Дорога-1944

Дорога-1944, очерк

Дорога эта была со мной рядом уже несколько месяцев, с тех пор как я нашёл дядю Васю. И вот сейчас пришло окончательное: надо ехать. Заветная точка быстро нашлась на карте - деревня Авинище, Невельский район, Псковская область. 500 километров от Петербурга. Если ехать - нужно успеть за день туда и обратно, остановиться там негде. Я изучил расписание электричек. Нужный поезд отправлялся в 6-48 утра. Доеду до Гатчины, а там выйду на шоссе - и на попутках дальше.
В компактный рюкзак я упаковал тяжёлые ботинки, чтобы идти по лесу, и если надо, по болоту. Дождевик. Термос с чаем с лимоном и мёдом. Хотел что-то взять из Успенки (дядя Вася - из села Успенка Рыбинского района Красноярского края, откуда он, и бабушка, которой уже нет, и мама, и почти я). Но ничего не было в моей петербургской квартире из Успенки. Только «привет из Успенки».

***

Утром следующего дня еду на попутках. Один из водителей подбрасывает до Пскова. «Куда едешь?» — спрашивает. — «В гости». Водителя зовут водителя Дильшод, ему 35 лет, он из Узбекистана. В Петербург приехал всего три месяца назад, и, кажется, уже вполне адаптировался. По-русски говорит без акцента и грамотно («Друзья русские с детства были»). Дома остались жена и трое детей. Работает развозчиком молочной продукции - вот везёт в Псков питерскую сметану и йогурты. Рассказывает о деде - он воевал в Гражданскую войну в Туркестане. А в начале 20-х совершил беспрецедентную экспедицию на верблюдах в Ленинград - привёз шёлк. Якобы фото этого деда - Джуманьяса Хаббибулаева на этих самых верблюдах фоне дворцов - хранятся в Эрмитаже («Хочу сходить, спросить» - говорит он)…
В кабине устанавливается непринуждённая обстановка. Мы именно общаемся, а не калякаем, чтобы убить время. Нам интересно слушать друг друга. «Скажи свой номер сотового, я тебя дождусь, и довезу обратно до Питера» - сказал Дильшод на подъезде к Пскову. «Ты что, - засмеялся я, - откуда я знаю, сколько там пробуду! Двести километров туда, двести обратно. И там пару часов минимум. Чего ты будешь ждать?» Но номерами обмениваемся. Расстаёмся как старые приятели.
На выезде из Пскова впервые вижу памятник погибшим в Чечне в марте 2000 года десантникам: огромный парашют, на внутренней стороне купола 84 подписи каждого, погибшего на высоте 776 в Аргунском ущелье. Основой памятника служат тонкие дула зенитных установок, которые довершили этот бой, огонь которых десантники вызвали на себя…
А следующий водитель - девушка Наталья - оказывается как раз из семьи десантников: и брат, и дядя, и друзья, все - голубые береты. Вождение машины было страстью Натальи. Водила она хорошо, тем подрабатывала, часто подбирала голосующих, и сейчас ехала забрать из санатория друзей в Невельском районе, чуть дальше моей деревеньки. «Запиши номер, - также как и Дильшод сказала она. - Позвонишь на обратном пути. Если успею - подвезу обратно до Пскова. Обратно буду ехать часа через два». Мы обменялись телефонами. Хотя, признаться, ни Наталье, ни Дильшоду я звонить не собирался - не хотелось нагружать их лишний раз собой.
Не доезжая километров 10 до Невеля, у указателя – «Деревня Авинище , 3 километра» я вышел. Прибыл.

