Военная и бронетанковая психология

Дословный перевод с греческого языка термина «психология», это наука о душе, что по-Русски означает - «Чужая душа потёмки». Дословный перевод, конечно, не всегда отражает целостной сути: например слово «ипотека» это собрание лошадей. Смею выразить своё мнение об этой лженауке «психологии»: не бывает науки, которая не дала, хотя бы приблизительного определения предмета своего изучения и не сформулировала бы основных свойств души человека. То душа в пятках, то она шире кармана, то человек с большой душой, а то с душонкой подленькой и маленькой, ведь в человечке всё должно быть прекрасненько! Не говоря уже о всех качествах, красках и оттенках «Русской Души», например у эфиопа!

Все новомодные теперь «психологи» и «психотерапевты» - это чистые шарлатаны, часто свято верящие в свою профессию, но практики, ничего не понимающие о душе и работающие «на трёх блатных аккордах». Психологом успешно может работать отставной инженер-полковник бронетанковых войск, без специального «медицинского» образования и я лично знаю подобные примеры…«это чисто медицинский факт», как говорил известнейший психотерапевт О.Бендер. Легче, и с тем же, видимо, успехом, разговаривать с цыганками или бабками, они хоть терминологией психологии не грузят, но лучше с суфиями, со старцами, саньяси, батюшками и муфтиями порядочными, и прочими ищущими и преодолевающими свои нелёгкие ступени на пути к Богу Единому.

Лучше любого америкоса – психолога и наша Русская добрая компания, включающая самые разные этносы, с возлияниями, и даже с мордобоем: никакие «психолотерапевты» не угонятся за этой методой. Но, справедливости ради, замечу, что среди людей бытуют общие понимания вещей, стереотипы поведения и инструменты влияния на чужое поведение, и для собственной выгоды, и не без общественной пользы. Главные инструменты известны из религий всех народов: голод и жадность, страх и близость, гордыня и прочие, Фрейдом не до конца описанные.

Приведу несколько примеров из жизни вокруг, которая души считает и понимает почище всякой науки. Человек, по сути своей, или раб, или бродяга, с полутонами, конечно, но без вариантов. На оси Жизни удобно философствовать, мало что заботит и отвлекает, но, Сама Жизнь выталкивает человека на обод своего колеса, стремящегося его размазать по дороге, в колее судьбы – поди-ка покрутись, вывернись и увернись. Не всякому дано! Рабом «по-жизни» можно быть в самом различном статусе: президента, бизнесмена, директора, политика. Даже «художники», «поэты» и «музыканты», часто рабы последние, если не настоящие они. В кавычках пишу потому, как не могут быть рабами свободные люди. Бродягой свободным быть сложнее. Гораздо! Сложнее удержаться от греха, в самом широком понимании его, и быть свободным. Стоять твёрдо против верблюдов «общества». Имение обязывает к рабству.

Редко кто стал выше собственности, а потому был не под силу ничьей власти – Он знает ВЛАСТЬ ЕДИНУЮ, идёт путём посланников - Иисуса, Мусы, Мохаммада, Гуанатама Будды, Сталина… Цыгане, не все конечно, но уже давно, по большей части, в «религии денег» крутятся. Только путь-дорога жизни мудрости даёт и учит с людьми разговаривать.

Возьмём, для примера, жаргон и понятие «свой-чужой». Этот инструментарий позволяет без единой копейки проехать всю страну сытым и здоровым. Джек Лондон, например, на своей «дороге» почерпнул массу сюжетов для своих рассказов, но, к слову сказать, к концу пути жизненного поддался разноцветной «религии денег» и пропал! Он превратился из пламенного товарища и социалиста в простого раба денег – в несчастного, обманутого «славофина», всю жизнь гнавшийся за иллюзией счастья в деньгах. Корень «слав» в большинстве европейских языков обозначает «раб», невольник, а финансы и разжёвывать не стану: деньги и власть – это кровь и грязь.

«Наплести» совершенно незнакомому человеку необычную или «жалостную» историю не каждому под силу, люди, как правило, костны в своих фантазиях и врут неумело, все одно и тоже. Ложь человек видит насквозь, а фантазию полётную, из ряда вон выходящую, он проглатывает, как голодный, даже не разжёвывая – не укладывается она в его неподготовленной, но ищущей голове.

