Зеленоградская заря

                - Давайте всё запишем мы
                Для будущих годов,
                Чтоб были леса выше мы
                И старше городов.
                (С.Маршак)

     Датой основания Зеленограда считается март 1958 года – подписание приказа о строительстве города-спутника в районе станции Крюково.
     Термин «Зеленоградская заря» появился лет через десять после того, как в городе начали работать предприятия и заселились первые микрорайоны. Придумали его, скорее всего, первопоселенцы и ветераны.

     Зеленоград 1964 года очень мало напоминал современный. Стояли первый и второй микрорайоны, застроенные панельными четырехэтажными домами, ни одного из которых на сегодняшний день не осталось. Третий микрорайон только начинал строиться и почти что в чистом поле стояла кирпичная коробка АТС, до начала работы которой оставалось года три. Два маршрута автобусов – один ходил от станции Крюково до остановки Фруктовый сад, это нынешнее пересечение Центрального и Панфиловского проспектов; другой ходил несколько дальше, до деревни Савёлки – это ось нынешнего Московского проспекта. Въезд в город с Ленинградского шоссе был на сороковом километре. Один стационарный магазин, остальная торговля была разбросана по первым этажам жилых домов. Панфиловский проспект – пустынное место, чуть в стороне от которого были небольшие дачные поселки. Сам город первоначально входил в состав Ленинградского района Москвы. Создаваемые предприятия микроэлектроники располагались в зданиях, совершенно для этих целей не приспособленных: школа-интернат, школа металлистов, школа швейников. Кто мог тогда предугадать будущее, что это будет город лучше некоторых областных центров, и ему будут завидовать жители «основной» Москвы?

     На найденной в Интернете фотографии мы видим южную часть первого микрорайона. Четырехэтажные панельные дома и нет еще ни кинотеатра «Электрон», ни будущего торгового центра…

     Большинство устраивалось на работу, имея весьма приблизительное представление о своей специализации. Шли электрики, химики, металлурги, радиотехники; шли рабочие массовых специальностей – тем в принципе было все равно, какая там будет специализация, токарь – он и есть токарь, везде надо что-то точить. Присылали и молодых специалистов по распределению после вуза. Приходили и специалисты в области полупроводников, часто уже «остепененные» - ну, этих сразу же прочили на руководящие должности в недалеком будущем. Всех их объединяло одно – жилищные проблемы. И действительно, получали благоустроенные квартиры в очень короткие сроки – через несколько месяцев.

     Ситуация с жильем у меня была прямо скажем, аховая. Семья – жена и ребенок, которому еще и года не было. И оказалось нас семь человек в двух комнатах площадью 18 квадратных метров! И получалось, что улучшить свои жилищные условия в разумные сроки можно либо через кооператив, либо устроившись на работу с предоставлением жилья. Таким вариантом оказалось именно трудоустройство в Зеленоград на новое предприятие.

     К тому же, хотелось обзавестись своим жильем, Чтобы был свой адрес, свой почтовый ящик, свои окна, встречающие тебя в вечернее время; в ту пору частенько приходилось ездить на автобусе по проспекту Мира, где в витрине магазина «Свет» были выставлены светильники. Думалось – вот и у меня когда-нибудь будет что-то похожее.

     Таким образом, я оказался среди первопоселенцев нового города. Оказался и автор. Покинув хорошее место на приличном заводе, пустился во все тяжкие, навстречу неизвестности. Всё там еще только начиналось; и при этом – секретность, далеко не всегда оправданная. Пока не будешь принят на работу, на предприятие тебя не пустят. А что там, за проходной? В итоге в апреле 1964 года автор был принят на должность инженера-конструктора в лабораторию, где предстояло заниматься синтезом металлоорганических соединений. После работы заместителем начальника цеха – явное понижение.