***

Вообще-то дядю Васю мне правильнее называть дедом. Дед Вася. Хотя на самом деле он младше меня. Ему 24 года. Было, когда он погиб.
Про него мы ничего не знали – где погиб, где похоронен. Бабушка рассказывал раньше что-то о нём, но смутно и мало. Да и разве мы запоминали.
«Родился в 1919-м. Погиб в 1944-м, 1 января». Так значится в документах, которые я отыскал в базе Министерства обороны «Мемориал». «Захоронен в братской могиле в 1 км южнее деревни Авинище Невельского района» - говорилось в архивах. И вот я у своротка на Авинище. Где-то тут совсем рядом лежит Вася Болкин – мой двоюродный дед, брат бабушки.
Я осмысливал, конечно, происходящее. Вот жил человек в сибирской деревне. Видел, должно быть, только соседнее село Громадск да райцентр Заозёрный. И вот – война, и через всю страну на запад. Кажется, он только однажды побывал в отпуске у родителей – моих прабабки и прадеда. Кажется, опоздал потом в часть на одни сутки, и его отправили в штрафной батальон.
По себе знаю - когда ты в 17 лет отрываешься от дома, а потом первый (да и второй, и третий раз) едешь к родителям, домой. Представляю, как часто он вспоминал свою деревню – она для него была всем миром. Как спешил туда, когда дали отпуск. Как открылась ему она – дома, знакомые запахи, звуки. И как входил – старший сын – в избу. И как зашумело, закричало, засмеялось и заплакало всё, когда он появился. И с каким благоговением ложился в первую ночь на кровать или на печку, глядя в темноту открытыми глазами, не в силах заснуть. И с какой бережностью проводил в этом доме каждый час и каждую минуту, гоня мысли о войне, не вспоминая о ней – скоро придёт сама. И как прощался, не веря, что пронеслись, как поезд, эти несколько драгоценных дней. И мать складывала ему в мешок поесть – варёной картошки, яиц, хлеба. И плакала, обнимая и целуя, не веря, что может больше не увидеть. И как он растеряно смотрел на них – родителей и младших сестёр и братьев, стоя у порога в своей солдатской одежде. И уже был одной ногой там, далеко, на западе. И как отец шёл вместе с ним дорогой, а остальные остались в опустевшем разом доме. Была, возможно, у него и подруга, с которой он встретился во время короткой побывки в деревне, и на которой бы женился по возвращению, с которой тоже простился, но раньше. И уезжал, сразу собравшийся, жёсткий, длинными поездами на другой конец страны. И верил, что вернётся. Но не вернулся. И осталось от него только воспоминание – большое, серое и комканное, как солдатский бушлат. Не осталось у него ни жены, ни детей. Никто из родных никогда не бывал здесь, на месте гибели его. И никто не знал ничего, кроме отца и матери, которым пришла похоронка. И никто и никогда бы не пришёл к нему. Никто. И никогда.
И вдруг встреча. Спустя 70 лет.
«Привет из Успенки».