Примеров во кругом – только дывись! В Норильске общераспространённая отмазка от опоздания на работу, или прогула – порыв воды или засор канализации в квартире с аварийкой и фанфарами, понос, или рвота, другие причины пятьдесят на пятьдесят – то ли правда, то ли ложь. И все всё понимают… Одна моя знакомая, проспав после ночного загула на работу в банк, и отчётливо предчувствовавшая неминуемое увольнение в никуда, удивила своим объяснением управляющему:
С порога, истерично

- Обезьянка-а-а!!!
Управляющий, оторвавшись от бумаг, ошарашено:
- Какая обезьянка …?! ...??? ...!!!
Сотрудница, вся в слезах и соплях, - Умерла-а-а… О…О…О… А…А…А…У
- Ну, что ты, что ты?!! Надя…  Успокойся…  Иди домой, милая…

Нестандарт и полнейший неформат! А обезьянки у неё никогда и не было… Женщины…

У мужиков, иногда, тоже. Бывает. Особенно в организациях наисерьёзнейших, государственно-важных и по-особому особенных. Был случай, когда пришлось к Генералу заходить в наручниках…
Картина, или сцена:

Утро рабочего дня в ночь полярную, беспросветную, непроглядную. Без трёх минут девять. В кабинет Генерала Норильского округа Госгортехнадзора России Зееля Владимира Владимировича, нарочито озираясь по сторонам, входит начальник ведущего Отдела Охраны Недр Сосновский Юрий Юрьевич в одном наручнике, второй браслет висит на его руке. Вид его не очень, после бурной ночи, проведённой со товарищи. На втором, расстёгнутом браслете, клёпка сточена фигурантом другого «дружеского» пьяного розыгрыша, не сумевшего таки без ключа открыть немудрящий запор. В одном парадном с Госгортехнадзором расположились Прокуратура и Милиция Норильска.
Сцена: Сначала немая. Минуту.
Диалог:
- ???!!!- Вопрошает Начальник всем своим видом.
- Еле ушёл…Схорониться мне надо, - говорит Сосновский потрясая браслетом, с трудом ворочая языком, после трудовой бессонной ночи за преферансом у «поднадзорных» горняков.

- Конечно, конечно Юра… Давай до завтра – отпускает подчинённого Генерал, и выдаёт ему денег на опохмел, потому, как понимает, что последнее у «сироты» в каталажке отобрали...

На улице Юрича поджидают верные «на вистах» товарищи, готовые поддержать свежей идеей насчёт поддержания здоровья в легендарной рюмочной «Спорт» и снять, наконец, с руки героя, как ружьё со стены в конце третьего акта, никчёмный уже браслет при помощи обыкновенной канцелярской скрепки. Кафе «Спорт» было знаменитое место у стадиона «Заполярник»: с утра страждущим выдают по сто грамм и пирожок, и никаких инфарктов, скандалов и прочего…
Таких примеров в жизни прорва! Ищите, да обрящете! Легче нужно по жизни, легче, блинчиком по воде… Водомерки не тонут даже после смерти!

Интересны «цыганские» приёмы развода населения, особливо жадного, или озабоченного, а уж «за неуравновешенного людыну и говорить нет за шо»! - Нейролингвыпрограммисты отдыхають… Надо заметить, что у обыкновенного человека в голове единовременно держится событий и связей немного, не более десяти, а у озабоченных какой либо «идеей» и того меньше. У них «идея» в голове процесса.

Особенно интересна идея стяжательства, лёгкого обогащения, да и сам процесс подсчёта будущих барышей – дурак думкой богатеет! Такие люди на толкучках, ярмарках, базарах-вокзалах и иных столпотворениях человеческих – самые желанные клиенты, для разнокалиберных душечеев и людоведов. И не только цыганской диаспоре они интересны. Так о чём, бишь я…

Представьте себе такую картинку: Раннее утро. Голодны диты у хати. Денег ни гроша. В хату голодного пса заманить нечем… В амбаре мышь повесился. Стоит горевать? Ни в коем разе! Собирается цыганка на базар, то бишь на «рынок колхозный», и не к перекупщикам, как в фильме «Вокзал на двоих», а к колхозникам – «всё для сэбэ», обыкновенным. Не можно совмещать в себе такие таланты, как производительный труд и торговля: слишком разные это занятия, бывает, что не под силу они одному человеку, особливо честному, или озабоченному. А уж материально ответственному и подавно.

