Любимая Игра

     Телефон продолжает звонить без перерыва и на меня начинают обращать внимание.

     — Алло! — отрывисто бросаю я в трубку.

     — Послушай, я жду тебя почти час, — захлебывается от возмущения Джон.

     Шум прибывающего состава на мгновение заглушает речь потенциального компаньона.

     — И почему ты не отвечаешь на звонки? — заканчивает он свою гневную тираду.

     — Прости, ради бога, но у меня уважительная причина.

     — Что-то случилось?

     Я не отвечаю. Жду, пока электричка отправится от перрона.

     — Даже не знаю, как объяснить. Понимаешь, давным-давно я любил одну девушку.

     — Давным-давно – это сколько?

     — Лет десять назад.

     — И что?

     — Какое-то время я молчу, собираясь с мыслями. У меня нет уверенности, следует ли посвящать Джона в мои сердечные тайны.

     — Ты не думай, я загодя выехал на встречу с тобой, — решившись, говорю я. — Прекрасно понимаю, насколько важен наш разговор.

     — Ну-ну, — интонации Джона смягчаются, — давай опустим ненужную лирику.

     — На светофоре перед Пятой Уэст мне послышался чей-то голос. Правильнее будет сказать, что-то остановило меня, какое-то предчувствие, что ли. Я припарковался, вошел в метро, спустился по эскалатору, встал на перроне и через несколько минут в окне проезжающего состава увидел её. Свою любовь десятилетней давности. И, кажется, она тоже заметила меня.

     — Послушай, да за это время твоя бывшая так изменилась бы – не узнать!

     — Ты прав, — вынужденно соглашаюсь я, — Ивона сменила прическу и перекрасила волосы. Только я все равно узнал её.

     — А ты, оказывается, у нас романтик, — зубоскалит по телефону Джон. — Вдобавок обладающий экстрасенсорными способностями. Надо будет использовать этот талант в нашем бизнесе. На какой станции ты находишься?

     — На Першинг-Сквер.         
 
     — За сколько времени доберешься до офиса?

     Я молчу. В моей голове вихрем проносятся события десятилетней давности.

     С Ивоной мы познакомились в пункте FedEx, куда я приехал, чтобы отправить посылку родителям.

     Молодая полька находилась в Америке уже год. Днем она трудилась в конторе, а все свободное время ошивалась в Западном Голливуде: целью Ивоны была карьера кинозвезды.

    Я пригласил красавицу выпить со мной после работы. Просто так, навскидку, особо не веря в удачу. К моему удивлению, Ивона согласилась.

     — На бульваре Сансет есть замечательный семейный бар, — сказала она. — Правда, туда непросто попасть – в маленьком зале всего двенадцать стульев.

     Вечером мы встретились в «Тики-Ти», где до полуночи дегустировали экзотические коктейли и разговаривали. О родителях, о покинутых странах и о наивных мечтах, которым, как выяснилось, не суждено сбыться.

     Очевидно, я переборщил с количеством «зомби», потому что стал жаловаться на невезение.

     — Пошли отсюда, — оборвала мои причитания Ивона. — Давай лучше где-нибудь попляшем. Например, в «Акбаре», это совсем рядом.

     — О'кей, — кивнул я. — Только, мне кажется, это заведение для гомиков.

     — Ну, мы же не знакомиться туда пойдём.

     Мы вышли из «Тики-Ти» и побрели в сторону Фонтейн-авеню.

     Бар-клуб «Акбар», здание которого смахивало на кусок торта, располагался в нескольких сотнях метров. Нам повезло: гудящий по выходным хипстерский улей оказался заполненным всего лишь наполовину.

    Мы заказали по коктейлю и взгромоздились на высокие стулья.

     — Глянь-ка вон на ту шпалу, — кивая в сторону, толкнула меня в бок Ивона. — Это просто умора. Она, наверное, считает себя Умой Турман.

     Я повернул голову в сторону её кивка.

     На танцевальном пятачке было немноголюдно. Четверка девушек лениво извивалась под невыразительную латину. Потный толстый негр, словно голубь среди воробьев, нетрезво кружил между ними. Солировала в группе рослая деваха в коротком платье.

    Неожиданно клубные колонки взорвались сочным электро группы «Мондотек».

     — Похоже, самое время, — поднимаясь с места, бросил я Ивоне, — продемонстрировать этим дилетантам элементы подпольных питерских дискотек.

     Мне, конечно, далеко до Траволты, меня не обучал танцам знаменитый Джин Келли. Однако я чувствую музыку душой, а алкоголь лишь обостряет слух.

     Через пару минут я уже энергично рассекал воздух руками напротив дылды, изображая аутентичный тектоник.
    
     От грохота динамиков закладывало уши. Ярко вспыхивающие стробоскопы слепили глаза.   

      Когда популярный хит подходил к концу, я огляделся.

      Ивона танцевала рядом. Чуть прикусив нижнюю губу и прищурившись, она выглядела старше своих лет.

     — Продолжим? — спросил я, когда композиция завершилась.

     — Не стоит усугублять лишним худшее, — белозубой молнией сверкнула в ответ Ивона.

     Я с сожалением вернулся к барной стойке.