***

Дорога к деревне Авинище вела лесная – травяная, продавленная автомобильными шинами. Лес был диким – пахнущий дико, неприветливо, остро – землёй, хвоёй, гнилым деревом. Шаг в бок – а там трава в человеческий рост. А дальше бурелом. Человека не чувствовалось. В одном месте я увидел на дороге что-то серое, мохнатое. Мёртвая мышь. Дальше, прямо под ногами, дёрнулась в сторону, извиваясь, змея. А где человек? В деревне? Сколько же там людей осталось, если здесь, на дороге к жилью, так пусто? Редко, должно быть, пользуются этой дорогой. Но ведь другой нет…
Я шёл вперёд, петляя вместе с дорожкой. Обходя неожиданные взгорки и овраги, поросшие елью, берёзой, сосной, густым кустарником, заваленные мёртвыми стволами. За ветками блеснуло на солнце стекло. Поперёк дороги стояла машина – «Жигули»! Одна дверца открыта, наружу выглядывали обутые ноги. Меня не видели, не слышали, и я пошёл громко – мне не хотелось пугать этих незнакомцев – человек из леса.
В траве лежал мужчина – спал. В салоне, обмахиваясь веткой, сидела женщина. «Здравствуйте!» - сказал я. «Здравствуйте» - ответила глухим голосом женщина: она не ожидала увидеть меня. «Вы в деревню?» - спросил я. «Нет», - сказала женщина. И прибавила: «А девочки туда поехали…» Я кивнул и пошёл дальше. Мужчина даже не дрогнул – спал, вероятно, после долгой дороги, заехали передохнуть в лес. Что за девочки поехали к деревне, я уточнять не стал. По интонации женщины я понял, что девочки им самим незнакомые. Просто девушки или женщины, которые поехали в деревню. «Тем лучше, - подумал я. – Если деревня окажется нежилой, спрошу у них, где могила».
Я вышел на развилку. Одна дорожка вела налево – я увидел там, вдали, за деревьями, трансформаторную будку. Другая вела прямо. Третья направо. Колея, что вела вперёд, была наиболее укатанная, как будто по ней только что проехало авто, и я решил проверить для начала её. Налево, где запах человека – всегда успею. А направо, туда, в неизвестность, идти нет смысла. Я пошёл прямо и почти сразу уткнулся в поваленные тяжёлые стволы. Пути дальше не было. Куда тогда ведёт эта дорога? И отчего такие свежие шины? Я вернулся на развилку. Пошёл налево. И вот показалось первое долгожданное строение – старая трансформаторная будка. Дальше громоздились на пригорках домики.
Домики находились на порядочном удалении друг от друга. На ярко очерченную улицу не было и намёка. Дома утопали в некошеной траве, в молодых стволах деревьев. Мимо проплыла одна избушка – окна заколочены. Вторая с металлическими решётками внутри… Брошенная деревня?! А как же могила? Братская могила! Где она? У кого спросить? Я пошёл скорее. Остановился посреди огромного поля. Тихо. Людей не слышно. Ну, неужели никого нет? Направился к двум большим избам. Остановился у гнилого забора. В окне одного из домов виднелась перина и дужки от металлической кровати. Значит, живут! Из другого дома, выстроившись в ряд, из всех окон выглядывали игрушечные мохнатые чёртики. Я постучал в окно к чёртикам. Тихо. Подождал костяшками пальцев настойчивее. Никого. Подошёл к дому, где виднелась белоснежная перина и постучал туда. Снова нет ответа. Покинутые дома…
Дорога вела дальше - туда, куда уходили, пропадая в густом лесу, покосившиеся столбы электропередачи. А где же девочки? – я всё ещё возлагал на них большие надежды. Поехали туда, вслед за столбами? Я пошёл по этой дорожке вглубь леса. Ноги скользили по вымоинам, кочкам. Казалось, тут может проехать разве только внедорожник. Я уходил всё дальше. Деревня осталась позади. Следы колёс были видны ещё чётко, но дорога временами терялась, испарялась, появлялась вновь. В разные стороны от неё отходили дорожки поменьше, тропинки. Я допустил мысль – каково это здесь потеряться? Можно долго кружить по этой паутине. А ведь надо ехать обратно! Я приехал позже, чем позволяли разумные сроки. День клонился к концу, а я целый час брожу нехожеными тропами!
Я торопился, идя вперёд. Хотелось затормозить бег, сесть на траву, выпить чая, перекусить. Но я бежал не останавливаясь. Поняв, что дорога уходит в никуда, повернул обратно. Вернулся к двум уже знакомым большим домам, в которые стучал. На этот раз я отворил калитку во двор одного – надо проверить. У крыльца валялась старая прялка. Из окон глядели чёртики, поставленные, должно быть, отпугивать непрошеных гостей. Я отворил дверь в сени. Старые сапоги на полу, таз с золой, пожелтевшие газеты. Я постоял у порога и повернул обратно. Зашёл в другой дом: там мне представлялась умирающая старушка на белой перине. В сенях на полу был рассыпан горох, раскидана трава. Внутрь я не стал заходить тоже – жутковато, да и не для того я здесь.
Приметив дом в низине, куда я ещё не ходил, я повернул в его сторону. Вдоль одного из заборов синела развесистая слива. Я остановился, сорвал один плод, бросил в рот, раскусил его, сладко-кислый. И пошёл куда-то через большое, поросшее бурьяном, поле. Может могила где-то здесь? В документах говорится: «1 километр южнее». Это как раз южное направление. Но, поплутав ещё какое-то время, остановился - не найти! Где? Куда? В какую сторону? Под каким деревом? В каком овраге? Не повидались мы, дядя Вася, с тобой. Как горько. Ведь и не повидаемся никогда больше! Не вернусь я уже. Если и вернусь, то что, снова буду блуждать по лесу? Горечь клокотала внутри. Съездил, но не нашёл. Это я скажу родным. Это я говорю себе. До чего беспомощные слова.

