Flowers?

 «Два трупа трупу ни к чему»,  - излилась мысль с уст моих, оставив продавщиц цветочного ларька в недоумении шептаться.  Я не услышал и словца, как за углом успел уж скрыться.
 Взгляд на часы.
«Чёрт,  мне нужно торопиться», - стремглав промчался звон тревоги в голове. Ведь пунктуальность - вот, что она любила в людях.
«Цветы?» - назойливо спросил рассудок.
«Цветы,  они мертвы»,  - раздался тонкий, хладный голосок, что поселился в сердце уж как год.
 «Ах да,  уже как год», - напомнил вновь себе я, замедлив шаг у перекрёстка.
 Красный. Светофор велит остановиться, а мозг велит мне заблудиться в дебрях памяти моей. Чёткий, яркий образ всплыл. Моя любовь кружится в танце для меня, слегка пьяна с клубами дыма и разодета как весна. Вдруг образ дрогнул и затух. Чуть еле уловимый шёпот подтолкнул: «Иди».
 Зелёный. Ноги стали каменеть, но продолжали шаг за шагом уносить меня туда, где ровно год назад похоронил надежды разом. Ещё минута через парк,  и я упрусь в ворота, что ограждают всех вокруг от холода камней и душ. А листья томно опадали, деревьев ветви оголяя, и за течением своим сплавляли образ грёз моих.
 Я в комнате,  и здесь же гроб, а в нём лежит моя любовь. Она всегда была как вспышка, толкая меня на то, что, будучи с другой, я не осмелился б и смыслить. Но посмотрите на неё : бледна, лежит, сцепивши руки и приоткрыв немного губы, пытается сказать без звука, что не похожа на себя. В тот день пролил немало слёз я. Вдруг скрип калитки вырвал с грёз, и шаг мой пересёк чертог. Плато и семь ступеней вниз. Спускаюсь.
 Взор на часы.
 Без двух минут четыре. И вот я здесь и в нужный срок, но где же здесь моя любовь? Вот камень, цифры, имя, но как же холодны все их позывы. И хочется завыть от боли, и хочется замёрзнуть от тоски, но, натянув с улыбкой лик, я пустоте излил приветствий крик.
 Вина – вот что обуревает пустотой раз в месяц на могиле той, что в жизни мне светила ярче звёзд. Стою, курю и слов не нахожу, а раньше называл таких,  как я,  глупцами. «Как можно, - думал я, - водить беседы с мертвецами?» Но, сам того не замечая, закашлявшись,  издал я звук.
«Я здесь,  моя родная». Слова, где каждый слог взрывается от смеси чувств, разбились об надгробья грусть. Молчание в ответ и нарастающий души недуг. Вот, что сжигало мыслей моих круг. Хотелось рассказать о самом главном. Хотелось промолчать о пустяках. Но вопреки желаниям моим бессильный взор с тяжестью поник.
«Сейчас ты бы хотела видеть, что я счастлив и продолжаю жить»,  – молвил я,  почти хрипя.
«Но я не смог и не смогу. Тому виной не дух мой слабый, а то, что слишком яркой ты была. Я прикипел к тебе так сразу, что потерял границу между нами,  спустя всего лишь месяц или два». Слова застыли грузным камнем. Язык обмяк, но сил нашёл,  и я изрёк.
«Но ты…  ты ведь ушла так рано. Я не могу тебя простить и вот за что себя корю, пересекая кладбища черту». Слеза, что не ронял при ней живой ни разу, так жарко прокатилась по щеке. Я подступил, сгибаясь на колени, и руку приложил к сырой земле. Пристанище последнее любимой прохладой вгрызлось в кость руки. Глаза сомкнулись, ветер сник и  голос мой, осипши, заскулил:
«Я без тебя,  как те цветы,  давно мертвы моей души огни,  лишь оболочка,  увядая, продолжит жить, радуя других».