Также невозможно что либо создавать самозабвенно, не жалея ни себя, ни близких, и плести козни. Интриги удел ловчил особого, мерзкого таланта. Бывает, конечно, что клевета живёт в веках, а дела добрые скромно дожидаются своей оценки в истории. Ярчайшие примеры тому Сталин, Берия, Потёмкин, Меньшиков… Да мало ли их.

Прохаживается женщина по рынку со своей плетёной корзиночкой необъятной, присматривается к обстановке. Никуда без разведки. В какую очередь надо встать? Если сильно спешишь, то из двух очередей: одна в семь мужиков, другая из троих баб – выбирай очередь из мужиков, вдвое быстрее будет. У цыганки задача другая – ей детей накормить надо!

А тут, как на грех, соблазняет её здоровенная очередь с утра к колхознику на развале. И чего только у него, родимого, нету: на полках и стеллажах всё завалено, а на прилавке и вовсе не продохнуть от богачества! Богатый колхоз его на обогащение поставил, деньги у него в голове! Бабы в очереди у него во корень привередливые, за свои, за коровные, в смысле кровные: пьют с мужика кровь с утра, со свету его сживают капризами и придирками изуверскими. Стоит «Наша Цыганка», в смысле героиня повествования, в очереди скромненько, искоса по сторонам поглядывает, подслушивает, примечает, взвешивает. Очередь длинная, глаза вострые, опыта и финтов ей не занимать…
Ну, вот Она и у прилавочка заветного:

- А взвесь-ка, мил человек, мне рису… - вон того круглого, да не с этого мешка родимый… - два кило. Считай грамотно, да не обвесь цыганку неграмотную, а то обманешь, надуешь и не заметишь! Фасоли с солью, сердца с перцем, а души с чесноком! Ватого, и этого, и вновь того, и всякого для Якова: гоняет она мужика этого бедного на лавку, уже потного и красного, по полкам и прилавку… Нет, не пойдёт! Ты вот рису то отсыпь, а то, боюсь, денег не хватит! И вот это убери… Полна-полнёшенька корзинка! Это подай, а то убери… да, нет оставь… Считай, считай, родимый, очередь то не держи!

А очередь вот-вот рванёт уже, как бомба. Жарко, душно, невмоготу, да и борщ успеть сварить мужику своему, из шахты на-карачках выползающему, нужно. Как положено со шкварками, с чесноком, да с пампушками, под «горилку з перцем»… А то Он, любимый, и в харю заедет, не постесняется, как ночью!

Подсчитал мужик (В советском масштабе цен бутылка Водки около четырёх рублей, буханка Белого Ситного Хлеба весом 1кг – 22 копейки, примечание автора):
- Десять рублей двенадцать копеек! Двенадцать копеек дадите, для ровного счёту…
- Ничего нету больше, только вот та заветная «четвертная» и была… Из заначки мужниной взяла! – и смотрит на мужика внимательно, глазами чёрными, «добрыми». – Давай сдачи уже, родимый, недосуг мне…
Мужик в непонятках мается, уже и в себе сомневается. Остатками сознания, цыганкой за прилавочком, с ассортиментом богатым, вынесенного, за события цепляется неуверенно:
- Деньги давай… Давайте…
- Ты, шо, милок?!!! Окстись (покрестись)! Да Я ж тебе, заразе, деньги враз дала! Последние деньги из заначки мужниной взяла! Давай сдачи касатик, не до шуму мне… Ты, чо?! У меня отродясь такой денежки крупной не водилось! Я даже циферки последние у номера денежки той запомнила… 3…5…8… - Люди добрыя!!! Да, шоже ш это робиться!!! - Шо! Ежели цыганка, так её и обманывать несправедливо можно! Выворачивай, милок, карман, не томи! Надо окаянную кассу с памятью твоей дурноватой сверять!!!

Сыр-бор вселенский в очереди многострадальной. Надоело уже всем стоять на жаре. Тошнее перечёсу с расчёсами! Не чешись мужик! Выворачивай! Показывай! Двадцатипятирублёвки, фиолетово-радужные, вместе с мелкими купюрами скомканы в сутолоке торга. При очереди голосящей, не до аккуратности в кассе...
Разобрали… и, точно, вот она ДЕНЕЖКА искомая!!! Всё правильно: 3…5…8 на конце номера. Как в аптеке, удивляется народ!