Все только начиналось. Институт занимал один из корпусов здания, предназначенного для школы-интерната, так называемый "корпус девочек"; позже к нему добавился второй. Лаборатория, в которой мне предстояло работать, тоже была только-только организована, и я оказался третьим сотрудником. Начальником был выходец из МГУ, с химического факультета, Пашинкин Андрей Сергеевич, кандидат химических наук, химик-неорганик, специалист по соединениям серы, селена и теллура - халькогенидам. Еще была Аделина Сергеевна Стрижкова, Ада, окончившая МГУ несколькими годами раньше меня; до Зеленограда она работала в НИИ Пластмасс и у нас с ней нашлись общие знакомые. Третьим сотрудником оказался я. Первоначально у нас не было даже своей комнаты, был на троих один общий стол в лаборатории электрофизических измерений. Словом - нет ничего.

          Первое, что мне бросилось в глаза после работы на заводе - это преувеличенное внимание к дисциплине, даже не как к таковой, а ее внешним проявлениям. От станции ездили в переполненных автобусах, которые брались с боем; а опоздай на несколько минут - на проходной стоит табельщица и записывает опоздавших, потом будут неприятности. Далее, обеденный перерыв, столовая в другом корпусе, надо идти через улицу - тоже минутой раньше в проходной не пропустят. Когда я работал на заводе, у нас был официальный обеденный перерыв, но все ходили, когда позволяла обстановка на работе; здесь же - ни минутой раньше, позже - пожалуйста. А Пашинкин вспоминал университетские вольности.

        Нас интересовали главным образом органические соединения цинка и кадмия с прицелом получения из них сульфидов и селенидов, а также новое по тем временам направление - так называемые "сэндвичевые" соединения никеля и хрома. Начало этому направлению было положено лет за десять до описываемых событий работами Кэли и Посона в Англии и Фишера в Германии (тогда ФРГ).

         Кроме того, надо было создавать экспериментальную базу. Когда у нас появилось помещение, сразу же стали получать разное мелкое, а порой и не мелкое оборудование. Средства на новое дело отпускались весьма щедро, но ведь не все сразу достанешь даже при наличии фондов. Кроме того, в любой химической лаборатории, если она существует давно, имеется множество вещей, про которые сразу и не вспомнишь - всякие резиновые и корковые пробки, сверла для пробок, лабораторная посуда, которую и не сразу сообразишь, где достать, всякие мелочи, без которых нельзя работать... Заявки заявками, а пришлось прибегнуть к старому как мир способу - выпрашивать у друзей-знакомых. Пашинкин -  в МГУ, я - в Менделеевском институте, где пару-тройку стаканов, где горсть пробок раздобудешь - словом, с миру по нитке... Получили шикарные металлические боксы, они предназначались для работы с изотопами, для химиков несколько непривычные, но оказалось, что работать в них удобно. Поступили и деревянные вытяжные шкафы - это уже что-то родное. Велись монтажные работы, постепенно "обрастали" и глядишь - месяцев через несколько начнем что-то получать.

        Еще для раннего этапа существования предприятия было характерно преувеличенное внимание к внешней стороне дела, к эстетике, нередко переходящей в показуху. Первым директором у нас был Малинин Андрей Юрьевич (1930 - 1979), впоследствии член-корреспондент АН СССР, генеральный директор нашего Научного центра, а тогда - скромный кандидат технических наук, выходец из Гиредмета. Впрочем, важности у него было и тогда...

        На начальном этапе существования предприятия забот у директора было, наверное, немного и он частенько ходил по лабораториям, смотрел, что и как, обращая внимание главным образом на внешнюю сторону - чтобы было красиво. В конструкторском отделе работал даже специалист по технической эстетике, член Союза архитекторов, не помню его фамилию. У нас в лаборатории несколько раз перекрашивали стены, пока не добились нужного колорита, причем одна стена, где окно, была выкрашена в другой цвет. А когда директор у нас увидел в качестве бань для нагрева колб обыкновенные алюминиевые кастрюли, с ним чуть дурно не стало.  Добился, чтобы ручки у них оторвали и приделали блестящие ободки из нержавейки. И так во многих случаях. Впрочем, в части излишней требовательности по большому счету он был прав - учитывая всегдашнее российское разгильдяйство, надо требовать несколько больше, чем надо - тогда и получишь искомое.

