прощаются с ним – навсегда.


Сотни людей на маленьком кладбище кибуца Нирим. Море венков,  живых цветов, мёртвая тишина. Здесь, после обстрелов, не поют птицы. Люди не разговаривают, молча обнимают друг друга, глотая рыдания, заталкивая их далеко в израненные болью души. Все ждут Анат с детьми и родителей Шахара.


Анат и дети сидят на земле, перед свежевырытой могилой. Гроб медленно опускают в землю. Мы рядом, но стоя. Читают молитвы, закапывают могилу. Пыль окрашивает наши лица, одежды в красный цвет, она красная эта пыль и только слёзы, разрывают маски на наших лицах, оставляя светлые борозды. Могилу покрывают государственным флагом, венки, цветы, рыдания, речи. Последние речи. Последние слова признания, уважения, любви и бесконечной скорби, … и песня, любимая его песня об отце. Теперь эта песня всегда будет для нас всех звучать и восприниматься по-другому.
Больше никто не сдерживает боли, да и как можно её сдержать?  Какое сердце может её сдержать? Какая душа может удержать столько боли? Мы знаем, кого потеряли. Мы знаем, что ушло вместе с ним. Мы знаем, что осталось после него.  Мы только не знаем, как без него жить.
Его имя в переводе с иврита – рассвет, заря. Он был для всех светом, дающим жизнь.


Мы все сидим на огромной зелёной поляне, мы ждём. Чего? Мы ждем, чтобы разошлись люди. Мы хотим побыть с ним наедине.

 
Глубокой ночью пустеет кладбище.
Расколотая луна, огромные яркие звёзды над головами. Тишина. Кладбищенская тишина. Нет освещения. Мы - тени. Только наши тихие голоса. Мы сидим на земле, вокруг его могилы. Каждый по очереди с ним говорит. Мы не перебиваем друг друга, не успокаиваем друг друга. Мы плачем не в голос, молча. Рядом с нами  плечом к плечу его друзья-арабы, с которыми он работал многие годы. Которых, за два часа до смерти отослал из кибуца, дав машину, умоляя уехать, вернуться домой, в семьи потому, что оставаться в кибуце опасно, опасно для их жизней. Они с нами, они наши, они наши друзья, наша семья. Они убиты горем, как и мы. Мы все вместе – иудеи и арабы. Нам не нужна война, между нами нет ненависти. Мы все хотим одного – мира на нашей многострадальной земле.


   - Смотрите, бабочка! – шепчет одна из моих дочерей.

Над могилой Шахара огромная белая бабочка.
Дочь протягивает к ней руки, но бабочка садиться на плечо младшего сына Шахара. Гефэну десять лет. Он перестаёт дышать, боясь её спугнуть. Шахав, старшая дочь Шахара, протягивает к ней дрожащую ладонь, бабочка опускается в её бледную, прозрачную в свете луны, ладошку. Через мгновение  перелетает на голову Эйнав, двенадцатилетней  дочери Шахара, но неожиданно садиться на грудь Анат, его вдовы и замирает.
   - Это душа Шахара прощается с вами, - шепчет моя дочь, задыхаясь от рыданий.
Бабочка не улетает. Она опускается в цветы на его могиле и вновь надолго замирает. Потом поднимается в воздух и кружит над нашими головами, опускаясь на плечи, руки, головы каждого из нас.
Мы немы, только Анат рыдая, шепчет: Шахар, Шахар…

предыдущая глава http://www.proza.ru/2014/09/04/1023