Нарадовавшись «справедливости» доброго люда в очереди цыганка гордо шествует с  необъятной своей, неподъёмной корзиной по базару. Со сдачей от покупок, без малого в пятнадцать рублей, и другими финтами, припасёнными для честного народа.

Секрет этого «ЧУДА» весьма прост: практически всегда, впереди человек за пять, в большой очереди, найдётся раззява с крупной денежкой зажатой в кулаке у всех на виду. Смотри в оба! Не зевай! И никакого мошенничества…
Задурить мозги, в схожей ситуации, человеку, весьма далёкому, от коммерции, может даже школьник, а против группы злокозненной, «друг с другом явно незнакомой» спасения нет. Главное выучить роли, вовремя расставить вопросы наводящие и паузы, как в театре добром, загрузить, заморочить голову до одури простым «подай-забери и снова это дай», да по нескольку раз кряду… А, уж ежели обстановка ярмарочная, нервная, наэлектризованная создана, да очередь подпирает, то держись «коммерсант» молодой, новоявленный, уроки платные учи! Что в очереди, что на собрании-голосовании, выборах «демократических» – законы эти с рожи схожи!
 
Особый талант, и Фарт конечно, нужен в таких психологических экзерсисах. Ноги нужны тоже быстрые. Для примера Красноярская «Барахолка» в Покровке. Времена Советские тотально дефицитные, не все на Складе, на Базе и у Бога за пазухой. Прости читатель за кощунство, а Бог, поди, простит меня, грешника, за науку такую. Народ, в свой законный выходной, как в очереди, ходит по лабиринтам в рядах барахольщиков, выбирая. По периметру двухметрового, глухого забора особая каста людей, к дефициту приближенных, ковры развесили плотно, один к одному.   Ковёр в те времена был символом – его чаще вешали на стену, для обозрения престижа.

Религия денег сделала из удобного половика непонятный пылесборник не имеющий абсолютно никаких бытовых полезных свойств. Сейчас это уже не новость, западенская, в смысле западная, массовая субкультурка выпускает гигантское количество барахла, городские свалки уже не выдерживают этого натиска. Сам я лично пытался собирать такую коллекцию «никаких» но броских и бесполезных вещей, но бросил, иначе скоро бы мне негде стало жить. Не верите?! Попробуйте!

Висят ковры престижные – 3 х 4 метра, висят и поменьше, и совсем маленькие. Качество на любой вкус. Цыгане коврами тоже торговали В торговле они практически не брезговали: от коней, до оружия, а уж о подделках «под фирму» и говорить не чего; кто не помнит «фералики» поясню – это майки такие страшенные с машинкой «Феррари» на груди и надписями иностранными с польскими спецошибками. Стоит «наш Цыган» себе, вроде башмаки разглядывает… Ан нет! Только на толпу дикую, алчущую «кому-чего» и поглядывает, изучает. И не одним глазком. Тут в оба надо!!!

Срисовал он «своего» клиента, ковра себе для престижа возжелавшего, за деньги небольшие, быстро видимо где-то наворованные. Лёгкие, быстрые деньги жгут ляжку ему нестерпимо, но легко расставаться с ними он не научится никогда в жизни, потому что жлоб.

Цыган к нему с историей такой, что закачаешься: бросил, мол, детей малых бес присмотра, жена больна, почти что при смерти, нужны срочно деньги на лекарства и продукты, и.т.д. и.т.п… Уболтал, уступил «заполцены», и, почти бегом, «ноги мои, ноги» к брошенным, несчастным своим детям и к пославшей его больной жене!  Счастливый собственник заветного коврика, ещё не до конца осознавший своего счастья в приобретении начинает стягивать его с забора, одновременно сворачивая, дабы не попачкать драгоценность. Чтой-то не йидёт! Зацепился. За гвоздь может… Не может!!!

Мужик, с какой то бабой с другой стороны заплота цепляются! На себя коврик  тянут и орут матом. Благим, и «непарламентским»! Шум! Гам! Зеваки уже подтягиваются… Ментов кличут. Продал таки Цыган чужой ковёр алчущему… Не гонись за дешевизной, дороже станет!!! Горбатый на базаре себе шубы не укупит!!! Русская Народная Мудрость.

Таким же примерно Макаром покупали-продавали люди тёртые модные кожаные плащи на меховой подстёжке, «махеровые» шарфы, «тянутые» начёсанные меха-шапки-шубки, и прочее… на любой вкус и размер.