        Пока ждали квартиру, ездить на работу приходилось из Москвы, с Ленинградского вокзала, времени на дорогу уходило порядочно, но ведь знали - это временно. На двухкомнатные квартиры была самая длинная очередь, месяцев на восемь. В это время активно строился нынешний третий микрорайон - пятиэтажные дома без балконов, те самые "хрущевки". Говорили уже тогда, что рассчитаны они на 20...25 лет - простояли все сорок. Еще строились девятиэтажные кирпичные башни - одна в первом микрорайоне, две во втором, три в третьем - говорили, что это для начальства.
        Многое на новой работе было непривычно. Так, в НИИ инженер без степени - так себе, а ведь на заводе тогда специалист с дипломом техникума - уже фигура. Здесь запросто могли дать команду прекратить работу и всем идти подметать территорию - должно приехать Высокое Начальство. И не было многого из того, что стало привычным делом для сотрудников устоявшегося предприятия; позже все это появилось в наилучшем виде, но мы пока еще в шестьдесят четвертом...

         Пока суд да дело, надо было как-то осваивать методики получения металлоорганических соединений. Кое-что делалось в Физико-химическом институте имени Л.Я. Карпова в Москве, а что до соединений хрома и никеля, то тут дело оказалось сложнее. Этими соединениями занимались в НИИ Химии при Горьковском университете имени Н.И.Лобачевского - то была школа академика Г.А.Разуваева (тогда - членкора). Меня совместно с Адой Стрижковой послали туда в командировку. Было это в мае 1964-го, пробыли мы там почти месяц, раздобыли и узнали много полезного.

Работали мы в НИИ Химии при Горьковском госуниверситете имени Н.И.Лобачевского; лаборатория  помещалась в одном из переулков рядом с главной улицей города - улицей Свердлова, рядом с кинотеатром "Палас". Возглавлял лабораторию Г.А.Разуваев; впоследствии, когда он стал академиком, лаборатория была реорганизована в Институт металлоорганической химии. А непосредственно мы имели дело с ныне покойным  Г.Г. Петуховым, впоследствии защитившем докторскую в МГУ.

Следует сказать несколько слов о Григории Григорьевиче Петухове (1921-1973), заведующем лабораторией органической химии. Он уделял большое внимание развитию и совершенствованию способов синтеза и методов анализа металлоорганических соединений (МОС). Одним из первых применил процесс разложения МОС для получения металлических покрытий, что нашло применение в радиоэлектронной промышленности. Результаты своих исследований Г.Г.Петухов обобщил в докторской диссертации «Использование металлоорганических соединений для получения металлических и окисных покрытий специального назначения».
Был я на той защите. Это было в 1965 году на химфаке Московского университета. Поехало нас туда несколько человек во главе с начальником лаборатории. Диссертация имела гриф секретности, требовались допуски. Это сейчас ее тема приводится открытым текстом, всё давно рассекретили. Защита прошла без сучка и задоринки, ученый совет был настроен очень благожелательно.

В те времена, о которых идет речь, секретили всё, что надо и не надо. После перестройки ударились в другую крайность – всё раскрыли. Так, когда в 1996 году я сдавал последнюю тему, так отчет был даже не «для служебного пользования». И это несмотря на то, что заказчиком было Министерство обороны. Они сказали – мол, делай открытый отчет, а мне оставалось взять под козырек.        

         Металлоорганический синтез имеет ряд особенностей, значительно усложняющих работу по сравнению с классической органикой. Недопустимо присутствие малейших следов воды и во многих случаях  кислорода. Следовательно - подготовка таких исходных, как бензол, очень тщательная - перегонка над металлическим натрием (!). Исходные носители металла тоже должны быть совершенно сухими и не содержать даже кристаллогидратной воды. Нас интересовали соединения хрома и никеля; если в случае с никелем все было сравнительно просто - синтезировали аммиачный комплекс, безводный по своей природе, то получение безводного хлорида хрома – это была особая эпопея.
   