***

На часах было начало шестого. Вечерело, а впереди ещё предстояла долгая дорога. А девочки? Где они? Куда пропали? Где исчезли в дремучем лесу? Я шёл обратно, к шоссе, оглядываясь по сторонам (пара на «Жигулях» уехала). Здесь, где-то здесь лежит дядя Вася! Сто метров вправо, сто влево, не имеет значения. Он похоронен в этом лесу. Это только имеет значение. Я пришёл к нему. И он здесь, и больше нигде. Этого достаточно. Я огляделся по сторонам – где остановиться. Где присесть на траву. Где помянуть. Где поговорить с ним. Свернул туда, где торчали в разные стороны пушистыми иголками две молодые сосенки, и опустился в глубокую траву. Достал маленькую церковную свечку. Зажёг. Поговорил вслух. Помолчал. Тушить свечу не стал – она так и осталась блестеть огоньком в земле. И пошёл на трассу. Прощай…
Шагая по травяной колее, я услышал близкий гул. Неожиданно со стороны трассы на меня выехал огромный внедорожник: за рулём молодые ребята. Они глянули на меня, и, не сбавляя скорости, прогудели в сторону брошенной деревни. Куда? Зачем? Что там делать? Полный недоумения я вышел на трассу. Редкие автомобили катили со стороны Невеля в сторону Пскова. Тут же появилась сотовая связь, и сразу пришло два сообщения – от Натальи и Дильшода – оба звонили. Я не стал перезванивать. Начал тормозить машины. Они проносились мимо, обдавая ветром и не думая сбавлять скорость. Снова завибрировал телефон. Звонил Дильшод: «Где ты, едешь?» «Да, да, еду, - что мне было ответить, - но не жди, не дождёшься, далеко ещё!» Я подивился на Дильшода: на часах шесть, и он, верно, давно разгрузился, но, надо же - ждёт.
Я простоял с полчаса, когда всё-таки набрал Наталью. «Я звонила, - сказала она, - но уже проехала, уже далеко!»
Время шло. Я пинал острые камни. За спиной неожиданно загудела машина - знакомый уже внедорожник выкатывал из леса. Я махнул рукой. Водитель нехотя притормозил, опустил стекло. «Из деревни?» - спросил я. - «Да». - «Не подскажете, братская могила здесь есть?» «Есть» - удивлённо ответил водитель. И кто-то невидимый подхватил в салоне: «Есть, есть!» Отворилась задняя дверца. «Вы солдатскую могилу ищете?» - на меня смотрела женщина лет шестидесяти, должно быть, мать шофёра. «Да! Вы знаете, где она?!» - «Знаем, знаем». «Где?» - не верил я своим ушам. - «Идёшь по дороге, - объясняла она, – доходишь до развилки, три дорожки…» Я закивал головой. «И – направо! Не прямо, не налево, а направо. Но, - она посмотрела на небо и на меня, - долго тебе идти-то. До развилки три километра. И от туда ещё метров шестьсот. Но выйдешь прямо на кладбище». - «Спасибо!» - благодарил я. «А вы к кому там?» - задержалась она. «Родственники». - «Да? – удивилась она. – А тут недавно тоже приезжали, издалека, родственников искали…»
Я стоял потрясённый. А если бы я уехал! Удивительно, что никто не остановился. А если бы успела Наталья. Ведь не вернулся бы никогда сюда больше. И вдруг – эти люди, бывшие жители деревни… Нашлась могила. У меня всё клокотало внутри. Нашлась!..
Я стоял на трассе, и понимал, что не вернусь сейчас в лес. Вернусь потом. Главное – нашлась. Узнал дорогу. А сейчас не вернусь. Не поспеть. Слишком поздно…
Я радостно голосовал проезжающим машинам. И вдруг пришла эта мысль: а куда это я спешу? Как часто, набрав скорость, трудно замедлить шаг. Остановиться. Оглядеться. Я здесь. Я преодолел 500 километров. Приехал. Узнал, где могила! Отчего же я стою здесь. Мысль оформилась чётко: да, вечер, но всё будет нормально. Сейчас мне только один путь – обратно в лес. Как легко поддаться привычной суете. Я повернул обратно.