Пошли, как-то раз в Красноярске-городе, по осени глубокой, два закадычных приятеля на Покровскую Барахолку поприодеться. Снег подтаявший и грязный, под ногами людей чавкал в лужах и размешивался на торговой военной тропе, пачкая обувь по щиколотку. Времена описываемые были торговоголодные и неописуемо дикие: приодеться модняво простым людям можно было на лишь толчке и только за сумасшедшие, или шальные деньги. Кореша наши, с утра слегка похмелённые, вид имели хоть и чистый, но вполне провинциальный, затрапезный и простоватый. Одно слово – либо, старатели после удачного сезона, либо просто «лохи с бабками» жизни не видавшие. Вот такой расклад и мизансцена…
 
Целью похода наших верных друзей на толкучку была покупка одному кожаного на подстёжке супермодного, добротного и весьма дорогого импортного пальто на зиму, а второму тоже чего приглянётся. Деньги есть, отчего не купить?! Вскоре нашли они и продавца нужного им товара. В те времена былинные такими пальто, дублёнками, пуховиками и прочим «ширпотребом» людей премировали за добросовестный труд. За деньги, естественно, те просто так. Стали мерить, осматриваться, прицениваться и торговаться. Всё чин-чинарём! Как у людей!

Перед жуликоватым, весьма приблатнённого вида парнем, продавцом пальто, был вытащен из кармана необъятного плаща и передан приятелю кошелёк с деньгами. Приятный на вид кошелёк показывал солидную покупательную способность простоватого вида – первый раз в большом городе, мужичков. Лопатничек тот, по явной неопытности «колхозных» покупателей, был широко и с разных сторон засвечен и продемонстрирован, по неопытности. Деньги трудовые красиво, но неумело в нём натолканные, многократно натирали глаз продавцу-жулику. Бабла в портмоне этом было явно на три пальто и чего ещё в придачу. Может, не подобрали ребята себе мотоциклы на рынке?! Пальто, парнями вожделенное, по нескольку раз мерялось, и перемеривалось, осматривалось и снова надевалось.

Спрашивали советов даже у прохожих, слёзно просили померить злополучное пальто мужиков с похожей на покупателя, громоздкой фигурой, крутились позорно, как бабы базарные…. Торговались и даже уходили… На время… Снова примеряли… Лопатник, как будто назло продавцу, как нарочно, напоказ, вынимался и открывался друзьями нечаянно, то одним, то другим. Все уже нервничали не на шутку, даже продавец, проникся волнением и суетился в мандраже наряду со всем кагалом.

Деньги, всю эту кучу немеряную, в полнейшей уже пересортице купюр, доставали помногу раз, отслюнявливали неумело нужную, сторгованную сумму и вновь многократно пересчитывали. Просили уступить. И не раз! Почти договаривались, и снова-здорова, всё по новой, долодом, да не ладом… Иерусалимский казак, торгаш, продавец, ловчила, барыга, торговаться умел, показно и проказно спешил, уже не в силах он был глядеть на эту чужую кучу денег. Бабло его гипнотизировало, манило, торопило, плавило мозг.

Думал он уже не о купле-продаже, а о деньжищах лёгких у лохов последних. Покупатель отдал пальто продавцу, достал и пересчитал деньжищи, попросил без энтузиазма снизить цену, заранее зная ответ. Отдал таки он кровопийце, спекулянту, как в «последний путь» провожая, свои кровные. Сумма то не малая!

Делец пересчитал деньги, а добросовестный приобретатель дрогнул красной личиной, забрал у него деньги, отдал пальто и вновь сунул деньги в свой необъятный карманище. Немая сцена. С полминуты, показавшиеся вечностью… Наконец покупатель «окончательно» решился: в «последний раз», надев примерить пальто, ненавистный, придирчивый, кондовый покупатель, напоследок, впопыхах отдал подержать свой старый плащ барыге, а сам отвернулся к откровенно скучающему уже верному товарищу, за последним советом, для уже окончательного совета о покупке.

Продавец, как последний, мелкий жулик, не выдержал такого «психологического давления», и… с драным, смятым плащом в руках рванул, подрезал, как заяц, наутёк. КАТАСТРОФА!!! КОШМАР!!! КАРАУЛ!!! ОГРАБИЛИ!!!