        К концу лета 1964 года наша лаборатория начала принимать божеский вид, и можно было начинать что-то делать. Появились новые сотрудники, в частности, материально-ответственное лицо - Нина Владимировна Головина, которой я с превеликим удовольствием сдал все накопившееся имущество. Пришел выпускник института тонкой химической технологии Костя Зиновьев, выходец из МХТИ Евгений Добижа, еще несколько человек. Я занялся синтезом хроморганики. Были получены опытные образцы материала, их передавали в соседний НИИ, там их пытались применять. Поскольку получение этих соединений было очень трудоемким и требовало большого объема подготовительных работ, у меня сформировалась небольшая группа, которой я руководил на положении "играющего тренера", хотя по штатному расписанию оставался скромным инженером-конструктором.
         Ближе к зиме Пашинкин взял себе помощника. Это был Борис Георгиевич Грибов, позже доктор, профессор, член-корреспондент, директор НИИМВ и всего объединения "Элма", а тогда - скромный младший научный сотрудник. Пришел он к нам из филиала института химфизики, что в Черноголовке.
    
Была одна курьезная история, связанная с литературным поиском - даже в таком деле  случается всякое. 
Уже тогда А.С.Пашинкин заинтересовался гидридом галлия - дигалланом - как я теперь понимаю, это был прицел на арсенид галлия. Очень долго искали одну публикацию немецкого химика Эгона Виберга; хотя она была опубликована в очень известном журнале "Berichte der deutsches chemishes Gesellschaft", но было это в 1943 или 1944 году и по понятным причинам, этого журнала не могли найти ни в одной из доступных библиотек. Наконец, раздобыли где-то фотокопию (ксероксов еще не было) этой довольно большой статьи и немедленно организовали перевод в отделе информации, причем я был редактором. В этой статье с чисто немецкой пунктуальностью было доказано, что дигаллан не существует! Стоило ли копья ломать?

         Лаборатория металлоорганических соединений в институте материаловедения стояла несколько особняком. Большинство ведущих сотрудников института об органической химии не имело никакого представления, и даже обычные для химика-органика названия соединений воспринимались едва ли не как ругательство. Не анекдот, а сущая правда: один весьма уважаемый работник, начальник лаборатории, на заседании научно-технического совета, увидев на одном плакате название  "1,4-бутандиол", на полном серьезе спрашивал, а почему один и четыре десятых бутандиола? Впоследствии он стал профессором авиационного института (МАИ). Комментарии излишни...
         Да и у других снобизма хватало. Однажды я предложил Пашинкину, чтобы проще было объясняться с потребителями, придумать для них более броские названия наших веществ: например, бис-бензолхром назвать "Хром-6", бис-этилбензолхром - "Хром-8" - по аналогии с номенклатурой нейлонов. В ответ Пашинкин важно изрек: "Пусть изучают женевскую номенклатуру!" Сейчас…

         Так или иначе, в процессе выполнения первых тем определились следующие возможные направления применения металлоорганических соединений в микроэлектронике:
         - Получение пассивных элементов микросхем путем вакуумного пиролиза органических соединений хрома и никеля;
         - Получение изолирующих слоев окисла алюминия путем разложения алкоголятов алюминия;
         - Получение полупроводниковых слоев сульфидов цинка и кадмия путем разложения соответствующих алкильных производных в среде сероводорода.
          Ни одно из этих направлений не получило в дальнейшем серьезного развития. Металлоорганические соединения галлия, индия и алюминия позднее нашли применение в качестве исходных при получении эпитаксиальных слоев арсенида галлия и фосфида индия, но это уже было другое время и совсем другая история.

          За два с половиной года работы в лаборатории А.С.Пашинкина я был ответственным исполнителем в двух темах, автором одной статьи в закрытом журнале и получил одно авторское свидетельство, заложив таким образом начало своего научного багажа.