     Справа от моего стула устроился давешний толстяк с приятелем. Перекрикивая музыку, черномазые громко спорили о том, увозить ли с собой всю четверку подружек-студенток или разбить компанию пополам.

     — Сейчас вернусь, — улыбнулась мне Ивона и, покачивая бедрами, направилась в сторону выхода.

     — Ты только посмотри какой задний мост! — повернувшись к товарищу, воскликнул толстяк. — Силы небесные, Джей Ло отдыхает!

     Я присмотрелся к удаляющейся Ивоне. Её тугие бедра, и впрямь, притягивали взгляд.

     — С такой выхлопной трубой, — всё не мог успокоиться черный, — можно и не работать.

     Я задумался, а не наказать ли жирного наглеца, однако, поразмыслив, решил не связываться, откровенно говоря, мне польстило его восхищение моей подружкой.

     — Пойдем домой, — положила руку мне на плечо возвратившаяся Ивона. — Уже поздно.

     Моя келья находилась поблизости, на небольшой улочке, примыкающей к Сансет бульвару. Туда мы и отправились.

     — В день конца света, — чуть покачиваясь, с чувством декламировал я, — идут по полю женщины с зонтами.

      — Какая замечательная поэзия. Какой выпуклый образ, нарисованный всего несколькими мазками. Бродский?

     — Почти, — приобнял я польку за талию. — Но тоже нобелиат.

    Нагревшийся за день калифорнийский воздух остыл и стало прохладно. Впереди нас трусила какая-то тварь, скорее всего, енот. 

     — Чай, кофе? — спросил я Ивону, когда мы добрались до дома. — А может, ты голодна? В холодильнике есть зубатка в укропном соусе.

     — Я неважно себя чувствую, — ответила гостья. — Если хочешь, перекуси сам. А я лягу. Где спальня?

     — Может, немного рома? Или водки?

     — Не стоит добавлять лишнего к худшему.

     Я прошел на кухню. Достал из холодильника кастрюлю с рыбой. Однако разогревать не стал. Кофе тоже расхотелось. Открутив у «Столичной» пробку, я основательно глотнул прямо из горлышка. Поковырявшись в зубатке, убрал всё в холодильник. Вымыв руки и почистив зубы, я отправился в спальню.

     Ивона лежала на кровати лицом в стене. Она укрылась моим старым пледом. Ткань замечательно подчеркивала линии её тела, от пят до соблазнительно выглядывающих алебастровых плеч.

     Я снял рубашку и джинсы. Аккуратно повесил их на спинку стула.

     А зад у нее, и вправду, великоват, - ныряя под плед, отметил я про себя.

     Ивона не спала.

     — Отчего ты так долго? — поворачиваясь ко мне, спросила она.

     Десять лет назад я наивно полагал, что любовь - это перекинутый через ущелье мост, соединяющий отношения до секса с отношениями после него. Моя новая знакомая, однако, не считала близость чем-то важным. Секс, полагала Ивона, всего лишь физиологическое отправление, возможность снять напряжение, разрядиться.

     — Ты ошибаешься, — убеждал я её утром, — любовь – это невероятный стимул, любовь - это созидание. Вспомни историю Пигмалиона, - горячился я.

     — Как ты наивен, — не соглашалась полька. — Любовь - это, скорее, Франкенштейн. Ты и представить не можешь, каких монстров рождает страсть.

     Впоследствии Ивона трижды приходила ко мне. А потом сообщила, что не видит у нашей связи никаких перспектив.

     — Что ты за человек такой? — не сдержался я. — Да разве так можно?

     — Обычный человек, — улыбнулась она. — Имеющий цель и делающий всё для её достижения.

     — Но почему? Чего тебе не хватает?

     — Причина совсем не во мне, — нахмурилась Ивона.

     — Во мне? — всплеснул я руками. — Разве это я предлагаю расстаться?

     — Прекрати. Ты напоминаешь голубя из притчи.

     Я уже не сомневался, что всё завершилось. Прошел к телевизору и включил музыкальный канал, где Боб Марли как раз призывал потанцевать не спеша.

     В шкафу под бельем у меня была припрятана парочка косяков.

     — Что ещё за притча? — спросил я, закуривая.

     Ивона скользнула по мне взглядом.

     — Жил-был голубь, который постоянно менял гнезда, — начала она свой рассказ. — Ему был невыносим неприятный, острый запах, источаемый этими гнездами. Однажды он горько пожаловался на зловоние старому голубю. Тот выслушал и сказал:

     — Обрати внимание: ничего не меняется от того, что ты постоянно перелетаешь из гнезда в гнездо. Запах, который тебе так мешает, идёт не от гнезд, а от тебя самого.

     —И эта вонючая птица – я? — глубоко затянувшись, улыбнулся я Ивоне.

     Полька ничего не ответила. Она торопливо собирала в сумку свои вещи.

     — Ладно, Франкенштейн, — широко распахнул я дверь, — спасибо тебе за все. Прощай!

     В тот день я напился. И на следующий тоже. А на третий Ивона вернулась. Приехала вечером с огромным букетом и осталась на ночь. Цветы я под утро вынес на мусорку.

     — Так сколько времени нужно, чтоб ты добрался до офиса? — переспрашивает Джон. — Ждать или договоримся на завтра?

     — Погоди-ка, — перебиваю я его, — кажется, она проехала ещё раз.