Опешившие наши неудачники, проорав истошно хором, на два голоса «Украли», «Караул», «Держивора!», протискиваясь сквозь обалдевшую, опешившую толпу, рванули было за ушлым продавцом, да где уж там… Покровка! Одно слово! Шито – крыто и покрыто! Ушёл ворюга проклятый с плащом драным, ушёл с лопатником полным, последним…

Подались, поплелись понуро, под сочувствующие взгляды невольных свидетелей, с барахолки-обманщицы треклятой, наши товарищи до дому. Один в новеньком, с иголочки импортном кожаном солопе, хоть и за «тройную цену», а другой, как был голодранцем, так им и остался: не прибарахлился ничем, без обновок, и не солоно хлебавши… Вот такая се ля ви.

Кто кого наедал (понимайте правильно) в этой истории, можно было бы сообразить лишь внимательно присмотревшись к хитрым рожам «обворованных» и оскорблённых корешей. Их фокус был, конечно, не нов, и пальто они пришли покупать всамделишно и всерьёз, на зиму долгую, за деньги кровные. Тем паче, что пришли уже зимой, в единственный свой - раз в неделю, «законный» их выходной.

Надо было ухитриться всё успеть – и опохмелиться и прибарахлиться. Для похода на «толчок» один из корешей, которому была нужна обнова, надел такой старый плащ, что уже скоро по помойкам в нём было бы стыдно шастать, а не то что в люди выйти, показаться. Старый, виды видавший, но стираный, чистый, с пребольшой дырой в правом необъятном кармане плащишко тот был. Добротный, толстенный кошель свой - кожаный жирный «лопатник», положил он в карман пиджачка, что под плащом был надет.

Товарищ верный был одет не лучше. Неспроста, ой не спроста, снова и снова доставалась нашими «фокусниками» уже, видимо светящаяся, ярко блистающая в глазах алчущего продавца, заветная его «киса». Вновь и вновь появлялся, светился кошелёк и деньги, что б затем убираться и прятаться через карман старого плаща в карман пиджака, через дыру в кармане. Все остались при своих. Покупатель ведь всегда прав! Он в мохеровом шарфе, при дорогом пальте, при своём портмоне, при довольной жене и при пельменях! Сидит, напротив кореша, обнову обмывает… Во как бывает!

А при неловком воре только суд, да горе. Мораль: Жадность фрайера погубит! Фарт, Он, фрайера не любит!

Рынок, барахолка, толкучка, как много людей… Сколь много финтов. Не всякий студент, например, в старой чопорной Риге на рынке клубники себе на варенье, на зиму купит за бесценок… Да, не всякий и покупать будет, а прогуляет в компании, в общаге. Тем не менее, экзерсисов на рынке старом множество и торговый люд за века понапридумывал фокусов разных прорву.

Гораздые до грошей «украинци» приспособились возить в Прибалтику первые, и не очень овощи и фрукты. С клубникой садовой они особый способ торговли изобрели. Ягоду торговали вместе с корзинками из сосновой дранки сплетёнными:  свежо, красиво и упаковано одновременно –покупай, да радуйся. Цена, правда, на эти корзинки полные ягоды, весьма симпатичные, но в хозяйстве практически неприменимые, была немалая, но для состоятельных рижан вполне подъёмная.

Выезжали хохлы на рижский рынок после работы в ночь на субботу, чтобы к понедельнику, с утра на работе отдохнуть. Копейку надо везде успеть ухватить, хоть и малую, но это принцип жизни. Клубника товар не лёжкий, и, как бы не сопротивлялась их душа торгашеская, а в воскресенье вечером они были и нашему студенту рады. Выделывались они, сперва, конечно, как мухи на велосипеде, уступая самую малую часть своей цены: ещё бы, считали, думкой богатели перед отъездом, что продадут, с руками, всё за цену неподъёмную, благодетели, ан нет остался товар.

Мало того! Пролежала ягода нежная на солнце два дня и не довезти её назад никак, легче выкинуть, а ещё тыщу вёрст до дому пилить и время поджимает… Грузить, укладывать, увязывать в путь-дорогу дальнюю, разгружать спозаранку… В общем муки адовы и Сизифов труд. А студент кругами по рынку ходит хищно, ухмыляется и десятую часть цены нагло предлагает. К мукам физическим, муки моральные подкладывает, а время идёт, выезжать надо.

Что вы думаете?! Купил. Законы рынка надо понимать!