        Очередь на жилье зависела от состава семьи, соответственно - какую давать квартиру. Самая длинная очередь была на двухкомнатные - месяцев на восемь, однокомнатные давали в пределах двух - трех месяцев, а трехкомнатные - чуть ли не сразу. А еще во втором и в третьем микрорайонах было построено несколько так называемых "молодежных" домов для одиночек - комнаты или 9, или 14 квадратных метров, микроскопическая кухня в полтора  метра и совмещенный санузел с сидячей ванной. Один из них дожил до нашего времени.

        Распределяли квартиры месяца за два до сдачи дома в эксплуатацию, когда в лучшем случае стояла только коробка, да и то иной раз не полностью. А поскольку планировку домов все знали, то сразу было ясно, какой подъезд и какой этаж. Некоторые отказывались от первого и последнего этажа, тогда им распределение откладывалось до следующего раза, а то могли запросто поставить и в конец очереди. Когда мне при распределении достался первый этаж, я согласился - в конце концов, каждый пятый  живет на первом этаже, да и надоело жить в тесноте и ездить на работу по полтора-два часа в один конец. Опять же, первый этаж тоже имеет свои преимущества.

        Мне распределили квартиру в начале зимы, а ордер я получил  где-то около 20 января 1965 года. Первое, что делалось после врезки своего замка - получали сантехнику и электроплиту - тогда это было новшество. А плиту единолично в квартиру не притащишь, нужен помощник, и выработался даже соответствующий ритуал - добыть на работе спирту, принести плиту, и выпить в новой квартире. Перед получением плиты я по дороге на работу занес в квартиру привезенный на руках чемоданчик с посудой, а после работы мы с одним из сотрудников отправились за плитой. Получили, принесли, надо выпить, а чем развести спирт? Сантехника не смонтирована, воду не открыть - выручило нас то, что на бачок в туалете имел самостоятельный вентиль. Вот и картина - из хрустальных рюмочек спирт, разбавленный водой из сортирного бачка.

        Мой покойный тесть, Василий Иванович Глухов, столяр и плотник, во многом помог мне в части дооборудования квартиры. И не только по столярной части. А 30 января (точную дату я установил по "вечному календарю") взялись мы переезжать. Кроме тестя нам помогал брат жены Анатолий, по профессии электрик, живущий и работающий в Щербинке. Специально назначили переезд на субботу, чтобы иметь в запасе день.
        К моменту переезда мы успели приобрести кое-какую мебель, посуду, светильники. Пришла машина - открытый грузовик ГАЗ-51, тогда для нашего скарба этого было достаточно, не то, что 22 года спустя. Погрузились, поехали, трое сели в кузов, утеплились, чем могли - было довольно холодно, а я сел в кабину, чтобы показывать дорогу.
        Проехали по Новокузнецкой, свернули на Валовую и пошли по Садовому кольцу - мимо универмага на Серпуховской, мимо парка Горького и Крымского моста, мимо памятного с детства дома в Большом Новинском переулке и Планетария, затем от Белорусского по прямой до 40-го километра Ленинградского шоссе. Остались позади решетчатый мост через канал, косой мост возле Планерной, поворот на Фирсановку. Недалеко от этого места мы жили на даче летом 1964-го - в деревне Назарьево. Промерзли основательно, за ужином выпили вчетвером литр водки - и ни в одном глазу. Так началось наше житье в Зеленограде.

        Сына привезли в новый дом неделю спустя. Через некоторое время устроили его в детский сад, в ясельную группу, а ведь ему не было и двух лет. Конечно, без болезней не обошлось, Жена моя то и дело брала бюллетень, но это было у многих, и везде начальство вынуждено было с этим мириться. К нам часто приезжала моя бабушка Наталья Карловна и во многом нам помогала. Теща Прасковья Васильевна тоже не отказывала в помощи, но оставалась у себя дома и мы нередко отвозили к ней сына дней на несколько, пока не поправится. Так вот и жили.