***

Я решил бежать. Взял в руки лямки рюкзака и поскакал по пересечённой местности. Замелькали уже знакомые повороты, опушки, буреломы. Пробегая мимо двух сосенок, растущих вдали, я затормозил: там свеча, там я поминал деда. Я повернул к соснам снова. Заглянул в траву. Свеча горела! Последний огарок – через мгновение погаснет, но огонь теплился. Я вынул из земли короткий восковой остаток – он тут же погас у меня в руках, - зажал в кулаке и побежал, дивясь на всё происходящее, дальше.
И вдруг из-за поворота навстречу выехали… девочки. Те, которых я искал! И о которых знал. Но которые не знали обо мне. Молодая женщина и её дочь лет семнадцати - ехали со стороны деревни на велосипедах. Увидев бегущего меня, они завиляли рулями от неожиданности. Я замедлил шаг. Они прокатились мимо. Нужно было перекинуться словами – не проходить же немо. «Не подскажете?..», - обратился я формально, и спросил про захоронение. Девочки остановились на безопасном расстоянии. «Да, вы правильно идёте, - сказала старшая, – Мы туда маленькие бегали…» Они, верно, приехали из Невеля проведать деревню, где выросла эта женщина…
Вечерний лес был уже не так уютен, как дневной. Но он уже был знакомый мне, свой. Я не чувствовал себя здесь гостем. Добежав до развилки, я повернул направо. И где-то бегом, где-то скорым шагом преодолел оставшееся расстояние.
Могила открылась под сенью деревьев, в тени. Огороженная металлической оградкой, украшенная со всех сторон неувядающими цветами. Кладбище, о котором говорила женщина в машине, было одной братской могилой. Но сколько людей лежало здесь: на бронзовых табличках горели десятки и десятки фамилий красноармейцев!
Я смотрел, потрясённый, на могилу, двигался по периметру вдоль ограды. Нашёл калитку, вошёл внутрь. Деревянный крест. Посеребренный монумент с красной звездой. И имена, имена…
Я пробежался по спискам. «Бэ, Болкин». Фамилии располагались в алфавитном порядке. Болкина не находилось. Я задержал дыхание, просмотрел уже спокойно. Болкина не было!
Что такое? Забыли? Возможно. Сколько их было там, бойцов, погибших в том бою. Документы далёкого 1944-го. А памятник установили позже, может в 60-е, может, в 70-е. Упустили. Забыли. Но погиб он здесь, это факт, это главное. Вот у меня в кармане и распечатка с базы «Мемориал», военного времени. Старший сержант, помощник командира взвода Болкин Василий Яковлевич, уроженец села Успенка Рыбинского района, и так далее. Я пробежал список имён на памятнике, игнорируя фамилии, по званиям. Рядовой, рядовой, рядовой, лейтенант… И вот – старший сержант. Смотрю – Волкин! И инициалы – «В.Я.» Вот он! Василий Яковлевич. При гравировке исказили фамилию. Болкин-Волкин. Волкин понятнее, привычнее…
Я сел на траву. Воткнул огарок свечи рядом. Зажёг. Сфотографировал захоронение. Скомканная встреча, спешная (встретились мы с ним по-настоящему там, у двух сосен). Встал, закинул рюкзак на плечи. Вышел наружу. И пошёл скоро, но спокойно обратно, ни о чём не беспокоясь.

***

На шоссе я стоял долго. Снова звонил Дильшод – он дожидался. «Едь, - который раз удивился я. – Я-то не пропаду». Был девятый час вечера. «Хорошо, счастливо» - сказал он. Я уже жалел, что не взял палатку. Поднимал безнадёжно руку горящим в сумерках фарам. Вдруг одна из машин, идущая в сторону Невеля, заскрипела тормозами возле меня, развернулась посреди дороги. «Садись! – закричал мне парень-ровесник из салона. – Я сначала проехал тебя, а потом вернулся! Самому приходилось так попадать». Парень ехал до Пскова…
И снова позвонил Дильшод, и сказал, что он только что развернулся посреди дороги на Питер, вернулся обратно в Псков и дожидается меня. В Пскове я был около полуночи. В Петербурге мы были ближе к 4-м часам утра. Дильшод довёз меня до дома. Выяснилось, что в огромном 5-миллионном городе мы живём на одной улице – проспекте Королёва, по-соседству, в пяти домах друг от друга.

Сергей Прудников