        Иногда по выходным выбирались в Москву, чаще с сыном, а иногда и сами по себе. Приезжали либо на Пятницкую 37 к моей матери, либо к теще и тестю на проспект Мира. Бывали в центре города, на Красной площади, а от тещи чаще всего посещали ВДНХ. Не обходили вниманием и другие достопримечательности Москвы, в частности, музеи и выставки, стараясь как можно больше показать сыну, когда он несколько подрос.

        Город строился, люди получали жилье, переезжали. Отставала инфраструктура - так, в третьем микрорайоне долго не было магазина, потом появился магазин-времянка в нынешнем 02-м корпусе, где теперь общежитие МГИЭТа. А телефона даже по городу, не говоря уж о выходе на Москву, не было вплоть до 1967 года. В Крюково ходил автобус по нынешнему Панфиловскому проспекту, дорога была сильно разбита, и ехали до станции до получаса. И когда весной 1965-го был организован нынешний 400-й маршрут, который стал добегать до Речного вокзала за какие-нибудь полчаса, это воспринималось как большое достижение. Шло строительство, застраивались нынешние четвертый и шестой микрорайоны, кроме пятиэтажек в 1965 году появились башни в 12 этажей - это тогда воспринималось тоже как прогресс. Постепенно открывались новые современные магазины, а летом 1965-го с помпой был открыт первый в городе кинотеатр - "Электрон". На первые дни билетов в кассе не было, все распределялось по предприятиям.

        Не всем нравилось  жить в Зеленограде, особенно кто привык к Москве. Сравнивали Зеленоград с Жуковским, считавшимся своего рода эталоном подмосковного города, и сравнение в ту пору было не в пользу Зеленограда. Особенно морщился наш сотрудник Гарик Тычин, живший с родителями на набережной Шевченко, в том самом доме, где и моя бабушка (частенько она передавала через него гостинцы для нашего сына). У него была комната в "молодежном" доме, но он бывал там редко; позже все-таки уехал в Москву. Я тоже подумывал, а не перебраться ли когда-нибудь если не в Москву, то в какой-нибудь крупный город? Идея эта занимала меня много лет, особенно меня привлекал Ленинград, а кроме того - Горький, Свердловск, Калинин - по странному стечению обстоятельств, все переименованные. Впрочем, это были только досужие размышления - в ту пору поменять Зеленоград на что-либо, включая Москву, было ой как сложно. Это не то, что сейчас - продал квартиру в Зеленограде и покупай другую, где хочешь; еще и с выгодой окажешься. Да и жена моя вряд ли согласилась бы переехать насовсем даже в Ленинград.
        А Ленинград - Санкт-Петербург так и остался для меня городом, с которым я связан какими-то таинственными нитями. Обязательно бываю там раз в несколько лет, в футболе устойчиво болею за "Зенит" и водку предпочитаю питерскую.

        Зеленоград же постепенно благоустраивался, как-то незаметно исчезла диспропорция с магазинами, появлялись новые автобусные маршруты, удлинялись имеющиеся, в 1967 году заработала АТС на десять тысяч номеров, правда, до конца 1972-го только две тысячи имели выход на Москву через восьмерку, остальные только по городу. И постепенно, далеко не сразу, он стал самым благоустроенным районом Москвы, и никто уже не завидовал ни Жуковскому, ни даже Химкам или Мытищам. Даже в Москве многие говорили, что, мол, у вас в Зеленограде очень все хорошо. А из молодых жителей уже мало кто и помнит, с чего все начиналось.

       Конечно, все это не с неба свалилось. Средства на благоустройство Зеленограда отпускались весьма и весьма солидные и это только небольшая часть того, что выделялось на промышленное строительство. На наших глазах строилась Южная промзона - эти два громадных здания, "клюшки", а между ними - "шайба", здание Научного центра. Но история создания нашей "кремниевой долины" - это предмет особого разговора и не входит в задачу автора. Я же пишу только о своих личных впечатлениях и о своем скромном участии.

Фото из Интернета

Август 2014.